Глава VI От предвестника Ворта до фабрики Диора

Глава VI

От предвестника Ворта до фабрики Диора

Под скорбным достоинством Женевьева Фат скрывала не только горечь, а тоску и растерянность перед ответственностью, внезапно обрушившейся на нее. Но мужество позволило ей справиться с бедами. Действительно, держать в своих руках судьбу Дома моды нелегко. Недостаточно, как многие считают, использовать для драпировки муслин, прошить иглой здесь или подрезать ножницами там. Надо быть деловым человеком с безошибочным чутьем, художником, одновременно плодовитым и сильным, поэтом, бухгалтером, архитектором, промышленником… И всё в одном лице.

Я никогда не представляла себе объема подобной работы, возложенной на одного человека, пока не посетила однажды здание, а вернее здания, выбранные Кристианом Диором для размещения своей фирмы на авеню Монтень между площадью Альма и площадью Этуаль[226] на Елисейских Полях.

Перед воротами, украшенными нежно-серым ламбрекеном с знаменитым именем «Кристиан Диор», стоят два привратника в темных ливреях, на воротнике которых блестит монограмма C.D. Чтобы оценить размеры владения, надо немного отойти назад. Поперечная улица свидетельствует, что Кристиан Диор обладает здесь солидным недвижимым имуществом и властвует над пересечением авеню Монтень и улицы Фердинанда I, где открыл громадный бутик. Аппетиты его предприятия невероятны, оно постепенно «пожирает» соседние здания. Фирма основана в 1947 году – три мастерских с восьмьюдесятью пятью работниками, а ныне объединяет пять зданий, где размещаются двадцать две мастерские с тысячью двумястами служащими. Через два года после основания Дома Институт Гэллапа[227] назвал Кристиана Диора одним из пяти самых известных международных личностей! От входа соседняя дверь с красивым ламбрекеном, и вам все ясно: это не Кристиан Диор, а «Дом Диор», а вернее «Фабрика Диор», которая встречает вас табельной доской. Гигантская доска, сравнимая с досками «Ситроена» или «Олида»: тысяча сто карточек «звенят» тысячу сто раз утром и тысячу сто раз вечером, когда тысяча сто членов команды Диора входят в назначенный час на борт огромного судна или покидают его, возвращаясь домой. Здесь отмечаются все. Каждый час работы контролируется автоматически, за исключением руководящего персонала, который также не остается без контроля: управленцы должны расписываться в журнале приходов и уходов.

Русская манекенщица Алла Ильчун в модели Кристиана Диора, 1955

Дальше светлая и пустая сеть коридоров и лестниц, всегда заполненные лифты, их с нетерпением ждут на всех этажах. Муравейник. Муравьи в черных робах или белых блузах встречаются, тянутся цепочкой, иногда толкаются и на мгновение застывают, чтобы переброситься парой слов, обменяться улыбкой: «Эй, Жоржетта! Как дела? Что поделываешь? Я не видела тебя вот уже три недели!» Огромная фирма, где можно трудиться под одной крышей и не знать друг о друге, если работаешь на разных этажах этого вертикального города. Двадцать две мастерские, и каждая названа по имени своего руководителя: мастерская Сюзи, Кристианы, Берты, Жанны… или Роже, Фредерика, Анри, если речь идет о мужчинах, которые всегда руководят пошивом костюмов и пальто. В каждой мастерской занято тридцать пять – сорок пять работниц. Мне показали мастерскую Марты, специалистки по «воздушному делу»: сорок шесть пар рук мелькают у длинных столов, какими уже пользовались швеи золотого века, когда усыпали розами платья-корзинки мадемуазель де Лавальер[228]. Та же пляска ниток, иголок и ножниц.

Вижу деревянный манекен под патронкой[229] из белой ткани в виде цветочного венца. На безголовой шее этикетка: «Черчилль». Как у собаки на ошейнике имя хозяина (здесь, несомненно, речь идет о Саре Черчилль, дочери известного государственного деятеля). Где-то в здании устроен настоящий склад манекенов, отлитых по точным меркам клиенток. Эти мерки меняются, если мадам Х. прошла в Шарбоньер-ле-Бен курс похудения или баронесса Y., забыв о диете, этой зимой пустилась во все тяжкие.

Модельер знает тела своих клиенток лучше, чем духовник их души. Не стоит уточнять, что он обязан, как и последний, соблюдать полную тайну, чтобы ничей нескромный глаз не мог порадоваться изменениям талии мадам Z., такой тонкой в довоенный период. Склад манекенов окружен такой же тайной и так же охраняется, как гарем султана.

