Провал по всем фронтам
Провал по всем фронтам
С лета 1942 года в Женеве заместитель консула Мариени, действовавший от имени герцога Аосте, кузена короля и бывшего вице-короля Эфиопии, и с согласия принца Пьемонтского, сына и наследника короля, пытался войти в контакт с британцами. К этим попыткам вскоре добавились новые, со стороны генерала Бадольо, который с января 1943 года планировал низвергнуть дуче. Виктор Эммануил, осторожно державшийся в стороне, решил воспользоваться собранием фашистской фронды, которое Муссолини вынужден был под давлением партийных активистов организовать.
Повестку дня готовил Дино Гранди – бывший министр иностранных дел, один из ветеранов фашистского движения. Ему помогали Чано и Боттаи. Еще две повестки дня, подготовленные Фариначчи и Скорца, были отвергнуты. Текст Гранди содержал призыв к королю «взять в свои руки с поддержкой командования действующими вооруженными силами инициативу принятия решений», чего требовали от него существующие институты и «славное наследие» Савойского дома. Заседание длилось больше 10 часов; текст Гранди был принят большинством голосов: 19 – «за», 7 – «против» при одном воздержавшемся. На следующий день, 25 июля, в 6 часов утра, он был передан Виктору Эммануилу, который тем же утром подписал указ о назначении Пьетро Бадольо (победителя при Аддис-Абебе, до декабря 1940 года занимавшего должность начальника Генерального штаба) главой правительства с военными полномочиями. Днем король вызвал к себе Муссолини, выразил ему свое сожаление и предложил оставить пост. Они обменялись сердечным рукопожатием, после чего дуче вышел и тут же был арестован карабинерами. Его отправили на остров Понца, затем перевели на остров Магдалены, близ Сардинии, наконец, увезли в особняк «Аппенины» на вершине Гран-Сассо. Отныне перед королем и Бодольо стояла задача вывести Италию из войны с наименьшими потерями и переметнуться, как выражался Гитлер, «на правильную сторону».
На утреннем военном совещании 25 июля Гитлер обсуждал со своими советниками меры, которые надлежало принять в случае второй высадки союзников; присутствовал Геринг, собиравшийся в Италию на празднование 60-летия дуче. Никто еще не знал, чем завершится фашистский съезд, однако Гевель поинтересовался, нужно ли Герингу ехать в Италию. Гитлер рассыпался в восхвалениях своему старому соратнику: «Рейхсмаршал пережил вместе со мной немало тяжелых моментов. Он умеет хранить хладнокровие посреди самых острых кризисов. Лучшего советника, чем рейхсмаршал, в кризисных ситуациях у нас нет». И он напомнил о способности «рейхсмаршала действовать с холодной жестокостью».
К вечеру пришло известие о падении Муссолини. О его местонахождении ничего не было известно. Поначалу Гитлер подумывал захватить Рим силами 3-й пехотной дивизии, немедленно арестовать правительство и особенно принца-наследника и переправить Муссолини в Германию; войска покинули Сицилию, и проход через Альпы был свободен. Он вызвал к себе Роммеля, но тот уже отбыл в Салоники, чтобы возглавить балканский театр военных действий. Теперь фюрер хотел поручить операции в Италии ему, а не Кессельрингу. Позже он разделил эту ответственность между ними обоими.
Учитывая важность событий, следующий военный совет состоялся ранним утром 26 июля. Обсуждался план захвата Рима и даже Ватикана, но под давлением Геббельса и Риббентропа Гитлер отказался от этой идеи. В течение дня прибыли Гиммлер, Дёниц, Роммель и Геринг. Гитлер опасался, как бы теперь уже венгры не подстроили ему подобную «пакость». Лихорадочно предлагались все новые планы – образовать временное фашистское правительство, бросить организованную Гиммлером «фашистскую освободительную армию» и так далее. Вскоре к собравшимся присоединился Фариначчи – «сломленный человек», которого поручили заботам Гиммлера.
