§ 3. Бывшие офицеры как объект оперативного воздействия органов ОГПУ

§ 3. Бывшие офицеры как объект оперативного воздействия органов ОГПУ

Выступая на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1928 г., нарком по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета СССР К. Ворошилов заявил следующее: «Командный состав, который мы получили от царской армии, к настоящему времени если не на 100, то на 99 % стал вполне надежным, нашим, мы его ассимилировали, слили с молодыми красными кадрами»[797].

Для участников пленума эти слова звучали оптимистично, поскольку подавляющая их часть не имела прямого отношения к РККА и РККФ и не знала реального состояния дел.

А нарком, уже привыкший хвалиться состоянием Красной армии в своих публичных выступлениях, мягко говоря, лукавил. Бывших офицеров никогда — ни до, ни после указанной речи К. Ворошилова — не считали вполне надежными по определению. Они продолжали быть лишь военспецами, временно нанятыми на службу пролетарским государством. Еще в период Гражданской войны бывший тогда председателем Реввоенсовета Республики Л. Троцкий поделил, и, на наш взгляд, достаточно объективно, всех военспецов на несколько групп. К первой он отнес тех, кто сознательно стал на сторону новой власти и активно сражался в рядах Красной армии против белогвардейцев и интервентов. Во вторую группу, наиболее многочисленную, входили растерянные и испуганные происходящими событиями бывшие офицеры, в большинстве своем мобилизованные в армию под угрозой репрессий. Это был неустойчивый контингент, «бесхребетная, безыдейная и трусливая часть офицерства». «Лишенный политических взглядов, так называемый „беспартийный“ офицер, не разбирающийся в великих событиях, — писал Л. Троцкий, — легко теряется и, наблюдая неудачу на том или другом участке фронта и слыша о неудачах с других участков, легко приходит к выводу, что все потеряно»[798]. Приведенная цитата взята из книги Л. Троцкого «Как вооружалась революция».

Как известно, отбором документов и вообще подготовкой к изданию этого многотомника занимался только что окончивший «красную» Академию Генштаба Я. Блюмкин. Он получал непосредственные указания от Л. Троцкого. Поэтому совершенно неслучайным является размещение во втором томе статьи под названием «Красная армия в освещении белогвардейца». В ней в том числе представлена оценка бывших офицеров, служивших новой власти, таким же, как они, военспецом, бывшим комбригом Котоминым, перебежавшим на сторону колчаковских войск. И составитель книги (Я. Блюмкин), и автор статьи (Л. Троцкий) сочли возможным в издании 1925 г. повторить то, что публиковалось в конце 1919 г.

Причем бывший председатель Реввоенсовета в своей статье подчеркнул, что доклад, сделанный Котоминым адмиралу А. Колчаку, — это доклад человека «неглупого, не лишенного наблюдательности и характера». Объяснить данный комментарий можно только одним: взгляды на бывших генералов и офицеров у Л. Троцкого, Я. Блюмкина и Котомина во многом совпадали, но первым двум заявить открыто об этом представлялось неуместным и даже политически неверным.

А теперь обратимся к характеристикам военспецов, приведенным предателем в его докладе адмиралу А. Колчаку и процитированным в статье. «Почти все кадровое офицерство полностью, — пишет он, — за редкими исключениями, будучи настолько сознательно и честно, чтобы ясно сознавать весь вред узурпации власти коммунистами-большевиками, всей душой рвется из Красной армии и является их непримиримыми врагами». После таких слов перебежчика Л. Троцкий справедливо написал о явном преувеличении Котоминым числа врагов Советской власти среди бывших офицеров, но не дезавуировал саму суть характеристики. Согласно мнению Котомина, бывших офицеров можно было разделить на три группы: первая, самая незначительная, — те, кто активно борется против Советской власти в различных формах; вторая, наиболее многочисленная, — «забитая и безвольная, лишенная средств и в большей своей части мобилизованная, работает под неослабевающим наблюдением комиссаров и коммунистов довольно исправно, но не принося пользы, так как в душе только и мечтает о том, чтобы большевизм был так или иначе изжит»[799]. И в третью группу он отнес бывших офицеров, готовых согласиться на любую власть с тем, чтобы их только оставили в покое и не мешали личной жизни. Идейных сторонников Советской власти он вообще не усмотрел. Как видим, категорирование офицеров отчасти совпадает с трактовкой Л. Троцкого.

В 1925 г. К. Ворошилов никак не отреагировал на публикацию данного многотомника, не высказал своих оценок. Однако уместно предположить, что и он разделил бы взгляды бывшего комбрига Котомина на военспецов. Ведь именно нарком в 1919 г. являлся одним из основных деятелей «военной оппозиции» на VIII съезде большевистской партии и категорически выступал против привлечения бывших офицеров на командные должности в Красной армии[800].

М. Фрунзе рассматривал военспецов как «обломок какого-то отмершего государственного строя». Он лишь выражал надежду, что в будущем в РККА будут только военные работники, верные интересам пролетарской государственности, вне зависимости от того, партийные они или нет[801].

Вместе с тем, не только высказывания военных руководителей и политиков определяли отношение к «бывшим». В войсках симпатий к ним также не наблюдалось.

В 20-х годах военспецы находились в перманентной борьбе с выпускниками уже советских военных школ и академий. Помесячные сводки госинформации, составлявшиеся ГПУ — ОГПУ в тот период, красноречиво свидетельствуют об этой борьбе.

Анализ содержания сводок показывает, что в большинстве случаев инициаторами противостояния являлись сами бывшие офицеры. «Комсостав в своей среде сохранил старые привычки и замашки, — отмечалось чекистами, — третирует краскомов как лишний для армии элемент»[802].

