Разведупр — Абвер Контакты двух разведок
Разведупр — Абвер
Контакты двух разведок
В одном из солидных трудов по истории советской военной разведки 20–30-х годов есть утверждение о том, что начальник Разведупра Ян Берзин «был твердо уверен в том, что взаимодействие между разведками различных государств невозможно, нежелательно и опасно». Утверждение достаточно спорное. Ведь любой контакт между представителями двух спецслужб на официальном уровне, то есть с разрешения своего командования, является взаимодействием даже при обмене информацией в устной или письменной форме. А таких контактов в 1923–1933 гг. было вполне достаточно, хотя исследователи и историки располагают пока что немногими документами по исследованию этой проблемы.
Историки считают, что начало обмена разведывательными данными между военной разведкой СССР и германским Абвером началось во время рурского кризиса в январе 1923 г., когда угроза вторжения французских и бельгийских войск становилась достаточно реальной. В этих условиях Польша, отношения с которой были очень напряженными, могла решиться на военный конфликт со своим западным соседом. Чтобы создать хоть какой-то противовес польским угрозам с Востока, главнокомандующий рейхсвера генерал Сект и начальник неофициального генштаба Хассе встретились с советским полпредом Николаем Крестинским и находившимся тогда в Берлине Карлом Радеком и ознакомили их с имевшимися у Абвера сведениями о положении под Мемелем и о мобилизационных мероприятиях ПОЛЯКОВ. Информация была ценной, а дальнейшие контакты в этой области были признаны перспективными. Но в то время вряд ли советские дипломаты и политические деятели могли оценить по достоинству эти мероприятия.
Подобные контакты советских политиков и дипломатов с высшими военными чинами рейхсвера по таким специфическим вопросам, как обмен разведывательной информацией, были не совсем удобны. И уже с конца 1923 г. все вопросы военного сотрудничества и связь с представителями рейхсвера были поручены заместителю председателя Реввоенсовета Иосифу Уншлихту. Так как Уншлихт курировал повседневную работу Разведупра, то контакты с Абвером и обмен разведывательной информацией были переданы начальнику Управления Берзину. Уже в августе 1925 г. наркомвоенмор Фрунзе принял решение объединить все военные контакты, в том числе и обмен разведывательной информацией, в руках Разведывательного управления. Таким образом, Берзин вместе с Уншлихтом стали одними из ключевых «рабочих» фигур в советско-германских военных контактах.
Конечно, нельзя исключить того, что, передавая разведывательную информацию, советская сторона рассчитывала искусственно подогреть в Германии и рейхсвере сильные антипольские настроения. Вполне возможно, что в массу разведывательного материала могли быть включены и некоторые дезинформационные сведения, тем более что дезбюро Разведупра работало с полной нагрузкой и нашим разведчикам было что подсунуть своим немецким «коллегам». Любая разведка при возможности занимается дезинформацией, и Берзин, руководивший этой работой, не был исключением. Можно не сомневаться и в том, что если такие мероприятия по дезинформации против немецкой разведки проводились, то они встречали полную поддержку и понимание со стороны непосредственного начальника Берзина Уншлихта. Этот поляк отлично разбирался в вопросах разведки и хорошо понимал значение стратегической дезинформации на таком высоком уровне, как контакты военных разведок Советского Союза и Германии.
Первые контакты представителей двух разведок начались, очевидно, в 1924 г. Более точной информации нет, не все документы по этой деликатной теме пока рассекречены. Из того немногого, что стало известно исследователям, можно сослаться на справку о результатах обмена разведывательными материалами между РККА и рейхсвером. Этот документ охватывает период с мая 1925-го по январь 1926 г. В нем говорится, что в 1925 г. Абвер передал Разведупру:
Варианты развертывания польской армии к весне 1925 г. Материал был признан ценным и подтверждался имевшимися в Управлении соображениями.
Организация артиллерии польской и румынской армий. Подобная информация имелась и, конечно, была перепроверена по немецким источникам.
Численность польской армии военного времени (число дивизий) и сроки мобилизационной готовности. Этот материал был представлен по данным, имевшимся в генштабе рейхсвера.
Состав румынской армии военного времени — также по данным генштаба рейхсвера.
Военные и политические сведения по Турции.
Из документальных материалов, которые удалось получить Абверу, Москве были представлены две секретные инструкции польской армии — по технике мобилизации и снабжению.
