Наемники из отряда Гущина

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Наемники из отряда Гущина

Коммунисты, видя успех действий нечаевцев, не дремали и пытались нейтрализовать их. Приезжавший в 1924–1925 гг. из Китая в Москву Карахан жаловался на белогвардейцев, которые-де с оружием в руках мешают коммунистам строить в Китае новую жизнь, оказывают «дурное влияние» на китайские и иностранные власти. Поэтому он просил советское руководство устранить любым способом «белогвардейскую угрозу»[991]. Одной из таких попыток стала засылка к нечаевцам красной агентуры. По данным белой контрразведки, агентура коммунистов «получила строжайший приказ свыше – принять срочные меры к воспрепятствованию белобандитам вступать в добровольческие формирования, преследующие цели охраны иностранных концессий и борьбы против южан. Для этого использовать всевозможные средства: посылать в отряды добровольцами верных тайных агентов, ПРОВОЦИРОВАТЬ ОФИЦЕРОВ ВЫМЫШЛЕННО БОЛЬШЕВИКАМИ, разными окольными путями, через третьих лиц – доводить до сведения высших властей об их якобы связи с противником, обвинять в продаже документов, передаче сведений противнику и так далее. В отношении всех лиц, которые имеют доверие и сношения с японскими и китайскими властями и служащими у них, – принимать те же меры»[992].

В начале 1926 г. контрразведка нечаевцев установила наличие в отряде тайной большевистской организации. Начальником подпольной сети был некто Коломейцев, который, однако, успел скрыться от ареста. Поймать удалось его подчиненных, Григоренко и Карапета. Первый работал на базе русских войск в Цинанфу, второй – на фронте. Карапет после разоблачения был расстрелян. Один из агентов контрразведки, драгоман Чжао Бойков, давал очень ценные данные. Так, он донес, что полковник Дмитриев из штаба Нечаева завел сожительницу, Александрович-Шейн, подозреваемую в связях с большевиками. Оказалось, что она вела среди нечаевцев агитацию в пользу переезда в СССР. Хотя эта информация показалась руководству слишком неправдоподобной, за Александрович-Шейн все же решили понаблюдать еще. В октябре 1926 г. информация об ее работе на коммунистов подтвердилась[993]. Бойков также установил, что коммунистами была подкуплена девица, работница бара «Карлтон», посещаемого лишь нечаевцами. Карахан лично курировал операции по разложению нечаевцев и давал указания по этой части начальнику красной разведки Гутерману. При этом лидеры красных разведчиков пытались лично знакомиться с женами нечаевцев и ухаживать за ними. Под подозрение попал и юнкер Волошин, у которого неожиданно завелись большие деньги и который часто отсутствовал в казарме и проводил время с подозрительными типами[994].

Были у контрразведчиков и серьезные проколы. Агенты коммунистов смогли проникнуть даже в китайскую контрразведку штаба охранных войск. Один из них, Евтюгин, выкрал секретные документы и передал их в советское консульство.

Шпионили за нечаевцами и советские матросы, которые проникали в места расположения наемников. В одном из столкновений с ними был ранен ножом солдат Веселов. Агент контрразведки Ласточкин доносил 27 марта 1926 г., что многие американские моряки специально подсаживаются в барах к русским, подпаивают их, выведывают секретные данные и агитируют за советскую власть. Это совпадает с данными белой контрразведки Гражданской войны в России, которая установила связь американцев с коммунистами-партизанами, снабжавших последних оружием, боеприпасами и информацией. Однако агенты контрразведки Нечаева собрали компромат и на бывших видных колчаковских контрразведчиков, которые работали на коммунистов и прибыли в расположение нечаевцев для их разложения[995]. Интересно, что когда один нечаевский офицер поссорился с одной из дам, бывших под подозрением, которые вились около отряда, то за нее неожиданно вступился американский флотский офицер, которому было все равно, что происходит, например, с женами офицеров[996]. Также контрразведкой Нечаева были переданы данные о появлении в отряде восьми гэпэушников, которые засветились, когда внедрились в белый партизанский отряд Емлина и участвовали в его уничтожении[997].

Попытки проникновения агентов советских спецслужб в Русскую группу не прекращались до самого конца ее существования. В феврале 1928 г. белая контрразведка получила данные, что агитация по разложению отряда и пропаганда в пользу переезда в СССР ведется бывшим жандармом и начальником военной контрразведки Амурской области при Колчаке подполковником Н. И. Лебедевым. После поражения Колчака он попал к большевикам в тюрьму. Оттуда он вышел благодаря содействию своей жены. Она работала вместе с ним при Колчаке и в 1920 г. перешла на службу в ЧК. Через нее он устроился «по специальности» в консульство СССР в Харбине, где занимался уничтожением белых партизанских отрядов, действовавших на территории СССР. Когда он доказал преданность новой власти, его назначили разлагать нечаевцев[998]. Другим видным агентом ГПУ был бывший капитан татарин Максутов. По данным белогвардейской контрразведки, это был агент «высшей квалификации, нежели Лебедев». Максутова они считали возможным перевербовать[999].

Другой попыткой нейтрализовать нечаевцев стало создание при красных китайских маршалах отрядов из русских эмигрантов. Коммунисты в отношениях с маршалами постоянно испытывали дискомфорт. Фын не шел на решительное сближение с ними. Виновным в этом некоторые считали Александра Федоровича Гущина, войскового старшину Донского казачьего войска, временного сподвижника атамана Краснова в 1918 г.

