О «капитане Маргарет» и о том, где находится пресловутое место женщины
О «капитане Маргарет» и о том, где находится пресловутое место женщины
Для начала рассуждения о «средневековой женщине» имеют под собой не больше оснований, чем рассуждения о каком-то гипотетическом универсальном Средневековье. Не было тогда просто «женщин». Были дочери, жены, незамужние женщины, вдовы. И каждая категория имела определенные права и обязанности и определенный статус в глазах закона, который к тому же редко когда совпадал с реалиями жизни. Субъективное право или отсутствие оного – это одно, а умение или неумение конкретно взятой женщины пользоваться правами – это совсем другое.
Система общих законов (common law) средневековой Англии абсолютно не делает различия между правами и обязанностями мужчин и «свободных» женщин (femme sole) – то есть незамужних женщин и вдов. Такая женщина имела право владеть землей, даже в должности барона с военными обязанностями и представительством в парламенте. Она, в качестве феодала «в своем праве», могла приносить вассальную клятву, заключать контракты, делать завещания, вызывать на суд. И, соответственно, сама могла быть вызвана в суд. Например, леди Маргарет Бьюфорт в 1470-х годах выставила только по поводу одного опекунства около 28 исков, а несколько раньше, в 1440-х, леди Алис Чосер, графиня Саффолк, была судима за дебош, который она и еще двое джентльменов (сэр Томас Тадденхем и сэр Джон Хейдон), все переодетые простыми горожанами, учинили в Нориче.
Замужняя женщина согласно закону передавала свое имущество мужу на период замужества. Или, если в браке рождался ребенок, на период жизни мужа. Если муж переживал свою жену, он имел право затребовать принадлежавшие ей земли по праву, именуемому «the curtesy of England», при условии, что брак был легален и что в браке был рожден ребенок (неважно, выживший или умерший на момент заявления права). В свою очередь, при заключении брака в контракте оговаривалась обязательная «вдовья доля» для новобрачной на случай смерти мужа. Плюс овдовевшая супруга имела права на те земли, которые ее муж приобрел или просто захватил во время их брака. Муж не мог исключить свою жену из завещания, закон гарантировал ей треть его имущества в любом случае.
Что касается дочерей, то их положение в семье ничем не отличалось от положения сыновей. До совершеннолетия (12 лет для девочек и 14 для мальчиков) они вообще не рассматривались юридически независимыми личностями, то есть находились в полной власти своих родителей или опекунов. И будущее детей решалось так, как это соответствовало планам и амбициям их родителей с учетом, разумеется, блага ребенка.
Так что «место женщины» в структуре средневековой Англии определялось, скорее, особенностями ситуации, в которой женщина оказывалась, и особенностями ее характера, нежели какими-то определенными законом рамками, которым женщина была обязана соответствовать. В большинстве случаев девочка вырастала в женщину, естественно впитывая те социальные правила, по которым жили женщины вокруг нее и которым ее учили. От женщины ожидалось, что она, в первую очередь, как минимум не уронит честь своей семьи и честь семьи супруга, когда придет время жить своим домом. Что она будет обладать достаточными навыками и манерами, чтобы не оказаться среди других пресловутой черной вороной в стае белых лебедей. И что она, наконец, сумеет стать достойным партнером своему мужу, чтобы успешно разделить его ношу и заботы. Разумеется, реальная жизнь в этот обязательный минимум набора достоинств вносила свои коррективы.
В качестве примеров тех самых внесенных жизнью корректив хорошо подходят жизни двух английских королев, Маргарет Анжуйской, супруги короля Генриха VI, и Элеаноры Кастильской, супруги Эдварда I.