Дело доходило до взаимных угроз. К примеру, в 27-й дивизии Западного фронта образовались офицерские и краскомовские группировки. Особисты вскрыли намерения краскомов убить одного из «бывших» для устрашения других. Сгустившуюся атмосферу пришлось разряжать путем давления на соответствующие командные инстанции с целью переброски части комсостава в другие места для дальнейшего прохождения службы[803].

Приведенный пример был далеко не единичным. Особый отдел ГПУ фиксировал, что наиболее сплоченными бывшие офицеры выглядели на Западном фронте. Это беспокоило особистов, поскольку группировки носили монархический характер и стремились парализовать действия политработников и краскомов, выживали их всяческими способами из воинских частей[804].

Комсостав из бывших офицеров относился к краскомам, как к ефрейторам царской армии. Их направляли на самую грязную работу, вне очереди ставили в караулы, подвергали наказаниям наравне с красноармейцами.

На этой почве у краскомов появлялись демобилизационные настроения и даже недовольство Советской властью. Они апеллировали к вышестоящим командирам, вплоть до Реввоенсовета СССР, и обращались даже в ЦК РКП(б). При этом не только описывались трудности их службы, но подчеркивался политический аспект: «Классовая точка зрения красного комсостава упирается в „аполитичность военспеца“».

Настроения краскомов нашли концентрированное выражение в специальном докладе партийного бюро комячеек Военной академии РККА в ЦК РКП(б) от 19 февраля 1924 г. Характерны подзаголовки доклада: 1. Объективная возможность идеологического влияния на Красную армию чуждых ей элементов; 2. Усиление идеологического влияния спецов; 3. Уродливое положение младшего и среднего комсостава; 4. Насаждение спецов и лжеспецов; 5. Спекуляция на «учебе»; 6. Раздробление сил Красного комсостава и мощь спецовской касты; 7. Монополизация военного знания в руках спецов и лжеспецов; 8. Ассимиляция и замена (военных специалистов — A. З.)[805].

«Марка „профессионала“, получая одобрение и со стороны главного командования, — констатировали краскомы в своем докладе, — дает старому спецу возможность постепенно захватывать неподобающее место руководителя на командных постах всех звеньев армейской иерархии… старые спецы и лжеспецы по-прежнему составляют нерасколотую касту тесно связанных своими старыми служебными, идейными, классовыми и родственными связями; наоборот, они усиливают эту связь по всей вертикали, завершая ее в командном центре».

Вывод из таких утверждений напрашивался сам собой: следует сделать все для скорейшего продвижения выпускников советских военных школ на старшие и высшие строевые должности в армии[806].

Появление доклада краскомов — слушателей Военной академии за три месяца до начала работы XIII съезда РКП(б) было неслучайным. На съезде предстояло утвердить основные положения военной реформы. Думается, к мнению их прислушались, когда в высших политических и военных инстанциях утверждали основные направления реформирования РККА и, в частности, выдвижение молодого рабоче-крестьянского командного состава и отсеивание непригодных к работе в новых условиях бывших офицеров[807].

Об отношении к бывшим офицерам со стороны политсостава и сотрудников органов госбезопасности и говорить не приходится. Более того, следует признать, что краскомы, политработники и чекисты единым фронтом вели наступление на бывших офицеров, вытесняя их с командных должностей в военно-учебные заведения, в административно-хозяйственные органы. Лишь нехватка достаточно образованных кадров в РККА позволяла бывшим офицерам задерживаться на работе в штабных структурах.

Такая целенаправленная политика велась на протяжении всего изучаемого нами периода.

По окончании Гражданской войны, в ходе кардинального сокращения численности Красной армии, ее реорганизации, судьба бывших офицеров решалась просто — путем увольнения в запас большого их числа. С тем, что это были наиболее квалифицированные специалисты, не считались[808].

Чтобы осуществлять увольнения более «прицельно», военные власти и органы ВЧК — ОГПУ ввели специальные учеты, учреждение которых относится еще к 1918 г. Учетная система постоянно совершенствовалась. Только за период с сентября 1920 по май 1921 г. Реввоенсовет Республики издал пять специализированных приказов на сей счет[809].

Основным материалом по уточнению и пополнению учетов органов ГПУ стала Всероссийская перепись, проведенная военным ведомством в 1921 г. В распоряжение особых отделов поступили анкеты, заполненные самими регистрируемыми. Общее их число составляло более 400 тысяч[810]. Каждая анкета включала 15 вопросов.

Обработка анкет являлась довольно трудоемким делом, и к середине августа 1922 г. удалось поставить на картотечный учет лишь 115 860 человек[811]. Работа продолжалась в последующие месяцы. Более всего чекистов интересовала информация о прохождении службы в царской армии.

Следует отметить, что наиболее пристальное внимание командование РККА и Особый отдел ГПУ обращали на тех бывших офицеров и военных чиновников, которые ранее служили в белогвардейских и националистических воинских формированиях.

Их и привлекали на службу в Красную армию с огромными сомнениями. В этой связи приведем в качестве примеров малоизученные факты, достаточно важные с точки зрения возможных негативных последствий, как политических, так и непосредственно военных.

Первый имел место на Кавказском фронте в середине 1920 г. Тогда Особым отделом был арестован помощник начальника разведывательного отделения штаба врангелевского флота поручик Б. Зерен. На допросе он заявил, что прибыл в расположение красных войск не для проведения шпионажа, а как представитель влиятельной группы офицеров и генералов, возглавляемой помощником главнокомандующего ВСЮР П. Шатиловым. Своему посланцу члены группы поручили выяснить: на каких условиях возможно заключить мир и использовать армию П. Врангеля для борьбы с поляками. Особисты решили проверить Б. Зерена, завербовали его под псевдонимом «С. Валентинов» и с разведзаданием направили в Крым[812].