Генерал Лукомский так писал о Гущине: «После Мартовской революции 1917 г. в Петербурге нашлось несколько офицеров Генштаба, которые стали усердно работать совместно с Советом рабочих и солдатских депутатов для развала Русской армии и для «углубления» революции. Среди них особенно выделялся своей демагогической деятельностью полковник Гущин. После захвата власти большевиками в ноябре 1917 г. полковник Гущин стал одним из наиболее усердных большевистских работников.

В конце 1924 г. в Шанхай прибыли и остановились в лучшей здешней гостинице советские военные и морские агенты, в том числе Гущин, зарегистрированный в гостинице под фамилией Милославский[1000].

Проливает свет на цель их визита генерал Клерже, передавший мне свой разговор с ним. Они виделись 2 раза. Гущин обратился к нему с просьбой повидаться и поговорить по очень серьезному делу. Он сказал ему, что советская власть окрепла и что советскому правительству теперь совершенно неопасны новые выступления белых организаций, и предложил перейти на службу советского правительства. Клерже ответил, что не может перейти на службу к власти, преследующей не национальные, а интернациональные задачи. Гущин сказал, что нельзя смешивать в одну кучу III Интернационал, советскую власть и коммунизм, что от III Интернационала советская власть совершенно не зависит и проводит национальные, а не интернациональные задачи. Он сказал, что III Интернационал совершенно независим от советского правительства и проводит цель распространения коммунистических идей и советского строя во всем мире, но это проводится без связи с советским правительством. По его словам, коммунизм – это чисто политическое течение, с которым советское правительство должно считаться, как с течением, выражающим интересы большинства рабочих и всей крестьянской молодежи. Он стал уверять Клерже, что если он согласится перейти на службу советского правительства, то будет служить не III Интернационалу или какой-нибудь политической партии, а национальной России. Клерже сказал, что прежде, чем дать ответ, он хотел бы знать, что делает здесь, в Шанхае, Гущин, что советское правительство от него, Клерже, хочет конкретно и что оно вообще преследует в Китае. Гущин ответил, что, во-первых, он является военным специалистом при советском военном министерстве, командированным в Китай в связи со смутой, что на него возложено ознакомление с разными лицами и выяснение дальнейшей линии поведения советского правительства в Китае. Во-вторых, ему, Гущину, указано вступить в переговоры с Клерже с целью привлечь его на советскую службу, так как он расценивается в советском военном министерстве очень высоко, считается хорошо знающим Дальний Восток и обстановку в Китае, что ему будет предложен высокий пост и большое содержание. В-третьих, смута в Китае соответствует целям и задачам советского правительства, что его агенты принимают крупное участие во всем происходящем в Китае. Ближайшей целью советского правительства является стремление сильнее разделить здесь гражданской войной и возбудить население против иностранцев, особенно европейцев.

По его словам, советское правительство поддерживало скончавшегося в Пекине доктора Сунь Ятсена и всецело будет поддерживать его преемников и он надеется, что им удастся захватить центральную власть в Пекине и стать во главе правительства. Советскому правительству вообще выгодно превращение Китая в «китайскую советскую республику». При этом непосредственная ближайшая выгода заключается в том, что иностранцы из всех внутренних районов Китая будут изгнаны и значение русской советской власти здесь усилится и создастся очень выгодная почва для широкого развития на китайской почве русских, вернее, еврейских торгово-промышленных интересов. Советская власть понимает, что великие державы без серьезной борьбы не отступятся от своих интересов и приложат все усилия к тому, чтобы их сохранить. Но им удастся их сохранить, а в некоторых случаях, может быть, и расширить свои концессии только на окраинах Китая. Внутри же его они потеряют все. Борьба за сохранение влияния и концессий в Китае потребует от великих держав серьезного напряжения и отвлечет их от Европы, где также будет действовать советская Россия. Последнее для советского правительства необходимо, так как приближается время столкновения советской России с мелкими государствами, примыкающими к ее западной границе. Генерал Клерже, выслушав все это, отказался принять это предложение»[1001].

Подобные предложения от Гущина, который буквально вел охоту по всему Китаю за профессиональными русскими военными, поступили всем более-менее значимым белогвардейским генералам и офицерам, в том числе Акинтиевскому и Андогскому, от которых они отказались[1002].