Изначально Бадольо намеревался выступить с заявлением, что Италия выполнит все взятые на себя обязательства, но 29 июля он решил вступить в контакт с англичанами. Пребывая во власти иллюзий, он верил, что Германия добровольно уберется с полуострова, что позволит Италии переметнуться в другой лагерь, не превращая свою территорию в поле битвы. Заблуждался он и относительно намерений союзников; если поначалу они планировали вторжение на полуостров (операция «Лавина»), то теперь в качестве предварительного условия требовали полной и безоговорочной капитуляции.
Немцы, вместо того чтобы вывести войска с Сицилии, принялись с удвоенной энергией готовить операцию «Аларих», переименованную в «Ось». 2 сентября в «Волчье логово» явился маршал Антонеску, и Гитлер заявил ему, что, даже если Италия предаст их, бояться нечего; главная опасность на востоке, где он занят сооружением «Восточной запруды» (позиция «Пантера»), протянувшейся от Бердянска до Запорожья, следующей вдоль течения Днепра до Десны, затем идущей по Десне на востоке, мимо Великих Лук, затем по прямой линии до острова Пейпус и вдоль Нарвы до Балтийского моря. Было бы жаль покидать бассейн Донца, но перед отступлением немецкие войска разрушают все, так что русские не смогут использовать эти районы раньше чем через два года. Гитлер поинтересовался у Антонеску, следовало ли удерживать плацдарм у моста через Кубань или стоило его оставить. Антонеску предложил выбрать второй вариант. На следующий день фюрер позволил 18-й армии уйти с этой позиции. Рано утром он прибыл в Запорожье, так как началась новая советская атака на Киев и Днепр. Она продолжалась до 6 ноября, охватив Новороссийск, Брянск, Полтаву, Смоленск и Днепропетровск, и завершилась взятием Киева.
3 сентября Гитлер провел несколько часов у фон Манштейна, после чего вернулся в свою ставку в Восточной Пруссии. Это был последний раз, когда его нога ступала по русской земле. В «Волчьем логове», не успев отдохнуть, он получил сообщение об итальянском «предательстве». В тот же день генерал Кастельяно подписал короткий протокол о перемирии, после чего ему вручили второй, «длинный» протокол на 44 страницы с более жесткими условиями мира. 9-го генерал Эйзенхауэр публично сообщил о безоговорочной капитуляции и выходе Италии из войны. В первые же часы этого дня англо-американские войска высадились в заливе Салерно, встретив немецкое сопротивление. Несколькими часами раньше немецкие войска атаковали итальянские части, стоявшие вокруг столицы. Король, правительство и военные советники на борту корвета «Байонетта» бежали в Бриндизи, где часть королевского правительства «нашла новую столицу по своему образу и своей мерке».
Хотя Гитлер заранее готовился к итальянскому предательству – в отличие от своих советников и дипломатов, которых король и Бадольо уверяли в намерении не покидать Ось, – он все же был глубоко задет. Положение на востоке оставалось, мягко говоря, критическим: приходилось отводить войска за линию Днепра. Новые дивизии, которые планировалось перебросить в Россию, отправились в Италию. Фюрер боялся еще одной высадки союзников на западе, где у него почти не осталось резервов.
Тем не менее операция «Ось» прошла по задуманному плану. Рим был взят, итальянская армия разоружена, единственные линейные крейсера «Рим» и «Италия» разрушены. Остальная часть флота смогла укрыться в союзнических портах.
10 сентября, подталкиваемый Геббельсом и Герингом, Гитлер произнес по радио обращенную к немцам успокоительную речь. Среди населения ходили самые дикие слухи. В Италию было направлено национал-фашистское правительство, возглавляемое Паволини; его сопровождал генерал СС Карл Вольф – специальный советник по полицейскому ведомству; на его место в Германии был назначен генерал СС Герман Фегелейн. После долгих споров с Геббельсом Гитлер решил, что владения рейха должны протянуться до Венеции, и издал два указа, согласно которым северные области Италии подпадали под немецкое управление. Вечером 12 сентября стало известно, что в результате смелой вылазки немецких парашютистов под командованием австрийца Отто Скорцени дуче освобожден. Эта новость произвела сенсацию. Акции нацистского режима, рухнувшие после поражения под Сталинградом, снова поднялись. Впрочем, это был эфемерный успех, и Геббельс поспешил опубликовать «Тридцать статей о войне для немецкого народа» – нечто вроде вывернутого наизнанку символа веры, с первых же слов провозглашающего, что допустимо все, кроме капитуляции. Статьи заканчивались знаменитым обращением курфюрста Бранденбургского XVII века: «Помни, что ты – немец».