Не потревожив сна безголовых дам в шкафу Синей Бороды, чью запертую дверь едва успела заметить, я оказалась в чердачном помещении, в меховой мастерской. Вернее перед меховой мастерской. Еще одна закрытая дверь стараниями недоверчивого шефа этого нового отделения. Его зовут господин Манто, что, быть может, предопределило его призвание. Его не предупредили о моем визите, и он не собирался позволять кому-либо совать свой нос в тайны производства. Пришлось вести переговоры, ссылаться на руководителей.

– Знаете, – объяснила мне первая мастерица, – ему случалось отказывать в визите, разрешенном самим господином Диором. Начальники ведут себя словно проконсулы. Они похожи на губернатора Монтаны, который провозглашает некоторые декреты, зачастую не угодные Вашингтону. Хозяин поощряет такое рвение. Они ощущают его поддержку, когда проявляют строгость, опасаясь шпионажа.

Пальто от Диора, 1958

В конце концов, после двух или трех телефонных звонков, сопровождавшая меня секретарша добилась заветного разрешения. Дверь распахнулась, открыв перед нами сказочные реки норок, таких прекрасных, что брала оторопь, когда их резали на чрезвычайно узкие полоски, чтобы потом сшить на машинке. Как сшивали? Боже упаси сказать вам об этом! Потом потянулись другие, выдраенные уборщицами в резиновых перчатках коридоры, приведшие нас в медпункт. Я едва осмеливаюсь использовать это слово, в котором сконцентрирована вся боль серых часов в колледже, чтобы описать голубой рай, предназначенный для сраженных мигренью швей. Специально подобранный голубой цвет стен в комнатах отдыха, где черные шезлонги ожидают тех, кому грозит переутомление. Пол соломенно-желтого цвета. В рамке высокого крохотного окна торчит верхушка Эйфелевой башни. Безмолвие и спокойствие парижских крыш.

Рядом расположены двери медицинского кабинета молодой докторши Пи, приходящей на работу ежедневно (горящая красная лампочка указывает «занято»), и кабинета офтальмологии, работницы посещают его регулярно, чтобы проверить глаза, свой профессиональный инструмент. Скользя по черному полу меж темно-синих стен, на которых видны измерительные офтальмологические приборы, гид объясняет:

– Эта клиника была открыта зимой 1954/1955 года на месте бывшего чердака, где хранились архивы, поэтому здесь крыша мансарды.

Кстати, Дом постоянно заботится о здоровье своих служащих.

Организована профилактическая сеть не только на месте (к примеру, установка воздушных фильтров в отдельных службах, в частности в отделе упаковки), но и вне работы. Стоит врачу решить, что кто-то нуждается в передышке, работницу тут же посылают в дом отдыха в замке де Вер-ле-Гран, купленном специально для того, чтобы восстанавливать служащим природный цвет лица.

Бесплатное питание полагается всем, кто не достиг восемнадцати лет, ведь в этом возрасте молодежь голодна, как охотничья собака. Кстати, заглянем в столовую. Обширное помещение с полом, выложенным звонкими плитами, сразу догадываешься, как часто здесь орудуют уборщицы в резиновых перчатках.

Зал рассчитан на триста пятьдесят мест, и каждый день здесь в три смены проходит более тысячи человек. Каждый понедельник тем, кто желает обедать всю неделю, продаются талоны. Стоимость обеда от восьмидесяти до ста восьмидесяти франков, в зависимости от размера зарплаты. В период создания коллекций, напряженной работы и ненормированного режима, всем положен бесплатный ужин, иногда по субботам и воскресеньям. По большей части это тарелки с готовой едой (по-английски): ешь сколько влезет, а количество пищи ограничено лишь аппетитом проголодавшихся. Кроме того, устраиваются торжественные обеды, которые всегда оплачиваются дирекцией в праздничные дни и на следующий день после первых показов коллекций. Меню: курица, шампанское и хорошее настроение. Такова Высокая мода с кулинарной стороны.

Затем посещаем заготовительный цех, где под стеклянной крышей работницы выстраиваются в очередь перед стойкой с окошком, чтобы получить любое сырье, необходимое для работы, потом зал продавщиц с длинными столами, там каждая имеет свое место, как в офисе. И наконец, кабина, похожая на все остальные. Быть может, чуть побольше и с лоджией в виде галереи, где висят вечерние платья. Перегнувшись через балюстраду, можно окинуть взглядом длинные столы для макияжа и окружающие их вешалки. Иными словами, это гардероб, но гардероб императрицы. У каждой манекенщицы свой шкаф с пятнадцатью платьями, предназначенными только для нее, табличка с ее именем и названиями моделей и образчиками тканей. Поскольку манекенщиц двенадцать, сделайте подсчеты и оцените размер комплекса. Здесь царит начальница кабины, больший или меньший диктатор. Несмотря на почти военную выправку, они часто нежны и понятливы.