Гущин начал свою работу в Китае в 1923 г. Уже тогда в Москве были обеспокоены попытками белых устроиться на китайскую службу и возможностью использования их против советского Дальнего Востока. Он должен был тормозить работу белых организаций, внося в их деятельность разлад[1003]. Это задание он получил лично от Бородина, приехав в Шанхай. Кроме работы среди белых, он должен был тесно взаимодействовать с коммунистами, особенно с советниками генерала Бей Дзунчи. Там же, в Шанхае, до прихода войск Чжан Цзолина, состоялось секретное собрание секретных агентов по выработке общего плана работы. Они должны были углублять китайскую революцию и разлагать белые отряды. Среди агентов отметились Войтинский, Даеванда, Лилисан, Пруссиакин, Гущин и другие. Гущин с ними ездил и для «организационных мероприятий» в Ханькоу, где обзавелся связями с китайскими коммунистами, бывал в Главной квартире советских агентов, «Штабе генерала Адвисера», встречаясь с Блюхером. Через этот штаб Гущин и другие агенты взаимодействовали с азиатским отделением Революционного военного совета (РВС), куда они регулярно ездили для докладов и получения новых заданий. Вскоре Гущин стал его членом наряду с бывшими белыми генералами Шелавиным, Пенаевым, Болдыревым и сибирским атаманом Ивановым-Риновым. Иванов-Ринов обратился к бывшим бойцам белых армий: «Эмигрантская жизнь показала всю бессмысленность существования без Родины. Чтобы искупить вину перед советским народом, я призываю своих соратников по гражданской войне в России перейти на сторону демократического Китая и сражаться на стороне революционной армии Фына Юйсяна. Освобождение Китая революционными силами приведет к созданию единого демократического государства, и русские эмигранты станут полноправными гражданами нового Китая»[1004]. За это Дальневосточный союз казаков объявил Иванова-Ринова и Гущина изменниками Белому делу и лишил их всех чинов и наград. Люди Иванова-Ринова пытались подобраться к нечаевцам с другой стороны. Журналист Ильин пишет, что «Портиков все время охаживает и Хорвата, и Михайлова и хочет теперь поехать к Меркулову, чтобы получить какие-то поставки на армию. Портиков – хитрый, умный казак, верный сподвижник Иванова-Ринова»[1005].

Гущин действовал в тесной связи с непосредственными исполнителями заданий азиатского отделения РВС в военных операциях. С Носовым и Черепановым он сотрудничал по «пехотной части». С Роландом – по артиллерии. С Куком – по инженерно-саперной части. С Сергеевым – по авиации. С Раскольниковым, братом известного советского комиссара, – по флоту[1006]. Гущин занимал одно из главных мест среди 3 тысяч советских наемников на службе в Китае[1007].

Помимо их, были сотни бывших белых, пошедших на советскую службу. Их разделили на маленькие отряды. Об одном из них говорил Черепанов: «В небольшой деревеньке у границ Монгольской Народной Республики мы встретили отряд генерала Капустина. Это были бывшие колчаковские и семеновские солдаты. Все они горячо стремились вернуться на Родину, так как осознали, что были одурачены в годы войны белыми. Однако советское гражданство надо было заработать честным ратным трудом, и они в течение двух лет прослужили в 1-й Народной армии Фына».

В конце 1924 – начале 1925 г. войска Чжан Цзолина заняли Шанхай. В их составе был отряд Нечаева. Туда же прибыл и Гущин, тогда еще скрытый агент большевиков, который пытался установить связь с Нечаевым и другими русскими командирами. Он предложил взаимодействие на основе объединения и широкого формирования русских частей из бывших белых армий в Китае; насыщение ими китайских частей в районах, граничащих с Монголией, для организации выступления в эту страну по созданию плацдарма для удара по Забайкалью. Гущин встречался с Михайловым и другими нечаевцами, предлагая регулярно поддерживать с ним связь и обещая свою поддержку этому начинанию. Встречу организовал работник газеты «Шанхайское время» Глаговец. Гущин доказал им, что имеет крупные суммы денег, и намекал на свою связь с тайной организацией в Красной армии, которая-де стремится установить контакт с белогвардейцами за рубежом. Предложения его не нашли поддержки, и уже тогда среди нечаевцев были предположения, что он является большевистским агентом[1008].

Михайлов вспоминал, что Гущин пригласил его и Чехова в лучший ресторан Шанхая для «конфиденциального разговора». С Гущиным было несколько известных людей: издательница Мария Звездич, певица Шейно-Пузыревская и Кульчицкий. Последний выдавал себя за серьезного предпринимателя. Он желал пробраться к Нечаеву, чтобы вести у него финансовые и коммерческие дела. Однако контрразведка имела данные, что он жулик, и его предложения не вызвали интереса у нечаевцев[1009]. Кульчицкий и его подельник Бирюков путем мошенничества присвоили 300 тысяч золотых рублей атамана Семенова, которые они взяли у него на «открытие Монгольского банка»[1010].

Получилось, что вор у вора утащил, – известно, что эти деньги – часть похищенного золотого запаса России и имущества, конфискованного в Забайкалье в период Гражданской войны. Однако тяжело поверить, что «сребролюб» Семенов так просто упустил свои деньги. Скорее всего, он выставил себя жертвой, чтобы ни у кого не возникло вопросов, почему «гроза большевиков» атаман Семенов вдруг участвует в открытии банка на их территории. Это были не последние «подвиги» Кульчицкого и Бирюкова. Они организовывали этот банк в Урге с помощью Гущина. В свою очередь, Гущин утверждал, что те огромные деньги коммунистов, которые были при нем, он вывез за границу еще при Деникине[1011]. Михайлов почувствовал, что Гущин его всеми силами заманивает к себе, и решил это проверить, спросив, возьмут ли Кульчицкий и Гущин его в акционеры этого банка. Те не моргнув и глазом согласились![1012] Михайлов насторожился, зная, что просто так в нормальных условиях без капитала с его стороны и речи быть не могло о его акционерстве.