О разработке «Терек» (так обозначалась в Особом отделе фронта операция по выяснению намерений П. Шатилова — A. З.) сообщили в Москву, а Г. Ягода распорядился незамедлительно направить резюме по делу в ЦК РКП(б) и лично В. Ленину[813].

Таким образом, разработке был придан статус государственной важности.

По возвращении из Крыма Б. Зерен представил особистам документ за подписью генерала П. Шатилова, удостоверяющий, что поручик уполномочен вести переговоры, однако предмет их не указывался. Данное обстоятельство вновь вызвало сомнение. Тогда Б. Зерен написал два письма к генералу и его адъютанту полковнику Туган-Барановскому и предложил направить с этими письмами в Крым курьера Особого отдела, а самому остаться заложником.

К сожалению, дальнейшего развития разработка «Терек» не получила. Из собственноручных показаний Б. Зерена мы знаем лишь, что в итоге он был готов написать еще одно письмо П. Шатилову, где указать, что советское правительство отказалось вступить с ним в переговоры[814].

Из указанного выше видно, что высшие советские и партийные власти не решались использовать даже готовую сдаться часть белой армии в борьбе с внешним противником — Польшей.

Через несколько месяцев ситуация почти повторилась, но уже на Юго-Западном фронте. 8 сентября 1920 г. в Штаб фронта был доставлен перебежчик, назвавшийся поручиком Яковлевым. Он сообщил, что является представителем тайной офицерской организации во врангелевской армии, которая намерена «взорвать Врангеля изнутри и передать всю его армию Советской власти»[815].

Яковлев уточнил состав организации — около 30 генштабистов, служащих в различных армейских структурах. Они намеревались низвергнуть Врангеля и объявить его армию «Красной Крымской», предполагая поручить командование ею генералу А. Брусилову.

Член Реввоенсовета фронта С. Гусев в срочном порядке проинформировал о поступивших предложениях В. Ленина. Председатель СНК отреагировал в этот же день и в своей записке Л. Троцкому указал: «По-моему, надо отнестись архисерьезно ввиду всего положения и 1) тотчас запросить Главкома, 2) поставить сегодня вечером в Цека…»[816]

На следующий день В. Ленин сформулировал свою позицию еще точнее. «Переданное Вам от Гусева предложение Яковлева, касающееся Крымской армии, — писал он Л. Троцкому, — нахожу архиважным. Советую предложение принять и назначить особую проверку, а независимо от нее тотчас же изготовить обращение — манифест за подписью Вашей, Калинина, моей, Главкома, Брусилова… Прошу Вашего скорейшего заключения, а лучше бы Вашего проекта манифеста»[817].

12 сентября 1920 г. «Воззвание к офицерам армии барона Врангеля» появилось в центральной партийной газете «Правда»[818].

Однако далее не последовало никаких конкретных шагов, которые реально могли бы повлиять на ход боевых действий и, возможно, сохранили бы жизни многих белых офицеров, расстрелянных позднее в Крыму.

Не зная решения «верхов», сотрудники Особого отдела ВЧК продолжали работу с «поручиком». Оказалось, что он вовсе не поручик, а штабс-капитан, не Яковлев, а Всеволод Можаровский, бывший военспец Красной армии, в силу обстоятельств попавший в плен к белым в 1919 г.[819]

Считая операцию вполне реальной, чекисты готовили В. Можаровского к отправке в Крым, снабдив его «Воззванием», приказом Л. Троцкого о назначении А. Брусилова командующим войсками бывшей Врангелевской армии, а также приказом главы РВСР о временном (до прибытия А. Брусилова) возложении обязанностей командующего на руководителя организации полковника Н. Соколовского.

На всех документах имелись подлинные подписи В. Ленина, Л. Каменева, Л. Троцкого, С. Каменева, т. е. всех высших руководителей советского государства и военного ведомства.

Свой приказ № 1 подписал 16 сентября 1920 г. и А. Брусилов — «Командующий всеми вооруженными силами, состоящими в подчинении барона Врангеля»[820].

Из этого следует, что он принял предложение председателя Совнаркома и руководителя Реввоенсовета. А между тем бывший генерал вынашивал совсем другие планы. Их он раскрыл через несколько лет, когда, находясь на лечении в Чехословакии, написал часть своих мемуаров, не предназначавшихся для опубликования в СССР. «Оставляю все это за границей в Праге, — отмечал А. Брусилов в своей рукописи, — у друзей… Конечно, нас всех там могут расстрелять за эти воспоминания»[821].

Из всего написанного к рассматриваемому нами вопросу имеет отношение следующий фрагмент: «Я думал: армия Врангеля в моих руках плюс все те, кто предан мне внутри страны и в рядах Красной армии. Конечно, я поеду на юг с пентаграммой, а вернусь с крестом и свалю захватчиков или безумцев в лучшем случае. Суди меня бог и Россия. Я пригласил в тот же вечер нескольких людей, которым вполне верил… чтобы распределить роли. Мы все обдумали»[822].

А. Брусилов надеялся на полную конспирацию задуманного. Но он не знал, что сотрудники Особого отдела ВЧК держат ситуацию на контроле. Еще с мая 1920 г. они прослушивали телефонные переговоры генерала и многое узнали из этого источника. Ежедневные сводки докладывались начальнику 16-го (офицерского — A. З.) спецотделения Я. Агранову и зампреду ОО ВЧК Г. Ягоде[823].

Кроме того, чекисты имели своих осведомителей из числа тех, кто бывал у А. Брусилова.

