10. Империя
10. Империя
В 1804 году ужасы Французской революции уже закончились и гильотина уступила место военной машине. Наполеон готовился надеть на себя императорскую корону. Большая часть французских колоний в Северной Америке и Вест-Индии была потеряна за время между Семилетней войной и приобретением Луизианы Соединенными Штатами (1803). Но сама Франция расширилась на север, восток и юг. К первоначальным 83 департаментам добавилось еще несколько. И некоторые из придуманных для них имен звучали как названия далеких колоний, а не соседних государств: Мон-Террибль («Ужасная гора») – от неверно понятого названия горы Мон-Терри в Швейцарии; Жеммап – написанное с ошибкой название бельгийского города, который называется Жюмап (на пикардийском наречии) или Жемап (по-французски), и не оригинальное, но живописное Форе («Леса») – для департамента, составленного из герцогства Буйонского и покрытой густыми лесами части Люксембурга.
В дни наивысшего расцвета империи в нее входило 130 департаментов, занимавших территорию от Гамбурга (департамент Буш-д’Эльб – «Устье Эльбы») до Рима (департамент Тибр). Карты Европы устаревали, как только выходили из печати. Наполеон отлично понимал, что земля не натурщица и не может принять удобное для картографов положение. Карта Кассини показывала по дробности не в том масштабе, в котором были составлены кадастровые карты, определявшие границы земельных владений и облагаемых налогом территорий. Но полная карта – это все же лучше, чем лоскутное одеяло из вышитых мелким узором квадратов и незаполненных дыр. Наполеон 26 октября 1804 года писал генералу Бертье: «Инженеров-географов просят составлять кадастры вместо военных карт, а это значит, что через двадцать лет у нас не будет ничего… Если бы мы продолжали составлять карты в масштабе Кассини, у нас уже была бы готова вся рейнская граница… Геометры начали на Корсике кадастр, который живущие там люди считают очень плохой работой… Геодезистам дано слишком много свободы. Я просил только завершить карту Кассини… Опыт показывает, что в делах правления самая большая ошибка – пытаться сделать слишком много. В результате не имеешь необходимого».
Наполеон, разумеется, знал, что и Кассини совершал ошибки и что геометры трудились на пострадавшей от боев границе, а центр империи все еще не был полностью нанесен на карту. Всего несколько месяцев назад его собственная жена представила ему доказательства того, что карта страны плоха. Летом того же года северные границы империи казались настолько безопасными, что Жозефина отправилась на воды в Ахен. Этот город когда-то был столицей Карла Великого, и потому Наполеон считал его подходящим местом для своей коронации. К тому же Жозефина могла собрать полезные сведения о дороге до Ахена. Наполеон начертил для нее маршрут на карте – на северо-восток до Седана, потом через гору До-дю-Лу («Волчья спина») и дальше до Льежа через департамент Форе.
Эта дорога XIX века существует и поныне. Она проходит на несколько сот ярдов к востоку от автомобильного шоссе номер 58, пересекает в лесу ничем не отмеченную границу Бельгии, а потом спускается к Буйону так круто, что у человека на этом склоне волосы встают от страха. На карте Кассини эта старая дорога показана двумя отретушированными линиями, которые дополнены пунктирными линиями с обеих сторон. Этот символ означал мощеную дорогу, обсаженную деревьями. Лакей императора на долгие годы запомнил эту поездку.
«В Арденнах мы оказались в опасности. Император заранее спланировал для нас маршрут. К несчастью, дорога существовала лишь на карте. Она стала такой плохой, что на очень крутом спуске мы были вынуждены удерживать кареты канатами. Жозефина испугалась и решила выйти из кареты, несмотря на дождь и грязь… Экипаж, в котором ехала ее первая фрейлина, мадам Сент-Илер, перевернулся. Она добралась до Льежа через день после всех остальных. Навстречу ей были посланы всадники из эскорта – посмотреть, что происходит, и предложить свою защиту. Но госпоже Сент-Илер этих знаков внимания было недостаточно. Она была очень обижена тем, что ее отсутствие не привело в смятение весь двор».
