Неожиданная смерть императора Александра III
Неожиданная смерть императора Александра III
Существуют также версии, что скоротечная болезнь и неожиданная смерть императора Александра III связана якобы с его отравлением, хотя имеется множество документальных свидетельств о реальной причине кончины Царя-Миротворца. Великий князь Николай Михайлович (1859–1919) оставил воспоминания о последних днях Александра III, которые мало кому в настоящее время знакомы [59]. Удивляться этому не приходится, так как подобного рода свидетельства, даже в царские времена были ограниченного доступа и то только для избранных, а в советский период надежно были спрятаны в спецхранах. Возможно, благодаря строгому хранению эти архивные документы и печатные материалы дошли до наших времен, когда вновь появился интерес к выяснению истинных исторических событий, которые часто замалчивались или безбожно искажались «временщиками» в угоду политики. Попробуем заглянуть хотя бы в некоторые из них.
Весною 1894 года Александр III заболел инфлюэнцей, которая дала осложнения на почки и вызвала Брайтову болезнь (нефрит почек). Первой причиной болезни, очевидно, были ушибы, полученные во время железнодорожной катастрофы под Харьковом (недалеко от станции Борки) 17 октября 1888 г., когда чуть не погибла вся царская семья. Император получил настолько сильный удар в бедро, что находившийся в правом кармане серебряный портсигар оказался совсем сплющенным. С того памятного и трагического события прошло шесть лет. Кризис болезни произошел в начале августа 1894 года. Императору Александру III стало очень плохо от резкой опоясывающей боли в пояснице. Пришлось снова вызывать Г.А. Захарьина, который прибыл 9 августа в сопровождении профессора Н.Ф. Голубова. В результате проведенного исследования выяснились «постоянное присутствие белка и цилиндров, то есть признаков нефрита, некоторое увеличение левого желудочка сердца при слабоватом и частом пульсе, то есть признаки последовательного поражения сердца, и явления уремические (зависящие от недостаточного очищения почками крови), бессонница, постоянно дурной вкус, нередко тошнота» [60].
Врачи настаивали на немедленной перемене климата и советовали царю переехать на остров Корфу в Ионическом море или другое курортное место, например, в Италию. Государь предпочел отправиться в Крым, заметив, по утверждению приближенных: “Если мне суждено помирать, так уж лучше дома”. Была надежда, что сухой южный климат может способствовать улучшению здоровья венценосца. 17 сентября Александр III вместе с семьей выехал в Ливадию. В эти дни великий князь Константин Константинович, находясь в Европе, сделал запись в дневнике:
«Суббота. 17 [сентября].
В “Правит[ельственном] Вестнике” было напечатано, что здоровье Государя, не успевшее поправиться после зимней болезни, требует оставаться в более теплом климате; объявлено, что Двор едет в Ливадию. — Слышно, что императорскую яхту “Полярная Звезда” посылают в Пирей. — Все это очень тревожно» [61].
Двор вместе с императором перебрался 21 сентября в Ливадию. Государь поселился не в Большом дворце, а в той сравнительно небольшой вилле, где он жил, еще будучи цесаревичем, но болезнь продолжала прогрессировать.
В Ливадии императрица Мария Федоровна почти полностью изолировала своего больного супруга от всех визитеров (кроме врачей и членов семьи, к нему никто не допускался). Ее мольбы перед супругом поберечь себя возымели действие: последние недели своей жизни Государь передал большинство поступающих бумаг на рассмотрение цесаревича, оставив за собой лишь дела по дипломатическому и военному ведомствам (последний приказ он подписал за день до кончины).
Император Александр III был в расцвете лет, и никто не мог предполагать, что царствование его будет столь скоротечным. Он постепенно и загодя начал подготавливать наследника к Государевой службе. С 1889 года для ознакомления с управлением государства Николай стал участвовать в работе Государственного совета и Комитета министров. В этих же целях он часто сопровождал отца в официальных поездках по стране. В конце 1891 года на цесаревича были возложены обязанности председателя Особого комитета для помощи нуждающимся в неурожайных местностях, а в 1892 году он возглавил Комитет по сооружению Транссибирской железной дороги. На этом новом поприще наследник добился определенных успехов. Позднее на склоне лет граф С.Ю. Витте отмечал в своих воспоминаниях: «Я должен сказать, что когда наследник стал председателем комитета, то уже через несколько заседаний было заметно, что он овладел положением председателя, что, впрочем, нисколько не удивительно, так как император Николай II — человек, несомненно, очень быстрого ума и быстрых способностей; он вообще все быстро схватывает и все быстро понимает. Как я уже имел случай говорить, в этом отношении, по своим способностям, он стоит гораздо выше своего августейшего отца» [62].
К 1894 г. всем уже стало ясно, что главными победами эпохи царствования Александра III стало разгром революционеров и сохранение внешнего мира с другими государствами. Император утратил былой порыв к преобразованиям Российской империи и, по воспоминаниям генерала Н.А. Епанчина, потерял веру в то, что министры способны исполнять точно его волю. Он уже физически не мог, как раньше, принимать самостоятельных решений и впадал во все большую зависимость от своих министров и приближенных: графа И.И. Воронцова-Дашкова, П.А. Черевина и О.Б. Рихтера. Он все чаще просил их просматривать деловые бумаги, поступающие к нему и требующие срочного решения.