Какова была общая оценка полученной от немцев информации? Начальник Управления Берзин, который вместе с Никоновым подписал эту справку, высказал общие впечатления руководства военной разведки:
«Примерно до ноября (1925 г.) немцы не давали нам более или менее ценных материалов, за исключением вариантов развертывания польской армии, переданных в мае. После Локарно следует отметить, что передаваемые материалы стали более доброкачественными. Однако осязаемых реальных результатов обмен разведывательными материалами не дал ни нам, ни немцам».
Что же получили немцы от наших разведчиков? По данным той же справки Абверу были переданы:
Материалы о развертывании польской армии по данным Разведупра (вариант: война Польши против Германии при нейтралитете СССР).
Материалы по организации чехословацкой армии мирного времени.
Мобилизационные указания польской армии на 1924/25 г. о технике проведения мобилизации.
Две инструкции польского Генштаба о призыве резервистов (очевидно, это был документальный материал).
Можно не сомневаться, что обе контактирующие стороны не давали друг другу всего того, что они имели. Ни одна разведка никогда не выкладывает на стол все свои козыри. Эту аксиому Берзин хорошо знал, и его куратор Иосиф Уншлихт был с ним полностью согласен. Ворошилов и Тухачевский, а мимо начальника Штаба РККА такие контакты не могли пройти, придерживались, очевидно, такого же мнения. К сожалению, имеющихся рассекреченных документальных материалов по этой теме очень мало, и сведения приходится собирать буквально по крохам.
В марте 1926 г. Берлин посетила представительная советская военная делегация во главе с заместителем председателя Реввоенсовета СССР Уншлихтом. Огласка этого визита не нужна была ни нам, ни немцам, и по взаимной договоренности визит был секретным. Руководитель делегации привез развернутую программу наращивания двустороннего военного сотрудничества. Одним из пунктов этой программы был обмен разведывательными данными. При этом подчеркивалось, что «его желательно развивать так, чтобы с немецкой стороны получать больше, так как мы передаем все, могущее их заинтересовать».
В конце 1926 г. Уншлихт выдвинул идею о совместном обсуждении оперативных вопросов с руководством рейхсвера. В частности, им было предложено обсудить «возможный план стратегического развертывания Прибалтийских государств и Польши». Естественно, что подобное обсуждение можно было проводить только при условии хорошей подготовки и согласовании деталей «по линии разведывательной и дезинформационной». Очевидно, подобное предложение тогда не нашло поддержки у высшего военного руководства, и эта интересная идея заглохла. Через два года в конце 1928-го с идеей оживить и расширить контакты по обмену разведывательными данными выступили уже немцы. Ими были использованы неофициальный представитель рейхсвера в Москве полковник Оскар Нидермайер и советский военный атташе в Берлине Корк. Через них командование рейхсвера предложило «контактирование разведывательной деятельности обеих армий против Польши, обмен разведданными о Польше. Кроме этого, советской стороне было предложено организовать встречу руководителей обеих разведок для совместного рассмотрения данных о мобилизации польской армии.
В конце 28-го года в Москве, очевидно, подводили итоги военного сотрудничества с рейхсвером. В докладе Ворошилову от 24 декабря 1928 г. Берзин отмечал, что все военные предприятия немцев в СССР: Липецк, Казань, Томка, кроме прямой своей задачи имеют также и задачу экономической, политической и военной информации. Разведывательная деятельность немецких сотрудников на территории СССР не была секретом для сотрудников советской военной разведки. В докладе указывалось, что наблюдающим за всеми немецкими предприятиями был «такой махровый разведчик германского штаба, как Нидермайер. С этой стороны предприятия нам приносят определенный вред». Но это не особенно беспокоило Берзина, так как, по его мнению, подобный шпионаж не был «направлен по линии добычи и собирания секретных документов, а ведется путем личного наблюдения, разговоров и устных информаций.
Такой шпионаж менее опасен, чем тайный, ибо не дает конкретных документальных данных, а ограничивается лишь фиксированием виденного…».
Берзин считал, что немцы на территории Союза имеют достаточно своих глаз и ушей для того, чтобы получать подробную информацию и без помощи сотрудников немецких предприятий, и что они «могут организовать прекрасную тайную разведку». Поэтому даже если и удалить с территории СССР все немецкие тайные предприятия, то это ничего не даст в смысле уничтожения немецкого шпионажа.