Если бы художник решил символически показать на картине Францию 1804 года, он мог изобразить Наполеона, который в парижском Нотр-Даме принимает корону из рук папы Пия VII, или 100 тысяч солдат Великой армии, которые ждут на побережье Булони приказа вторгнуться в Англию. Но не менее символической была бы картина, изображающая императрицу и ее спутников, которые бредут по болоту где-то севернее Седана.
Еще долго после того, как Франция была нанесена на карту, заблудиться или застрять на дороге в самом сердце Французской империи было делом обычным. Сравнивая карты Кассини с рассказами людей того времени, можно представить себе десятки кошмарных путешествий. Молодой армейский офицер по имени Поль Тьебо, который в 1792 году был в толпе, штурмовавшей Тюильри, в 1795 году ехал вместе с двумя другими офицерами из Парижа в Милло. Приведенный ниже отрывок относится к моменту, когда они добрались до места, где на карте было указано «шоссе, обсаженное деревьями».
«Не видя перед собой никаких троп, кроме русел ручьев, и не обнаруживая вокруг никакого жилья, мы заблудились после того, как прошли место, где, как сообщил нам наш проводник, был убит Жеводанский зверь[35]. Тем временем стало темнеть, и мы начали беспокоиться о том, как мы проведем ночь среди этих бесплодных холмов. Но тут мы заметили дом на другой стороне глубокого узкого ущелья».
Дом назывался Ла-Бастид. На карте Кассини он изображен как маленькое квадратное здание, помечен надписью «Ла-Бастид – трактир» и стоит у отдельного отрезка дороги. Просевшие каменные своды его первого этажа можно увидеть до сих пор, хотя крышу сорвали бури в 2004 году. В трактире были комнаты для проезжающих, где Тьебо и его товарищи и провели ночь. В доме, кроме них, были только две женщины, судя по виду хитрые и ловкие. Обнаружив люк в полу своей спальни, офицеры загородили чем могли все входы в нее и легли спать одетыми. На рассвете они попросили счет; с них потребовали луидор (24 франка) за постель и маленький омлет. (На 24 франка можно было покупать молоко от одной коровы целый год.)
« – Луидор! Вы в своем уме?
– Честное слово, у вас нет причин жаловаться. Никто вам не сделал ничего плохого.
– Кто, черт вас побери, говорит про вред? Я имел в виду цену.
…Уходя оттуда через ворота двора, мы оказались лицом к лицу с двумя вооруженными мужчинами, которые приближались к дому по дороге, которой мы шли накануне. На расстоянии тысячи шагов сзади них были еще несколько мужчин, тоже с оружием… Мы пришпорили своих коней и ускакали прочь быстрой рысью. Стены дома загораживали нас, прикрывая отход, и мы оказались вне их досягаемости раньше, чем они успели решить, что делать».
Те, кто критиковал Кассини за то, что система дорог на его карте была изображена так, что вводила человека в заблуждение и даже могла его погубить, – он показал на ней лишь главные дороги, оставив без внимания все менее значимые, – вероятно, никогда не покидали своего дома. Он объяснял, что дороги «меняются в зависимости от времени года». Карта, претендующая на то, чтобы показать все, была опасна для общества: ободренный ею путешественник мог рискнуть пойти туда, куда никто не должен ходить без проводника, который покажет «дороги в низинах и пропасти». Однако геометры самого Кассини тоже явно были слишком большими оптимистами. Люди, ехавшие из Тулузы в Бордо, должно быть, задавали себе вопрос: что случилось с (на самом деле никогда не существовавшими) мостами в Вердене и Тоннеэне. А в Альпах некоторые путешественники были, наверное, очень разочарованы, когда обнаруживали, что единственный способ двигаться дальше по дороге, отмеченной как «Большая дорога из Франции в Пьемонт», – разобрать карету и погрузить ее части на мула.
