Глава 15. Балканское приключение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15. Балканское приключение

Группа на бреющем пересекала Хорватию, следуя юго-восточным курсом. Я изучал маршрут по карте, разложенной на коленях. Она была полна красных кругов, обозначавших районы, контролировавшиеся партизанами, говорившими на странном языке и убивавшими немецких пилотов, которые по ошибке приземлялись там. Красные пятна были повсюду. Каждый холм, каждая гора, каждое плато были обведены красным цветом.

Красный – симпатичный цвет, но он слишком волновал меня. К счастью, мой двигатель работал хорошо. Однако никогда не знаешь…

Лишь железнодорожные линии в долинах не были окрашены в красный цвет.

Местность, которая проплывала под моими крыльями, выглядела очень дикой: побеленные крыши, жалкие хибары, заболоченные луга, все в узких, затопленных долинах – действительно противное место для посещения.

В моих наушниках зазвенел голос Старика: «Перед нами Землин[140]. Расходитесь – мы собираемся приземлиться».

Группа недолго оставалась в этой старой турецкой крепости, и вскоре мы вылетели в Ниш. Это время едва ли было благоприятным для концентрации истребителей, и группа разделилась на четыре звена. Наша задача, как единственной истребительной группы, базировавшейся в этом районе Балкан, состояла в том, чтобы действовать в качестве сторожевых псов румынских нефтяных промыслов. В Нише была главная база, а нашим запасным аэродромом был Таксерул[141], около Плоешти в Румынии. Большую часть времени мы патрулировали над балканскими ущельями, и до появления врага наша жизнь была хороша.

К сожалению, Фоджа, большая американская авиабаза, была всего в 800 километрах от предгорий Карпат. И однажды утром до них смогли добраться «Крепости» и «Либерейторы». Какое-то время они были слишком заняты разрушением заводов синтетического топлива в рейхе, чтобы еще беспокоиться о нефтяных месторождениях Румынии. После жаркой Италии мы наслаждались восхитительным миром на Балканах.

В одно прекрасное утро четырехмоторные бомбардировщики, воспользовавшись этим благоприятным обстоятельством[142], появились в большом количестве. Наша идиллия закончилась. София, Белград, Ниш, затем Будапешт, Бухарест и, прежде всего, Плоешти – неизменно Плоешти – познакомились с ковровыми бомбардировками. По меньшей мере тысяча бомбардировщиков, сопровождаемая истребителями впереди, позади и со всех сторон, летевшая словно на параде, прибыла, чтобы продемонстрировать свое превосходство.

В обороняемой зоне противовоздушная оборона располагала одной немецкой истребительной группой численностью от тридцати до сорока машин и еще двумя группами на территории Румынии. Это было все.

Массированным соединением бомбардировщики пролетали над Албанией, а затем пересекали Сербию. Они всегда использовали один и тот же маршрут и всегда пролетали над Нишем. Там они приступали к выполнению своей задачи. Если «Крепости» разворачивались вправо, то их груз предназначался Софии; если они летели прямо, то оставляли свои визитные карточки в Плоешти. Когда они поворачивали влево, то их целью были Белград или Будапешт.

Таким образом, пока они не достигали Ниша, немецкое командование не знало, какова их цель.

Цепочка станций радиоперехвата, установленных на побережье Далмации[143], имела недостаточную плотность, и наша группа не всегда получала предупреждение о вражеском налете.

Однажды я сел в автомобиль и поехал в Бухарест. В качестве курьера я должен был получить почту из Генерального штаба. Выполнив к полудню свою работу, я готовился выехать обратно на север, когда внезапно начали выть сирены.

Я уже был свидетелем паники, но то, что я увидел в Бухаресте, превосходило все мыслимое. Вместо того чтобы спрятаться в укрытиях в подвалах, люди бросились во всех направлениях к предместьям и окраинам. Все спасались бегством на повозках, велосипедах, тачках, ослах, лошадях, в роскошных автомобилях, босиком или в сандалиях. Это было беспорядочное бегство, словно во время землетрясения. Зенитная артиллерия открыла огонь, и «Крепости» приступили к выполнению своей легкой задачи. Еще раз центральный пост управления противовоздушной обороной плохо выполнил свою работу. Я сидел за рулем автомашины посередине улицы, оглядываясь вокруг. Я медленно двигался против человеческого потока. Я видел, что в мою сторону махали кулаками, и слышал неприятные замечания, о смысле которых я мог только догадываться. Не позволяя себе пугаться, я поочередно давил на гудок и на педаль газа. Пррумф! Упали первые бомбы. Женщины закричали, дети заплакали, а мужчины начали ругаться. Поднялся адский шум, в то время как в воздухе засвистели осколки бомб. Наконец я устал и начал искать подворотню, в которую мог заехать на своем «опеле». Я должен был быть осторожным, поскольку вслед за мной туда же устремилась и толпа. Люди, должно быть, говорили себе: «Если этот немецкий офицер укрывается там, то это, должно быть, прочная подворотня. Так что мы будем держаться рядом с ним». Подворотня была забита до отказа. Первая бомба разорвалась неподалеку. Едва я вышел из автомобиля, как сразу же оказался отделенным от него толпой, не имея возможности двигаться. «Славное дело», – сказал я сам себе.