Свита Гущина из известных лиц должна была показать Чехову и Михайлову серьезность его намерений и величину. После этой встречи Гущин имел с ними конфиденциальные разговоры. Помня, что Чехов еще не был в Шанхае и не знал огромного города, Гущин завез его в тайное место. Гущин заявил ему, что теперь Чехов в его власти. Тут же он милостиво сказал, что вреда ему причинять не будет и надеется, что тот будет к нему также милостив, если он окажется у нечаевцев. Там же Гущин раскрыл перед ним свои карты, показав удостоверение члена Реввоенсовета[1013].

Гущин сообщил Михайлову, что он перешел к красным после Новороссийской катастрофы 1920 г., хотя имел возможность уйти в Крым, но не стал этого делать, видя «грызню между генералами», и сдался красным. Его судили, и на вопрос, почему он перешел к ним, ответил, что из-за того, что «на стороне большевиков правда». Его оправдали и освободили. После этого он «полгода мыл бутылки». Потом его взяли в Красную армию читать лекции в академии, а потом зачислили в Реввоенсовет.

По данным Михайлова, «Гущин постарел, как будто даже выглядит более серьезным, особенно когда молчит, но как заговорит – так вместо распоясавшегося с большим апломбом офицера 1917 г. перед Вами встает законченный тип цинично-наглого до крайней степени большевистского агитатора и демагога высокой марки, специально для работы в международном масштабе. Ленинский цинизм нашел в нем наиболее яркое отражение. Я старался уловить хоть тень или слабый намек на что-нибудь, что даже у самых отъявленных мерзавцев составляет «святая святых». У Гущина этого не заметно. О религии, Святом патриархе Тихоне он говорит ужасно, отзывается с примесью площадной брани. Родина в его понятиях хоть и сохранила свою притягательную силу, но «она запутана в программах и коммунистической оценке». Он говорит: «Наш путь – правильный, а не ваш, белый. Россия будет советской крестьянской республикой, а на мою реплику – «крестьяне вас ненавидят, и с властью жидов и уголовников вам никогда не примирить их» он говорит: «Да, крестьяне не простят нам издевательств над религией и не потерпят наличия у власти евреев, но мы на этом отыграемся…»

На мой вопрос «кто это мы?» и почему он отделяет себя от коммунистов он говорит: «Я – беспартийный, и Реввоенсовет – в большинстве из таких. В компартии состоят Балтийский, Бонч-Бруевич, Кокурин. Каменев, хоть и беспартийный, не участвует в нашей игре, как ненадежный. А у нас – П. П. Лебедев, Раттель-младший, Незнамов, Клембовский и другие. Настоящее положение достигнуто путем долгих усилий и многих жертв. У нас есть организация революционного офицерства. Вы рано или поздно придете к нам». – «Придем все, когда вас там не будет, – сказал я ему, – или когда не будет у власти коммунистов и жидов». По его, Гущина, мнению, надо будет здесь, в тылу других государств, организовать волнения, а самим получить передышку»[1014].

Гущин пытался завербовать Михайлова для шпионажа против Японии и приглашал на пост начштаба его отряда. По данным Михайлова, «штаб его – в Кайфыне Хонанской провинции. Вместе со мной получили письма Малакен, Чехов, Стеклов, Делекторский. Корнет Анцыферов, привезший эти письма из Тяньцзина, вошел в связь с китайским офицером, состоящим у генерала Нечаева, и просил его провести к Тупану, чтобы указать ему, что командный состав Русского отряда ненадежен. А 8 сентября в отряде был арестован сам агент Анцыферов с прокламациями и с 50 граммами яда для отравления командного состава. Позднее было арестовано еще 5 солдат-татар, у которых были письма и задания по организации бегства из отряда в Кайфын. Все они сознались, что получали задания через Анцыферова, но этими лицами еще не заканчивается работа по разложению нашего отряда. Наличие работы Гущина чувствуется очень сильно. Анцыферов приезжал к генералу Нечаеву 2 раза с коммерческими поручениями как его знакомый по Гродеково. Очевидно, он в свой первый приезд и насадил своих агентов в отряд. Меры к его вылавливанию из Тяньцзина приняты»[1015].

Гущин пытался агитировать за переход к Фыну и Нечаева на «более хорошие условия»[1016]. Вслед за отказом нечаевцев произошла их попытка отравления мышьяком поваром-татарином, подкупленным Анцыферовым в августе 1925 г. Чекисты его руками едва не ликвидировали Нечаева и весь высший комсостав отряда, заговор раскрылся в последнюю минуту. Анцыферова удалось арестовать. Он сознался, что входил в организацию Иванова-Ринова и был подкуплен коммунистами[1017]. Хотя кое-кто и высказывал подозрения о связи Гущина с Анцыферовым, большинство все-таки полагало, что он – «праздношатающийся и амбициозный кондотьер, предлагающий шпагу свою» и истинная его роль в попытке отравления Нечаева и Ко была выявлена уже потом. Факт был только в том, что коммунисты одним ударом едва не уничтожили отряд Нечаева.

По данным от нечаевцев, «в день ареста Анцыферова скрылся из отряда корнет Эйсмонт и другой офицер, Шакурин. Эйсмонт пойман, а Шакурина разыскивают»[1018]. Но то ли данные были неверными, но Эйсмонт бежал или был отпущен по недостатку улик, так как скоро он всплыл у Фына.

