Глава 9. Финал трагедии
Глава 9. Финал трагедии
Последние дни осады Бреслау ознаменовались многократно усилившимися бомбардировками города. Советские самолеты совершали воздушные налеты уже посередь белого дня. Это была авиация, которая высвободилась после падения Берлина. По сведениям Эрнста Хорнига, только за первые числа мая 1945 года в городе погибло не менее тысячи мирных жителей.
В этом положении, которое всем казалось безвыходным, общим девизом стали слова, записанные одним из жителей в своем дневнике:
«Так как нам более никто не может помочь, то все стали взывать к Всевышнему».
Факт остается фактом: в эти дни множество солдат стали посещать храмы, не делая различия, были ли они католическими или евангелистскими.
В этой связи весьма примечательна запись, сделанная Хуго Хартунгом:
«Теперь лейтенант из штаба роты, который неприятно отличился во время допроса пожилого дезертира, закрыл семинарскую часовню, куда стали ходить молиться солдаты. Перед дверями в нее он возвел баррикаду из скамеек. На все упреки он цинично заявлял: «Тот, кому надо помолиться, с таким же успехом может сделать это и в нужнике»».
3 мая центр города подвергся самому сильному обстрелу за все время осады. В эти трагические дни погибло очень много детей. Они, привлеченные солнечной погодой, почти во всем городе покидали подвалы.
Обернувшись назад, надо отметить, что 2 апреля капитулировал город Глогау, который считался в Силезии кроме Бреслау единственной крепостью, которая продолжала оказывать сопротивление советским войскам. К первым числам мая Бреслау стал единственным крупным городом в Германии, который до сих пор не сдался союзническим войскам. Он был последней «крепостью» уже по сути исчезнувшего рейха. В этих условиях солдаты Вермахта и минные жители давно уже спрашивали себя: имело ли смысл продолжать бессмысленную оборону города, каждый день которой приносил все новые и новые жертвы?
В первые майские дни 1945 года свое слово решили сказать представители двух немецких христианских конфессий – католики и евангелисты. Риск возможных переговоров священнослужителей и коменданта крепости заключался в том, что до сих пор продолжал действовать приказ Верховного командования Вермахта, согласно которому любые лица, склоняющие комендантов к сдаче крепостей «противнику», должны были быть немедленно расстреляны. Данный приказ звучал следующим образом:
«Верховное командование Вермахта провозглашает: города являются важнейшими транспортными узлами. По этой причине они должны удерживаться до самого конца, не принимая во внимание ни обещания, ни угрозы, которые поступают как от парламентеров противника, так и через вражеские громкоговорители. Назначенные в каждом городе коменданты лично отвечают за исполнение данного приказа. Если же выполнению их воинского долга пытаются воспрепятствовать некоторые гражданские или должностные лица, равно как и сами коменданты отказываются от выполнения данного долга, то они приговариваются к смерти. Случаи, когда можно прекратить оборону городов, устанавливаются исключительно Верховным командованием Вермахта.
Начальник Верховного командования Вермахта Кейтель
Рейхсфюрер СС Гиммлер
Руководитель партийной канцелярии Борман».
Принимая во внимание данный приказ, священникам Бреслау нельзя было отказать в определенном мужестве. Встреча с генералом Нихофом была назначена на 11 часов 4 мая. Как вспоминал Эрнст Хорниг, который всходил в состав этой делегации:
«Накануне ночью никто из нас не мог заснуть».
Священники отправились в путь загодя, в 10 часов, но попали под обстрел. Далее они не могли двигаться. Было решено вновь собраться в 12 часов. В районе 13 часов за священнослужителями прибыла специальная машина, которую направил генерал. Только после этого церковной делегации удалось попасть в здание Государственной и университетской библиотеки на Песчаном острове, где в одном из подвалов располагался штаб коменданта крепости. На встрече присутствовали со стороны военных – сам генерал Нихоф, его адъютант подполковник Тизлер и майор Отто, от католиков – епископ Ферхе и настоятель Крамер, от евангелистов – Эрнст Хорниг и декан Конрад. Слово было предоставлено Эрнсту Хорнигу. Он стал живописать ужасы боев, которые были уже бессмысленными. Отдельно он подчеркнул бедственное положение мирных жителей, потери среди которых ежедневно составляли не менее сотни человек. Свое выступление Хорниг закончил вопросом, адресованным генералу Нихофу:
«Можете ли Вы в этих условиях перед лицом Всевышнего взять на себя ответственность за продолжение обороны города?»
В подвале повисло глубокое молчание. Генерал Нихоф, по словам очевидцев, молчал около минуты, а затем произнес:
«Ваши заботы – это мои заботы. Вы можете сказать, что мне надо делать?»
В последующей беседе священники, отбросив всякие опасения, высказали мнение, что единственным выходом из сложившейся ситуации является сдача Бреслау советским войскам. На это генерал Нихоф возразил:
«Я нахожусь в подчинении фельдмаршала Шёрнера. Он приказывает нам организовать прорыв. В этих условиях мы должны будем собрать все мирное население в центре города».