Подошел мужчина, который начал ругаться, – по крайней мере, мне так показалось, – несколько раз упомянув имя Антонеску[144], а затем спросил, что будет, если скоро придут русские.

– К чему вопросы. Вы бы лучше обратили внимание на бомбы и спрятались прежде, чем будет слишком поздно. Это единственная вещь, которую я знаю в данный момент.

Незнакомец руководил толпой, которая с каждой секундой становилась все больше. Я сумел проскользнуть в дверь, которая вела во внутренний двор, но меня главным образом волновало то, что может случиться с моим автомобилем.

Ко мне подошла молодая девушка, проложившая себе путь через толпу локтями. Она взяла меня за руку и вполголоса затянула: «Bitte Leis, mein Herr. Bitte Leis»[145]. Это была очень молодая цыганка, столь же упрямая, как осел, и столь же грязная, как маленькая свинья. Она носила цветную юбку, над которой была полоса коричневого тела, а выше старый рваный платок, с трудом скрывавший ее грудь. С одного боку платок немного съехал, открывая простор воображению, возможно, он соскользнул, когда она локтями расталкивала толпу, пробираясь ко мне. Я получше разглядел ее. У нее была кукольная голова с монголоидными скулами, слегка раскосые глаза и абсолютно черные волосы.

Передо мной было свободное пространство, поскольку толпа прекратила прибывать. Цыганка воспользовалась этой возможностью, чтобы закружиться в танце у меня перед носом. Я задавался вопросом, чего она хотела, а она продолжала повторять: «Bitte Leis, bitte Leis», протягивая свою руку, которая была столь же аристократической, сколь и немытой.

– Ты хочешь немного денег?

Я притворно сунул свою руку в карман, и она подарила мне самую приятную улыбку, которую можно было только пожелать. Тот факт, что ее лицо отчаянно нуждалось в мытье, не беспокоил меня. Она продолжала покачивать бедрами. Все еще притворяясь, что ищу что-то в кармане, я сказал:

– Улыбка, подобная этой, стоит нескольких лей, – и добавил про себя: «Мона Лиза выглядит весьма пресно по сравнению с ней».

Ее глаза не отрывались от меня, а ее руки волнообразно двигались, как у индийской танцовщицы. Я был зачарован, словно птица перед змеей. Тот факт, что я был выше, казалось, произвел на нее впечатление. Она подняла лицо ко мне и продолжала смотреть на меня, а платок на ее груди при каждом движении немного сдвигался. Внезапно раздался свист и поблизости взорвалась бомба. Она как будто только и ждала этого – тотчас бросилась ко мне и обхватила руками за шею.

Я был в недоумении. Не зная, что делать, я откинул голову назад и начал соображать. Новый взрыв бомбы – и девушка еще плотней прижалась ко мне.

Неожиданно я испугался, что могу подцепить вшей, так что я схватил ее за плечи и отодвинул. Мое усилие произвело прямо противоположный эффект. Едва я прикоснулся к ее коже, как она приклеилась ко мне, словно пиявка. Что я мог сделать? Я поспешно посмотрел на людей вокруг нас. Они, казалось, глядели в разные стороны. В Бухаресте никто не устроил бы скандала из-за такого пустяка, как этот. Затем меня внезапно осенило, и я сказал:

– Послушай. Если ты будешь держать свои руки вокруг моей шеи, то я не смогу дать тебе никаких денег.

Это сработало. Она ослабила свою хватку, но только для того, чтобы с улыбкой протянуть свою руку.

– Спасибо, господин.

Маленькая грязнуля! Я решил ее немного подразнить. Я притворился, что не понимаю. Очередной взрыв, на этот раз намного ближе. Девушка забыла о том, что просила подаяние. Она действительно была напугана, сильно дрожала, уткнувшись лицом в мой китель. Я же был достаточно спокойным. Я привык к бомбам, но утратил привычку иметь дело с женщинами при таких обстоятельствах.

Я провел рукой вниз по ее плечам и подумал: «Какая замечательная фигура. Жалко, что у нее вши. Два часа под душем и добрая щетка, хорошая прическа и в вечернем платье с низким декольте…» О боже! Достаточно, чтобы захотеть стать художником.

Поскольку цыганка снова немного отпустила меня, я спросил ее:

– Как твое имя?

– Вы не сможете его произнести.

– Я уверен, что не Ангел в любом случае.