Не успели Анцыферову предъявить обвинение, как в расположении нечаевцев появился известный адвокат Фермус, пытавшийся получить право защищать арестованного. «Кто-то» очень не хотел, чтобы Анцыферов понес заслуженное наказание. Фермус пытался доказать, что Анцыферов, «видный деятель белоэмиграции», – жертва оппозиции Меркулову и пострадавший от разборок между враждующими группировками монархистов, кирилловцев и николаевцев[1019].

Но привезенные Анцыферовым в Нечаевский отряд агитки от Гущина говорили сами за себя. В них было: «Солдаты! В г. Кайфын при 2-й армии спешным порядком формируется отряд из русских бойцов. Командиром его назначен генерал Гуджон[1020]. В отряд принимаются русские, знающие военное дело, без различия политических убеждений. Поступающим в отряд будут предъявляться требования: не пить, не употреблять наркотиков, не грабить и самим предупредительно относиться к мирному китайскому населению. В свою очередь отряд обеспечивает более высокое жалованье, чем в бригаде Нечаева. Отряд формируется по европейскому образцу как с технической стороны, так и в части отношения к бойцам: никакого мордобойства, ни палочной системы наказаний, что широко применяется в бригаде Нечаева. Увольнение из отряда – в любое время по желанию бойца. Солдаты, уходите из бригады постоянно пьянствующего, грабящего и избивающего вас извозчика Нечаева. Уходите с оружием и без оружия, в одиночку и группами. Уходите в Кайфын и поступайте в отряд генерала Гуджона, который обеспечит Вам не только настоящее, но и будущее. Уходите, пока не уничтожил Вас Калган, которому Вы годны только на закуску. Бегите от Нечаева, пока жив тяжело больной Чжан Цзолин и существует его маршалия. Бегите, пока формируется русский отряд в Кайфыне. Август 1925 г.»[1021]

Так как к Гущину белогвардейцы шли плохо, он решил переманить их у Нечаева. По данным Лукомского и Глебова, «Гущин вел пропаганду в отряде Нечаева и имел некоторый успех, так как понадобилась его солидная чистка и пополнение его более надежными элементами»[1022].

Михайлов вовремя заметил эту опасность и принял меры к ликвидации пропаганды. По данным Бурлина, коммунисты, пользуясь пьянством Нечаева, вели активную работу по разложению Русской группы. Тогда Михайлов развил среди наемников активную контрразведывательную работу, которая дала свои плоды. По данным Михайлова, «расстреляли двух видных коммунистов, состоявших в Нечаевском отряде, – латыша Дасо и мадьяра Скотака. Последний был у Нечаева командиром роты»[1023]. Рудольф Скотак служил, в отличие от других, очень прилежно и потому быстро выдвинулся в отряде. Ему стали доверять даже набор добровольцев.

По данным Михайлова, «о провокаторской деятельности Скотака стало известно случайно. Один из добровольцев, прибывших в отряд, опознал в нем большевицкого комиссара, производившего у него в деревне реквизиции в 1918 г. В отряде заинтересовались личностью Скотака и стали наводить о нем справки. Вскоре удалось получить сведения, подтвержденные документально, разоблачающие деятельность Скотака как провокатора на протяжении ряда лет. Мадьяр Рудольф Скотак, бывший унтер-офицер австро-венгерской армии, служил у большевиков в Чите при ЧК. Затем перешел к белым, выдавая себя за чеха, был в контрразведке у атамана Семенова. Свою дальнейшую провокаторскую деятельность Скотак перенес в Приморье и после падения правительства генерала Дитерихса – в Харбин. В Харбине Скотак некоторое время подвизался на амплуа тайного советского осведомителя»[1024]. С образованием Нечаевского отряда Скотак был переброшен как наемник в место его расположения для разложения и агитации. Военно-полевой суд сначала дал Скотаку восемнадцать лет каторги, но вскоре приговор был пересмотрен и раскрытый шпион был расстрелян[1025].

По данным Михайлова, «в последнем походе против хунхузов у людей создалось впечатление, что Леонов был убит по приказу Скотака. Найдены следы, что большевиками поставлены задачи истребления Меркулова и всех старших офицеров»[1026]. Скотака подвело то, что он убийством Леонова бросил на себя тень, что и привело во многом к его раскрытию.

Кое-кто стал говорить, что Нечаев не принимал мер против действий агентов ГПУ в отряде. Но, несмотря на напряженные отношения его и Михайлова, последний отмел в отношении его, старого каппелевца, все подозрения: «Генерал Нечаев к большевизму не причастен, но довел до такого состояния части исключительно по безвольности и по пьяному делу. Кроме того, он страдает манией величия»[1027].

Гущин пытался агитировать в свой отряд и группу генерала Д. И. Лебедева на основании того, что белогвардейцы, дескать, ведут Россию к закабалению, так как пользуются услугами «союзников», которые за такую помощь потребуют «компенсацию», а «большевики свободны от этого»[1028].