Отметим важный факт: подготовкой В. Можаровского к выполнению задания в Крыму занимался именно упомянутый выше Я. Агранов — разработчик дела А. Брусилова.

Исходя из изложенного, можно уверенно утверждать, что план взятия под контроль армии П. Врангеля не был реализован из-за выясненных особистами замыслов генерала и его сподвижников. А. Брусилов не оказался после этого в тюрьме исключительно по политическим соображениям.

Он был нужен как символ добровольного сотрудничества с большевиками бывших офицеров и генералов. Зато с теми, кто не успел либо по каким-то причинам не захотел эвакуироваться в Турцию, обошлись жестоко. Согласно тексту представления к награждению орденом Красного Знамени заместителя начальника Особого отдела Южного и Юго-Западного фронтов Е. Евдокимова, возглавлявшего экспедицию по «очистке» Крымского полуострова, было изъято до 12 тысяч «белого элемента»[824].

Из приведенных примеров видно, что доверия к военспецам и особенно к тем, которые служили у белых, не было и быть не могло. Поэтому сразу после окончания Гражданской войны их начали активно изгонять из армии.

Еще в октябре 1920 г. в составе Особого отдела ВЧК создается специальное отделение «для урегулирования вопроса о белом офицерстве»[825].

Судя по отчету ОО ВЧК, данное спецотделение работало достаточно активно, если не сказать, что в авральном режиме. Были подготовлены и разосланы на места правила фильтрации белого офицерства, создавались соответствующие учеты, осуществлялась совместная с командованием Красной армии работа с прошедшими фильтрацию лицами, оставленными в рядах армии.

Только в последние месяцы 1920 г. более сотни приказов, телеграмм, директив, так или иначе затрагивающих вопрос о белых офицерах, направляется в органы ВЧК по всей стране. В это же время особыми отделами фронтов и армий было арестовано 89 бывших белых офицеров (из 659 арестованных вообще — А. З.). Лишь семь обвинялись в шпионаже, а 67 — в разного рода контрреволюционных действиях.

Несколько иное соотношение арестованных наблюдалось в особых отделах губернских ЧК: за контрреволюционные преступления было арестовано 714 человек, из которых 291 являлись красноармейцами; 166 — бывшими офицерами; 104 — советскими работниками; 75 — крестьянами; 34 — рабочими; 29 — кулаками[826].

В то же время за шпионаж привлекли к ответственности только 6 военспецов.

Таким образом, мы видим, что даже в условиях Гражданской войны и первых месяцев после ее окончания бывшие офицеры подвергались репрессиям не столько за шпионаж, сколько за нелояльное поведение по отношению к новой власти. Перевоспитать, идеологически переориентировать большинство из них было задачей нереализуемой. Поэтому, как мы уже отмечали, решение напрашивалось само собой — увольнение из рядов Красной армии.

На июнь 1920 г. белых офицеров, захваченных в плен и добровольно перешедших на сторону советских войск, насчитывалось до 75 тысяч человек[827]. Из них, по результатам фильтрации, в воинские части Западного и других фронтов направили более 12 тысяч. А к концу 1921 г. в рядах РККА осталось лишь 1975 человек из указанной категории[828].

Это был результат работы специально созданной в декабре 1920 г. Центральной комиссии (ЦК при РВСР) под руководством заместителя председателя РВС Республики Э. Склянского и заменявшего его начальника Политического управления В. Антонова-Овсеенко. Из двенадцати членов комиссии двое представляли Особый отдел ВЧК — В. Менжинский и Г. Ягода[829].

Наряду с Центральной комиссией работала и соответствующая структура при помощнике Главнокомандующего на Украине М. Фрунзе, поскольку основная масса бывших белых офицеров находилась в подведомственном ему регионе.

Уже на первом заседании ЦК при РВСР было постановлено разбить всех «белых» на четыре категории: а) подлежащие передаче в распоряжение Особого отдела ВЧК (весь комсостав, все добровольцы, все служившие в основных войсках Врангеля и Петлюры); б) могущие быть использованными для трудовой деятельности на Украине и в Крыму; в) те, кого можно зачислить в запасные части Красной армии; г) подлежащие направлению на различные работы в другие районы страны[830].

Приказом РВСР № 1128/202 от 1921 г. устанавливались правила отбора бывших «белых» для дальнейшего прохождения службы. Все командующие военными округами, фронтами и армиями обязаны были до 15 декабря 1921 г. представить ходатайства на каждого человека в отдельности. Причем оставлению в рядах РККА подлежали только лишь лица, получившие высшее военное образование либо имеющие редкую военно-техническую подготовку (оружейные мастера, артиллерийские техники, военные топографы). Всех остальных приказывалось уволить в бессрочный отпуск[831].

Увольнением не исчерпывались административные меры по «белым». Всем губернским ЧК от Особого отдела ВЧК поступило указание о категорическом воспрещении допускать поселение бывших белых офицеров и чиновников в Сибири, на Кавказе, в Крыму, на Кубани и Дону, а также в Тамбовской губернии[832].

В сентябре 1921 г. все многочисленные указания, иногда противоречившие друг другу и осложнявшие правильное понимание их местными сотрудниками органов госбезопасности, были переработаны и сведены в единые «Временные правила по вопросам бывших белых офицеров и военных чиновников», объявленные приказом ВЧК № 309[833].