Еще до переезда в Крым Государь Александр III выразил желание женить или по крайней мере помолвить наследника престола. Цесаревич Николай был счастлив, что наконец смог получить разрешение своего державного отца на помолвку с его ненаглядной принцессой Алисой, которую ласково называл Аликс. Вечером 2 (14) апреля 1894 года он в обществе трех августейших дядей, их жен и свиты выехал в Кобург, официально — на свадьбу брата принцессы Алисы (герцога Эрнеста-Людвига Гессенского с принцессой Викторией-Мелитою Саксен-Кобург-Готской), а фактически — сделать ей предложение. Туда же поспешил и император Вильгельм II (1859–1941), озабоченный устроить брак наследника Российского престола с немецкой принцессой и боявшийся, как бы цесаревич не попал в английские сети ее бабушки королевы Виктории. 4 апреля великие князья Романовы прибыли в Кобург, торжественно встреченные родственниками, парадом войск и восторженным населением.
Однако надежды на успех были минимальные. Об этом можно судить по дневниковой записи великого князя Константина Константиновича (известного поэта «К.Р.») от 9 апреля 1894 года:
«Я узнал от императрицы (имеется в виду Мария Федоровна. — В.Х. ), что в день отъезда Ники из Гатчины, т. е. в субботу 2 апреля, Ксения (великая княгиня Ксения Александровна. — В.Х. ) получила телеграмму от Алисы, теперешней невесты, которая предупреждала, что останется непреклонной, т. е. не согласится присоединиться к православию. Ники был очень огорчен и хотел остаться, но императрица настояла, чтобы он уехал. Она советовала ему доверчиво обратиться к королеве Виктории, которая имеет большое влияние на свою внучку. Итак, не было никакой надежды, что помолвка состоится…» [63].
Тем временем «светское общество» обеих столиц Российской империи нетерпеливо ожидало дальнейших событий, и недостаток информации усиленно компенсировало различными слухами и сплетнями. Особого внимания был удостоен наследник престола. Своеобразным барометром атмосферы аристократических кругов можно считать дневник хозяйки влиятельного петербургского салона, убежденной монархистки генеральши А.В. Богданович, фиксировавшей в нем на протяжении многих лет факты и всякую услышанную, мягко сказать, всячину, а вернее — сплетни. Так, в 1889 году она зафиксировала не очень лестный отзыв о цесаревиче Николае: «Цесаревич любим в Преображенском и Гусарском полках, где он служил, но в нем нет грации, он неловок, не умеет вставать, говорит не очень приветливо и развивается физически, но не умственно» [64]. Последующие записи, относящиеся к началу 1894 года, также полны скептицизма: «Он очень упрям и советов не терпит» [65]. И далее еще, скорее всего из области слухов, но воспринятых влиятельной генеральшей как достоверные факты: «Цесаревич ведет очень несерьезную жизнь… не желает царствовать, не желает жениться»; «Датская королева (т. е. бабушка цесаревича Николая. — В.Х. ) хотела устроить свадьбу наследника на Алисе Гессенской, но цесаревич не захотел, так как она на целую голову выше наследника» и т. п. Как говорят в таких случаях: комментарии излишни.
Возможно, на это не стоило отвлекать внимание наших читателей, если бы не следующие обстоятельства: широкая циркуляция подобных извращенных слухов в обществе и явное желание многих покопаться в чужом белье. Это порочное явление захватило многих высокопоставленных чиновников, в том числе и дипломатов, профессионально «чутких на ухо» до всякого рода сплетен. Так, в дневнике графа В.Н. Ламздорфа (советника российского министра иностранных дел) имеется запись от 4 апреля 1894 года: «После завтрака ко мне заходил Деревицкий; он близок с несколькими молодыми людьми, бывающими у балерин Кшесинских; рассказывают, будто бы та из сестер, которой покровительствует наследник-цесаревич, упрекала его, что он отправляется к своей “подлой Алиске”, и что будто бы Его Императорское Высочество применил тот же самый изящный эпитет, протестуя против намерения женить его. В 2 часа меня вызывает министр. Мы разговариваем, в частности, о том, что произойдет в Кобурге; г[осподи]н Гирс тоже сомневается, чтобы великий князь наследник-цесаревич решился на женитьбу; ему известно из надежных источников, что начальник полиции Валь жалуется на трудности, возникающие у полицейских при ночных посещениях балерины наследником-цесаревичем. Великий князь предпочитает возвращаться от нее пешком и инкогнито. Заметив, что за ним ведется наблюдение во время таких прогулок, он пожаловался генералу Валю; тот попробовал оправдать принимаемые меры, доказывая, что они имеют целью заботу о безопасности, а не слежку; в ответ наследник-цесаревич будто бы заявил: “Если я еще раз замечу кого-нибудь из этих наблюдателей, то я ему морду разобью — знайте это”. Если услышанное мною соответствует действительности, то будущее многообещающе! Впрочем, некоторые из молодых людей, близких к наследнику, считают, что он представляет собой подрастающего Павла I…» [66]
Как мы видим, крупицы подлинного утонули в море вымысла и лжи, что создавало негативную атмосферу в определенных кругах общественного мнения против наследника престола.
Через неделю граф В.Н. Ламздорф (1844–1907) делает новую запись: «В 11 часов виделся с министром. Несколько дней тому назад разрешили продажу фотографий принцессы Алисы, теперь их можно найти в витрине любого магазина, где продают открытки и гравюры. Г-н Гирс, когда я ему показываю одну из таких фотографий, не находит будущую цесаревну красивой. Он рассказывает, что во время своего первого появления при нашем дворе, в 1889 г., она даже показалась ему уродливой. В те времена наследник-цесаревич избегал встречаться с ней, Государыне она тоже не нравилась… Теперь уверяют, будто наследник влюблен в нее целых пять лет, будто он все эти годы постоянно носил с собой ее портрет и т. д., и т. п. Все это не соответствует действительности, а вот радость Их Величеств действительно искренна. Государь и Государыня, видимо, раскрыли лишь совсем недавно связь их августейшего сына с балериной Кшесинской, а его затянувшееся холостячество уже начинало их беспокоить» [67].