Эрнст Хорниг, бывший в годы Первой мировой войны лейтенантом, стал протестовать:
«При таком соотношении сил прорыв линии окружения закончиться кровавой бойней. Если не может спастись Вермахт, то о гражданском населении и говорить не приходится. Женщины с детьми не способны на длительный переход».
Подумав, генерал заметил: «Эсэсовские части никогда не сдадутся в плен». «Тогда пусть они идут в прорыв на собственный страхи риск», – парировал Хорниг. Беседа фактически закончилась ничем. Конкретного решения не было принято. Но генерал Нихоф пообещал священникам огласить его в ближайшее время.
Вторая встреча состоялась тем же днем ближе к вечеру. При этом на нее приглашался только Эрнст Хорниг. Он должен был дать офицерам Бреслау справку о состоянии гражданского населения. Когда тот прибыл в подвал, то обнаружил, что там собралось около 25 офицеров (в том числе эсэсовцев). Генерал Нихоф попросил Хорнига: «Расскажите господам офицерам то, что Вы поведали мне днем». Хорниг, по собственным же словам, обомлел – говорить эсэсовцам в сдаче города было огромным риском. Он смог лишь выдавить из себя: «Господин генерал! Могу ли я быть сейчас столь же откровенным, как и ранее?». Генерал ответил: «Более того, я бы просил Вас быть столь же откровенным». Евангелический священник вновь повторил всё сказанное несколько часов назад. Генерал пожал ему руку: «Благодарю Вас, большего от Вас я и не хотел». Далее военный совет продолжался уже без присутствия Хорнига. Судя по всему, генерал Нихоф хотел убедить всех офицеров в принятии единого решения, которое бы устраивало абсолютно всех. В итоге в 17 часов два немецких парламентера были направлены на угол улицы СА (императора Фридриха Вильгельма) и улицы Виктории. Два офицера с белых флагом должны были дать частям Красной Армии сигнал о начале переговоров.
В одной из своих книг немецкий исследователь Г. Кнопп отмечал:
«Советские войска несколько дней не обстреливали город, давая окруженным последний шанс на добровольную капитуляцию. Однако защитники не воспользовались возможностью сохранить многие человеческие жизни. Лишь в начале мая немецкие парламентеры подняли белый флаг».
Среди них находился Артур Гроссман. Подростки из Гитлерюгенда пытались помешать им:
«Мы были отчетливо видны всем с нашим белым флагом. Мы пошли на другую сторону вести переговоры. Нам пришлось идти мимо позиций Гитлерюгенда. Для них наш поступок был совершенно неприемлем. Они не хотели сдаваться. Они кричали нам, что будут воевать дальше и никогда не капитулируют. Конечно, у нас было неприятное чувство опасности, но они ничего не могли нам сделать. У нас был приказ. Они просто встали у нас на пути и не пускали дальше. Мы вызвали их командира батальона. Потом связались по телефону с командованием. Генерал переговорил с командиром. Лишь тогда под крики и ругань гитлерюгендовцев мы смогли продолжить свой путь. На обратном пути мы вновь столкнулись с проявлениями недовольства. Они обзывали нас предателями и трусами. Они снова кричали, что будут биться дальше. Среди этих криков особенно выделялся один тенор».
В этот момент в дело вмешался гауляйтер Ханке, который продолжал придерживаться лозунга: «Мы никогда не капитулируем!». Тем же вечером он появился у генерала Нихофа и стал предъявлять ему всевозможные обвинения. На следующее утро, 5 мая, крепостная газета вышла с призывом не поддаваться пораженческим настроениям. Впрочем, в ней не было никаких конкретных обвинений.
Как известно из воспоминаний генерала Нихофа, в ночь с 4 на 5 мая у него состоялся непростой разговор с Ханке. Гауляйтер, ставший к тому моменту уже рейхсфюрером СС, отверг предложение военного покончить с собой. Также он отверг предложение получить подложные документы на имя рядового Майера, что могло позволить ему затеряться в толпе солдат. В итоге гауляйтер предпочел покинуть город на имевшемся в его распоряжении самолете «Физелер-Шторьх» («Аист»). О том, что гауляйтер покинул Бреслау тайно, не поставив в известность свое окружение, говорят два факта. Во-первых, утром 6 мая из бункера, где располагался штаб Ханке, не раз по телефону у генерала Нихофа интересовались его местопребыванием. Во-вторых, в тот же самый день в штаб коменданта крепости прибыл офицер, который должен был уточнить ту же самую информацию о Ханке.