Согласно «Правилам», на каждого бывшего белого офицера заводилось личное дело, а также учетные карточки. При его перемещении из одной местности в другую личное дело пересылалось в соответствующую губернскую ЧК, кроме того, вносились изменения в учет ОО ВЧК. В приказе подчеркивалось, что подучетники «должны быть все время под бдительным надзором ЧК, и все сведения, поступающие о характеристике, их действиях и политической физиономии аккуратно подшиваются в личные дела». При передаче «белых» в распоряжение органов губкомтруда чекистов обязывали не допускать превышения безопасного процента их концентрации в одном учреждении, «дабы не дать им свить контрреволюционное гнездо».

В развитие упомянутого приказа РВСР руководство ВЧК предписывало, что назначение бывших белых офицеров, отобранных военными властями для дальнейшего прохождения службы в Красной армии, должно быть персонально согласовано с ОО ВЧК.

Особый пункт «Правил» посвящался тем, кто вступил в ряды большевистской партии. Их предлагалось рассматривать отдельно, выяснять, где и при каких условиях они стали членами РКП(б), кто из партийцев дал им рекомендации.

Снимать бывших белых офицеров с учета разрешалось лишь после самой тщательной проверки. Ходатайство о снятии с учета рассматривалось местным органом ВЧК, а затем направлялось в Командное управление Штаба РККА для согласования с Особым отделом.

Но даже при положительном решении вопроса авторы ходатайств оставались под негласным наблюдением. Особисты и сотрудники ГубЧК должны были «чинить неофициально препятствия им, при желании выехать в прифронтовые полосы, места неблагонадежные в политическом отношении, на занятие ответственных должностей и т. д.»[834].

В связи с амнистией, объявленной Всероссийским ЦИКом 3 ноября 1921 г., ВЧК издала три приказа, разъясняющих местным чекистским органам порядок ее применения к бывшим белым офицерам. Согласно приказу от 10 февраля 1922 г., предписывалось исключить амнистирование лиц, служивших в контрразведывательных и иных карательных учреждениях. С остальными предлагалось поступать следующим образом: осужденным и находящимся в тюрьмах или концлагерях — сократить сроки наказания, а тех, кто был приговорен к одному году лишения свободы, вообще освободить. В то же время в пункте пятом приказа указывалось: «Амнистированные бывшие белые офицеры и военчиновники не снимаются с особого учета, а передаются местным отделам труда для использования, а потому ранее изданные все приказы и распоряжения… должны быть на них распространены со всеми вытекающими отсюда последствиями»[835].

В декабре 1921 г. ВЧК издала приказ, уточняющий и развивающий «Временные правила по вопросам бывших белых офицеров…». В соответствии с ним фильтрационные комиссии подлежали ликвидации, а их дела передавались в окружные особые отделы либо в особые отделы губернских ЧК. Предлагалось освободить всех бывших «белых», не занимавших должности командиров частей и не принимавших активного участия в борьбе с Советской властью. Остальных офицеров и военных чиновников приказывалось заключить в концентрационные лагеря на срок до двух лет[836].

«Белые», демобилизованные из армии и отпущенные из мест заключения, направлялись в распоряжение НК труда и, под давлением ВЧК — ГПУ на соответствующие советские и производственные органы, устраивались на работу. Естественно, что чекисты не были альтруистами. Их волновали два вопроса: 1. За лицами, прикрепленными к конкретным рабочим местам, легче было организовать наблюдение; 2. Безработные бывшие белые офицеры, не имеющие возможности поменять место жительства в поисках работы, чтобы обеспечить свои семьи пропитанием и жильем, могли вновь встать на контрреволюционный путь[837].

А вот возвратиться в ряды армии и даже быть зачисленным в категорию командиров запаса для «белых» являлось большой проблемой. Заместитель председателя Реввоенсовета Э. Склянский направил в войска циркуляр, коим определялось, что лица комсостава, освобожденные из различных мест заключения по причине отбытия наказания, а также и административно-высланные, могут быть приняты в РККА лишь с ведома и согласия Особого отдела ВЧК по письменному заключению местных чекистских органов[838].

Объективный подход персонально к каждому «белому» обеспечить было нереально. Превалировала запретительная тенденция. И уже в середине весны 1922 г. заместитель начальника Секретно-оперативного управления ГПУ Г. Ягода отметил: «…вопрос с белыми офицерами запутался настолько, что его можно разрешить только самыми радикальными мерами». Он предложил Особому отделу разработать совершенно новые правила о бывших белых офицерах, согласовав их с военным ведомством. Г. Ягода полагал необходимым несколько либерализовать ранее применяемые меры. В частности, он настаивал на отмене ограничений по возможным местам поселения «белых», дав им возможность воссоединиться со своими родственниками. «Психологически это даже выгодно, — писал он, — так как… после стольких лет разлуки с семьей, испытав черт знает что, он едва ли рискнет вторично пуститься в какие-либо авантюры»[839].

Кроме того, Г. Ягода не видел уже смысла держать «белых» в лагерях, разумеется, только тех из них, за кем не значилось конкретных преступлений перед Советской властью.

Еще одно обстоятельство подталкивало видного чекиста — набиравший темпы и масштаб процесс репатриации военнослужащих белых армий и националистических воинских формирований. Согласно вступившим в силу решениям высших органов политической и государственной власти на сей счет, реэмигрантам давались некие гарантии от уголовного преследования. Г. Ягоде представлялось более правильным выпускать из лагерей и давать льготы уже понесшим наказание и контролируемым уже более двух лет, чем тем, кто только что прибыл из-за границы.

Помощник начальника Особого отдела ВЧК А. Артузов менее чем за месяц провел необходимую работу, и 15 мая 1922 г. за подписями зампреда ГПУ И. Уншлихта и Г. Ягоды всем полномочным представителям ГПУ и начальникам окружных особых отделов была направлена соответствующая телеграмма.