Забегая вперед, отметим, что многие представления автора дневника и близких к нему персон вскоре кардинально изменятся.
Стоит также процитировать воспоминания самой балерины М.Ф. Кшесинской (1872–1871), написанные ею на склоне лет. Правда, они далеко не всегда соответствуют действительности событий. Читая их, создается порой впечатление, что знаменитая прима-балерина часто желаемое выдавала за действительное. Она немного не дожила почти до 100-летнего своего юбилея. Злые языки утверждали абсурдные вещи в ее биографии, которые перекочевывают до сих пор на страницы авантюрных политических и любовных романов. Одной из таких распространенных небылиц являлось утверждение, что в 1894 году наследник престола Николай Александрович уже имел от нее ребенка! Но вернемся к событиям помолвки цесаревича и предоставим слово самой М.Ф. Кшесинской: «Впоследствии мы не раз говорили о неизбежности его брака и о неизбежности нашей разлуки. Часто наследник привозил с собой дневники, которые он вел изо дня в день, и читал мне те места, где он писал о своих переживаниях, о своих чувствах ко мне, о тех, которые он питает к принцессе Алисе» [68].
И далее:
«Мнения могут расходиться насчет роли, сыгранной императрицей во время царствования, но я должна сказать, что в ней наследник нашел себе жену, целиком восприявшую русскую веру, принципы и устои царской власти, женщину больших душевных качеств и долга. В тяжелые дни испытаний и заключения она была его верной спутницей и опорой и вместе с ним со смирением и редким достоинством встретила смерть.
Известие об его сватовстве было для меня первым настоящим горем… Я понимала, что тревожное состояние здоровья Государя ускорит решение вопроса о помолвке наследника с принцессою Алисою, хотя Государь и императрица были оба против этого брака по причинам, которые остались до сих пор неизвестными… После своего возвращения из Кобурга наследник больше ко мне не ездил…» [69].
Однако оставим М.Ф. Кшесинскую, обывательские слухи столичной публики и вернемся к заграничной поездке наследника престола.
Первый серьезный разговор цесаревича Николая с принцессой Аликс произошел на следующее утро после прибытия в Кобург, о чем он записал в своем дневнике:
«5 апреля. Вторник.
Боже! Что сегодня за день! После кофе, около 10 часов пришли к т[ете]Элле в комнаты Эрни и Аликс. Она замечательно похорошела и выглядела чрезвычайно грустно. Нас оставили вдвоем, и тогда начался между нами тот разговор, которого я давно сильно желал и все же очень боялся. Говорили до 12 часов, но безуспешно, она все противится перемене религии. Она, бедная, много плакала…» [70].
На следующий день новая запись: «…Аликс потом пришла, и мы говорили с ней снова; я поменьше касался вчерашнего вопроса, хорошо еще, что она согласна со мной видеться и разговаривать…» [71].
Наследник Николай все медлил с решительным предложением, опасаясь, вероятно, получить отказ. Наконец колебания и томительные ожидания были преодолены. 8 апреля 1894 года в дневнике появилась запись: «Чудный, незабвенный день в моей жизни — день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликс. После 10 часов она пришла к т[ете] Михен (великая княгиня Мария Павловна, супруга великого князя Владимира Александровича. — В.Х. ) и, после разговора с ней, мы объяснились между собой. Боже, какая гора свалилась с плеч; какою радостью удалось обрадовать дорогих Мама и Папа! Я целый день ходил, как в дурмане… Даже не верится, что у меня невеста» [72].
Через день, 10 апреля 1894 года, в письме к матери Николай описал пережитое: «Моя милая дорогая Мама, я не знаю, как начать это письмо, потому что столько хочется сказать, что мысли путаются в голове… На другой день нашего приезда сюда я имел с Аlix длинный и весьма нелегкий разговор, в котором я постарался объяснить ей, что иначе как дать свое согласие она не может сделать другого! Она все время плакала и только шепотом отвечала время от времени: “Нет, я не могу”. Я все продолжал, повторяя и настаивая на том, что уже раньше говорил. Хотя разговор этот длился больше двух часов, но он окончился ничем, потому что ни она, ни я друг другу не уступали. На следующее утро мы поговорили гораздо более спокойно; я ей дал твое письмо, после чего она ничего не могла возразить… Она захотела поговорить с т. Михен; это ей тоже посоветовал и Эрни. Уезжая, он мне шепнул, что надежда на добрый исход есть. Я должен при этом сказать, что все эти три дня чувствовалось страшное томление; все родственники поодиночке спрашивали меня насчет ее, желали всего лучшего, одним словом, каждый выражал свое сочувствие весьма трогательно. Но все это возбуждало во мне еще больший страх и сомнение, чтобы как-нибудь не сглазили. Император (Вильгельм II. — В.Х. ) тоже старался, он даже имел с Alix разговор и привел ее в то утро 8-го апреля к нам в дом. Тогда она пошла к т. Михен и скоро после вышла в комнату, где я сидел с дядями, т. Элла и Wilhelm. Нас оставили одних, и… с первых же слов… согласилась! О Боже, что со мной сделалось тогда! Я заплакал, как ребенок, она тоже… Нет! Милая Мама, я тебе сказать не могу, как я счастлив и также, как я грустен, что не с вами и не могу обнять тебя и дорогого милого Папа в эту минуту. Для меня весь свет перевернулся, все, природа, люди, места все кажется милым, добрым, отрадным.