Чтобы понять поведение Ханке, надо обратиться к событиям последних дней апреля 1945 года. Ханке еще «руководил» обороной Бреслау, когда Гитлер узнал о переговорах Генриха Гиммлера с союзниками. Обвинив Гиммлера в государственной измене, Гитлер в своем завещании 29 апреля 1945 года назвал его преемником на посту рейхсфюрера СС и шефа германской полиции Карла Ханке. Российский исследователь К. Залесский отмечал, что теоретически Ханке также должен был получить, как руководитель СС, ранг рейхсляйтера, однако особого приказа об этом отдано не было. Подобное решение было лишь эмоциональным порывом: Гитлер выбрал на пост руководителя СС наиболее энергичного партийного деятеля НСДАП, который не потерял волю к сопротивлению и показал себя решительным и жестоким политиком, готовым защищать Германию до последней капли крови своих подчиненных. При том, что постоянно приходили сообщения о том, что иерархи Третьего рейха предпринимали попытки спастись, действия Ханке были для фюрера «лучом света в темном царстве». В принципе решение Гитлера не значило ничего: во-первых, он уже не имел возможности обеспечить передачу полномочий от Гиммлера к Ханке; а Гиммлер располагал в Германии значительными подчиненными ему лично силами СС и полиции, аппарат СС сохранял ему верность – насколько это было возможно в условиях надвигавшегося хаоса. Во-вторых, Ханке был полностью занят организацией обороны Бреслау и просто физически не мог приступить к исполнению обязанностей и тем более организовать хотя бы какое-нибудь управление огромной «империей СС». В-третьих, у Ханке (несмотря на высокий эсэсовский чин) не было никаких позиций и поддержки в СС, он был не функционером СС, а партийным функционером, а отношения между партией и СС с каждым годом становились все напряженнее. Его кандидатуру высшие иерархи СС серьезно не рассматривали, тем более, что в случае отставки Гиммлера в СС были свои кандидатуры.
Улетев из Бреслау, Ханке прибыл в штаб-квартиру командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Фердинанда Шёрнера, а оттуда отправился в Прагу, где планировалось организовать отчаянное сопротивление наступавшим советским войскам. Однако выяснилось, что в Праге ему делать абсолютно нечего. Тогда Ханке принял решение пробираться во Фленсбург, где размещалось новое правительство Германии и штаб-квартира гросс-адмирала Карла Дёница, которого Гитлер назначил своим преемником. Это решение было обусловлено тем, что Ханке в соответствии с завещанием Гитлера все же официально являлся высшим государственным чиновником – шефом германской полиции, и его пребывание вместе с правительством было вполне обоснованно и давало определенную надежду на будущее. (Ханке, как и многие другие члены правительства, рассчитывал, что западные союзники признают правительство Дёница и оставят его во главе Германии.) Первая неудача ожидала Ханке на аэродроме, где его охрана столкнулась с чешскими партизанами и была вынуждена отступить. Самый быстрый способ добраться до севера Германии оказался отрезанным. Ханке решил пробиваться через Карлсбад. Он сформировал небольшую боевую группу из остатков 18-й добровольческой моторизованной дивизии СС «Хорст Вессель» и вышел из Праги. Однако его небольшая группа была окружена чешскими партизанами у Нойдорфа, близ Комотау (чешское название Нова Вес), что в районе Пльзеня, и 6 мая 1945 года сдалась в плен. Ханке также был захвачен в плен – он был в полевой форме СС без знаков различия, кроме того, он не имел документов, которые бы свидетельствовали о его высоком положении. Если бы партизаны знали, что в их руки попал сам рейхсфюрер СС, возможно, Ханке бы удалось сохранить жизнь, и вполне возможно, что после войны он не был бы осужден к смертной казни (хотя, конечно, никакой гарантии этому не было). Но Ханке сохранил инкогнито, а затем – 8 мая 1945 года – предпринял попытку бежать. Это попытка провалилась, и Ханке был застрелен партизанами.
И если Ханке только спасал свою жизнь, то совершенно иной путь выбрал фактический создатель Фольксштурма в Бреслау обергруппенфюрер СА Херцог. Он предпочел добровольно уйти из жизни. Сам Херцог полагал, что Бреслау должен был продолжать борьбу. Подобное мнение опиралось не столько на национал-социалистический фанатизм, сколько на мнение, что в ближайшее время западные державы должны были начать войну против СССР. Согласно планам высокопоставленного штурмовика, в этой борьбе «запада» и «востока» Бреслау должен был сыграть если не ключевую, то как минимум очень важную роль.
Если говорить о конкретных результатах переговоров, которые были достигнуты 4 мая, то можно было отметить, что в 16 часов 50 минут (то есть до расширенного офицерского совещания у Нихофа) немецкие части прекратили любой огонь. Вскоре после этого огонь был прекращен и частями Красной Армии. По городу стали тут же распространяться слухи о том, что начаты переговоры с советским командованием. Многие надеялись, что их страданиям был положен конец. 5 мая 1945 года, которое приходилось на субботу, стало для жителей Бреслау днем напряженной неизвестности. Но к полудню советская авиация и артиллерия вновь начали обстреливать город. Из советских громкоговорителей было объявлено, что генерал Нихоф отказался от условий почетной капитуляции. Возможно, это было связано с тем, что действия Ханке сорвали намеченное еще 4 мая перемирие. В любом случае, 5 мая крепостная газета Бреслау вышла под заголовком «Сопротивление Советам продолжается». В ней рассказывалось не только о перемирии в Голландии и Дании, но также приводились слова о том, что «крепость Бреслау отвергла предложение Советов о капитуляции».
Сам генерал Нихоф собрал во второй половине 5 мая еще раз всех командиров, чтобы огласить свое решение о сдаче города. Он произнес:
«Я пригласил Вас, чтобы огласить свое окончательное решение. То, что было сделано Вами, вашими солдатами и гражданским населением, не требует отдельного описания. История сама вынесет когда-нибудь свой приговор. Гитлер мертв, Берлин пал. Союзнические войска с запада и с востока проникли в самое сердце Германии. Более нет никаких предпосылок для того, чтобы продолжать борьбу за Бреслау. Каждая последующая жертва является преступлением. Я имею решительное намерение прекратить бои и сдать город неприятелю на почетных условиях. Последний патрон выпущен, и мы, как того требовал от нас закон, выполнили свой воинский долг».