Итак, вот как смутно была видна Франция людям на заре XIX века – через не совсем точный шедевр картографии, созданный экспедицией, которая вышла из Парижа полвека назад. Кассини IV так и не смог обновить карту, на которую его семья истратила часть своего состояния. Доски, с которых она была напечатана, революционное правительство конфисковало; они так никогда и не были возвращены. Кассини был изгнан из обсерватории, которая была его домом, обвинен в том, что нацелил артиллерийские орудия на народ Парижа (за пушки были приняты телескопы), и отправлен в тюрьму, где называл себя «бывшим живым человеком». Он мог бы согласиться с Бодлером, который сказал, что «народы имеют великих людей лишь вопреки себе».
Государство экспроприировало карту Франции, но проявляло мало интереса к нанесению на карту своей территории. Для военных геодезистов главной заботой были окраины страны. В связи с этим возникли две серьезные трудности. Первой из них было отсутствие надежных измерений высоты. В Договоре о Пиренеях от 1659 года границей между Францией и Испанией был назван хребет Пиренеев, но прошло еще больше двухсот лет, прежде чем эти снежные твердыни были точно измерены и жители высоких Пиренеев узнали, испанцы они или французы.
Второй трудностью был страх, что карты пограничных территорий, по сути дела, дадут в руки врагам ключи от крепости – Франции. Вот почему карта Кассини резко обрывается на старых границах и не включает в себя Ниццу (родину Кассини I), Савойю, Корсику, а также остров Йо, который расположен слишком далеко от побережья Вандеи и не попадал на лист. Франция на этой карте сама похожа на остров. За ее границами, кроме нескольких церквей в честь Богоматери, которые как будто висят в пустоте, крошечного клочка земли под названием Дувр и нескольких тоже повисших в пространстве концов дорог, нет ничего. В Альпах край мира окаймляют горы. Единственными намеками на то, что по их сторону что-то есть, являются несколько интригующих надписей вроде «Перевал Траверсет: дыра, пробитая человеческими руками сквозь гору». В Пиренеях земля внезапно обрывается в бездонную пропасть, и цепь зубчатых пиков, похожая на забор, ограждает ее край.
Однако эти недостатки были мелкими по сравнению с недостатками более ранних карт. Несмотря на вмешательство в работу со стороны властей и на недостаточное финансирование, карта Кассини является сокровищем французской нации. Она осветила темное пространство внутри страны и имела огромное влияние на французское общество. Благодаря ей в сознании парижан образ унылого простора, покрытого однообразными полями и лесами, сменился романтическим ощущением глубинной Франции. Она открыла Францию для воображения и стала ключом к мирам, лежавшим за пределами сети дорог. До Кассини большинство карт для путешественников показывали только узкую полосу земли шириной в милю или две с каждой стороны реки или доро ги. Большинство из них, например изданное в 1775 году «историческое и топографическое описание» маршрута Париж – Реймс, показывали не намного больше, чем путешественник мог увидеть из окна кареты в дождливый день. Эти описания создавались как познавательные развлечения в долгом пути. Их авторы не позволяли карте говорить самой за себя, она только иллюстрировала текст.
«Обервилье. Местные жители решили, что, ввиду близости Парижа, овощи принесут им больше прибыли, чем вино. Поэтому почти вся их земля возделана… Все жители очень трудолюбивы.
Вобюэн (пригород Суасона). Его положение частично водное, поскольку он со всех сторон окружен горами (так! – Авт.).
Сермуаз и его окрестности. Едва глаза успевают остановиться на одной достопримечательности пейзажа, как тут же замечают другую, не менее достойную внимания».
Как правило, эти «глаза» видели очень малую часть того, что было отмечено на карте. До Кассини значительную часть сведений о провинциях составляли данные, полученные из вторых рук. Даже Проспер Мериме, правительственный инспектор по вопросам памятников истории, частично зависел от слухов, когда планировал свои инспекционные поездки в 1830-х годах.
«Я часто слышал об очень древнем памятнике, который находится где-то в горах к юго-западу от Перпиньяна. Одни говорят, что это мечеть, другие – что это церковь рыцарей-храмовников. Мне также сказали, что эта развалина разрушена настолько, что никто не может сказать, когда она была построена. В любом случае ради нее стоило провести три или четыре дня в седле».
Благодаря Кассини Мериме смог наконец убедиться в существовании загадочного храма и точно определить его местоположение. (Это была церковь XI века в селении Плане, имевшая форму звезды; местные жители называли ее «мечеть».)