Я не мог совсем писать, руки тряслись, и потом, в самом деле, у меня не было ни одной секунды свободы. Надо было делать то, что остальное семейство делало, нужно было отвечать на сотни телеграмм и хотелось страшно посидеть в уголку одному с моей милой невестой. Она совсем стала другая: веселой и смешной, и разговорчивой, и нежной. Я не знаю, как благодарить Бога за такое Его благодеяние…» [73].
В ответ на это взволнованное послание старшего сына императрица Мария Федоровна направила ему нежное письмо, а принцессе Алисе дорогой подарок, прося ее не называть больше тетей, а мамой.
Волей случая рядом со счастливой молодой парой оказался их будущий слуга камердинер А.А. Волков (1859–1929), который разделил их скорбный путь в Сибирской ссылке и только чудом избежал расстрела в Екатеринбурге и Перми в 1918 году. На свадьбе в Кобурге он находился вместе с великим князем Павлом Александровичем, о чем позднее вспоминал: «Особенно памятна мне первая моя встреча здесь с будущей императрицей. Великий князь Павел Александрович поручил мне доставить ей ценный от него подарок. Я отправился в занимаемое ею помещение Кобургского дворца и застал ее в одной из тесных дворцовых гостиных. Сидела она на диване вместе со своим женихом и при виде меня как-то сконфузилась и отошла к окну, ничего мне не сказав. Наоборот, будущий император приветствовал меня очень ласково:
— А, милый Волков, что скажешь хорошего?
Я доложил о цели моего прихода, и тогда Цесаревич пригласил подойти свою невесту, объяснил ей, кто я таков и зачем явился. Она, по-видимому, была рада подарку и милостиво отпустила меня, дав на прощание поцеловать руку. В Кобурге мы пробыли около трех недель, весело и разнообразно. Особенно оживлял собравшееся там общество своею веселостью и подвижностью великий князь Владимир Александрович. Там же видел я впервые императора германского Вильгельма II. Он держал себя не только скромно, но, по временам, прямо заискивающе. Дело доходило до того, что он самолично помогал надевать пальто великим князьям. Вообще чувствовалось, что он выбивается из сил, чтобы понравиться русской царской семье. Но особенных симпатий у нее он, кажется, не завоевал» [74].
Позднее императрица Александра Федоровна часто вспоминала счастливый день их обручения. Даже в ее письме к супругу Николаю II от 8 апреля 1915 года мы читаем: «Мои горячие молитвы и благородные мысли, полные глубочайшей любви, витают над тобой сегодня в эту дорогую годовщину. Как время летит — уже 21 год! Знаешь, я сохранила это серое платье принцессы, в котором я была в то утро. Сегодня надену твою любимую брошку» [75].
И год спустя в другом письме к супругу на фронт: «Дорогой мой, более чем когда-либо я буду думать о тебе в 22-ю годовщину нашего обручения. Я хотела бы крепко обнять тебя и вновь пережить наши чудные дни жениховства… Сегодня я буду носить твою дорогую брошку. Я еще ощущаю твой серый костюм, запах его, у окна в Кобургском дворце…» [76].
И даже в письмах царской семьи из Тобольской ссылки можно найти строки:
«Сегодня 24-я годовщина нашей помолвки…» [77].
Не правда ли, такие браки совершаются разве что только на небесах!
Перед отъездом в Россию Николай открылся перед невестой, рассказав о своем мимолетном романе с Кшесинской, на что Аликс великодушно и мудро заметила, сделав запись 17 июля 1894 г. в его дневнике: «Я твоя, ты мой — будь в этом уверен! Ты пленен в моем сердце, и ключик потерян, и ты навсегда останешься там. Дорогой Ники!» [78].
По настоянию императрицы Марии Федоровны в Ливадию приглашались не только самые лучшие врачи из России. Сюда прибыла и европейская знаменитость, профессор нескольких германских университетов доктор Эрнст Лейден (1832–1910). Как отмечал историк А.Н. Боханов: «Уже потом выяснилось, что этот врач имел конфиденциальное поручение кайзера Вильгельма II каждый день сообщать о положении дел в Ливадии. Через потайную систему профессор регулярно отправлял агентурные данные в Берлин» [79].
Великий князь Константин Константинович в это время находился на лечении в Западной Европе и весьма беспокоился, что происходит в России. Все чаще в его дневниковых записях звучат тревожные нотки: ««Гмунден. 2 октября. 1 ч. дня. Здешние газеты полны дурных известий о здоровье Государя; конечно, многое преувеличено. Но Мама телеграфирует, что она с Олей приглашены в Крым и что Государь очень болен, страдает постоянной тошнотой, и у него пухнут ноги. Императрица телеграфировала Тюре, что, несмотря на отличную погоду, царю нисколько не лучше и что он все так же слаб и удручен» [80].
Через два дня (4 октября) К.Р. вновь с тревогой записывает в дневнике: «К нам приходил Вилли. От него мы узнали, что Государь, вероятно, не ранее половины ноября прибудет в Корфу и отправится туда из Крыма на пароходе добровольного флота «Орел» через Босфор. Он очень слаб и плохо слушается докторов. По совету Захарьина приглашен из Берлина профессор Лейден; он нашел, что нервы Государя еще более, чем почки, требуют лечения, и предписал молоко, которое царю… (фраза в дневнике не закончена. — В.Х. )» [81].
Тем временем состояние здоровья императора Александра III катастрофически ухудшалось. Последний раз его вывели на улицу 4 октября, когда он со своей супругой совершил небольшую прогулочную поездку в экипаже и ему сделалось дурно. Со следующего дня он больше не покидал комнат на втором этаже. На консилиуме 4 октября 1894 г. врачи без колебаний между собой решили, что больному осталось жить недолго. Пульс не падал ниже 100 ударов в минуту, отеки уменьшить не удавалось, положение осложнялось болезнью сердца, которую раньше вообще не замечали. Цесаревич, все время находившийся рядом с отцом, полагался на милость Божью. Государыня Мария Федоровна тоже не теряла надежды и верила, что Господь не допустит такой несправедливости и не заберет ее дорогого Сашу.