Маргарет Анжуйская прибыла в Англию пятнадцатилетней девочкой, воспитанной своей матерью, королевой Неаполитанской, потому что батюшка будущей королевы, герцог Рене Добрый, то воевал, то был в плену. Герцогиня Изабелла, таким образом, правила вполне суверенно, как мужчина, без всяких скидок на женскую слабость. Бабка Маргарет, Иоланда Арагонская, была царствующей королевой Арагона, титулярной королевой-консортом Неаполя, герцогиней Анжу и прочее, и прочее. Это Иоланда дала денег армии Жанны д’Арк, обеспечив конечный триумф французов в Столетней войне, это Иоланда, по сути, сделала Шарля VII королем, не чураясь решительных действий в формировании окружения Шарля, используя информацию, получаемую от любовниц фаворитов дофина, убирая, при надобности, противников физически. Вот в какой среде была воспитана Маргарет Анжуйская.
Замуж за короля Генриха VI Маргарет выдавали по чисто политическим соображениям. Его отец, король-легенда Генри V, сделал то, о чем мечтали английские короли с времен Эдварда III. Он стал наследником короля Франции. И его сын был коронован в Нотр-Дам 17 декабря 1430 года.
Маргарет выдавали, таким образом, за короля Англии и Франции, и это была хорошая партия, хотя и требующая от новобрачной незаурядной дипломатичности. Но в реальности, к моменту ее замужества, дела англичан в завоеванных предыдущим поколением районах Франции шли неважно. Да и в самой Англии дела шли из рук вон плохо.
По политическим соображениям женили и самого короля Генриха VI. Не то чтобы в этом было что-то необычное, нет. Брак короля в принципе всегда был скорее альянсом, нежели союзом сердец, хотя с женами Плантагенетам обычно везло. Необычным в ситуации было то, что вопрос о браке короля и союзниках решали две враждующие между собой придворные фракции. К тому моменту, как в планах прозвучало имя Маргарет Анжуйской, некоторое количество невест уже обсудили. И дочь нового Императора Священной Римской Империи Альберта II (очевидно, это была Анна, родившаяся в 1432), и дочь Шарля VII Французского (очевидно, речь шла о Катерине, родившейся в 1428), и даже дочь Арманьяка (у него была только одна дочь, Бона, которая родилась в 1435).
В 1442 году сэр Роберт Руз и Томас Бэкингтон были подряжены начать переговоры и поручили некоему художнику по имени Ганс нарисовать правдивые портреты вышеупомянутых леди, чтобы король мог сделать выбор. Невеста Арманьяк отпала практически сразу: армия Шарля VII бродила у самых границ бывшего сенешаля Франции, и он страшно боялся открыто заявить себя союзником англичан, которые, не став вдаваться в тонкости, просто оскорбились. Этого брака особенно желал дядя короля, Хэмфри Глостер, который не воспринял легко крушение своего плана, заподозрив за этим крушением происки врагов. И здесь в общую картину вступил еще один персонаж, Уильям де ла Поль, граф Саффолк, который не без протекции другого могущественного вельможи, кардинала Бьюфорта, стал очень близким для молодого короля человеком. Глостер к 1442 году уже неоднократно пытался Бьюфорта свалить, но потерпел сокрушительное поражение. Именно через Саффолка кардинал Бьюфорт, который тоже приходился королю дядей, предложил племяннику портрет Маргарет, дочери Рене Анжуйского.
Красоту Маргарет славили тогда по всей Франции, но о членах могущественных семейств вообще принято говорить в превосходной форме, а внучка Иоланды Арагонской входила, несомненно, в ряды элиты на брачном рынке Европы. В любом случае невинный душой, сердцем и телом Генрих немедленно объявил, что он глубоко влюбился в портрет леди.
Честно говоря, подозрения Хэмфри Глостера имели под собой солидную основу: кардиналу Бьюфорту на Маргарет указал не кто иной, как герцог Орлеанский, бывший пленник Англии, увидевший в этом браке двойную возможность. Во-первых, Маргарет была близкой родней Шарля Французского, и ее брак с английским королем принес бы обеим странам мир, на котором уже настаивал сам Святейший Престол в Ватикане. Во-вторых, Маргарет с детства имела довольно сильный характер, и была, несомненно, умна, что делало из нее идеальную спутницу слабому и витающему в собственных образовательных прожектах Генриху. Кардинал увидел третий плюс: умна-то умна, с характером-то с характером, но молода и неопытна, и, как истинная католичка, будет искать утешения в трудностях именно у него.