На совещаниях в ставке Гитлера 10 и 23 сентября обсуждался вопрос, с кем вести переговоры – с Западом или с Востоком. Гитлер считал, что Англия еще не созрела, а Сталин в военном отношении имеет над ним превосходство. Поэтому следовало просто выжидать. Осторожное прощупывание, затеянное Риббентропом, ничего не дало. Геббельс, со своей стороны, полагал, что чем сильнее бушует буря, тем лучше держится фюрер. А вот дуче, посетивший Гитлера и 15 сентября возглавивший фашистское движение с намерением основать на севере полуострова, в Сало, Итальянскую социальную республику, отнюдь не был революционером сродни Гитлеру или Сталину. Сам фюрер не скрывал своего разочарования: «Италия отреклась от собственной нации и государства». Но, поскольку он не мог открыто признать крах фашизма, приходилось искусственно поддерживать в нем жизнь. Спасением Муссолини он занимался вовсе не из дружеского расположения к дуче.
Зато Гитлер свято верил, что уж от немецких генералов ожидать «предательства по-итальянски» ему не придется. Тем не менее в «Волчьем логове» были усилены меры безопасности. 22 декабря 1943 года была создана новая структура – «национал-социалистический генеральный штаб» (НСФО), который возглавил пехотный генерал Рейнике; 4 января 1944 года Борман учредил комитет по сотрудничеству между НСДАП и НСФО. В войска были направлены офицеры для идеологического воспитания солдат. Гитлер учился у Сталина…
Осенью 1943 года, когда итальянский кризис остался в прошлом, фюрер почувствовал себя лучше. Дважды в день он выходил на прогулку со своей собакой Блонди и надеялся, что к весне будет готово новое «чудо-оружие» («Фау-1»). Он также ждал успехов от подводных лодок и применения новых тактических методов, которые, по его мысли, должны были переломить ход войны.
18 октября, после довольно подозрительной кончины царя Бориса, Гитлер встретился с членами болгарского регентства князем Кириллом и Богданом Филовым и признался им, что Германия пережила довольно трудный период в подводной войне из-за разработанных англичанами мер обнаружения подлодок, однако теперь, заверил он, все пойдет совсем иначе. Больше всего его по-прежнему беспокоили Балканы, где его главным врагом оставался Тито и его партизаны. В стратегическом отношении это был важнейший регион, почему же англичане не спешили там высаживаться? Может, им Сталин запретил?
Тем не менее изучение карты, по его мнению, свидетельствовало, что положение гораздо лучше, чем в начале войны. Фланги Германии надежно защищены от вражеской угрозы.
На следующий день, во время второй встречи с болгарскими представителями, фюрер изложил им свою классификацию противника по степени боевых качеств. Русские дрались так же отчаянно, как во время Первой мировой войны, кроме того, совершили гигантский технический рывок; французы, напротив, имели бледный вид, как, впрочем, и англичане; сербы заметно деградировали; ну а итальянцы никогда не умели воевать – ни прежде, ни теперь. Таким образом, никто, за исключением большевиков, не поднялся до собственных достижений 30-летней давности. Затем фюрер пустился в разглагольствования на свою любимую тему – взгляд на историю с точки зрения социал-дарвинизма – в очередной раз подтвердил, что значение имеют лишь боевитость и сопротивляемость. То же самое он повторил президенту совета Божилову, навестившему его в «Волчьем логове» 5 ноября. «Итальянская измена», которую следовало расценивать как проявление своего рода «душевной болезни», стала одной из главных причин неудач на Восточном фронте. Однако началась эта «болезнь» не вчера: Роммель уже имел от нее неприятности в Северной Африке. Если бы Италия повела себя по отношению к Германии хотя бы как Франция в 1940 году, честно признавшись союзнику, что больше не может продолжать войну и должна просить перемирия, он бы ее понял и согласился бы на ее выход из войны, разумеется, не допустив, чтобы ее территория стала трамплином для атак на Германию.