Начиная с 5 октября стали регулярно, иногда по два раза в день, появляться бюллетени о состоянии здоровья Александра III за подписями профессоров Э. Лейдена и Г.А. Захарьина, лейб-хирурга Г.И. Гирша, доктора Л.В. Попова и почетного лейб-хирурга Н.А. Вельяминова. Всего с 5 по 20 октября было опубликовано 26 бюллетеней.
5 октября 1894 года столичный «Правительственный вестник» опубликовал заключение врачей профессоров Г.А. Захарьина, Эрнста Лейдена, доктора Л.В. Попова и почетного лейб-хирурга Н.А. Вельяминова о состоянии здоровья императора, из которого следовало, что болезнь почек не отступила, а силы Государя уменьшились. Оставалась лишь надежда на то, что «климат южного берега Крыма благотворно повлияет на состояние здоровья Августейшего больного» [82]. С того дня, уже ежедневно, в правительственной прессе печатались официальные бюллетени о здоровье императора Александра III. Так, например, 9 октября «Правительственный вестник», помещая очередную информацию о состоянии здоровья Государя, сообщил о том, что он «приобщился Св. Таин» (т. е. причастился). Можно было уже по этой вести каждому читающему понять, что русскому Царю-Миротворцу совсем нездоровилось.
Великий князь Константин Константинович, находясь за границей, записывает очередную весть из России в дневнике: «Потом стал просматривать здешние газеты, полные тревожных известий об ухудшении здоровья Государя. Печатают, будто бы невеста Ники едет в Крым, и что туда же поехали из Парижа Владимир [Александрович] с женой и Алексей [Александрович]. Мама и Оля прибудут в Ливадию сегодня или завтра» [83].
Принцесса Аликс по экстренному вызову срочно выезжает в Россию. В Берлине ее провожал император Вильгельм II. В октябре 1894 года немецкие газеты писали о ней следующее: «Она изволила получить всестороннее и прекрасное образование. Отличительной чертой ее характера является милосердие к страждущим и благотворение. Она очень любит читать, преимущественно путешествия и исторические сочинения. С русским языком она успела познакомиться настолько, что перед отъездом из Дармштадта довольно хорошо владела им».
Принцесса Аликс ехала из Дармштадта в Крым как частное лицо, в сопровождении своей фрейлины Гранси и госпожи Е.А. Шнейдер, которая обучала ее русскому языку. В Варшаве встречала ее родная сестра великая княгиня Елизавета Федоровна.
В исторических популярных книгах до сих пор встречаются романтические, но, увы, все из тех же героико-патриотических мифов картинки. Вот одна из них звучит так:
Незадолго до смерти, когда император Александр III уже передвигался с большим трудом, узнав о приезде в Ливадию жениха и невесты, он надел мундир и поднялся навстречу. «Что вы делаете, Ваше Величество?», — с ужасом воскликнул, увидев это, лейб-медик императора Гирш. «Не ваше дело, — возразил Александр III, — я так поступаю по Высочайшему повелению».
В книге Л.П. Миллер эта сцена передана в несколько ином изложении: «Но, несмотря на свою болезнь, Император поднялся с постели и заставил одеть себя в военный мундир, чтобы встретить невесту сына. Он с супругой приветствовали принцессу Алису с большой теплотой» [84].
В действительности было все более прозаично, но умирающий Государь оказал большое уважение принцессе Аликс и проявил к ней нежную ласку, о чем она вспоминала всю свою жизнь.
Приведем некоторые свидетельства очевидцев.
Цесаревич Николай Александрович в этот день записал в дневнике:
«10-го октября. Понедельник .
Проснулся с чудным жарким днем! Дядя Владимир и т. Михень прибыли рано утром на “Саратове” из Одессы. В 9? отправился с д. Сергеем в Алушту, куда приехали в час дня. Десять минут спустя, из Симферополя подъехала моя ненаглядная Аликс с Эллой. Сели завтракать в доме отставного генерала Голубова. После завтрака сел с Аликс в коляску и вдвоем поехали в Ливадию. Боже мой! Какая радость встретиться с ней на родине и иметь близко от себя — половина забот и скорби как будто спала с плеч. На каждой станции татары встречали с хлебом-солью; на границе Массандры ждали: Лазарев, Олив и Вяземский. Вся коляска была запружена цветами и виноградом. Мною овладело страшное волнение, когда мы вошли к дорогим Родителям. Папа был слабее сегодня и приезд Аликс, кроме свидания с о. Иоанном, утомили его! У дворца стояли стрелки Его Вел[ичества] в почетном карауле. Вошли в церковь, где был отслужен краткий благодарственный молебен. Сидел с моей Аликс до обеда. Вечер провели как всегда. Отвел ее до ее комнат!» [85].
Брат царя великий князь Сергей Александрович (1857–1905) о приезде принцессы Аликс также засвидетельствовал в дневнике:
«10/22 октября. Понедельник. — Ливадия.
Саша спал хорошо — идеальное утро. Ходил.
Влад[имир] и Михен ночью пришли — с Влад[имиром] гулял, пили кофе вместе. В ? 10 ч. с Ники [поехали] в Алушту — дорогой о многом переговорили. Прибыли за 10 м. до жены и Alix — радость — завтракали и поехали: Ники с невестой — я с женой сзади. Пекло сильно.
Здесь в ? 6 ч. — Alix прямо к Саше — плакал — парадная встреча и молебен в церкви.