Судя по ее содержанию, на местах (в каждой губернии) создавались комиссии по пересмотру дел бывших белых офицеров, снимались ограничения на районы их проживания, отменялся порядок получения разрешения на перемену мест работы и вводилась лишь обязательная регистрация в соответствующем органе ГПУ. Аресты бывших «белых» приказывалось впредь производить исключительно при обнаружении новых фактов из их прошлой деятельности либо за последующее участие в антисоветских акциях. На реализацию указанных мер отводилось две-три недели с обязательным отчетом в ГПУ[840].

В то же время в результате согласования с военным ведомством были установлены точные границы районов, запретных для бывших белых офицеров. Они были объявлены приказом Реввоенсовета № 1674/330 от 6 июля 1922 г. А командное управление Штаба РККА дополнительно, и тоже не без влияния чекистов, запретило принимать «белых» в высшие учебные заведения[841].

Исследуя вопрос о бывших белых офицерах, мы обратили внимание на то, что изменение отношения к ним в тот или иной период зависело от колебаний внешней и внутриполитической обстановки. Так, например, из-за назревавших осенью 1923 г. революционных событий в Германии и возможного в связи с этим использования частей и соединений РККА органы госбезопасности нацеливались на усиленное наблюдение за особучетниками, в первую очередь за теми, кто числился в запасе и подлежал призыву по мобилизации. Аналогичные меры предусматривались и в отношении командиров РККА из числа оставленных на службе бывших «белых»[842].

В Штабе РККА было собрано специальное совещание под председательством члена РВС СССР И. Уншлихта, куда пригласили и помощника начальника Особого отдела ГПУ Л. Мейера (Захарова). Речь шла о пополнении комсостава армии бывшими белыми офицерами. Начальник мобилизационного отдела Штаба РККА Н. Шпекторов проинформировал собравшихся, что имеется 35 % некомплекта комсостава, причем только на Украине требуется более 5 тысяч человек Единственным источником пополнения, по его мнению, был призыв бывших белых офицеров. В свою очередь Л. Мейер сообщил, что ГПУ начиная с 1 июля 1923 г. осуществляет усиленное снятие их с учета и уже пересмотрено около 5,5 тысяч дел. Снято с особого учета (гласного — A. З.) было 2,5 тысячи человек. В целом же по СССР остается на особом учете 35 тысяч.

На совещании было принято следующее постановление: «1. В дополнение к отданному в мае месяце (1923) распоряжению ОО ГПУ местным органам последнего в месячный срок провести всесоюзную перерегистрацию бывших белых офицеров, состоящих на особом учете, производя переоценку их в политическом отношении на предмет определения возможности принятия в Красную армию… 2. Поручить ОО ГПУ принять все меры к ускорению хода дел по снятию с особого учета бывших белых и облегчению порядка по возбуждению ходатайств и реализации таковых». Намечалось также рассмотреть возможность снятия с учета действующих командиров РККА из вышеназванной категории и подготовить приказ РВС СССР относительно процедуры принятия «белых» в Красную армию[843].

Наряду с указанными мерами командование РККА осуществляло и чистку рядов начсостава. Именно в 1924 г. состоялась «проверка» командных и административных кадров. Изучение отчетных документов ряда полномочных представительств ОГПУ со всей очевидностью показывает, что основой проведения чисток в большинстве случаев являлась информация особых отделов и территориальных органов госбезопасности. ГПУ Украины, к примеру, представило командованию данные на 181 человека из 211 предназначенных к увольнению из армии[844].

Основными мотивами для демобилизации являлись политическая неблагонадежность и несоответствие духу Красной армии.

По итогам чистки, согласно отчету Наркомвоенмора, из 2598 бывших белых офицеров, числившихся в Красной армии на 1 июня 1923 г., осталось к 1 января 1925 г. только 397 человек[845]. В подавляющем большинстве они служили в различных органах военного управления и в учебных заведениях, поскольку доверять им командование подразделениями и частями армии считалось опасным с точки зрения возможного воздействия их на красноармейскую массу.

На рубеже 1920-1930-х годов почти все бывшие «белые», которые еще оставались на воинской службе, считались фигурантами уголовных дел о «вредительстве» и о контрреволюционных организациях. Дело «вредителей» в Военно-топографическом управлении ГУ РККА, рассмотренное в сентябре 1930 г. судебной коллегией ОГПУ, базировалось, к примеру, на бывших генералах и офицерах, ранее служивших в армии А. Колчака[846]. Как контрреволюционеры, создавшие организацию для борьбы с Советской властью, в сентябре 1930 г. были арестованы и осуждены бывшие «белые»: Генерального штаба подполковник Буров, служивший начальником уставного отдела Штаба РККА, а затем в военном издательстве НКВМ; преподаватель Военной академии С. Коллегов; уволенные из армии в середине 1920-х годов Л. Поздняк, Б. Андреев и др. (разработка «Ромб»)[847].

Задержание группы бывших «белых» на Украине положил начало масштабному делу «Весна», по которому, в итоге, было арестовано более 3 тысяч человек[848].

Репрессиям подверглись и многие репатрианты, возвращавшиеся в СССР на протяжении 1920-х годов. Среди них оказались и активно сотрудничавшие с советскими дипломатическими представительствами и аппаратами советского Красного Креста генералы А. Секретев, Е. Зеленин, А. Мильковский, полковник Э. Гильбих и др. При сомнительных, до сего времени не изученных во всех деталях обстоятельствах командиром запаса Красной армии Л. Колленбергом в 1929 г. был убит бывший генерал армии П. Врангеля, преподаватель курсов «Выстрел» Я. Слащев[849].