Генерал Руфф, который из всех присутствовавших офицеров имел самый длинный послужной список, от лица командиров крепости выразил согласие и поблагодарил генерала Нихофа. После этого командование 17 армии радиограммой было уведомлено о предстоящей капитуляции крепости.
5 мая 1945 года генерал Нихоф в последний раз собрал командиров всех частей гарнизона для того, чтобы зачитать им телеграмму, пришедшую от командования 17-й армии. Она была не лишена определенного горестного пафоса, но в любом случае в ней говорилось:
«Германия скорбно склоняет свои знамена перед лицом мужества и стойкости, явленного солдатами и жителями Бреслау».
Решение о капитуляции было доложено советскому командованию вечером 5 марта. Хуго Эртунг вспоминал:
«Вечером над городом из русских громкоговорителей звучали сообщения о предстоящей капитуляции. Они перемежались музыкой. Этой ночью над русскими позициями в воздух взлетало множество ракет и очередей трассирующими патронами – это был фейерверк победителей».
Утром 6 мая в районе 8 часов два немецких офицера на «южном» фронте с белым флагом направились к советским позициям. Они объявили о том, что комендант крепости согласен с прекращением борьбы, если капитуляция произойдет на почетных условиях. Но справедливости ради скажем, что Нихоф не имел никаких козырей и не мог фактически определять условия сдачи города. Один из парламентеров, оберлейтенант Гроссман, вечером того же дня рассказал консисторскому советнику Бюхзелю о том, что «русские приняли его и сопровождавшего переводчика очень хорошо и даже по-дружески накормили». Условия сдачи города оказались весьма благоприятными для немцев. Но на обратном пути случился неприятный инцидент. Немецкие парламентеры наступили на немецкую же мину. Переводчик был тяжело ранен, но оберлейтенант Гроссман отделался лишь небольшими царапинами.
6 мая 1945 года в Бреслау было на редкость солнечным воскресным днем. Люди на улицах, обрадованные впервые за несколько месяцев замолчавшей канонадой, были одеты в самые лучшие костюмы, что могли найтись в их скудном гардеробе. В этот день Эрнст Хорниг был вновь вызван к генералу Нихофу. Генерал встретился со священником. В его действиях чувствовалась некая суетливость. Нихоф сам объяснил ее:
«Ваша просьба выполнена. Я сдаю город и немедленно направляюсь к русским. Позаботьтесь о том, чтобы население в городе сохраняло железную дисциплину».
После этого генерал попрощался. Сам Хорниг был немало удивлен, когда встретил в коридоре штаба двух советских офицеров, которые, судя по всему, ожидали Нихофа. Когда они увидели Хорнига и сопровождавшего его католического викария Ферхе в облачении, то тут же вытянулись. Ферхе благословил их крестным знамением, советские офицеры в ответ склонили головы.
6 мая комендант крепости направил двух офицеров-парламентеров, которые должны были обеспечить связь с советским командованием. Только после этого генерал Нихоф направился, чтобы начать личные переговоры с генералом Глуздовским. В ходе них были выработаны определенные условия капитуляции Бреслау, которые были оформлены командованием 6-й советской армии отдельным документом:
«Господину коменданту крепости Бреслау,
генералу пехоты Нихофу.
В соответствии с Вашим согласием относительно почетной сдачи Вашей окруженной крепости и ее гарнизона, я предлагаю Вам следующие условия:
1. Все войска, находящиеся в Вашем подчинении, прекращают любые боевые действия 6.5.1945 с 14 часов по московскому времени (с 13 часов по немецкому времени).
2. Вы сдаете весь личный состав, вооружение, боевую технику, транспортные средства, инженерные сооружения неповрежденными.
3. Мы гарантируем Вам, всем Вашим офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь, питание, сохранность личной собственности и наград, а после окончания войны – возвращение на родину. Всем офицерам разрешается ношение холодного оружия.
4. Всем раненым и больным будет оказана немедленная медицинская помощь за счет наших средств.
5. Всему гражданскому населению гарантируется безопасность и нормальные условия жизни.
6. За Вами лично и другими генералами сохраняются персональные автомобили и обслуживание, так же как и соответствующее обслуживание генералов в плену.
Командующий 6-й русской[25] армией
1-го Украинского фронта генерал Глуздовский
Начальник штаба генерал-майор Панов
6 мая 1945 г.»
Генерал Нихоф, кроме всего прочего, был весьма доволен тем обстоятельством, что в представленных ему условиях отсутствовали какие-либо особые упоминания о формированиях Ваффен-СС.
«К условиям сдачи крепости я еще добавил гарантии для всех солдат и офицеров, в том числе Ваффен-СС, которые принимали участие в ее обороне».