Alix помещена в фрейлин[ский] дом. Саша днем видел только Влад[имира] и о. Иоанна — la jonrule u'estpar famense! Николаша и Ник. Мих. приехали. Обедали мы, Пиц (великий князь Павел Александрович. — В.Х. ), д. Wladimir, Оля, т. Сани. В 9 ч. 17' тепла» [86].
Средний сын царя, великий князь Георгий Александрович (1871–1899) тоже зафиксировал в дневнике знаменательное событие:
«10 октября. Понедельник. — Ливадия.
В тени было 17'. Вставши, пошли к Папа и Мама. Папа чувствовал себя лучше и спал больше. В ? 10 [ч.] Ники и дядя Сергей [Александрович] поехали в Алушту встречать Аликс и тетю Эллу. Дядя Владимир [Александрович] и тетя Михен пришли в 4 часа утра на «Саратове». До завтрака ко мне зашел Клеоникий, окончивший, наконец, академию. После завтрака пошли к морю, где наслаждались чудной погодой. Вернувшись, застал у себя Николая [Михайловича], приехавшего вчера. В 4 [ч.] пили чай у Мама, и затем облеклись в мундиры и ждали приезда Ники с невестой, которые прибыли в ? 6 [ч.]. Сейчас же отправились в церковь, где был отслужен молебен. Потом пошел к себе и разбирал прошения. К нашей маленькой обеденной компании прибавилась Аликс. После обеда играли в карты, затем пили чай, а в 11 [ч.] пошли спать» [87].
Старшая дочь царя, великая княгиня Ксения Александровна (1875–1960) записала в дневнике о встрече немецкой принцессы в Крыму: «День эмоций! Утром у нас сидел Николай [Михайлович]! В 11 ? ч. поехали в Ливадию. Ники отправился в 10 ч. в Алушту встретить невесту.
У Папа был отец Иоанн. Огромная эмоция, Папа был утомлен. Спал он не дурно. В 12 ч. завтрак. Папа с Мама отдельно.
Д. Владимир и т. Михень пришли сегодня ночью на «Саратове» из Одессы.
Потом Папа лег в постель. Днем ходили с Ники гр[еческим], Минни и Джорженькой (великий князь Георгий Александрович. — В.Х. ) к морю. Миша и Беби верхом, чудили. Погода парадидьяк (Возможно иное прочтение этого слова. — В.Х. ), 19° в т[ени] и тихо. — У моря очень хорошо. Вернулись в экипаже. Зашли к т. Михень. Был чай у Мама. У Папа вид был лучше опять. В 5? ч. приехали Alix с Ники. Очень красивая, приветливая, ужасно взволнована. Так хорошо, что приехала. Ее сейчас же повели к Папа. Папа также очень взволнован. Потом краткое молебствие в маленькой церкви. Было довольно много народу. Ужасно трогательно, но так грустно! Вернувшись, читала у себя. Обедали как всегда наверху с Alix, а потом играли в карты. Папа очень устал, хотел спать. 19° тепла всю ночь» [88].
Однако не все члены Императорского Дома поспешили в Крым, надеясь, что все со здоровьем императора Александра III, возможно, уладится. Великий князь Константин Константинович очередной раз записал в дневнике:
«Альтенбург. 10/22 октября.
В здесь полученных телеграммах говорилось о некотором улучшении в положении Государя: он спал несколько, явился аппетит. Сегодня ожидается туда прибытие невесты Ники. Он мне телеграфировал, что так рад видеть там о. Иоанна, который приехал 8-го с Мама и Олей. Мама сообщила, что о. Янышев причастил Государя. — Я бы с удовольствием вернулся домой, но ради жены, если известия не будут хуже, мы 13-го поедем к ее сестре в Гюкебург на неделе, а дальше я не загадываю. Возвращаться в Италию не стоит, да и неохота. Положение Государя так серьезно, что тут не до путешествий. Что-то будет? Еще в августе, когда не было осложнений, Захарьин, называя болезнь царя нефритом, говорил что с ней можно прожить 15 и 20 лет, но что она неизлечима. Теперь осложнения, по-видимому, есть. Можно ли ждать хорошего?» [89].
Лейб-медик Н.А. Вельяминов (1855–1920), который лечил Государя, позднее пересказывал события этого дня в своих воспоминаниях: «10/X часов около 5–6 вечера прибыла невеста цесаревича принцесса Алиса Гессенская. К этому времени во всем дворце, кроме Государя и императрицы, никого не было, из посторонних я был один в нижней приемной и таким образом в открытое окно мог наблюдать то, что происходило перед дворцом. Государь в этот день лежал уже в кровати, и при нем сидела императрица. Перед дворцом был выставлен почетный караул. Цесаревич и его невеста приехали в коляске на почтовых прямо из Симферополя.
Экипаж прямо с большой дороги проехал по аллеям сада и подъехал к подъезду дворца. У невесты в руках был большой букет, видимо, поднесенный ей при встрече цесаревичем. Они, выйдя из коляски, прямо вошли в подъезд, где, кажется, их встретила императрица (видеть этого я не мог, ибо не выходил из приемной), и поднялись наверх к Государю. Там они оставались вчетвером минут 20–30. Я стоял внизу у открытого окна, любовался видом и размышлял о происходившем. Надо было думать, что сцена, происходившая над моей головой в спальне царя, должна была быть трогательна и драматична.