Берзин в своем докладе отмечал и новый подход руководства рейхсвера в организации военного сотрудничества с РККА. По его мнению, с учетом командировок в СССР таких крупных военных деятелей, как заместитель начальника генерального штаба Миттельбергер, а затем и начальник генерального штаба генерал Бломберг, во взаимоотношениях между двумя странами отмечается более дружественный тон, чем это было раньше. Но он и предупреждал высшее военное руководство страны, а доклад был отпечатан в шести экземплярах и разослан по соответствующему списку, что «сейчас еще рано говорить о серьезном длительном курсе на восточную ориентацию». По его мнению, новые предложения командования рейхсвера объясняются неудачами на Западе (неудачи по договоренностям в репатриационных вопросах и в вопросе об освобождении от оккупационных войск рейнской зоны). Поэтому, по мнению Берзина, именно этим и было вызвано новое предложение командования рейхсвера об урегулировании и расширении сотрудничества обеих армий, которые были предложены Москве через Нидермайера и Корка.
Немецкая сторона предлагала «контактирование разведывательной деятельности обеих армий против Польши, обмен разведывательными данными о Польше и встречу руководителей обеих разведок для совместного рассмотрения данных о мобилизации и развертывании польской армии». После обстоятельного обсуждения немецких предложений Берзин в докладе Ворошилову выдвинул предложения руководства военной разведки: «Предложение об обмене разведывательными данными по Польше и совместном обсуждении вопросов мобилизации и развертывания польской армии принять. Попытки установить организационные контакты между разведками — отклонить». Эти предложения были приняты наркомом. Сейчас вряд ли можно выяснить причину отказа начальника Управления от встречи с руководством немецкой военной разведки. По имеющимся у исследователей архивным документам это сделать невозможно. Неофициальный представитель рейхсвера, а заодно и немецкой разведки в Москве Нидермайер отлично знал Берзина, неоднократно с ним встречался и об этих встречах регулярно докладывал в Берлин. Так что о нем там хорошо знали. Может быть, в Москве опасались, что в случае его визита в германскую столицу эта информация пойдет дальше? Любопытных глаз и ушей представителей европейских разведок там хватало. Тем более что, очевидно, уже тогда в Управлении думали о поездках Берзина по странам Европы (поездка была организована в 1930 г.) и лишний раз засвечивать своего начальника не хотели. Но это можно высказать только как предположение.
Но начинался уже 29-й год, и после шахтинского процесса обстановка в стране резко изменилась. ОГПУ набирало силу, начались поиски шпионов, и в этих условиях контактировать с иностранной разведкой без солидного прикрытия «сверху» было рискованно. Возможно, поэтому в 1929 г. в Управлении и был разработан проект постановления Политбюро: «О существующих взаимоотношениях с рейхсвером». В этом документе предлагалось «…в) обмен разведывательными данными о Польше и совместное обсуждение вопросов мобилизации и развертывания польской армии признать целесообразным. Предложение об установлении совместной организационной работы обеих разведок отклонить». Не удалось установить, был ли этот проект внесен на рассмотрение Политбюро и принят, но сам факт его разработки достаточно симптоматичен. Может быть, и Берзин категорически отказывался от личных контактов с руководством Абвера по тем же причинам. Без разрешения «инстанции» идти на такие контакты было рискованно.
В начале января 1930-го в Управление поступила очередная информация из Абвера, которая оказала влияние на развитие такой специфической отрасли разведки, как радиоразведка. Абвер представил в Москву очень полную информацию о крупных польских маневрах у города Лиды. Еще со времен Первой мировой войны Германия имела сильную службу радиоразведки. После войны в Восточной Пруссии под Кенигсбергом был создан мощный радиоцентр, направленный против основного врага Германии — Польши. И в 1929 г. четыре пеленгаторные и пять перехватывающих установок этого центра были направлены на район маневров. Немцам удалось перехватить 640 зашифрованных радиограмм, обнаружить 320 позывных радиостанций и установить местоположение 145 польских радиостанций. Все разведывательные радиостанции были связаны прямыми проводами с центром обработки в Кенигсберге, откуда перехваченные зашифрованные радиограммы направлялись для дешифровки в Берлин.