Интересно, как Гущин обращался к лидерам белоэмиграции, чтобы завербовать их. Летом 1925 г. он пишет письмо сибирскому казаку полковнику Катанаеву: «Многоуважаемый господин полковник! Обращаюсь к Вам, ибо уверен, что буду понят Вами лучше, чем кем-либо другим. Долго я прицеливался к разным «бизнесам» в Китае. И вот я избрал самое подходящее для себя. Я поступил на солдатскую службу в Западно-Китайское объединение. Не ищите тут какой-либо политики или «хитрых ходов». Дело простое: нужно зарабатывать кусок хлеба и я потому предложил то, к чему готовился всю жизнь и что вошло в кровь и плоть. Если надумаете и решите поговорить на эту тему, могу сделать реальные честные и солидные предложения. Не подумайте, что я не знаю Ваших ультрабелых убеждений. Здесь это не играет роли: важно знание и солдатское сердце. Все дело – чисто военное и в полном и безоговорочном подчинении китайскому командованию»[1029]. Подобное письмо было направлено и Глебову. В этом письме он только добавляет, чистосердечно признаваясь, что является «большевиком» и расценивает события китайской гражданской войны чем-то наподобие событий Тридцатилетней войны в Европе. Кроме того, он просил Глебова унять «больного сращением мозговой оболочки с мочевым пузырем Колесникова и заставить его перестать лаять на меня, ибо это глупо, и не мешать мне собирать людей»[1030].

Колесников, редактор русскоязычной газеты Шанхая, активно выступал против вступления русских в любой военный отряд в Китае. Он обосновывал это нежеланием, чтобы русские лили кровь за чужие интересы.

Список переманенных Гущиным белогвардейцев невелик. Сотрудничать с ним и большевиками согласились единицы вроде Анисимова или Тонких. Тонких занял в Пекине видный пост помощника военного атташе СССР при Фыне в начале 1925 г.[1031] Он сначала командовал в Урге красной монгольской бригадой, а потом был направлен в Калган к Фыну инструктором[1032].

В новой должности Тонких проработал недолго: в апреле 1927 г. он был арестован вместе с другими советскими работниками во время налета китайской полиции на консульство СССР в Пекине. При аресте он был избит, и его поместили в одиночку, обойдясь с ним вообще сурово. По данным самих коммунистов, «узнав о том, что арестованные сотрудники полпредства СССР объявили голодовку, он немедленно присоединился к ним»[1033]. Вполне возможно, что он был причастен к переходу на сторону коммунистов и генералов-братьев Сукиных, Сурина и Касаткина[1034], которые, впрочем, не всплывали на китайской военной службе.

В это время проявили себя на советской секретной службе и сибирские областники (автономисты, близкие к сепаратистам), включая бывших министров антисоветских правительств Сибири 1918 г. Моравского и Головачева. Белая контрразведка установила, что эти лица следят за нечаевцами, постоянно находясь поблизости от их расположения, и выполняют задачи по разложению Нечаевского отряда[1035]. При этом областники объясняли свою работу тем, что они-де, сблизившись с коммунистами, «готовят в красной армии восстание»[1036].

В доме Моравского не раз останавливались лидеры Коминтерна и видные советские наемники – Блюхер, Бородин, Гущин и другие[1037]. Вскоре белая контрразведка установила, что Моравский и Головачев содействовали работе Тонких и Гущина, переманивая бойцов из отряда Нечаева в формирования Фына, стоявшие в Кайфыне, и в гоминьдановские части[1038].

Областником был и Н. Меркулов, друживший с эсерами, которые работали против белых[1039]. Учитывая «замкнутость и корпоративность» областников, их тесные связи между собой, можно сделать предположение о возможной связи Меркулова с коммунистами через Головачева, Моравского и Гущина. А если вспомнить, что он осуществлял махинации в Русской группе и содействовал напрямую ее развалу, то ясно, что даже если он и не работал напрямую с большевиками, то действовал им на пользу.

Генералы Лукомский, Бурлин и Глебов считали многие неудачи нечаевцев как раз проявлением работы коммунистов. Они отмечали большую роль «иностранцев» в уничтожении броневой группы Кострова в ноябре 1925 г. на станции Кучен. По их данным, эти «иностранцы», которые, скорее всего, работали рука об руку с коммунистами, и подкупили части Чжан Цзучана на переход к У Пэйфу и подлое нападение на русских[1040].

После отвода нечаевцев в Шаньдун связь их с Гущиным прервалась, так как они получили подтверждение того, что он завербован коммунистами. Скоро он всплыл в советском посольстве в Пекине. Там же впервые и был замечен его отряд. Через полгода после этого он очутился на северо-западе Китая в провинции Хонан, в Кайфыне, а потом в Лояне, где он формировал конную группу при генерале Ио Вейчуне, командовавшем 1-й Народной армией у Фына. Гущин командовал и китайским конным отрядом у Фына и был в его войсках инструктором. Впервые о существовании «белогвардейского отряда на службе красных» нечаевцы узнали, когда они отступили в декабре 1925 г. от Тяньцзиня под напором войск Фына. По данным их разведки, в составе его войск было 7–8 бывших белых офицеров, работавших у Фына инструкторами, из которых двое участвовали в управлении огнем артиллерии в боях в местности Чанчжоу – Мачан. Эта группа стала расти и вскоре достигла цифры 80 человек[1041]. Генерал Ханжин свидетельствовал, что «один из наших артиллеристов видел его отряд в Тяньцзине человек в 200, все были украшены красными бантами»[1042].

Белая контрразведка доносила о том, как работали бывшие белые генералы и офицеры у большевиков. Так, в одном из донесений говорилось: «Большевики формируют для Фына части из русских. Ими руководит Шелавин в Калгане и Гущин в Кайфыне. Генерал Шелавин командует и Калганской группой красных монгольских войск, составляя левый фланг войск Фына, который со своими частями из Калгана переместился на 160 верст к югу. В войсках Фына много русских большевицких инструкторов. Гущин с войсками «Западно-Китайского объединения» из русских служит связью между Фыном и Кантонскими китайскими красными войсками»[1043].