Впрочем, эти гарантии были лишь письменными. Так, например, командир 609-й дивизии Руфф, в свое время бывший комендантом Риги, был повешен. Большинство же защитников Бреслау провели в советских лагерях не менее десяти лет. В немецкой литературе много писалось и пишется по сей день о произволе, творимом красноармейцами после занятия Бреслау. Но при этом нельзя сбрасывать со счетов слова генерала Нихофа о том, что генерал Глуздовский вел себя всегда предельно корректно. О сдаче крепости вспоминал неоднократно упоминавшийся нами лейтенант Хартман.
«6 мая, в день капитуляции Бреслау, мы снова встретились с моим экипажем на Ян-штрассе. Мы направлялись на Берлинскую улицу к командному пункту моего взвода, когда был объявлен приказ о прекращении огня. Можно было стрелять, если бы только русские продолжили атаки. Однако все было очень спокойно. Во второй половине дня в соответствии с приказом мы покинули наши позиции и в последний раз проехались на танках по улицам Бреслау. Было воскресенье. Это был удивительно хороший весенний день. Но мы не радовались. Больше не раздавалось выстрелов, а гражданское население высыпало на улицы. Какая-то пожилая женщина крикнула нам: «Несчастные солдаты! Теперь Вы попадете в плен!». Во дворе судебной тюрьмы наш командир построил роту и объявил о капитуляции. У многих на глаза навернулись слезы. Вечером того же дня моторы наших машин вышли из строя. Мы не успели проехать и квартала, как из-за перегрева в моторах заело поршни. Согласно условиям капитуляции мы не могли уничтожать технику. Ночью в город вошли русские. Уже в понедельник, 7 мая 1945 года, наша рота маршировала по Франкфуртской улице мимо танка «Иосиф Сталин», который в прошлом был подбит нами. Впереди нас ожидала тьма и многолетний плен, из которого на Родину вернулись далеко не все».
В ходе переговоров об условиях сдачи Бреслау было выдвинуто требование о том, что советские войска вступят в Бреслау 6 мая 1945 года в 21 час. Генерал Нихоф пытался возразить, что это был слишком близкий срок, чтобы успеть распространить его приказ об условиях капитуляции по частям. Генерал хотел направиться с подписанными условиями капитуляции обратно в Бреслау, но это вызвало возражения у комиссара армии. Он потребовал, чтобы все мероприятия по подготовке к капитуляции осуществлялись по телефону прямо из виллы. В итоге было решено, что подписанный сторонами текст условий будет доставлен в Бреслау майором Отто. Дальнейшая судьба генерала Нихофа складывалась во многом драматично. Сначала по удобному поводу его направили в «политический лагерь» в Красногорск. В итоге, несмотря на «почтенные условия капитуляции», генерал провел в советских лагерях более 10 лет. После своего возвращения в Германию он не раз высказывал мнение, что «ошибочно поверил генералу Глуздовскому», так как условия капитуляции были нарушены уже в 1946 году.
Если говорить о самом входе советских войск в Бреслау, то в 21 час 6 мая 1945 года это не было массовым явлением. Поначалу на улицах стали появляться лишь советские офицеры, в частности, в Николаевском пригороде. Собственно войска вошли в город уже ближе к полуночи. Первые офицеры Красной Армии, которые появились на улицах Бреслау, по воспоминаниям очевидцев, вели себя осторожно и даже вежливо. Нет никаких сомнений в том, что они пытались наладить контакт с местным населением. Собственно, настороженность была оправданной. Местное население, опасаясь голода, начало растаскивать провиант. Кроме этого комендатура крепости решила уничтожить все запасы алкогольной продукции, чтобы тем самым обезопасить жителей от пресловутого «пьяного насилия русских». Вино, пиво и шнапс выливались прямо в сточные канавы, которые превращались в винные реки.
Поначалу в городе было достаточно тихо. Хорниг вспоминал, что около часа ночи стал слышен гул голосов и топот множества сапог. Части Красной Армии вступали в город с различных направлений. Они должны были встретиться где-то у Кольца. После этого момента город наполнился «русским ликованием», которое многим немцам напоминало новогодние праздники, проходившие в Бреслау до войны.
В послевоенной Западной Германии вышло множество книг, в которых живописались эксцессы на занятых советскими войсками территориях. В книге Гюнтера Бедекера «Горе побежденным» есть отрывок, который посвящен Бреслау: «И через три недели после падения крепости Бреслау руины продолжали дымиться. То там, то здесь ветер раздувал тлеющие угли в языки пламени. Над городом витал запах запустения и смерти. Во время осады погибло 40 тысяч мирных граждан. Многие не были погребены, многие лежали в подвалах обрушившихся домов. Через руины и обломки вели еле заметные тропы. По большей части улиц невозможно было пройти, а часто невозможно было их узнать. В этой пустыне в конце мая 1945 года торговец недвижимостью житель Бреслау Б.Ф. искал свое жилище. Он рассказывал:
«Дом моего сына был сровнен с землей. Восемь из принадлежавших мне домов постигла та же участь. По углам улиц на стульях сидели русские солдаты. То там, то здесь, развлекаясь, они стреляли вдоль улиц из автоматов. Наша квартира и моя родина, все, все было стерто навсегда и бесследно»».