Берзин в докладе Ворошилову отмечал, что «использованные крупные радиоразведывательные средства целиком оправдали себя, дав ценные сведения о ходе польских маневров, о польском воздушном флоте и о порядке использования радиосвязи». При этом полученная информация была документальной, абсолютно точной и не вызывала никаких сомнений. И этим она сильно отличалась от агентурной информации, которую надо было проверять и перепроверять. В Управлении знали о предстоящих польских маневрах и доложили об этом начальнику Штаба РККА, который дал указание Инспекции войск связи о наблюдении за этими маневрами. Но из этих наблюдений ничего серьезного не вышло. В том же докладе Берзин сообщал наркому: «В то же время для выполнения распоряжения начальника Штаба о проведении нами радиоразведки за теми же польскими маневрами Инспекцией войск связи были выделены две пеленгаторные радиостанции с совершенно не подготовленным личным составом и неисправным имуществом…»
Неудача с попыткой пеленговать маневры польской армии вызвала расследование, которое было проведено в декабре 1929 г. по распоряжению начальника Штаба РККА. Расследование проводили сотрудники Управления, и о его результатах Берзин докладывал Ворошилову. Обследование радиоразведывательных радиостанций ЛBO, которые участвовали в наблюдении за польскими маневрами, показало, что из трех станций одна находилась в удовлетворительном состоянии, а две были полностью небоеспособны. Вывод в докладе Берзина был неутешительным: «Изложенное показывает, что, несмотря на постоянный нажим со стороны 4-го Управления на органы связи, имеющий целью поднять на должную высоту нашу службу радиоразведки, последняя все еще находится в небоеспособном состоянии». Причинами этого, по мнению начальника Управления, были: весьма слабая подготовка личного состава радиостанций и служб по радиоразведке, недостаточное количество материальной части и отсутствие в составе разведывательных отделов штабов пограничных округов специалистов по радиоразведке, которые могли бы руководить работой разведывательных радиостанций и обработкой материалов.
Контакты между Разведупром и Абвером не ограничивались только взаимной передачей информации о вооруженных силах возможных противников — Польши и Румынии. В 20-е годы около десяти лет в Москве находился неофициальный военный представитель (военный атташе) и, конечно, сотрудник Абвера полковник Оскар Нидермайер. Он хорошо знал Берзина и ведущих сотрудников Управления, встречался с ними для урегулирования вопросов по германским военным объектам в СССР — «Юнкере», «Липецк», «Томка», «Берсоль». В Управлении, да и в ОГПУ его справедливо считали крупнейшим немецким военным разведчиком в СССР. Помимо Берзина и его сотрудников он хорошо знал руководство наркомата, в частности Тухачевского. Можно не сомневаться, что был под плотным наружным наблюдением КРО ОГПУ. Но осенью 31-го он отзывался в Германию, и его военная карьера в России заканчивалась. Поэтому перед отъездом он решил встретиться со своим «другом» Берзиным и поговорить о будущем. Встреча состоялась 29 ноября 1931 г. Присутствовал на ней и начальник отдела внешних сношений Управления Василий Сухоруков. Естественно, что начальник военной разведки тут же проинформировал об этой встрече наркома.
Нидермайер сообщил Берзину, что вследствие тяжелого экономического и финансового положения Германии чрезвычайно сокращен бюджет рейхсвера, а также под давлением политических обстоятельств в сотрудничестве рейхсвера и Красной Армии в будущем году наступит некоторая «пауза», а деятельность немецких военных предприятий на территории СССР будет значительно сокращена. О всех предстоящих изменениях в сотрудничестве советскую сторону должен официально проинформировать генерал Адам, приезд которого ожидался в Москву в ближайшее время. Нидермайер сказал Берзину, что он, проработавший десять лет на «укреплении дружбы» Германии и СССР и как сторонник восточной ориентации, счел необходимым сообщить ему об этом до приезда Адама. Все это Нидермайер изложил в довольно путаной форме, без точных формулировок, причем все время ссылался на частную информацию, полученную от друзей.
Нидермайер в беседе подчеркнул, что он при всех условиях не хочет отказываться от дружбы с СССР и хочет оказывать услуги, где только сможет. Он готов предупреждать и информировать нас по тем вопросам, которые ему будут доступны. Но для этого ему нужно получить связь в Германии или с полпредом, или с военным атташе, или с каким-либо доверенным лицом в Берлине. Берзин отмечал в своем докладе, что Нидермайер делал все свои заявления в завуалированном, но достаточно понятном виде и что он был сильно раздражен тем, что придется переходить с хорошей должности в Москве (1000 американских долларов), на скромную должность в рейхсвере. Такой вариант полковника не устраивал, и, очевидно, этим и объяснялось его предложение о сотрудничестве с советской разведкой.
Берзин в заключительной части доклада высказывал предположение, что пересмотр взаимоотношений и объема сотрудничества между РККА и рейхсвером, очевидно, решен, и поэтому можно ожидать значительного сокращения возможностей наших учебных командировок в рейхсвер. Что касается Нидермайера, то, по мнению Березина, «Нидермайер обозлен отзывом в Германию; перспектива подполковничьей должности его не удовлетворяет; он «самовербуется» на официальную или неофициальную работу у нас, в частности в качестве информатора в Германии».