К примеру, могут не сообщать кому следует об опоздании манекенщицы, что в некоторых домах считается поводом для немедленного увольнения. Начальница кабины обычно держит судьбу девочек в своих руках. У нее, конечно, есть любимицы, но в ее интересах не особенно вызывать ревность. Она играет такую ответственную роль, что может решать вопрос о найме. Для этого достаточно дать не приглянувшейся ей новенькой манекенщице посредственное платье, не соответствующее ее росту. Дело сделано, если только сам модельер не укажет платье, которое хотел бы видеть на «подопытной свинке».

Любимая модель Кристиана Диора – Ренэ в вечернем платье из синего атласа, Париж, 1955

Манекенщицы сообщают начальнице кабины, что надо доделать или исправить. Если изменения большие, модель отправляется на доработку в изготовившую ее мастерскую.

Иначе ее оставляют в кабине, где костюмерши, бывшие подручные работницы, приводят их в соответствие. Таким образом, несмотря на небрежное обращение продавщиц с платьями, те не теряют совершенства.

Вся ответственность возложена на начальницу кабины, и та должна быть готова, как на любом товарном складе, к детальной ревизии. Начальница заботится только о «своей» коллекции и ревниво обихаживает ее, словно здесь все принадлежит ей: двести пятьдесят моделей, сто пар обуви, еще большее количество пар перчаток, тридцать хрупких колье и сверкающий набор серег, брошек, клипсов. Она властвует над этой вселенной, как губернатор над своей провинцией.

Свадебное платье от Диора, 1958

Конечно, не все дома моды построены по одному и тому же образцу, но я решила показать именно Дом Диора, потому что он мне показался типичным примером фирмы, приспособившейся к экономическим нуждам послевоенного периода, ощущающей, откуда дует ветер, постоянно старающийся опередить будущее, с риском вызвать возмущение, ведь не в столь далеком прошлом Высокая мода и крупный бизнес существовали сами по себе.

Некоторые дома не хотят переходить на «фабричный» метод работы, стараясь сохранить ремесленнические традиции качества. Я не говорю, что Диор уходит от традиций, у него, как и везде, работают вручную (в любой мастерской всего одна швейная машинка), и он использует одну из старейшин профессии, мадам Люси, начальницу заготовительного цеха. Ей семьдесят пять лет, пятьдесят из которых она отдала профессии.

Кое-кто больше дорожит стилем старой Франции, когда Высокая мода еще не испытала американского подхода к делу.

Гриф Дома моды Жанны Ланвен

Ланвен, к примеру, одна из столпов межвоенного периода, придерживается старых традиций. Я хорошо знаю Дом Ланвен, поскольку часто в нем работала. Моя мать одевалась у Ланвен, а витрина на углу улиц Баусси д’Англэ и предместья Сент-Оноре относится к воспоминаниям детства.

Именно из книги «Я – кутюрье» Кристиана Диора я взяла милое воспоминание: «Что касается имени Ланвен, то оно связано для меня с воспоминаниями о юных девушках в стильных платьицах, с которыми я танцевал первые фокстроты, чарльстоны и шимми. На всех балах они всегда были одеты лучше других». Сама я не могу не испытывать какой-то нежности к витым лабиринтам-лестницам, связывающим многочисленные крохотные комнатки старинного престижного особняка с закоулками, змеистыми коридорами, огромным L-образным салоном (L – эмблема Дома), «сценой», небольшим тайным салоном, предназначенным для королевских и княжеских особ и частных показов влиятельным журналистам накануне представления коллекции. Знаменитая сцена: там в окружении трех зеркал высится крохотная эстрада, похожая на небольшие театральные подмостки. Я люблю эту барочную архитектуру, несмотря на изнурительную гимнастику, на которую обречены манекенщицы в период позирования.

Кабина расположена в полуподвальном помещении рядом с салоном, а студия – на пятом этаже. Я не говорю о некоторых мастерских на седьмом этаже, где приходилось проходить примерки. Представьте себе всю эту суету! Если судить по нагрузкам, мы ежедневно по три-четыре раза взбирались на башни собора Парижской Богоматери. Господин Кастилло[230] утверждал, что нам устроили бесплатный курс похудения!