Людей, имевших карту Кассини, было мало: она стоила очень дорого[36], и было напечатано лишь по несколько сот экземпляров каждого листа. Умение читать карту было редкостью: никто не оскорблялся и не думал, что его считают дураком, если автор сочинения по географии писал, что два места, которые на карте находятся совсем рядом, на самом деле расположены на расстоянии нескольких часов пути одно от другого. Важно было знать, что карта существует. Многие из исследователей-профессионалов и случайных путешественников, которые появятся позже на страницах этой книги, водили взглядом по извилистым очертаниям рек, с трудом читали по складам незнакомые названия и всматривались в маленькие символы. Некоторые листы карты были разрезаны на прямоугольники и наклеены на кусок ткани, который можно было сложить.
После этого такой лист можно было положить в маленькую коробку и хранить в книжном шкафу. Полный набор таких листов выглядит как ряд стоящих на полке книг; его можно увидеть в библиотеке замка Визий возле Гренобля. Сложенные листы можно было также брать с собой в дорогу. Виктор Гюго, рассказывая о своей поездке в Рейнланд в 1839 году, с гордостью упоминает о своих переносных листах Кассини: «Я сел в дилижанс, ходивший до Суасона. Он был совершенно пуст, но, между нами говоря, это меня не огорчило: я смог разложить на сиденье купе свои листы карты Кассини».
В воображении поэта карта сама уже была сияющим ландшафтом. Без листов Кассини в рассказе Гюго могло бы не быть некоторых живописных деталей. Например, на листе, где показан Суасон, он прочел название крошечной деревушки Ла-Фоли. На этом же листе он увидел ленту стального цвета – реку Эну и кучку прилипших одно к другому маленьких пятен красной краски – Суасон, похожий здесь на головку экзотического цветка. Когда он писал в гостинице при свече свой дневник, пейзаж, который он видел в тусклом свете сумерек, встал с карты, словно видение: «Когда я подъезжал к Суасону, стало темнеть. Ночь уже раскрывала свою полную дыма ладонь над той чарующей долиной, в которую дорога ныряет после деревушки Ла-Фоли… Но и через туман, нависавший над сельской местностью, можно было рассмотреть скопление стен, крыш и построек – Суасон, наполовину вставленный в стальной полумесяц Эны, словно пучок травы, который сейчас будет срезан серпом».
Геометры Кассини завершили эпоху первопроходцев в исследовании Франции и помогли начаться эпохе массовых открытий. Героиня романа Жорж Санд «Нанон» во время своего бегства видит в одном доме в Лиможе карту Кассини и запоминает ее наизусть, перед тем как рискует углубиться в дикий пустынный край Бранд. Теперь путешественники так же, как она, могли идти по стране напрямик, более или менее зная, куда идут. Пробелы и ошибки стали толчком к созданию новых карт, и к середине XIX века появились признаки того, что составление карт начало превращаться в манию. Популярные журналы публиковали советы, как нанести на карту свой маленький угол страны. Жители Франции начали перенимать английский обычай гулять по сельской местности и с удовольствием терять дорогу среди живых изгородей.
Колокольни деревенских церквей больше не были всего лишь столбами-тотемами крошечных краев – «пеи». Они стали точками в сети координат, нити которой тянулись за горизонт. Колокольня стала знаком более прочной связи между ландшафтом и разумом человека. Колокольня городка Илье, который расположен на равнине юго-западнее Шартра, служила точкой для триангуляции в начале 1750-х годов, а позже Марсель Пруст в своих сочинениях поместил ее в городе Комбре[37]. Триангуляция провела по стране новые линии и проложила путь для новых исследований.
«На повороте дороги я вдруг испытал то особенное наслаждение, которое не похоже ни на одно другое удовольствие, когда увидел две колокольни Мартенвиля, зажженные заходящим солнцем и, казалось, двигавшиеся от движения нашей кареты и от изгибов и поворотов дороги, а потом колокольню Вьевика, которая была отделена от двух других холмом и долиной, стояла на большей высоте и находилась дальше, но казалась стоящей рядом с ними.