Всем было известно, что за несколько лет перед тем принцесса Алиса приезжала в Петербург еще совершенно молодой девушкой к своей сестре вел. княгине Елизавете Федоровне. Как говорили, целью этого приезда ее было знакомство с русской царской семьей, так как ее прочили в невесты наследника. Однако тогда пр[инцесса] Алиса, или Alix, как звали ее в семье, не понравилась Государю Александру III, но произвела якобы глубокое впечатление на наследника. Так или иначе, но из этого приезда в Петербург ничего не вышло; слышно было, что Государь воспротивился этому браку — принцесса уехала, как говорили, очень недовольной и обиженной, а цесаревича отец отправил в кругосветное путешествие. /…/
Вскоре императрица с женихом и невестой отправились в большой дворец, где была приготовлена парадная встреча, собралась вся царская семья, Двор, местные власти и некоторые военные части и где должно было быть отслужено в церкви благодарственное молебствие по случаю благополучного прибытия Августейшей невесты.
После отбытия императрицы и молодых из дворца ушли все, даже швейцар, чтобы посмотреть на встречу и на будущую царицу — во дворце Государь и я остались вдвоем: он наверху, один, в спальне, лежа в кровати, с открытыми окнами, я внизу у окна. Никогда не забуду этой минуты. /…/
Я долго стоял перед окном, пока совершенно не стемнело, и очнулся, когда меня позвали наверх к больному, который чувствовал себя в этот вечер особенно слабым.
В тот же день утром Государь принял отца Иоанна, который совершил молитву, очень недолго беседовал с больным и спросил, прикажет ли Государь ему остаться или ему нужно уехать. Государь, как пишет вел. кн. Николай Михайлович, ответил ему: “Делайте, как знаете”.
На следующий день 11 октября Государь чувствовал себя очень слабым и утомленным. Я объяснил себе это главным образом последствием волнений при встрече с невестой, а может быть, и при молитвах отца Иоанна» [90].
Задатки властности Аликс проявились еще до вступления ее в брак. Уже через пять дней после приезда в Ливадию она сочла нужным записать в дневнике своего жениха: «Дорогой мальчик! Люблю тебя, о, так нежно и глубоко… Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты, дорогой, сын твоего отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!» [91].
В этой записи уже ясно слышны те нотки, которые впоследствии так громко зазвучали в ее письмах к императору Николаю II периода Первой мировой войны и начала Февральской революции.
Великий князь Константин Константинович, находясь за границей, все выжидал и не мог решить для себя, стоит ли спешно возвращаться в Россию, о чем можно судить по его дневниковым записям: «Альтенбург. 13/25 октября , утром. Если не будет слишком дурных известий, выедем сегодня вечером в спальном вагоне в Гюкебург, столицу княжества Шаумбург-Липпе. С тех пор, что мы гостили у Мими в 92 году, ее муж Жорж стал владетельным князем. — Мысли наши в Крыму; от телеграммы до телеграммы, ожидая вестей с лихорадочным нетерпением, живем между страхом и надеждой. Жадно читаем газетные телеграммы, стараясь в куче нелепиц и небылиц, обильно расточаемых иностранцами о России, вычитать хоть долю правды. Какого только вздора не печатают здешние газеты: ввиду того, что взгляды Ники не сходятся с отцовскими, он устранен от престолонаследия, а наследовать будет маленький Миша. Уверяют, что присоединение к православию будущей цесаревны состоится немедленно, а сейчас за ним и свадьба. Я не верю этому» [92].
Тем временем в столице распространяются тревожные слухи о скорой кончине императора Александра III и предстоящих потрясениях в России. Уже знакомый нам граф В.Н. Ламздорф (1844–1907) 13 октября 1894 года зафиксировал в своем дневнике: «Министр страдает одышкой несколько сильнее обычного; говорит, что вчера ему нанес визит генерал Вердер (германский посол в России. — В.Х. ), настроенный весьма пессимистически относительно здоровья нашего Государя под влиянием сведений из Берлина. Генерал Вердер, обычно хорошо информированный, рассказал г-ну Гирсу, что министр внутренних дел по телеграфу запросил наследника-цесаревича, находящегося в Ливадии, не должен ли и он прибыть туда, учитывая складывающуюся обстановку; в ответ министр внутренних дел будто бы получил от Его Императорского Высочества следующую телеграмму: “В настоящее время министры должны оставаться на своих местах”. В городе ходят всякие слухи, речь идет даже о том, что свадьба наследника-цесаревича будто бы будет сыграна в ближайшие дни» [93].
На следующий день он возвращается к тем же проблемам и записывает: «На сегодняшнем молебне в нашем посольстве в Берлине присутствуют кайзер Вильгельм, принцы, высокие сановники двора и т. п. Кайзер, как и все другие присутствующие, становится на колени во время произнесения молитвы о здоровье нашего монарха. На молебне присутствуют также канцлер граф Каприви и прусский министр внутренних дел граф Эйленбург; в тот же день, двумя часами позже, оба они уходят в отставку. Их отставка и возвращение кайзера к некоторым политическим тенденциям Бисмарка становятся основой довольно неожиданного государственного кризиса. Министр внутренних дел г-н Дурново наносит визит г-ну Гирсу. Опираясь на имеющиеся у него сведения, он заявляет, что нет никакой надежды спасти Государя, дни которого сочтены. Начиная с момента ухудшения состояния, наступившего десяток дней тому назад, вскрытие и отправку почты, циркулирующей между Петербургом и Крымом, взял на себя великий князь наследник-цесаревич. Государь ограничивается тем, что ставит подпись и накладывает резолюции на тех бумагах, где это совершенно необходимо… Как рассказал министр внутренних дел, приняты решительные меры по предотвращению беспорядков, возникновение которых было вероятным, судя по некоторым признакам. Так, например, на Юге были сделаны попытки распространять слухи, будто Государя лечат почти исключительно врачи-евреи (Лейден, Захарьин, Гирш), с целью вызвать в случае катастрофы один из тех еврейских погромов, которые в дальнейшем послужат отправной точкой внутренних беспорядков. Министр Дурново считает также, что в Ливадии состоится в недалеком будущем если не свадьба, то обручение наследника. К вопросу о евреях. Среди петиций и писем, полученных из-за границы и пересланных в министерство в пакетах из Ливадии, я нахожу следующий своеобразный документ: “Париж, 4 октября 1894 г. О, царь, император всея Руси, самодержавный властитель миллионов людей, вся твоя сила не мешает тебе страдать подобно самому обычному из смертных. Самые знаменитые доктора мира не излечат тебя от болезни, ниспосланной тебе Богом в наказание за твою жестокость и в напоминание о том, что ты просто человек, подобный всем другим, и что тебе нужно подумать о страданиях, причиняемых тобою израилитам России. Верни им свободу, вспомни, что они люди, подобные тебе самому, не преследуй расы, по отношению к которой у тебя не может быть никаких упреков. В этом твое спасение! Пусть только с израилитами обращаются в России наравне с другими твоими подданными, и ты выздоровеешь! Некто французский израилит”. Невольно напрашивается в связи с этим воспоминание о трагической и таинственной смерти одного из главных поваров, исчезнувшего во время возвращения части придворной челяди из Спалы; его раздавленное тело нашли потом на железнодорожных путях» [94].