Несмотря на авангардные замыслы этого художника, Дом хранит традиции основательницы Жанны Ланвен, которые были подхвачены ее дочерью, позже ставшей графиней Мари-Бланш де Полиньяк.

Русская манекенщица Варвара Раппонет в модели от Ланвен, 1956

Продавщицы, седоволосые и двигающиеся с достоинством светских дам, знают предместье Сен-Жермен как свои пять пальцев. Они с давних пор принимают своих клиенток, остающихся верными Дому, зная, что там трудятся самые щепетильные работницы Парижа. Здесь изнанка платья равноценна лицу, столь же законченна, столь же совершенна. Как продавщицы и клиентки, модельеры, работающие двадцать пять – тридцать лет в Доме, занимают одни и те же столы, это не мешает современной организации труда. Как у Диора – и у остальных, – есть социальная служба, медицинский кабинет. Что касается творений господина Антонио де Кастилло, он, столь же дерзновенный, как и остальные модельеры, зачастую опережает других, а одним из самых передовых бутиков управляет женщина утонченного вкуса.

Уверена, можно жить в своем времени и твердо хранить ремесленнические традиции. Я всегда немного волнуюсь, когда сталкиваюсь на лестнице для персонала со старушками в блузах, скромными и скукожившимися работницами, весталками ритуала, который поддерживается только в Париже. Это очень древний ритуал, поскольку уже в Средние века существовали модельеры, портные и аппретурщики[231] платьев, а слово «платье» относилось как к мужской, так и к женской одежде.

До XVII века мастера-портные одевали мужчин и женщин, потом пришло понятие стыда, и вмешалась конкуренция. Одержав одну из первых феминистских побед, мастерицы-портнихи добились в 1675 году указа Короля-Солнца[232], который открыл перед ними часть рынка под предлогом, «что довольно прилично и подходяще для стыдливости и скромности женщин и девушек разрешить им одеваться у лиц того же пола».

С тех пор модельеры поделили свои владения с модельершами, иногда очень известными, как Роза Бертэн[233], которая одевала Марию Антуанетту; мадам Пальмира[234], всемогущественную даму 1830 года; мадам Бодран при Луи Филиппе; мадемуазель Фовер[235] и прочими. До 1850 года в Париже насчитывалось сто пятьдесят восемь модельеров и модельерш.

Роза Бертэн. Гравюра Жанине с портрета художника Ж. Дюплесси

Однако истинным основателем нашей современной Высокой моды считается Чарльз-Фредерик Ворт, сын клерка лондонского нотариуса, бежавший из Англии от суда писцов, чтобы поступить в 1846 году приказчиком в Дом моды Gagelin, владельцу крупного парижского Дома шелков и новинок. Обосновавшись в Париже, предприимчивый Чарльз-Фредерик начал с того, что женился на дочери хозяина и стал генератором идей. Почему бы не шить платья самим, вместо продажи тканей для пошива платьев? Проект пришелся по душе господину Гагелену, и Ворт пустился в авантюру, но вскоре, будучи слишком независимым, чтобы работать под надзором, обосновался за свой счет по адресу: дом 7 на улице де ла Пэ, основав первый настоящий Дом моды. Уже прошло почти сто лет, ибо событие состоялось в 1857 году.

Одна гениальная находка следовала за другой. Вместо изготовления туалетов по заказам клиенток, он придумал ансамбль платьев и выставил их на продажу. Ворт создал первую коллекцию. Вместо того чтобы демонстрировать их в уменьшенном виде на небольших деревянных куклах или использовать манекены из лозы, как это делалось издавна, он изготовил их по меркам своей жены, которая представляла в салонах и даже на бегах в Буа, Довилле, в Опере. Она стала первой манекенщицей.

Ударные идеи Чарльза-Фредерика Ворта привели к феноменальному успеху, окрылившему его. Стоит вспомнить, что, когда он изобретал свои удивительные кринолины, создал и первую юбку-брюки! А его жена вызвала скандал на бегах, осмелившись впервые появиться без вуали на задней части шляпки, то есть с открытым затылком. Подумайте только!

Его клиенткой стала императрица Евгения[236]. Ее доверие, верность, дружба окончательно способствовали его восхождению, сделав модельером всех европейских дворов.

Вел он себя как истинный сеньор. Едва в каком-нибудь королевском доме объявлялось о грядущем рождении, он готовил роскошное детское приданое, вернее два его варианта: в розовых и голубых тонах. В зависимости от того, кто рождался, мальчик или девочка, посылал тот или иной наряд с подобострастными пожеланиями. Как могла принцесса, когда вырастала, не стать его клиенткой? Второй вариант уничтожался, чтобы подарок оставался уникальным.