Вопрос был серьезный, подобные предложения поступали начальнику разведки не каждый день, и на докладе появилась резолюция Ворошилова: «Т. Берзину. Доложить лично, вопрос важный. Ворошилов. 2.10.31». После беседы с наркомом Берзин получил санкцию на дальнейшее сотрудничество с немецким разведчиком. Подтверждением этого может служить запись беседы полпреда СССР в Берлине Александровского с Нидермайером, о которой советский дипломат сообщал в Москву 7 февраля 1933 г.
В 1932 г. контакты между двумя разведками продолжались. 4 марта 1932 г. Берзин докладывал Ворошилову, что «друзья» неоднократно ставили вопрос о приезде в Москву капитана Ланца. Этот представитель Абвера приезжал в Москву в 1931 г., когда и состоялся обмен устаревшими материалами. Учитывая желание немецкой разведки продолжать обмен, Берзин предлагал наркому дать согласие на приезд Ланца и к его приезду подготовить для обмена «соответствующий материал с максимальным соблюдением секретности интересов РККА». Для подбора материалов он предлагал создать комиссию под руководством Никонова, включив в нее заместителя Никонова Туммельтау и его помощника Рябинина. При этом все подготовленные комиссией материалы будут передаваться немцам только с согласия начальника Штаба РККА. Так что Берзин застраховался со всех сторон от возможных неприятностей со стороны ОГПУ, если бы эта организация узнала о подобных контактах. Нарком тоже решил ознакомиться с тем, что разведка будет передавать в Берлин, и на докладе наложил резолюцию: «Не возражаю. Материал, подготовленный к передаче «друзьям», покажите предварительно мне. В. 4.3.32».
4 июня 1932 г. Берзин и Никонов составили очередной доклад, в котором сообщались данные о переговорах Пилсудского в Бухаресте. Это были агентурные данные германской разведки, полученные в Управлении. В переговорах обсуждался французский план Дунайской федерации и попытки улучшить румыно-венгерские отношения, чему поляки придают особое значение. Обсуждались также события на Дальнем Востоке и возможности войны между Японией и СССР. Польша видит в этой ситуации наилучшую возможность для самой себя и для Румынии совместно выступить против СССР с целью обеспечить на будущее свои восточные границы путем создания новых буферных государств. Что касается пакта о ненападении с СССР, то Пилсудский заявил, что подписание этого документа не должно беспокоить Румынию, так как это еще не означает окончательного решения польско-советского вопроса. Информация была ценная, и неудивительно, что ее направили Ворошилову, Гамарнику, Тухачевскому, Егорову и в ИНО ОГПУ.
Что знала германская разведка об РККА, что было передано нами и что они узнали по своим разведывательным каналам? Частично ответ на этот вопрос может дать информация Абвера, которая поступила в Управление в феврале 1933 г., когда уже после прихода Гитлера к власти началось свертывание контактов обеих разведок. В Берлине высоко оценивали Красную Армию, считая, что она способна вести оборонительную войну против любого противника. При нападении на Красную Армию современных европейских армий великих держав (очевидно, имелась в виду армия Франции) их возможная победа может быть поставлена под сомнение. И, конечно, при своем численном превосходстве она может вести победоносную наступательную войну против Польши и Румынии. В заключении Управления, сделанном на основании материалов германской разведки, отмечалось, что Абверу известна численность и дислокация стрелковых частей и конницы, которая до 1932 г. не являлась секретной. Что касается сведений по численности и дислокации технических частей (авиация, танковые, инженерные и артиллерийские части), то эта информация не является полной и точной. В Управлении также считали, что в материалах немецкой разведки имеется наличие агентурных сведений, в которых чувствуется влияние дезинформационной работы Управления.
Информация о Польше поступала в Управление, конечно, не только в результате работы агентуры военной разведки и обмена информацией с Абвером. Очевидно, серьезное значение имела и устная разведывательная информация о Польше, которую иногда удавалось получить нашим крупным командирам во время их поездок в Германию. В конце 1928 г. в командировке в Германии был Уборевич. Были у него встречи и беседы с начальником германского генерального штаба генералом Бломбергом. Во время одного из разговоров с ним Уборевич задал вопрос о том, что они знают и предполагают о мобилизационных и оперативных планах Польши. Состоялся отдельный разговор на эту тему с Бломбергом, а затем и с сотрудником польского направления разведотдела немецкого генштаба капитаном Альмингером.