Во многие дома, которые не были повреждены войной, вселились русские солдаты и офицеры. В руинах Бреслау, в подвалах и развалинах, поселились тысячи женщин, детей и стариков. Большинство из них ходили в лохмотьях и ночевали где-нибудь на разодранных матрасах. Дни они проводили в поисках пищи. Голод царствовал в Бреслау. Немцы – женщины, дети, старики – обыскивали развалины, переворачивали камни в разрушенных квартирах, откладывали в сторону балки, залезали в подвалы. Они искали консервы, испорченный, заплесневелый хлеб, но часто после долгой тяжелой работы, освободив вход в очередное помещение, они натыкались на трупы. Голодающих немцев сразу же после капитуляции русские направили на так называемые исправительные работы. Многие женщины, мужчины и старшие дети по многу часов в день своими руками очищали улицы от обломков. Среди них было много тех, кто два месяца назад был вынужден расчищать взлетную полосу для гауляйтера Карла Ханке. Житель Бреслау В.Ф. сообщал:
«Эти женщины, одетые в лохмотья, уже мало походили на женщин. Они были абсолютно не ухожены. Несмотря на это, они постоянно подвергались произволу солдат».
Война закончилась, но насилие продолжалось. Житель Бреслау железнодорожный служащий Адольф Вальда слышал, как ночью над Бендерплац гремели выстрелы:
«Русские солдаты охотились на женщин».
А торговец недвижимостью Б.Ф. сообщал:
«Как только темнело, во мраке раздавались крики женщин о помощи, и повсюду царил ужас. Мать не могла защитить дочь и наоборот. Впрочем, были и женщины, добровольно принимавшие советских офицеров, готовившие им пищу, обстирывавшие их и обшивавшие. За это они получали продукты».
В общественном госпитале Бреслау по приказу советской комендатуры была оборудована станция для женщин с венерическими заболеваниями. Торговец недвижимостью Б.Ф.:
«Перед госпиталем стояла очередь, достойная жалости».
Часто оставшиеся в Бреслау немцы командировались русскими на различные работы, которые выполнялись с особой горечью: они должны были вытаскивать остатки того, что война оставила им в подвалах и квартирах, складывать по краям улиц, а потом грузить на советские машины. Свидетель В.С. писал:
«Непрерывно приезжали русские и требовали предметы на вывоз, например, пианино, швейные машинки, гардеробы, спальные гарнитуры, велосипеды, пишущие машинки».
Высоко нагруженные, советские грузовики двигались к вокзалу. Там добычу перегружали в вагоны и отправляли в Россию. В Бреслау русские, как и во всей Восточной Германии, с чрезвычайной основательностью преследовали цель вывезти по возможности все, что представляет какую-либо ценность, к себе, прежде чем они передадут власть Польше.
1 июля 1945 года во главе городского управления встал польский гражданский комиссар. Будни немцев в силезской столице стали невыносимыми. Житель Бреслау X., которого русские после оккупации назначили окружным бургомистром, сообщал:
«К злоупотреблениям русских оккупационных властей добавился теперь произвол вооруженных польских молодчиков совершенно других мотивов, полностью понятных нам, антифашистам, если они не затрагивали нас самих… Все же и здесь проявились положительные силы русской военной администрации, русская военная комендатура часто откликалась на просьбы и предоставляла охрану и защиту от насилия со стороны поляков».
Польские банды, как вспоминает обойщик Георг Фрич из Бреслау, взламывали склепы городского кладбища и выбрасывали гробы. Затем уютно размещались в склепах на жительство. Из склепов они совершали разбойничьи вылазки, а в кладбищенских стенах прятали свою добычу. Одного немецкого пастора ограбили во время похорон, бандиты у могилы сняли с него ботинки.
«Сначала, – сообщал окружной бургомистр X., характеризуя отношения между поляками и советскими солдатами, – когда русским стало известно, что Бреслау и Си-лезия становятся польскими, они поджигали целые жилые кварталы в бешенстве от того, что они клали свои жизни за завоевание этой земли и этого города, а теперь плоды их победы оспариваются бандой мародеров, корчащих из себя таких победителей, которых прежде них не бывало. Даже несколькими неделями позже, когда отношения успокоились, то здесь, то там можно было увидеть занимающиеся огнем дома, подожженные русскими».
Вооруженная польская милиция была авангардом польского гражданского населения, которое теперь, через несколько недель после принятия гражданской власти новыми хозяевами, устремилось в Бреслау. Немцы должны были уступать им место, оставлять квартиры, сдавать предприятия. Торговец недвижимостью Б.Ф. и его жена были изгнаны из квартиры, которую они с большим трудом снова кое-как смогли обжить. К ним пришли солдат и гражданский: «Солдат направил мне в грудь автомат и сказал: «То же самое, что немцы делали в Польше. Даю семь минут времени, теперь шесть, теперь пять!..» Торговец пожаловался польскому бургомистру. Бургомистр ответил: «Для немцев больше нет собственности!».
Лишенные собственности и бесправные жители Бреслау нищали день ото дня. Не было продовольствия и медикаментов. Поляки утвердили размер хлебного пайка для немцев в два фунта на десять дней. И даже это количество часто не выдавали. Немцы в Бреслау голодали. В польских магазинах в Бреслау были горы хлеба и мяса, но за них надо было платить польские деньги, а немцы были вынуждены работать вообще бесплатно. В аптеках, перешедших к полякам, стоимость одной таблетки аспирина составляла десять-пятнадцать марок.