Хэмфри, герцог Глостерский. Рисунок XV век
И вышло так, что еще до того, как нога Маргарет Анжуйской ступила на английскую землю, ее репутации уже был нанесен ущерб: Хэмфри Глостер, не могущий себе больше позволить ущипнуть кардинала, распустил сплетню, что Саффолк пылко влюблен в принцессу и поэтому хочет ее в Англию – понятно, с какой целью. Саффолку было в тот момент за пятьдесят, он был вполне счастливо женат на своей великолепной Алис Чосер, которую боготворил и уважал, так что вряд ли ему подобная любовь могла прийти в голову. Но сплетня была запущена и вскоре зажила собственной жизнью. Ведь это Саффолк подготовил почву для брака, рассказывая королю о Маргарет Анжуйской, Саффолк дал королю ее портрет, и Саффолк заключал брачный договор. И Саффолк действительно попал с королевской женитьбой в ловушку. Только не в ту, на которую намекал Глостер. Ловушку Саффолку расставил старый лис Рене Анжу. Невзирая на громкие титулы короля Неаполя, Сицилии, Иерусалима и Арагона, графа Прованса, и герцога Бара и Лотарингии, владел Рене только совсем небольшой территорией и держал свой двор в Нанси. И вот когда договорившийся уже со всеми сторонами Саффолк прибыл в Нанси с официальным предложением, Рене вдруг заявил, что рыцарская честь не позволяет ему отдать свою дочь за короля Англии, который владеет исконными землями семьи Рене: Анжу и Меном. То есть, проще говоря: отдайте мне и Франции Анжу и Мен – и получите дочку. К Рене присоединяется Шарль VII: отдайте Рене и Франции Анжу и Мен, и получите дочку Рене себе в королевы и мир с Францией.
И Саффолк согласился на обмен. Тем более что у него был мандат парламента, подтверждающий любые его действия. Как к такому договору отнесутся в Англии, он прекрасно знал, поэтому брачный договор держался в строжайшем секрете. В 1445 Саффолк от лица короля заключил брак по доверенности с Маргарет Анжуйской в Нанси, с Францией был заключен двухлетний мир, и Саффолк с женой доставили новую королеву на английскую границу, где ее встретил Ричард Йорк, который тогда был наместником короля во Франции. Собственно, именно жены Саффолка и Йорка и стали единственными знакомыми дамами для пятнадцатилетней принцессы, и эта дружба выдержала немалые испытания в будущем. Потому что и Алис Чосер, и Сесили Йорк относились именно к тому типу женщин, которых Маргарет привыкла уважать в собственной семье. Разница была в том, что и Алис, и Сесили были замужем за мужчинами могущественными, деятельными и энергичными, полностью соответствующими средневековым представлениям о том, каким должен быть настоящий мужчина. А мужем Маргарет стал человек «не от мира сего», обладающий лишь формальной властью.
23 апреля 1445 года Маргарет Анжуйская была обвенчана с 23-летним Генрихом VI в Тичфилд Эбби епископом Салсбери, который был исповедником Генриха. Тогда она еще не знала, что для церемонии лошадей пришлось занять у епископа, а деньги выпросить у парламента, потому что сам король был абсолютно разорен, и казна королевства пуста. Вряд ли умная Маргарет также имела представление о том, как работает система английской ограниченной монархии. 28 мая королевская чета торжественно въехала в Лондон, где народ, ничего не знающий об условиях брачного договора, встретил красивую королеву с большим энтузиазмом и с маргаритками на шляпах (в честь ее имени). Парламент тоже ничего не знал, но о многом догадывался, поэтому там энтузиазма было гораздо меньше. Королеву короновали 30 мая с большой пышностью – и в долг, разумеется.