Шелавин то находился во главе калганской группы красных, то переходил в кайфынскую группу. По данным красных, он «работал в штабе Блюхера и сопровождал его в поездках по Китаю. Это было целесообразно с точки зрения конспирации и обеспечения охраны Блюхера»[1044].

Но так как к Гущину белогвардейцы шли плохо, он решил переманить их из отряда Нечаева. По данным генералов Лукомского и Глебова, «Гущин вел пропаганду в отряде Нечаева и, по-видимому, имел некоторый успех, так как понадобилась солидная чистка Нечаевского отряда и пополнение его более надежными элементами»[1045].

По данным белой контрразведки, старания Гущина в Китае объяснялись просто: в случае успешного выполнения данной работы он мог получить теплое место военного атташе в Японии[1046].

Идея создать белые отряды на службе красных принадлежит Примакову, которого Гущин знал еще по Гражданской войне. Он решил с помощью Гущина создать отряд из русских у Фына, который бы конкурировал с отрядом Нечаева и ослаблял его тем, что отвлекал бы на себя новых добровольцев. В итоге Гущин и был назначен начальником такого отряда. Ему было поручено с помощью крупной суммы денег набрать для него людей. Гущин привлек к работе по созданию отряда Иванова-Ринова, ставшего при нем начальником штаба. На командные должности в отряд пришли полковник Оренбургского казачьего войска Титов, подполковник Волжского полка И. Коновалов и другие. Гущин передал дело формирования отряда Титову, оставаясь во главе его. Коновалов возглавил пехотные части отряда, хотя реально они были лишь на бумаге.

Подробности работы Гущина выяснились в 1927 г., когда войска Чжан Цзолина произвели обыск в советском посольстве в Пекине и захватили ряд компрометирующих его документов.

В начале 1926 г. 2-я Народная армия Фына была фактически разгромлена в нескольких сражениях объединенными войсками Чжан Цзолина и У Пэйфу под Тяньцзинем. Несмотря на то что отряд Гущина активно участвовал в этих боях, вышел он из них без потерь, после чего оперировал между Чанчжоу и Пекином[1047].

Сам Гущин немного иначе писал о том, как проходила их служба. Он не признавал участия коммунистов в создании его отряда: «На руках были люди, организация и я. И все мы были никому не нужны, и все от нас открещивались, и, конечно, первыми – большевики. У нас не было ни копейки денег, и нам нечего было, фактически, даже есть… Я метался, чтобы к кому-нибудь наняться. Некоторые предложения были просто ужасны, как, например, от генерала Сунье, дубаня 3-й армии, но мне повезло, и я все же уговорил маршала Фына взять мою конницу. Я перевел свою группу из Пекина в Калган и там продолжил формирование»[1048]. В этот момент они целиком попали в зависимость от коммунистов, снабжавших его всем необходимым. От них он получил задание особой важности: 1) разлагать белые отряды, особенно отряд Нечаева. Это надо было делать путем привлечения их чинов в ряды советского отряда большими, чем были у северян, окладами и полной амнистией в России; 2) отвлекать наиболее активные и боеспособные элементы от поступления в отряд Нечаева; 3) содействовать развитию военной мощи Фына путем привлечения русских эмигрантов в его армию[1049].

Но отряд Гущина не оправдал надежд коммунистов. Из белых мало кто клюнул на их деньги, хотя почти все они тогда очень сильно нуждались. Так, советские документы указывают: «За 3 месяца существования отряда Гущина разрешение 2-й и 3-й задачи провалилось совершенно; 1-я задача была разрешена так плохо, что достигнутые результаты не оправдывают затраченных средств. Кого нам удалось набрать? В отряде состоят 4 % офицеров царской армии; 6 % – офицеров, произведенных в белой армии; 4 % – с военным образованием (военные училища и школы прапорщиков); 11 % – окончивших унтер-офицерские курсы; 17 % – неграмотных, 30 % – полуграмотных и 3 % – с начальным образованием. До этого 14 % не служили в армии, а 5 % служили меньше года. В отряде из 220 человек – 12 корейцев и 36 советских граждан. Приходится признаться, что на призыв служить в отряде отозвался самый худший элемент эмиграции»[1050].

Данные белогвардейцев немногим отличаются от цифр коммунистов. По данным генерала Акулинина, 39 процентов гущинцев имели только низшее образование, а 19 процентов были малограмотными[1051]. То есть больше половины чинов Гущинского отряда представляли собой весьма сомнительное приобретение.

Тот же самый результат коммунисты констатировали и после восьми месяцев существования Гущинского отряда[1052]. Нахождение в войсках Фына отряда Гущина стало проблемой, так как его люди бесчинствовали. По данным Акулинина, «в отряде все время происходили пьянство, ссоры, дебоши, самовольные отлучки и избиения жителей»[1053].