Уборевича интересовала численность польских пехотных дивизий, которые могут быть выставлены в случае войны, сроки мобилизации польской армии, сроки ее стратегического развертывания и распределение польских сил между Германией и СССР. Бломберг и германская разведка считали, что в случае войны Польши против СССР поляки выставят 47 пехотных дивизий на 20-й день мобилизации. Это силы могут быть поддержаны тремя сотнями танков и от 800 до 1000 самолетов. Основной удар Польша будет наносить южнее Полесья во взаимодействии с румынской армией. Общую численность этой объединенной группировки немецкая разведка определяла в 60 дивизий, из них 14 румынских. Немецкая разведка считала, что нанесение главного удара севернее Полесья в направлении Минска полностью исключается. Уборевич также сообщил в Москву, что, по имеющейся у него информации, германским генштабом сейчас начата большая двусторонняя оперативная игра — «Война Польши с СССР» под руководством Бломберга.
Информация была серьезной, и 2 ноября 1928 г. Берзин представил доклад Уборевича, полученный в Управлении, заместителю председателя Реввоенсовета Сергею Каменеву. Конечно, в Управлении очень тщательно проверяли и перепроверяли полученные из Берлина данные и, очевидно, вносили свои коррективы с учетом имевшейся у нашей разведки информации. Но можно не сомневаться, что полученная информация была использована в полной мере.
Документов, подписанных Берзиным, в архивах сохранилось много. Если собрать их все за период его работы в военной разведке с 1920 по 1937 год, обобщить, систематизировать и проанализировать, то получится большой и солидный том, дающий довольно полное представление о том, как работал начальник разведки, какие он принимал решения в сфере своей разведывательной деятельности, как мыслил и думал и, вероятно, как спорил со своими оппонентами. А такие споры и дискуссии с товарищами по Управлению и со своими начальниками, которым он подчинялся по долгу службы, конечно, были. Его ближайшие соратники, такие как Никонов, Бортновский, Стигга, Давыдов, не были безвольными исполнителями его приказов и распоряжений, и если нужно было, то свое мнение перед начальником отстаивали достаточно жестко, не считаясь с тем, сколько у кого было ромбов в петлицах.
Берзин, конечно, полностью доверял своим сотрудникам. Но те доклады, рапорты и докладные записки, которые составлялись в отделах по его указаниям, тщательно с карандашом в руках прочитывал и правил, прежде чем поставить под документом свою подпись. Но это относилось только к текущей работе, которой всегда хватало. Основные же документы по вопросам разведывательной службы и направлениям деятельности военной разведки он всегда составлял сам. У него был свой стиль в составлении основополагающих документов, свой «почерк», своя манера речи. И те документы, которые были написаны начальником Управления, невозможно было спутать с другими документами Разведупра, которые хранятся в архивах. Они сразу бросаются в глаза и привлекают к себе внимание.
Нарком, его первый зам и начальник Штаба РККА, то есть та тройка, которой в Наркомате подчинялся Берзин, часто просили его высказать свое мнение по военно-политическому положению страны и международным вопросам или дать оценку тем или иным проблемам или направлениям деятельности военной разведки. Конечно, он понимал, что подобная просьба была равноценна жесткому приказу и подлежала исполнению в кратчайший срок. Поэтому, когда его вежливо «просили», надо было садиться за письменный стол и писать подробный доклад или докладную записку.
Вот и сейчас, в начале марта 30-го, наркому надо было представить в виде подробного доклада свои соображения по поводу организации нового направления в деятельности военной разведки — технической разведки. В стране начиналось выполнение первого пятилетнего плана индустриализации. Для успешного выполнения намеченных мероприятий по усилению армии, флота и авиации нужна была подробная информация о военно-технических достижениях в этих областях у крупнейших и наиболее развитых капиталистических стран. Все, что удастся добыть разведке, в первую очередь о вооружении армии и авиации Франции, Италии, Германии, Чехословакии и даже маленькой Швеции, надо пустить в дело и использовать для усиления РККА. Это позволит не только выиграть время, но и сэкономить большие средства в иностранной валюте, которую пришлось бы платить этим странам за приобретение патентов, технической документации, технологий производства и образцов оружия и приборов.