К тем белым офицерам, которые не прошли по уголовным делам, применялись разного рода меры административного характера, включая лишение их избирательных прав. Так, об указанной мере говорилось в разделе 2 специальной инструкции Президиума ЦИК СССР от 3 октября 1930 г. Однако делалось исключение для «белых», впоследствии состоявших в рядах РККА. В то же время чекисты категорически возражали против каких-либо изъятий из общего правила. Заместитель председателя ОГПУ Г. Ягода направил 3 ноября в Президиум ЦИК СССР письмо, где указывалось следующее: «ОГПУ просит пересмотреть п. „К“ § 6 раздела 2, т. к. весьма большое количество бывших белых офицеров, попадавших к красным, в значительной своей части механически вливались в части и учреждения Красной армии. ОГПУ считает в принципе возможным восстановление в избирательных правах гражданства СССР отдельных бывших офицеров, служивших в Красной армии, лишь в персональном порядке, с предварительным согласованием этого вопроса в каждом отдельном случае с органами ОГПУ»[850].

Приведенный документ был одним из последних, где говорилось о бывших белых офицерах. В материалах делопроизводства ОГПУ за 1931–1934 гг. они если и упоминаются, то лишь как особучетники. Надо полагать, что в рядах РККА указанной категории военнослужащих в начале 1930-х годов практически не осталось.

На протяжении первого послевоенного десятилетия чекисты пристально наблюдали еще за одной категорией бывших офицеров — военными моряками. И это имело под собой некоторые основания, которые зачастую игнорируются авторами, пишущими на тему репрессий в отношении кадров РККА и РККФ[851].

Прежде всего отметим, что морские офицеры болезненно отреагировали на крушение царизма. Понимая слабость Временного правительства, они предвидели возможность прихода к власти радикальных политических сил, и в частности большевиков. «Антантофилы», связанные много крепче, чем сухопутные коллеги с союзниками, они однозначно восприняли В. Ленина и его единомышленников как агентов германского Генерального штаба. Антибольшевистский накал у флотских офицеров был значительно сильнее, чем у армейских. В частях воюющей русской армии кадровый офицерский состав понес большие потери уже в первый период Мировой войны и, как отмечает исследователь этой проблемы А. Кавтарадзе, «был добит во время летнего наступления 1915 г.; уже к концу этого года подавляющее большинство ротных и даже часть батальонных командиров были офицерами военного времени»[852].

В отличие от армейских частей, на флоте доминировали кадровые офицеры — выходцы из дворянских семей, потомственные военные. Морские офицеры всегда являлись замкнутой кастой, со своими традициями и ритуалами.

Многие из них знали друг друга по учебе в единственном имевшемся в России морском кадетском корпусе или по службе на кораблях. Верность монарху не являлась для них пустым звуком, поэтому лишь небольшая часть «зараженных революционным духом» офицеров флота рисковала открыто обозначить свои идейные взгляды, заранее зная крайне отрицательную реакцию коллег. В массе своей флотские офицеры готовы были сражаться на открытом и тайном фронтах за Российскую империю, вести борьбу до полной победы над немцами и большевиками. Своими основными союзниками в этом они видели англичан. Именно с англичанами моряки на протяжении Мировой войны поддерживали наиболее тесные связи. Подтверждением сказанному является и тот факт, что адмирал А. Колчак, покинув пост командующего Черноморским флотом, уехал не куда-то, а в Лондон. С помощью англичан и на их деньги он возвратился в Россию и возглавил белое движение[853].

В созданной на английские деньги Северо-Западной армии генерала Н. Юденича был сформирован Морской походный штаб во главе с адмиралом В. Пилкиным, который не руководил боевыми походами кораблей (вследствие их отсутствия), а сосредоточился на глубокой разведке в Кронштадте и Петрограде[854].

Разведывательную работу в Советской России В. Пилкин начал еще в конце 1918 г., налаживая связь с морскими офицерами, готовыми принять участие в вооруженном восстании, подобном произошедшему позднее на фортах «Красная Горка» и «Серая Лошадь». Ему удалось организовать нелегальную связь в Петрограде с адмиралом М. Бахиревым, который, в случае успеха восстания, должен был возглавить Балтийский флот. Судя по записям в дневнике В. Пилкина (опубликованном впервые в 2005 г. — A. З.), он подталкивал Н. Юденича к активным операциям на линии Кронштадт — Петроград. В докладе адмирала по этому вопросу говорилось о неустойчивом положении в Кронштадте и делался вывод, что «небольшой отряд офицеров может во взаимодействии с моряками овладеть Кронштадтом и его фортами, открывая этим наиболее верную возможность занятия Петрограда»[855].

После разгрома армии генерала Н. Юденича адмирал уехал в Англию и принял на себя общее руководство, а частично и финансирование, разведывательной организации «OK», которая в своей деятельности опиралась прежде всего на морских офицеров, оставшихся в Советской России.

В опубликованном дневнике адмирала В. Пилкина находим подтверждение тому, о чем мы написали ранее относительно этой организации[856].