Замечая и запоминая форму их шпилей, перемещение их силуэтов и то, как солнце освещало их поверхности, я чувствовал, что оставляю часть своего впечатления неисследованной и что между мной и этим светом что-то стояло. Казалось, колокольни содержали это «что-то» в себе, но скрывали его».
В отличие от этих топографических путешествий, окрашенных эмоциями, великие научные экспедиции, которые были проведены после экспедиций Кассини и Деламбра, известны лишь по своим результатам: карты распространения разных видов сельского хозяйства в различных краях-«пеи» Франции, собрания народных песен и племенного фольклора и каталоги этнических типов.
Швейцарский ботаник Пирам де Кандоль шесть лет (1806 – 1812) изучал флору Франции и обнаружил сотни растений, которые до этого были неизвестны во Франции, и еще сотни таких, которые не были известны нигде в мире. Шарль де Туртулон и лангедокский поэт Октавьен Бренгье прошли, кружа и петляя по стране, тысячу миль, чтобы провести на карте черту длиной 150 миль – линию раздела между языками «ок» и языками «оль» – от маленькой деревни возле города Сулак на Атлантическом побережье Франции до окрестностей города Гере, стоящего на дороге, по которой знакомые нам каменщики шли в Париж.
После продолжавшейся семьдесят лет экспедиции, которую организовал Кассини, была еще одна – самая большая по масштабу, но не по результатам. В 1818 году военные геодезисты начали работу над новой картой Франции. Она получила название Carte de l’?tat-major (Штабная карта) и соответствовала британской карте Картографического управления, работа над которой была начата в 1791 году. В работе над французской Штабной картой участвовали одновременно семьдесят пять офицеров и, кроме них, целая маленькая армия чертежников, граверов, а затем и фотографов. Первый лист (Париж) появился в 1821 году, а последний (Корте на севере Корсики) в 1880 году, когда первые листы уже устарели. Армейские офицеры работали группами и немного в более космополитическом мире, чем первопроходцы Кассини, но, поскольку многие из офицеров никогда не собирались заниматься картографией, их труд все же можно назвать героическим. Они стойко терпели жару в Ландах, где не было деревьев, пробирались в тумане по песчаным холмам, которые каждый месяц меняли место, во временном лагере на промерзших горах ждали, пока небо освободится от облаков; болели дизентерией или лихорадкой и много месяцев подряд выполняли измерения, зная, что они могут оказаться неточными. Не все эти исследователи смогли с удовлетворением увидеть результаты своей работы.
Одна из экспедиций, если бы о ней сохранилось достаточно информации, особенно заслуживала того, чтобы о ней написали книгу. Она была описана подходящим для такого случая эпическим слогом в 1843 году, через восемь лет после завершения работ в поле.
«Все время на ногах, шагая по стране в любую погоду, уязвимые для всех возможных несчастий, они шли по извилистому следу капризного подземного слоя и не могли, как обычные туристы, выбирать тот путь, где есть жилье. Даже самые бесстрашные охотники за минералами полностью теряли силы через несколько месяцев такой трудной погони. Господа Дюфренуа и Эли де Бомон выдерживали это суровое испытание десять лет, с 1825 года по 1835-й, и отдыхали только в зимние месяцы, упорядочивая свои материалы. В ходе своих тщательных исследований они проложили по французской земле маршрут длиной более чем 20 тысяч лиг (56 тысяч миль. – Авт.). И они не только изучили Францию до ее границ, они определили очертания минеральных формаций, которые тянутся за пределы нашей территории в соседние страны – Англию, Бельгию, Германию, Италию и Испанию».
Геологическая карта Франции началась с немного встревожившего французов открытия: в 1740-х годах натуралист Жан-Этьен Геттар обнаружил, что «подземная география» севера Франции очень похожа на «подземную географию» юга Англии. Глубоко под землей Ла-Манш не был такой великой преградой, какой казался. Затем Геттар сформулировал дерзкую гипотезу: северные рельефы образуют «концентрические круги из широких непрерывных полос вокруг столицы». «Если моя догадка верна, – заявил он, – я обнаружу в других провинциях примерно на том же расстоянии от Парижа то же, что увидел в Нижнем Пуату и в провинциях между ним и Парижем».