Нужно было создавать новое направление в работе Разведупра, искать опытных людей с хорошим техническим образованием, создавать специальную техническую агентуру в крупнейших европейских странах. И, самое главное, для успешного развертывания новой отрасли разведки нужны были финансовые вливания. Без солидных сумм в твердой валюте ни один разведчик не мог надеяться на серьезный успех в любой европейской стране.
В докладе, адресованном Ворошилову, Берзин отмечал, что до сих пор Управление вело техническую разведку по тем направлениям, которые предусматривались заданиями Штаба РККА, и теми ассигнованиями, которые оставались у разведки после выполнения неотложных текущих задач. А оставалось очень немного. Остаточный принцип ассигнования действовал и в те далекие годы. При этом основными задачами было изучение организации, тактики, методов подготовки технических войск иностранных армий. Имелись в виду в первую очередь авиация и танковые войска. Кроме того, агентура Разведупра по мере возможности собирала сведения о технических данных новых образцов оружия, которые принимались на вооружение в армиях крупнейших иностранных государств.
Берзин по своему обыкновению не приводил в докладе никаких фамилий. Сейчас известно, что с конца 1929 года в северных промышленных районах Италии действовала нелегальная военно-техническая резидентура под руководством Льва Маневича, который выступал под именем австрийского предпринимателя Конрада Кертнера. Помимо коммерческой деятельности, естественной для любого предпринимателя, он руководил Международным бюро изобретений и патентов «Эврика». Через эту организацию проходило много изобретений и патентов, и все, что представляло интерес для научно-технической разведки, сразу же отправлялось в Москву.
Кандидатура Маневича на роль резидента, подобранная Берзиным, была удачной. В Гражданскую повоевал, за границей жил, английским, французским, немецким и итальянским владел. С образованием также все было в порядке. В 1921 году окончил Высшую школу штабной службы РККА. В 24-м — Военную академию РККА, а в 29-м — Курсы усовершенствования начсостава ВВС при Военно-воздушной академии. Вот таким был человек, который после полутора лет разведывательной работы в Германии начал создавать нелегальную резидентуру в Италии.
Берзин отмечал в своем докладе, что помимо недостатка инвалютных средств техническая часть информационного отдела была очень слабой. Пять специалистов, которые имелись, не могли справиться с большим потоком информации, которая поступала из-за рубежа и нуждалась в анализе, обработке и распределении по различным организациям для дальнейшего использования: «50 % всего материала по технике не получает в 4-м Управлении достаточной предварительной обработки, оценки и использования. При таком положении, естественно, хромает и работа агентуры, ибо если работа источника не получает нужной оценки и не признана полезной, резидентура не может его держать месяцами и оплачивать в ожидании оценки».
Анализируя создавшуюся обстановку в Европе, он докладывал наркому, что военно-промышленная разведка может быть с успехом развернута в Германии, Франции, Италии, Чехословакии и Америке. Что же касается Англии, то предпосылок для быстрого налаживания там технической разведки чрезвычайно мало, так как связи Управления в этой стране ничтожны. Очевидно, не было у Управления серьезных зацепок на острове, не было солидной агентуры, тем более в такой новой и специфической области, как военно-техническая разведка. И начальник Управления честно признавался в этом.
Берзин считал, что для быстрого и успешного налаживания военно-технической разведки необходимо уже в 1930 году выделить дополнительные ассигнования в размере 100 000 американских долларов. Возможно, запрос был сделан с запасом, с расчетом на то, что чем больше просишь, тем больше дадут. Он отмечал, что этой суммы будет достаточно для организации агентурного аппарата и оплаты его работы. Очевидно, начальник Управления не особенно надеялся на успешную работу вновь создаваемой структуры на идейной основе и понимал, что за ценнейшие военно-технические секреты нужно будет платить, и платить щедро. И поэтому указывал в докладе, что в отдельных случаях необходимо будет отпускать спецсредства на приобретение рабочих чертежей, описания особо интересных технологических систем и готовых образцов новейшей военной техники.
Кроме того, для успешного развертывания нового направления военной разведки требовалось, конечно, увеличение личного состава технической части Управления. Нужных специалистов он предлагал привлечь из научно-технических комитетов соответствующих управлений наркомата. А чтобы работа технической разведки была более результативной, предлагалась передача всех получаемых материалов по военной технике в один центр (технический штаб начальника вооружений), который и распределял бы эту информацию по соответствующим учреждениям и заводам. И в дополнение ко всему Берзину хотелось получить в Управление «крепкого, технически грамотного инженера-партийца для руководства технической частью, а также выделить несколько технически грамотных знающих языки партийцев для работы за границей».