О том, в каком положении она оказалась при дворе, Маргарет узнала достаточно быстро. Она поняла, что ее муж никогда и ничего не делал по собственной инициативе. По собственной инициативе он только молился и учился. И вот в этот момент прозрения в противоборство вступили требования к ней самой, как к женщине и королеве. В нормальных условиях она должна была разделить с мужем его ношу, активно участвуя в его делах. Но Генрих не делал ничего и никакой ноши даже не замечал. Он царственно жаловал парадные мантии со своего плеча, которые его придворному штату потом приходилось выкупать, потому что денег на гардероб у короля не было. Он величественным жестом отметал все требования реформ в государстве, потому что считал, что король стоит выше требований. Он цеплялся за Бьюфортов, которое заняли вакуум в административном управлении, и не любил Хэмфри Глостера, который его теребил и что-то от него требовал. Маргарет поняла ситуацию так, что ей придется быть в этой стране и королевой, и королем.
Но для того, чтобы править, нужно иметь опору при дворе, и в качестве такой опоры королева выбрала Бьюфортов. Она нуждалась в ресурсах этого клана, а Бьюфорты нуждались в своей венценосной союзнице, потому что никакие богатства и политическая власть сами по себе не давали им власти формальной. Результатом стала смерть Хэмфри Глостера при настолько невнятных обстоятельствах, что повсюду заговорили об убийстве. И тень этого подозрения пала и на молодую королеву, тем более что она получила имущество Глостера. К тому же, к Г447 году вся Англия узнала, во что ей обошлась королева. Как назло, Маргарет никак не удавалось выполнить главную обязанность супруги короля: родить наследника и обеспечить королевству престолонаследие. Регистры передвижений королевы тех лет рассказывают о ее паломничествах к святыням, помогающим в этой задаче, и многочисленных пожертвованиях. Король Генрих время от времени демонстрировал вспышки энергии, но в целом обладал темпераментом вяловатым, так что вмешательство высших сил в проблему продолжения рода не помешало бы. А пока наследника не было, королева сосредоточилась на создании собственного двора, активно защищая интересы своих придворных и наращивая собственное богатство, раз уж у ее мужа и в казне денег не было. Тем более, что ближайшими подругами королевы были богатая наследница Алис Чосер, представительница могущественного клана Невиллов Сесили Йоркская и своенравная Жакетта Люксембургская, знающая, как и когда надо брать свою судьбу в свои руки. Эти дамы знали о деньгах и власти все, и были, несомненно, близки по духу внучке Иоланды Кастильской.
Долгожданный наследник родился только 18 октября 1453 года, когда дела королевства были уже хорошо перепутаны. Франция была потеряна, Англия бунтовала, а сам король впал в странное кататоническое состояние. Ричард Йорк был назначен лордом-хранителем королевства и исполнял обязанности короля. Болезнь Генриха все объясняют по-разному. Кто-то считает, что король, утомленный постоянными проблемами и окончательной потерей Франции, впал в глубочайшую депрессию. Кто-то утверждает, что физическое перенапряжение вызвало у него небольшое кровоизлияние, в результате чего некоторые участки мозга безвозвратно пострадали. Кто-то намекает, что король не вынес правды об отношениях между женой и Сомерсетом, открывшуюся благодаря тому, что двор постоянно находился в движении, и любовникам стало сложно скрывать связь. Факт же о болезни короля известен только один: его состояние чрезвычайно напоминало «остекленевшее» состояние его деда, Шарля VI Французского. И таким он оставался долгих восемнадцать месяцев.