Несколько походов по круговым маршрутам, начинавшимся в столице, подтвердили его теорию. «Минералогическая карта» Геттара, вышедшая в 1746 году, представляла собой описание части этого неожиданно оказавшегося понятным и упорядоченным подземного мира. На карте были показаны две широких полосы, помеченные «Bande marneuse» и «Bande sablonneuse» (полоса мергеля и песчаная полоса), которые пересекали Ла-Манш между Байё и Булонью. На карте Геттара Париж кажется столицей подземного королевства, а Лондон оказался в самом дальнем северном углу этой подземной страны.
Случайно выяснилось, что Париж действительно находится в центре концентрических круговых полос, которые состоят из осадочных пород и каменных уступов, но то, что Геттар сформулировал свою гипотезу о Париже-центре на таком раннем этапе работы, говорит о многом – как и то, что научные достижения бельгийского геолога Омалиуса д’Аллуа[38], который шесть лет наносил на карту недра Французской империи по просьбе Наполеона, остались почти неизвестными. Пусть геологические формации и не признают политических границ, сама карта была национальной. Парижская ?cole des Mines (Высшая горная школа) согласилась поддержать этот проект не потому, что карта могла показать, где ценные каменноугольные пласты Бельгии и Саарланда заходят на территорию французской Фландрии и Лотарингии, а потому, что ее создания стала требовать патриотическая гордость. В 1822 году Британия создала геологическую карту всей своей территории – первую надежную карту недр целой страны. Лишь тогда во Франции было принято предложение, которое за одиннадцать лет перед этим внес на обсуждение профессор геологии Брошан де Вилье, и началась экспедиция, которая прошла 56 тысяч миль.
В предисловии к своей Carte g?ologique de la France (Геологической карте Франции) (1841) площадью 24 фута и с цветными символами, которая в «Ларусс» названа « одним из прекраснейших памятников науки, которым гордится наша страна», Дюфренуа и Эли де Бомон сделали несколько утешительных выводов. Границы прежних провинций и краев – «пеи» проведены не по воле случая – они сложились в древние времена, и эту истину невозможно уничтожить. Для поколений, которые видели конец монархии и падение империи Наполеона, было утешением узнать, что Франция и ее столица будут существовать всегда: «Границы этих природных регионов остаются постоянными во время политических переворотов и вполне могут пережить даже такой переворот земного шара, который сдвинул бы границы океана и изменил течение рек, потому что имеют глубокие основания в строении Земли».
Когда по Франции пролягут обычные и железные дороги, «пригороды Парижа дотянутся до самых границ королевства» и «это позволит лучше понять особенности каждого края («пеи»)». Позже эта тема все более укоренялась в национальном самосознании: прославление различий родных краев и верховенство Парижа как хранителя и регулятора этих различий.
Картографирование Франции оказалось гораздо большей по объему задачей, чем кто-либо предполагал: семьдесят лет ушло на карту Кассини, а потом еще семьдесят на другую карту, которая оказалась весьма неполной. Через полвека после того, как были начерчены первые линии Штабной карты, в ней все еще не хватало основной информации. В обозначениях железных дорог не было системы, обычные дороги показаны не на своих местах, вписаны недостающие подробности, взятые из кадастровых чертежей, которые не все были выполнены по одинаковым правилам. Высота вместо контурных линий была показана грубой штриховкой и часто неточно. К 1865 году измерение высот (определение высоты объектов и точек) было выполнено только в двух департаментах – Шер и Сена. Гражданским инженерам пришлось самим выполнять геодезическую съемку местности. Иногда они не могли избежать ошибки и выбирали неверный путь для новой дороги – обычной или железной.
Даже когда шестиугольный контур Франции на картах стал привычным зрелищем, мало кто имел ясное представление о ее топографии. В 1837 году Стендаль, пытаясь нарисовать в уме упорядоченный и понятный чертеж своей страны, написал очерк о «пяти главных горных цепях Франции». «Только после того, как я написал для себя эти страницы, я понял землю Франции», – уверял он. Но точность отмеченных им на карте Франции горных цепей была примерно такая же, как на средневековых картах.