В течение 1943 года, пока накапливались признаки вероятного поражения, с ослепительной ясностью начала проявляться тоталитарная природа режима. Жесткий пресс властей все заметнее ощущался как внутри страны, так и за ее пределами. Даже ситуацию с Италией фюрер повернул к собственной выгоде: с ней можно было больше не церемониться, прекратить снабжать ее сырьем и продовольствием и, напротив, стараться выжимать из нее последние соки. С конца сентября в Германию были вывезены 268 тыс. итальянских рабочих. Операция «Ось» принесла Германии сотни танков, тысячи пушек, полмиллиона винтовок и сотни истребителей.
На протяжении этого же года расширилась и ускорилась депортация евреев. Даже Дания, до сих пор остававшаяся в стороне от этого процесса, испытала на себе еврейские гонения – правда, датчанам удалось большинство из них спасти. Восстание, вспыхнувшее в варшавском гетто, куда было согнано 70 тыс. евреев, было подавлено силами СС, устроивших настоящую бойню. По официальным данным, погибло 56 тыс. человек; многие погибли от пожаров или под обломками; выживших отправили в трудовые лагеря. Массовые убийства в концлагерях приобрели невиданный размах. Одним из самых страшных и самых достоверных свидетельств того, что тогда творилось, остается речь Гиммлера о моральном духе СС, обращенная к его ближайшим помощникам и произнесенная 4 октября 1943 года:
«Для солдата СС есть только один принцип – быть честным, порядочным, верным и хорошим товарищем к людям нашей крови, но больше ни к кому. Мне совершенно все равно, как себя чувствуют русские или чехи. Если среди этих народов найдется наша достойная кровь, мы ее заберем, если надо, отбирая у них детей и давая им наше воспитание. Живут ли другие народы в довольстве или прозябают, меня это касается лишь в той мере, в какой они могут понадобиться нам в качестве рабов. Если тысячи русских женщин умрут от изнеможения, копая противотанковые рвы, меня это касается лишь в той мере, в какой эти рвы могут послужить Германии. Мы никогда не будем жестоки или безжалостны без надобности, это очевидно. Мы, немцы, единственные в мире, кто разумно относится к животным, и к этим людям-животным будем относиться разумно, но было бы преступлением против нашей собственной крови заботиться о них, передавать им наши идеалы, чтобы нашим сыновьям и внукам пришлось с ними еще труднее. Если мне говорят: “Я не хочу, чтобы эти рвы рыли женщины и дети. Это бесчеловечно, они от этого умрут”, я должен ответить: “Ты убийца твоей собственной крови, потому что если этот ров не будет вырыт, то умрут немецкие солдаты, сыновья немецких матерей. Это наша кровь”.
В том, что касается депортации и уничтожения еврейского народа, то тут все просто. Каждый член партии говорит: “Еврейский народ будет уничтожен, это ясно, так записано в нашей программе. Уничтожение евреев – мы этим займемся”. А потом они приходят, эти 80 миллионов немцев, и у каждого свой “хороший еврей”. Ясное дело, все остальные мерзавцы, но вот этот – “хороший еврей”. Тот, кто так говорит, не пережил ничего такого. Многие из вас знают, что это такое – видеть сто трупов здесь, пятьсот или десять тысяч там. Выдержать такое и остаться разумным, если не считать некоторых человеческих слабостей, – вот это нас и закалило. Это славная страница нашей истории, которая не написана и никогда не будет написана».
В этих строках выражено кредо нацизма: в расчет принимается только немецкая кровь, остальная часть человечества обречена на рабство или смерть. Его оправданием служила история, прочитанная в свете социал-дарвинизма; его «обрядом» стал «кодекс чести», впитавший в себя традиции «мужского общества». Поправ все преграды человеческой морали, нацисты превратили словесный бред в реальность, превосходящую всякое воображение. Она была настолько невыносимой, что сами нацисты начали употреблять эвфемизмы. По приказу Гитлера Борман летом 1943 года направил гауляйтерам циркуляр, предписывающий больше не употреблять выражение «окончательное решение» (еврейского вопроса), а говорить об использовании рабочей силы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.