Крестили наследника престола со всей подобающей пышностью и назвали Эдвардом. Только был в то время у королей (и не только) любопытный обычай: отец должен был публично признать ребенка своим, чего Генрих в его состоянии сделать никак не мог. Королева попыталась форсировать события через три месяца, притащив младенца Генриху в присутствии герцога Бакингема, но чуда не произошло. Генрих взглянул на наследника только раз и снова закрыл глаза. Поскольку при нынешнем дворе друзей у Маргарет практически не было, сплетни о том, что отцом ребенка королевы является один из Бьюфортов, герцог Сомерсет, набрали такую силу, что дошли до наших дней. Очевидно, больше «свалить ответственность» было не на кого, а дела правительственные были у королевы под контролем действительно только благодаря Сомерсету, то есть они были достаточно близки.
Законнорожденность ребенка при таком своеобразном отце, как Генрих, в любом случае была бы поставлена под вопрос, даже если бы Генрих признал его честь по чести: уж очень появление принца меняло в королевстве расстановку сил. Ричард Йорк больше не мог быть преемником или заместителем Генриха по праву рождения. Максимум, на что он мог рассчитывать – быть лидером оппозиции, требующей перемен. Воплощение в жизнь более сильных амбиций потребовало бы смены династии: проще говоря, открытого бунта против короны со всеми вытекающими последствиями. Зато теперь на первую роль в королевстве открыто выдвинулась королева Маргарет как мать наследника престола. Да, власть над мужем у нее была и раньше, и через его авторитет она более или менее двигала события так, как ей хотелось, но по мелочам, просто ради личного обогащения и комфорта. Теперь перед ней открылась куда как более широкая арена, причем без нужды прятаться за чьей-то спиной и формальным авторитетом.
В январе 1454 года Маргарет выдвинула требование, что управление страной должно быть передано ей, с правом назначать лорда-канцлера, лорда-казначея, шерифов графств и пользоваться Большой печатью. Королевский совет предпочел не ответить ни да ни нет, а просто обращение королевы проигнорировал. Но королева была уже реальной силой, и перед парламентом, назначенным на 13 февраля, лондонцы пытались не ассоциировать себя ни с одной из партий, нанося визиты и королеве, и Йорку, который во время болезни короля управлял королевством и управлял хорошо. Тем не менее, в Лондоне решили, что король, в принципе, в маразм не впал, поэтому 23 марта к нему в Виндзор отправилась целая делегация: епископы Или, Честер и Винчестер, графы Уорик, Оксфорд и Шрюсбери, виконты Бьюмонт и Бурше, приор Сент-Джона, и лорды Фальконберг, Дадли и Стортон. Они решили попытаться получить от короля указания относительно положения вещей – но тщетно. Король молчал. Он даже глаза закрыл, не желая, чтобы случайное выражение было истолковано как какая-нибудь реакция.
А под Рождество 1454 года король решил проснуться. Начал он, понятно, с посылки богатых даров в Кентербери и Сент-Эдвард. Маргарет же первым делом схватила принца в охапку и кинулась к мужу: ребенка, которому было уже 14 месяцев, давно было пора признать законным отпрыском своего отца. Генрих вежливо спросил об имени мальчика, о том, кто были его крестными, и потом, по обычаю, принес благодарность Богу, положив руку на голову принца. Формальность была соблюдена, но существует исторический анекдот, что, выполнив ритуал формального признания, король пробормотал, что отцом принца является не иначе как Святой Дух. А на следующий год началось то, что мы знаем под именем Войн Роз, хотя этот романтический термин для кровавой гражданской войны придумал гораздо позже романист Вальтер Скотт.
Маргарет будет пытаться быть и королевой, и королем. Она будет собирать войска, искать союзников, искать средства для содержания армии. Она обратится к исконным врагам Англии и отдаст английские города, вынужденные открывать ворота своей королеве, на разграбление шотландцам. Она, как когда-то ее бабка, будет устраивать покушения на своих противников. Она познает горечь жизни в изгнании, смерти и измены друзей, непостоянство политических союзников. Она переживет и сына, и мужа. И станет королевой, которую по-настоящему боялись и по-настоящему ненавидели. Она станет «капитаном Маргарет», как называли ее Йорки, – то есть наместницей короля, хотя и не будет сама водить свои войска в атаку. Она станет душой и воплощением Войн Роз и самой ненавидимой королевой в истории Англии.