6 марта 1930 года доклад был подписан и отправлен наркому. Через два дня он был прочитан и с резолюцией «Не возражаю. Созвать спец. совещание и внести конкретные предложения» возвращен тогдашнему начальнику вооружений Иерониму Уборевичу и Берзину. Совещание созвали, изменения и предложения внесли, и в Разведупре начали создавать новое направление — научно-техническую разведку. Руководить новым направлением было поручено Оскару Стигге. Он должен был создать свою агентурную сеть в крупнейших странах Европы и наладить получение научно-технической информации. Работа началась, и материал «пошел», но вот использовался он уже в Союзе в первое время очень плохо. Дело было новое, незнакомое, опытных специалистов в НИИ, КБ и на военных заводах, хорошо знающих языки, не было. И ценнейшая разведывательная информация, добываемая иногда с риском для жизни разведчика, оседала в сейфах и ящиках письменных столов. Но здесь военная разведка была бессильна что-то сделать и изменить. И от Берзина ничего не зависело — контроль за использованием полученной научно-технической информации был вне его компетенции.
Весной 1930 года Берзину пришлось обратиться к наркому с письмом, в котором он писал о деятельности военного атташе в Японии Виталия Примакова. Причиной такого обращения было нарушение военным атташе финансовой дисциплины и значительный перерасход денежных средств в твердой валюте, то есть в американских долларах, которые выделялись для аппарата военного атташе в Токио. Обстановка на Дальнем Востоке после конфликта на КВЖД была тревожной, активность Японии на азиатском континенте не исключалась, и аппарат военного атташе, включая и агентуру, должен был работать с полной нагрузкой. Поэтому Берзин очень внимательно следил за всем, что творилось в столице островной империи.
Примаков работал военным атташе в Японии с весны 1929 года. Но и до этого, как писал Берзин Ворошилову, «в течение ряда лет Примаков, находясь на зарубежной военной работе (Китай и Афганистан), проявил себя работником, небрежно и неэкономно относящимся к народным деньгам». При этом Примаков за один год работы в Афганистане израсходовал 34 500 долларов, а его предшественник Ринк примерно в такой же ситуации израсходовал за год 15 000 долларов. В Японии Примаков продолжал ту же тактику, допуская сверхсметные расходы, не связанные с работой агентуры. При этом Примаков покрывал перерасход «из средств, отпущенных на агентурную разведку, чем затормозил ряд очередных наших работ по Японии». Берзин писал Ворошилову, что «наш аппарат в Японии до Примакова при меньших денежных затратах добывал больше ценных материалов, чем в период руководства этой работой Примаковым». И как следствие: «Назначение Примакова военным атташе и руководителем агентурной работы в Японии не внесло существенных улучшений ни в руководство нашего военного аппарата в Японии, ни по линии добычи агентурных материалов».
Из этого документа можно сделать два вывода: Берзин признавал свою ошибку, так как назначение Примакова в Японию могло произойти только при его согласии — в 29-м мнение руководителя военной разведки еще учитывалось. Возможно, он думал, что герой Гражданской войны учтет свои афганские ошибки и будет скромнее тратить казенные деньги. А может быть, при назначении в Японию прославленного боевого командира на него подействовал ореол легендарного конника, ромбы в петлицах и боевые ордена на гимнастерке. И второй вывод — агентурная разведка Управления в этой стране существовала за несколько лет до начала разработки и осуществления операции «Рамзай». И Зорге был не первым, кто создал агентурную сеть военной разведки в островной империи. Доклад Берзина Ворошилову — пока единственное документальное подтверждение этой версии.
Докладывая об этом, Берзин просил Ворошилова дать распоряжение о том, чтобы отозвать Примакова с должности военного атташе в Японии и назначить на эту должность другого командира РККА. Его доводы были обоснованны, и нарком дал согласие на замену. На документе появилась резолюция: «Не возражаю, подыскать заместителя. В. 20.4.30», которая и была сообщена Берзину 25 апреля 1930 года. Участь Примакова была решена, он был отозван из Токио и окончательно ушел из военной разведки на строевые должности.
Вполне возможно, что такая отрицательная оценка деятельности своего подчиненного в Японии, а военные атташе подчинялись начальнику Управления, объяснялась не только плохим руководством агентурной работой, но и значительным перерасходом валютных средств, которые находились под строгим контролем НКРКИ. Этим и было вызвано письмо Берзина Ворошилову, обычно сдержанно относившегося к недостаткам работы своих подчиненных.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.