Как мы можем видеть из этих дневниковых записей графа, при только наметившейся смене монарха у чиновников разного ранга проявился профессиональный стереотип мышления, т. е. определения новых ориентиров в своей карьере и поиска новых врагов, которые могли бы гарантировать их незаменимость на посту в государственном аппарате власти.
Состояние здоровья императора Александра III резко ухудшилось. Великий князь Константин Константинович принимает решение возвратиться в Россию, о чем записал в дневнике: «Штутгарт. 18-го , день смерти тети Оли. Только что приехали и поместились у Веры (великая княгиня Вера Константиновна, герцогиня Вюртембергская. — В.Х. ). Еще вчера в Кельне получили ответ от императрицы на поздравление, по случаю годовщины избавления от опасности при крушении царского поезда. /…/ А сегодня, здесь на вокзале, русский посланник Коцебу сообщил, что имеет от Гирса более тревожные известия. Вот сегодняшний бюллетень, доставленный сюда по телеграфу: “Утром в состоянии здоровья Государя императора произошло значительное ухудшение. Кровохаркание, начавшееся вчера при усиленном кашле, ночью увеличилось, и появились признаки ограниченного воспалительного состояния (infrakt) в левом легком. Положение опасное”.
У нас сердце не на месте. Хотим послезавтра утром ехать домой, в Россию» [95].
19 октября 1894 года как в обеих столицах, так и по всей России во всех церквах и храмах был отслужен молебен о здравии императора Александра III. Болезнь Царя-Миротворца привлекала внимание многочисленной прессы во всем мире. Молебны за здоровье русского царя прошли в Великобритании и в соборе Парижской Богоматери; в Ватикане такую службу провел папа Лев XIII, а в Вашингтоне в аналогичной службе участвовали президент Кливленд, его кабинет и конгрессмены. Даже британский посол в эти дни вынужден был признать: «Какова судьба! Император Александр III, бывший для Европы страшилищем при восшествии на престол и в первые годы царствования, исчезает в тот момент, когда ему обеспечены всеобщие симпатии и доверие». Сам лично (будучи цесаревичем) принимавший участие в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Александр Александрович, как известно, заявлял: «Всякий правитель… должен принимать все меры для того, чтобы избежать ужасов войны» [96].
На Западе в свое время широко бытовало негативное отношение к российскому императору. Так, например, оппозиционно настроенный Эмиль Диллон (корреспондент английской газеты «Дейли телеграф») в очерке, посвященном жизни императора Александра III, не так давно еще констатировал: «Таков этот царь, пугало для Западной Европы, где политические карикатуры иначе не изображает его, как в образе медведя с короной на голове, — человек, не внушающий ни любви, ни уважения, тупой и ограниченный ум, которому, по злой иронии судьбы, вверена участь громадного государства» [97].
Теперь вся Российская империя и весь мир замерли в тревожном ожидании дальнейших событий.
Находясь на смертном одре, император Александр III был обеспокоен тем, что его старший сын Николай не был еще в полной мере подготовлен к той тяжкой ноше, которую он безвременно перекладывал на его плечи. За два дня до кончины между ними состоялся обстоятельный разговор. В частности, умирающий отец завещал наследнику престола: «Тебе предстоит взять с плеч моих тяжелый груз государственной власти и нести его до могилы так же, как нес его я, и как несли наши предки. Я передаю тебе царство, Богом мне врученное. Я принял его тринадцать лет назад от истекшего кровью отца… Твой дед с высоты престола провел много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за все это он получил от русских революционеров бомбу и смерть… В тот трагический день встал предо мною вопрос: какой дорогой идти? По той ли, на которую меня толкало так называемое “передовое общество”, зараженное либеральными идеями Запада, или по той, которую подсказывало мне мое собственное убеждение, мой высший священный долг Государя и моя совесть? Я избрал мой путь. Либералы окрестили его реакционным. Меня интересовало только благо моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать. Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить все, что служит к благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя при том, что ты несешь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего царского долга да будет для тебя основой твоей жизни. Будь тверд и мужествен, не проявляй никогда слабости. Выслушивай всех, в этом нет ничего позорного, но слушайся только самого себя и своей совести. В политике внешней — держись независимой позиции. Помни — у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн. В политике внутренней — прежде всего, покровительствуй церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед. Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства» [98].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.