Насколько эта ненависть базируется на поступках Маргарет и насколько на том, что она вышла за рамки определенной для нее обычаями и ожиданиями гендерной роли? Но парадокс ситуации с Маргарет как раз и заключается в том, что ей пришлось выйти за рамки уготованной для нее роли, чтобы этой роли соответствовать. Чтобы принести честь и славу своему дому, королеве пришлось взять на себя функции короля. Возможно, если бы Маргарет преуспела в этой объединенной роли и принесла бы королевству мир и единство, история осудила бы ее не так строго. Но Маргарет не учили быть королем. Ее не учили государственной дипломатии, и страна, которую она приняла вместе с короной, знала до нее только двух женщин, пытавшихся править, – «императрицу» Матильду, дочь короля Генри I, и Изабеллу – «французскую волчицу», жену Эдварда II. Обе оставили по себе достаточно дурную славу, которая не могла не вылиться в негативное отношение к любой женщине, которая не захочет или не будет иметь возможности прикрывать свои действия именем и авторитетом супруга.
Элеанора Кастильская может быть примером средневековой леди, чья судьба оказалась противоположной судьбе Маргарет Анжуйской только потому, что при сходных обстоятельствах в ее жизни действовал фактор, которого не было у Маргарет: деятельный, толковый и активный муж. Элеанор тоже была непопулярна в Англии уже до своего прибытия, заочно, просто из-за того, что была иностранной принцессой. Англией тогда правил король Генри III, известный своей щедростью. Поскольку земельные ресурсы даже в Англии не были неисчерпаемыми, английская знать обоснованно опасалась, что родственники и свойственники супруги наследника престола, которые прибудут вместе с ней, будут обласканы королем в ущерб своим, англичанам, как более-менее и получилось. Хотя брак наследного принца Англии с сестрой короля Кастилии был англичанам выгоден: в качестве приданого Элеанор были переданы права ее брата на Гасконь. Конечно, Генри III и так успешно отбился от претензий кузена (отец Генри и бабка Альфонсо были братом и сестрой), но кастильцы в тринадцатом веке были силой, с которой было разумно считаться, и король отправил своего наследника лично жениться на Элеанор, что не часто практиковалось в королевских семьях. Обычно браки такого уровня заключались по доверенности. Но для Генри III было важно, чтобы его сын был посвящен в рыцари своим потенциальным соперником в борьбе за остатки наследия Ангевинов.
На момент брака, 1 ноября 1254 года, Элеанор было около 13 лет, а ее новобрачному – на пару лет больше. Известно, что на следующий год после замужества она родила мертвую дочь, что неудивительно, учитывая ее возраст. С началом Второй Баронской войны Элеанор уже мобилизует лучников в провинции Пуатье, откуда была родом ее мать. Де Монфор настолько опасался ее активности, что в 1264 году посадил Элеанор под арест в Вестминстер – не очень типичный поступок в отношении женщины по тем временам. На следующий год был Эвесхем, Англия снова была в руках роялистов, и отношения Элеаноры и Эдварда стали очень близкими и стабильными. Элеанора твердо решила родить наследника, и ей это удалось весной 1268 года. Вообще за 36 лет замужества она родила 16 детей. Если вычесть первые девять лет после брака, в которые молодым было не до семейных отношений, и первые неудачные роды, то получится 15 детей за 25 лет.