Над многими подвалами, где обитали немцы, и в окнах многих домов, где еще жили немцы, летом 1945 года висели куски желтой ткани – сигналы эпидемии. Они запрещали входить в подвал или в дом. Начался тиф, свирепствовавший повсюду. Болезнь унесла бесчисленное множество ослабленных и голодающих немцев.
Торговец недвижимостью Б.Ф.:
«Новорожденные дети почти без исключения были приговорены к смерти. Матери не могли успокоить детей, так как для них самих не было никакого пропитания. К тому же не было никакой воды для мытья, никакого белья и никакого ухода, так как большинство женщин должны были исполнять исправительные работы. Завернутое в тряпье, разумеется, без гроба, такое невинное создание закапывали на кладбище безо всяких формальностей».
Нужда росла, и часто изголодавшиеся, исхудавшие, одетые в лохмотья немецкие женщины, мужчины и дети с миской в руке шли в те места города, где стояли русские полевые кухни. Вид побежденных вызывал у победителей жалость. Торговец недвижимостью Б.Ф. с благодарностью вспоминал:
«Иногда повара давали половник каши и бульона, а кому посчастливилось, получал кость с чем-нибудь на ней и хлеб. Я тоже много раз подходил со своим чайником. «Давай, старик, подходи», – подзывали меня и наливали полную посудину. Для нас это было спасением».
Если принять во внимание эти сведения, то нет ничего удивительного, что Силезия в целом и окрестности Бреслау в частности были одним из очагов послевоенного напряжения. Через несколько дней после того, как война уже закончилась, в город прибыли польские войска, в том числе сорок милиционеров, которые должны были поддерживать порядок в разрушенной крепости. Один из них вспоминал позже:
«Сначала одной из наших задач являлось очистить территорию от остатков гитлеровских войск. Чтобы выполнить ее, мы организовывали по ночам засады на дорогах. Каждую ночь в отделение милиции мы доставляли по несколько эсэсовцев, служащих гестапо и бандитов».
Этот польский милиционер несколько приукрашивал ситуацию. Большинство этой работы выполняли советские войска. Поляки, как правило, не отходили далеко от милицейских участков, наивно полагая, что партизанские вылазки и немецкое сопротивление закончатся как-нибудь сами собой. До середины лета Бреслау фактически не имело прямого контакта с Варшавой. Причиной этого были постоянные обрывы телеграфных и телефонных кабелей, которые осуществляли немецкие партизаны – «вервольфы». Кроме того, польские отряды и администрация города испытывали явный недостаток квалифицированных кадров. Именно по этой причине они зависели от немцев, которыми стали верховодить германские коммунисты и члены «Антифа» («Антифашистского действия»). Но даже усилия немецких коммунистов в деле подавления сопротивления «вервольфов» не находили широкой поддержки у местного населения.
Казалось, что поляки вообще не были способны на любую продуктивную деятельность. В дело пришлось вмешаться маршалу Рокоссовскому. По его инициативе в город была выслана бригада НКВД, которая должна была окружить, а затем прочесать город. Любой пойманный с оружием в руках или заподозренный в пособничестве «вервольфам» расстреливался на месте. Подобные методы борьбы с нацистским сопротивлением тут же подтолкнули польские власти к множеству злоупотреблений. Если верить официальной статистике, то польские милиционеры выносили в день по тридцать-сорок обвинений «поджигателям». Могло показаться, что в Бреслау действительно существовала разветвленная сеть «вервольфов». Но есть и более простое объяснение – поляки пытались завладеть чужой собственностью, а потом под любым поводом избавлялись от ее хозяев. По сути, они сами провоцировали поджоги, дабы и дальше проводить репрессии среди немцев. В итоге даже месяц спустя после окончания войны город был объят пожарами.
Но это не значило, что в городе не было реальных вылазок «вервольфов». Накануне падения города команды «вервольфов» бродили по городу, отравляя алкоголь и продовольствие, полагая, что они достанутся бойцам Красной Армии. Помощник бургомистра активно участвовал в подготовке партизанских вылазок. По его инициативе обустраивались подземные ходы, которые имели бронированные двери, ведшие в подземелья из подвалов полуразрушенных домов. По меньшей мере несколько вылазок было предпринято из недр подобных подземелий. Во время одной из них были убиты два советских офицера. В другом случае польский милиционер смог спастись, вовремя бросив в подземелье гранату. Во время третьей вылазки завязалась перестрелка. Немецкие партизаны были ликвидированы, но в ходе боя были убиты и ранены двенадцать польских милиционеров.
В середине лета 1945 года польские власти все-таки решили навести порядок в Бреслау и его окрестностях. Поводом для этого стала новая волна нападений «вервольфов», которые, как казалось советскому руководству, были уже уничтожены. 17 июля был застрелен польский солдат, патрулирующий улицы города. Месяц спустя на улицах Бреслау в засаду попали четверо красноармейцев. Где-то в то же время немецкий партизанский отряд напал на пост польской милиции. Поляков от неминуемой гибели спасли вовремя подоспевшие красноармейцы. В пригороде Бреслау «вервольфам» удалось добиться своей цели – они уничтожили милицейский участок. Затем нападавшие отступили в местную деревушку, где сожгли несколько домов польских колонистов. Прежде чем раствориться в лесу, они совершили еще одно нападение. На этот раз объектом стал небольшой отряд Красной Армии.