Сам Гущин находился под постоянным вниманием 3-го отдела при советском военном атташе в Пекине, которым руководили известные чекисты Лихарин и Ведерников. Они были ответственными за слежку над советскими работниками и разложение отрядов эмигрантов, находящихся на службе китайских маршалов, враждебных коммунистам. Чекисты усилили контроль над Гущиным после того, как у советских инструкторов при 3-й армии, отступавшей после разгрома под Тяньцзинем, Демина и Крауса, были выкрадены чемоданы с секретными документами. Хотя непосредственно стоящие над Гущиным китайские командиры верили ему, Фын и коммунисты относились к нему с большим недоверием. Ему, например, они ставили в вину срыв саботажа по отряду Нечаева[1054]. Дело в том, что в отряд Гущина попали в основном совершенно опустившиеся алкоголики-эмигранты, которых нередко и набирали «по пьяному делу»[1055].

Сам Гущин говорил о своей службе у Фына так: «Я понимаю и несу на себе гнет многих чудовищных измышлений по той причине, что я был у большевиков и служил китайским генералам, когда они шли с советчиками. Но все же не в заслугу себе и не ради вздорной похвальбы скажу, что ни один русский человек из подосланных ко мне шпионов и террористов не был мной уничтожен, и, учитывая то, что я сам находился всецело в руках ужасного ГПУ, считаю это чудом. Кроме того, с большим трудом, но все же я сумел уклониться на поле боя от встречи моего отряда с частями генерала Нечаева. Может, некоторые злорадно скажут: «струсил». Но я, при всем моем величайшем уважении и преклонении перед личной храбростью и доблестью высокоуважаемого Константина Петровича, знаю до самой подноготной его тактическое мышление, изучив его в деталях. А потому если бы я захотел с ним встретиться в бою, то я пошел бы в сражение с верой в мой успех. Причиной тому была не трусость, причина была та же, по которой я не мог принимать участия в деле Анненкова, и причина эта очень ясна: с оружием в руках идти против белых я не мог»[1056].

По данным Гущина, якобы Анненков и Денисов, еще до пересечения ими советской границы, при встрече с ним говорили, что приняли сторону Примакова и приехали инструкторами к Фыну, портрет которого с дарственной надписью хранился у семипалатинского атамана. При этом Гущин отмечает, что Денисов действительно некоторое время был военным инструктором при штабе Примакова[1057]. Но захваченные в 1927 г. документы в посольстве СССР в Пекине по-другому говорят о роли Гущина в деле Анненкова. По ним именно Гущин сыграл главную роль в том, чтобы они оказались во власти Фына, от которого потом они и попали в СССР[1058].

Впоследствии эмигранты, в том числе и донской атаман П. Н. Краснов, обвиняли Гущина в причастности к похищению Анненкова и Денисова[1059].

Видя, что отряд Гущина не только не оправдывает надежд по «разложению эмиграции», а разлагает своим поведением «революционные» войска и настраивает местных жителей против Фына, коммунисты попытались радикально оздоровить ситуацию. Гущина отстранили от командования и назначили на его место Иванова-Ринова, прислали в отряд «крепкого комиссара», выработали план «культурно-просветительской» работы среди чинов отряда, улучшили материальную часть, но это не имело результата[1060]. Китайское командование, видя полную непригодность отряда Гущина, отказалось платить ему жалованье. В этих условиях в Москве решили его расформировать: «Непродуманная работа по сформированию отряда для Нарармии из бывших белых привела к полной неудаче. В результате не только не была достигнута ставившаяся задача по разложению отряда Нечаева путем противопоставления ему названного формирования, но мы перед командованием 1 и 2 Нарармии продемонстрировали свою бездарность и выбросили на ветер несколько десятков тысяч рублей»[1061].

Они отметили даже, что путем создания отряда Гущина очистили белоэмиграцию от того, «что ей не очень нужно»[1062]. Поэтому Гущина вскоре отозвали «в распоряжение ГПУ». Людей его отряда приказали доставить в СССР «на свои средства», а у кого их не окажется, решили доставить «с расчетом минимальных затрат, не считаясь с удобствами». Причем в пункте 2 данного приказа было указано, что «явно преступные элементы подлежат ликвидации»[1063]. Эта ликвидация, по всей видимости, произошла частично уже в пути, и до СССР доехали немногие. Там ликвидировали самую крупную «дичь», например Иванова-Ринова.

Отряд Гущина ликвидировали поэтапно, так как Иванова-Ринова заменили корнетом Эйсмонтом, который стал командовать лишь эскадроном гущинцев. Комиссаром его был Галочкин. Но в это время Фына постигли неудачи и он оставил Пекин и отходил. Вскоре Фын появляется в Шанхае. Туда же уезжает Гущин, а его отряд распыляется. Эйсмонт и ряд других офицеров были расстреляны коммунистами. Солдаты Гущинского отряда частично разбежались, а частично были уведены коммунистами в Ургу.

В 1927 г. коммунисты потерпели в Китае жестокое поражение и временно ушли оттуда, Гущин и Петров, с которыми они работали в Китае, были переведены на секретную работу в Болгарию[1064].

Когда ситуация вновь стала благоприятной для работы Коминтерна, Гущин снова всплыл в Китае. В конце 1929 – начале 1930 г. он был отмечен в Шанхае, где вел работу по разложению белоэмиграции с американского крейсера «Питтсбург». Эта работа носила провокаторский характер и сводилась к обвинению им эмигрантов в сотрудничестве с ним же. Одним из тех, кто попал на его удочку, был Пурин с его планом «освобождения Камчатки»[1065].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.