Удивительная женщина: родив наследника престола и сразу на следующий год здоровую дочь, уже в 1270 году она с мужем отправляется в крестовый поход. В мае 1271 рожает в Палестине еще одну дочь (умершую осенью), а в апреле 1272 года – еще одну, Жанну Акрскую. Присутствие Эдуарда в Акре, куда он прибыл, собственно, один, потому что у союзников нашлись более насущные дела по поводу наследств и распрей в Европе, настолько раздражало берберов, что летом 1272 года они предприняли попытку его убить. Эдуард отбился, но получил ранение отравленным кинжалом в руку, и его спасло только вмешательство полевого хирурга и, если верить полулегендарной истории, первая помощь, оказанная женой. В 1272 году Эдуард с Элеанорой вернулись на Сицилию, где узнали, что король Генрих умер. Их короновали в 1274 году.
Став королевой, Элеанора быстро поняла, что любви от подданных ей все равно, как иностранке, не видать. Поэтому она позволила себе весьма необычное для королевы, но очень выгодное увлечение: она начала скупать земли, беззастенчиво выкупая у евреев-ростовщиков закладные баронов и забирая заложенные земли себе. Между 1274 и 1290 годом (когда она умерла), Элеанора собрала себе такое количество земельных владений, что они приносили ей 2 500 фунтов в год. Серьезные деньги, не говоря о том, что эти земли попали из-под владения ими баронами под руку королевской семьи. Управляла королева своими землями без сантиментов, что позволяло англичанам списывать жесткость правления Эдуарда на влияние жестокой королевы. Королевская чета не делала ничего, чтобы как-то это мнение изменить. Они вообще составляли блестящий тандем. Когда Кастилии понадобились войска, ни один человек не был отправлен туда из Англии, в Кастилию отправились гасконцы. Когда Эдуард прессовал своих баронов, королева советовалась и испрашивала разрешения по поводу любого административного движения со своей стороны у членов правительства. Элеанор никогда не позволила ни одному из мужчин своей семьи жениться на английских наследницах. А вот женщинам она устраивала браки с английскими аристократами, и уж делом короля было договориться о положенной законом «вдовьей доле» для невест. Очевидно, не без выгоды для себя.
Элеанор умерла не во дворце и не в монастыре. Эта удивительная женщина умерла в походе против шотландцев, по дороге в Линкольн, от квартаны – четырехдневной малярии, которой она болела с 1287 года. Про эту пару часто говорили, что они больше интересовались друг другом, чем собственными детьми, но это не совсем так. Принца Генри, умершего в шестилетнем возрасте, воспитывала мать Эдварда, Элеанора Прованская, которая имела на сына огромное влияние, но никогда не переходила дорогу невестке. Дочь Джоанну воспитывала мать королевы, причем она воспитала из внучки женщину с железным характером. Когда Джоанна овдовела, она тайком вышла замуж за простого рыцаря своего покойного мужа. На рыки отца молодая женщина твердила одно: если аристократу позволено жениться на бедной, то и аристократка может выйти замуж за бедного, но многообещающего молодого человека. И король сдался, признав брак и вернув Джоанне земли, которые в порыве ярости конфисковал.
Элеанора Кастильская. Рельефное изображение с гробницы
И пусть англичане не любили Элеанору Кастильскую, вспоминали они ее всегда с уважением. Более того, Эдвард I остался на страницах истории одним из немногих английских монархов, никогда не имевшим интрижек на стороне и не прижившим ни одного бастарда.
Две королевы, две нелюбимые на новой родине иностранки, близкие по складу характера, живущие в условиях гражданской войны и совсем не вписывающиеся в традиционную нишу, обозначенную для идеальной дамы-аристократки – и какие разные судьбы. Не потому, что одна была глупее или хуже другой, просто они вступили во взрослую жизнь в совершенно разных обстоятельствах. И каждая из них заняла то место, которое ей занять пришлось. И никогда, никогда средневековая дама не жила в пресловутой «хрустальной башне» той размеренной и изящной жизнью, о которой наставительно писала в своих нравоучениях Кристина Пизанская.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.