Другой «горячей точкой» Силезии был удаленный город Ёльс. Этот случай был классической иллюстрацией нападений на поляков, которые стали происходить уже после капитуляции Германии. Вызвано это было массовым возвращением немецких беженцев на свою малую родину. Городок Ёльс был серьезно разрушен во время советского наступления. Почти три четверти жителей покинули его, предпочтя вовремя эвакуироваться в центральную Германию. В итоге к маю 1945 года его население составляло всего лишь 18 тысяч человек. Однако в июне 1945 года население его стало вновь расти. Естественно, среди них замаскировались «вервольфы», военные партизаны, фанатичные нацисты. Выждав время, они стали более дерзкими. Именно в это время в этом районе стали появляться польские колонисты. Первой жертвой «вервольфов» в Ёльсе стали трое советских солдат. Вскрытие трупов показало, что они были просто забиты до смерти. Советская контрразведка решила, что эти красноармейцы стали жертвами отряда «Вервольфа», который действовал в окрестностях Ёльса и насчитывал где-то тридцать человек. По оперативной информации, эту группу возглавлял бывший офицер СД. Предполагалось, что именно он и его люди несли ответственность за убийства немецких коммунистов, которые начали сотрудничество с польскими властями. Но вскоре «вычислили» информатора и убили его. НКВД и польские власти перестали получать какую-либо информацию о действиях этого отряда. Между тем «вервольфы» продолжали совершать нападения на поляков. Со временем отряд не только не сократился, но фактически вырос вдвое.
Первый шаг в деле ликвидации этого партизанского формирования был предпринят, когда польские власти нашли небольшую немецкую колонию, жители которой свободно говорили на польском языке. Эти немцы поведали, что тот отряд «Вервольфа» разбился на три небольшие группы. Одна из них продолжала действовать в округе Ольса, а две другие направились соответственно в Требниц и Мильч. Имея такие точные сведения, польские силы безопасности решили провести зачистку местных лесов. Стремительность этой операции позволила захватить «вервольфов» врасплох в одном небольшом лесном хуторе. Завязался бой. Большую часть отряда удалось уничтожить. Остатки «вервольфов» бежали в направлении Мильча. После этой операции о действиях этих партизан фактически ничего не было слышно.
Между тем осенью-зимой 1945–1946 годов в Бреслау и его окрестностях продолжала править анархия. Она усиливалась тем, что войну против польских коммунистов начали партизанские отряды польских националистов. Шла форменная война всех против всех. Американский военный корреспондент вспоминал, что с наступлением ночи из темноты доносилась стрельба и взрывы. Все эти столкновения сопровождались еврейскими погромами и активизацией уголовников. Один из немцев, позже депортированный из Бреслау, вспоминал, что днем в городе правили коммунисты, а ночью – уголовники и националисты. После заката солнца мирные жители просто не решались выходить на улицу. На фоне этой междоусобной войны немецкие партизаны чувствовали себе более чем вольготно. Окрестности Бреслау даже днем больше напоминали зону боевых действий. В его округе только за первый послевоенный год было убито около 150 польских милиционеров.
Другой горячей точкой Силезии стал город Бунцлау. Действовавшая в этом районе крупная группировка нацистских партизан состояла из бывших служащих Вермахта, активистов НСДАП, украинских националистов. Она не раз совершала нападения на советских и польских военных. В июле 1945 года в Бунцлау на воздух взлетел дом, где остановились на постой девять красноармейцев. Все они погибли (отдельно стоящие дома всегда были объектом повышенного «внимания» со стороны партизан). Несколько дней спустя, 21 июля, в Бунцлау были убиты шестеро поляков, в том числе чиновники новой администрации и несколько милиционеров. Их машина была просто изрешечена автоматным огнем. Среди погибших оказался новый глава города Болеслав Кубик, видный член Польской социалистической партии. В августе активность «вервольфов» не пошла на спад. Напротив, нападения совершались одно за другим.
На отошедших Польше территориях большинство отрядов «вервольфов» удалось ликвидировать лишь к середине 1946 года. В 1947 году было засвидетельствовано несколько вылазок, но все они в основном ограничивались распространением антисоветской пропаганды. Снижение активности «вервольфов» было вызвано двумя факторами. Во-первых, польская милиция и служба безопасности приобрели достаточный опыт по борьбе с партизанскими формированиями. До 1945 года такой опыт было лишь у Красной Армии. Кроме этого, была начата активная политика инфильтрации агентов в движение «вервольфов». Чтобы эта тактика стала приносить свои плоды, потребовалось немало времени. Во-вторых, что более важно, поляки начали осуществлять массовые депортации немцев. В 1946 году была начата операция «Ласточка», которая лишила «вервольфов» возможности скрываться среди немецких беженцев и мирных жителей. Была разрушена сама база немецкого партизанского движения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.