Она произнесла свое имя и улыбнулась, по-прежнему вися на моей шее и хлопая ресницами. Имя прозвучало как нечто похожее на «Snijomulchka». Я не смог запомнить, но это не имело значения. Она не изменила своего положения.

Люди, сидящие на земле, смотрели во всех направлениях, кроме нашего. Девушка, казалось, забыла, что несколькими минутами ранее возник некий вопрос о деньгах. Я сказал сам себе: «Хорошо, в данный момент я не испытываю зуда. Возможно, цыганским вшам не нравится мое тело».

– Сколько тебе лет, Sinomo… Sunimo?..

Я попытался угадать. Она подняла свою руку и начала считать на пальцах.

– Один, два, три, четыре… четырнадцать.

– Так-так, четырнадцать, и такая фигура.

Я вздохнул и подумал: «Четырнадцать, а она уже вовсю использует свое обаяние. Если я не ошибаюсь…» Я сунул руку в карман и продолжил прерванную беседу:

– Вот, возьми это за твои красивые глаза.

Ее глаза округлились, когда она смотрела на банкнот, не смея его взять.

– Живей, не валяй дурака, – сказал я. – Бери. Это твое. Ты хотела этого. Поторопись, иначе я положу это обратно в карман.

Она посмотрела на меня умоляющим взглядом, который тронул бы даже сердце из камня. Я не могу описать этот взгляд, он был лучшим в мире.

– Пожалуйста, господин, пожалуйста.

Без колебаний я засунул банкнот ей за пазуху, под платок. Никто не смог бы вообразить такой звонкий смех. Фейерверк. Белые зубы и лучистые глаза. Нет, она совершенно не была оскорблена. Напротив. Она еще плотнее сомкнула свои руки на моей шее. Настолько плотно, что банкнот в сотню лей захрустел. Мурлыкая словно кошка, она начала играть с пуговицами моего мундира, в то время как зенитная артиллерия вела огонь в полную силу. Я больше и не думал отталкивать девушку. Она подставила свои губы, и я почти не обратил внимание на то, насколько грязной она была. Цыганка поцеловала меня мягко, стыдливо и робко. Я подумал: «Скорей бы стемнело». Но затем взял себя в руки.

– Теперь, Sinomi… Sunimi… я должен идти.

Каким грустным взглядом она посмотрела на меня. Он смутил меня, но она быстро отвела глаза. Я взял ее за запястья и снял со своей шеи ее руки. Тогда она села на землю у меня в ногах и выглядела весьма пристыженной, едва осмеливавшейся поднять голову.

Наконец «путь был свободен», и я собрался уезжать, когда остановился, ошеломленный. Играя со своим платком и гладя им ногу, девушка умоляюще взглянула на меня.

– Вы возьмете меня с собой? – спросила она.

Я задумался и пришел к выводу, что это невозможно. Очевидно, я мог разместить ее сзади в автомобиле и спрятать под одеялом. Но предположим, что меня остановил бы патруль. Это было слишком опасно. А потом, что я делал бы с ней, когда вернулся?

Я с остановками произнес:

– Ну, будь разумной, моя девочка. С деньгами, что я дал тебе, ты сможешь купить кое-что для своего удовольствия. Я думаю, что немного моющих средств было бы хорошим приобретением. В любом случае я не могу взять тебя с собой. Иди и найди свой табор. Если же ты останешься со мной, то должна будешь ждать, а я уверен, что ты слишком многого хочешь. Хотя в нашей квартире замечательная ванна… Нет, я несу вздор. Я должен вернуться в штаб, и я действительно не нуждаюсь в тебе.

Если посмотреть на нее, то можно было подумать, что она в самом деле несчастна. Я почувствовал, что должен сказать нечто хорошее.

– Ты, конечно, самая прелестная девушка, которую я встретил за долгое время. Если бы это произошло до того, как я… – Я резко остановился. – Теперь до свидания, я уезжаю.

Я сел в автомобиль и выехал из подворотни. Девушка сделала за мной несколько шагов, опустив руки и следя за тем, как я выруливаю. Вскоре я потерял ее из виду.

Немного позже в столовой штаба я заказал себе завтрак. Когда я закончил есть, ординарец принес счет:

– Это будет сто лей, герр лейтенант.

Моего бумажника нигде не было. Поиски и ощупывания оказались бесполезными. Он пропал. Я начинал все больше и больше нервничать. В конце концов, смущенно вздохнув, я сказал ефрейтору:

– Эта маленькая грязнуля обокрала меня.

– Прошу прощения, герр лейтенант?

– Хорошо… Да, я потерял свой бумажник.

Я сжал кулаки, чтобы удержать себя в руках и не ударить в грязь лицом. Я должен был оставить свой адрес и обещать прислать деньги, которые задолжал, со следующим же курьером.

Тем же вечером я вернулся домой в совершенно отвратительном настроении.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.