История зарождения и деятельности организации «OK» может стать предметом специального исследования. В рамках нашей работы отметим лишь некоторые факты. Во-первых, с приходом к власти большевиков Регистрационная (разведывательная и контрразведывательная — A. З.) служба Морского генштаба активизировала свои контакты с английской военно-морской и политической разведкой Англии. При самой деятельной их поддержке и по инициативе секретаря российского посольства в Лондоне В. Набокова состоялось учреждение организации «OK», костяк которой составили флотские офицеры, а первым руководителем стал лейтенант Р. Окерлунд, возглавлявший в 1915–1917 гг. морскую контрразведку в Скандинавии и уволенный со службы советскими властями. Он привлек к работе в Петрограде своих бывших коллег (В. Виноградова, А. Левицкого и А. Абрамовича), оставшихся в штабе теперь уже Красного Флота. Установилась тесная связь с военно-морским атташе Англии в Петрограде капитаном 2 ранга Ф. Кроми, активным участником так называемого «заговора Локкарта» и организатором подготовки затопления основных боевых кораблей Балтийского флота. Среди тех, кто должен был осуществить задуманное англичанами, находилась и группа офицеров, перешедших (формально, а не идеологически) на сторону большевиков. В 1918–1919 гг. ВЧК не смогла, в силу слабости своего разыскного аппарата, вскрыть враждебную деятельность многих членов «OK» и агентов Ф. Кроми. Однако факт существования организации и опора ее на сотрудников спецслужбы Рабоче-крестьянского Красного Флота стали очевидны уже к концу 1918 г. Вот что писал в своем докладе Председателю СНК В. Ленину следователь ВЧК В. Кингисепп: «Морская контрразведка за весь 1918 год не произвела ни одного ареста ни одного шпиона, не дала никаких сведений о противнике…»[857]

Более того, флотская спецслужба собирала разведывательную информацию о состоянии морских и сухопутных сил Советской России в интересах англичан и белогвардейцев. В связи с делом Морской регистрационной службы подозрение пало и на начальника МГШ адмирала Е. Беренса[858].

Члены организации «OK», и в частности капитан 1 ранга П. Вилькен, приняли самое активное участие в подготовке восстания в Петрограде и Кронштадте в 1921 г., стараясь приурочить его ко времени, когда ледовая обстановка позволит использовать как ударную силу боевые корабли, стоящие у пирсов крепости и на Неве. Внезапно вспыхнувший мятеж Кронштадтского гарнизона нарушил планы «OK» и других белогвардейских организаций. Однако упускать инициативу они не хотели, направив в крепость из Финляндии группу эмигрантов, среди которых не последнюю роль играл упомянутый ранее капитан 1 ранга П. Вилькен. Степень его участия отражена в статье правительственной газеты «Известия», подготовленной на основе допросов мятежников. «При первых выстрелах в Кронштадт явился барон Вилькен, — написано в статье, — и предложил вооруженную силу в количестве до 800 человек, состоящую из царских офицеров»[859].

Уже после ликвидации мятежа П. Вилькен пытался использовать бежавших в Финляндию «кронштадтцев» в подготовке новой попытки восстания в Петрограде и организовал переброску нескольких групп на советскую территорию.

В отчете ВЧК за май — июнь 1921 г. говорилось о раскрытии «Объединенной организации кронморяков», которая состояла из присланных П. Вилькеном участников мятежа[860].

В 1921 г. в Петроград нелегально прибыл капитан 2 ранга Л. Сахаров, уже несколько лет работавший в организации «OK», причем непосредственно в ее Лондонском центре. Он имел задачу проинспектировать состояние подпольных структур «OK» в городе после раскрытия Петроградской боевой организации[861].

Л. Сахаров доложил по возвращении, что сеть «OK» в городе и на Балтийском флоте не пострадала, но ее пришлось временно законспирировать. «Необходима еще более строгая конспирация», — констатировал ревизор[862].

В письме П. Вилькена в Лондон, в центр «OK», мы находим также информацию о нелегальном переходе советско-финской границы сотрудником «OK» — старшим лейтенантом Федоровым (псевдоним «Ферин»). Он подпольно работал в Москве и Петрограде с 1920 г. и поддерживал связь с организацией морских офицеров Балтфлота[863].

Глава «OK» старший лейтенант А. Абаза запросил у Совета русских послов 90 тысяч фунтов стерлингов для продолжения активной деятельности разведорганизации, и в частности на усиление подпольного центра в Петрограде. Однако «держатели» царских финансовых средств за границей отказали ему, что привело к сворачиванию всех проектов «OK» к концу 1921 г.[864].

И тем не менее А. Абаза намечал сохранить линии связи с Советской Россией и даже предполагал завербовать адмирала Е. Беренса, состоявшего для особых поручений при РВСР и выезжавшего по поручениям Л. Троцкого в заграничные командировки[865].

В фондах Государственного архива РФ нам удалось обнаружить подтверждение факта переговоров А. Абазы с адмиралом, однако их результат неизвестен[866].

Зато совершенно определенно можно говорить о вербовке чекистами в конце 1921 г. одного из сотрудников «OK» в Париже или Берлине. Он обрисовал полную картину деятельности организации за границей и назвал всех ее членов из числа офицеров царского флота. К огорчению оперативных работников ВЧК, агент не имел доступа к точным данным о связях «OK» с моряками, продолжавшими службу на Балтийском и Черноморском флотах, но подтвердил, что они имеются и что связь организована через Ригу, Ревель и Гельсингфорс[867].

Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что ВЧК имела сведения о наличии контактеров организации «OK» среди бывших офицеров флота и не могла допустить повторения в том или ином варианте кронштадтских событий на кораблях и в береговых частях Балтийского флота. Иначе говоря, Кронштадтский мятеж, участие в нем корабельных и штабных офицеров, а также разведывательно-подрывная деятельность организации «OK», тесная связь ее с англичанами вынуждали чекистов принимать упреждающие меры. А отсутствие детальной, персонифицированной информации приводило к массовым операциям.

Еще в ходе подавления Кронштадтского мятежа Ф. Дзержинский отдал распоряжение своему заместителю — начальнику Особого отдела ВЧК В. Менжинскому — инициировать созыв военно-морского совещания для организации высылки из Питера в Одессу и Мариуполь тысяч моряков и принятия мер по их обезвреживанию[868].