В 1838 году уровень географических знаний был столь низким, что Географическое общество сочло необходимым послать депутацию ученых на южную окраину Парижа, в дом 8 по Менскому шоссе, к вышедшему на пенсию учителю, господину Санису, который, потратив много сил, создал на участке земли площадью 1 акр трехмерную модель Франции. Ничего подобного ей нигде не существовало, за исключением рельефных моделей Альп, которые заказывали для себя богатые туристы. В этом предшественнике тематического парка «Миниатюрная Франция» были русла рек, вырезанные в камне, и сложная ирригационная система. Две плоскодонные лодки, вмещавшие каждая шесть пассажиров, плавали по Средиземному морю глубиной 3 фута и иногда реалистично садились на мель у скал побережья Бретани. В Нормандии стояли ветви яблони, в Ландах – ветви сосны. Геология была представлена углублениями размером с большой палец, в которые господин Санис заталкивал кусок угля, кубик торфа или образец какого-нибудь другого ископаемого, соответствующий той или иной местности. Горы были сделаны из земли, после сильного дождя им надо было снова придавать форму. В докладе Общества было отмечено – хотя и непонятно зачем, – что «Вогезы, горы Оверни, Пиренеи и Альпы теряют живописность, когда уменьшены до миниатюрного размера». Господин Санис собирался заменить земляные горы на асфальтовые и добавить в модель горы, границы и планы улиц. Общество предположило, что такое обилие деталей может «затуманить общую картину», но похвалило Саниса за «усердие, с которым он развивает науку».
Господин Санис, чей героический пенсионный проект теперь похоронен где-то под вокзалом Монпарнас, проявил гораздо больше усердия, чем французские правительства XIX века, которые относились к науке с удивительным безразличием. Похоже, что сила, которая влекла французов к открытиям, наталкивалась на равную ей, но противоположную по направлению силу. Лишь в 1857 году началась следующая эпическая экспедиция, участники которой стали метить всю страну круглыми металлическими пластинами, похожими на буквы шифра в гигантской охоте за сокровищем. Пластины вставляли в перила моста, стену церкви или постамент придорожного креста. Эти точки были нужны для полной геодезической съемки территории Франции. Экспедицию возглавлял Поль-Адриен Бурдалу – человек, который проводил топографическую съемку для прокладки Суэцкого канала. Расстояние между соседними метками составляло тысячу метров. За восемь лет сеть этих подготовительных картографических знаков протянулась на 9 тысяч миль; к этому времени правительство истратило 50 процентов денег, выделенных на экспедицию.
Наполеона не удивило бы, что это официальное безразличие к истинам географии имело губительные последствия. Туманным утром 1 сентября 1870 года французские войска под командованием генерала Дюкро под сильным обстрелом отступали по той самой дороге, где в 1804 году случилось несчастье с каретой императрицы Жозефины. Наполеон III, племянник Наполеона Бонапарта, проиграл битву под Седаном еще до того, как прозвучали первые выстрелы. Одной из причин унизительного поражения, которое Франция потерпела тогда от Пруссии, была нехватка карт и плохое качество Штабной карты. Например, глядя на карту, невозможно было сказать, каким раньше был лес, который прусская артиллерия превратила в мокрый пустырь, – естественным или посаженным, вечнозеленым или лиственным.
Через двадцать лет после поражения этот урок все еще не был выучен. Один ученый, который вел переписку с Бордоским географическим обществом (Bordeaux Geographical Society), шел по холмам местности, которая называется Антр-дё-Мер[39], севернее Сент-Эмильона. Французская армия в это время проводила там учения. Сквозь плававший в воздухе дым орудийных выстрелов географ видел, как люди в красных штанах и кепи растерянно блуждали вокруг, пытаясь узнать на карте холмы и долины. Дорогу могли найти только солдаты родом из этих мест. Остальные пытались передвигаться по дорогам, но со времени составления карты прошло много лет, и даже обычная учебная тренировка превращалась в исследовательское путешествие. «В этом отношении карта совершенно недостаточна, – писал географ, – поскольку она совершенно не изменялась».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.