Императрица Евгения. Фото Диздери из коллекции Роми

При таком подходе все знаменитости вскоре выстроились в очередь, чтобы одеваться у него. Дузе[237] засыпала его телеграммами (тогда говорили «депеши»), вымаливая у него советы. Кастильоне[238], императрица Австрии[239], одна из его самых верных коронованных особ… А однажды на светском сборище одна очень известная женщина бросилась ему на шею и воскликнула: «Я уродина, спасите меня!» Это была слава!

Актриса Элеонора Дузе в платье от Жана-Филиппа Ворта

Графиня Вирджиния ди Кастильоне, 1858. Фото Майера

Великая княгиня Мария Николаевна, сестра императора Александра II, в платье работы Дома моды «Ворт», Париж, 1857

Дом в неизменном виде просуществовал добрую сотню лет, перейдя из рук Чарльза-Фредерика в руки его сыновей Гастона и Жана-Филиппа. Второй стал великим модельным мастером. Его внуки Жан-Шарль и Жак приняли наследство, им на смену пришли правнуки, вначале Роже, потом Морис. Долгое время Дом «Ворт» был чемпионом верности своим служащим. До последних лет десять человек работали у него сорок лет, а пятнадцать – более тридцати. Мадам Луиза, костюмерша, которую манекенщицы называют «мамой» и у нее занимают в конце месяца, уже полвека трудится у него в кабине. Сегодня дела идут по-иному. Жестокость нынешней жизни вынудила последних из Вортов объединиться с Домом «Пакен», чье имя заглавными буквами сияет над витриной в предместье Сент-Оноре (Пакен такой же хранитель традиций, поскольку Дом был основан в 1890 году). Дом Пакен – Ворт утешается тем, что, почти перестав быть «королем модельеров», по крайней мере по объему остается «модельером королей»: там одевают графиню Парижскую и ее дочерей, принцесс Изабель и Элен, которые заказали им платья для своего первого бала; миссис Рокфеллер[240]; мадам Мендес-Франс[241]; Бегум; иранскую императрицу Сорейю[242] и многих других. И приходится приспосабливаться, как и его конкурентам, к требованиям торговли: Дом создал коллекцию «Алиби», трансформирующиеся платья, которые могут одновременно носиться и днем и вечером. Однако, если монументальный портрет Чарльза-Фредерика, громадного, крепкого величественного бородача, уже не висит в салоне, предок все так же считается провозвестником современной Высокой моды. Благодаря его примеру количество парижских модельеров, равное ста пятидесяти восьми в 1850 году, выросло до четырехсот девяносто четырех в 1863 году и почти до семисот в 1870 году, в год наивысшего расцвета империи. К концу века, в 1895 году, их насчитывалось тысяча шестьсот тридцать восемь, и они использовали шестьдесят пять тысяч работниц, чуть больше, чем сейчас, поскольку шестьдесят лет спустя Синдикат Высокой моды объединил примерно тысячу членов, состоящих из крупных, средних и малых домов моды. Указ от 6 апреля 1945 года определял предприятием моды «любой дом, задумывающий и выполняющий комплекс моделей в своих собственных мастерских при исключении любых закупок со стороны». Сюда же входят ателье по индивидуальным заказам, где работают модельеры и ремесленники. Примерно полсотни домов моды обеспечивают заработком восемь тысяч служащих (цифра меняется, поскольку речь идет о полусезонных предприятиях) и имеют общий годовой оборот, несовместимый с количеством этих предприятий. Подсчитано, что все дома вместе выпускают в среднем десять тысяч новых моделей в год. Средняя себестоимость доводки одной модели равна ста двадцати тысячам франков. Получается, что парижская Высокая мода ежегодно инвестирует один миллиард двести миллионов франков, которые требуют немедленной амортизации путем распределения на стоимость других моделей, изготовленных после коллекций и по требованию клиентов. Сюда надо добавить меха, драгоценности, обувь и некоторые аксессуары, приносящие также миллионы франков. За один век идеи Чарльза-Фредерика Ворта приобрели размах.

Наконец, одним из логических следствий его бурного прихода в мир моды было возвращение в профессию мужчин, которых двумя веками ранее вытеснили женщины. С 1857 года до предвоенного 1939-го среди новых самых заметных модельеров насчитывается примерно равное количество мужчин и женщин.

Я для примера составила список: Ворт (1857), Дусе[243] (1870), Бер[244] (1877), Редферн[245] (1886), Дойе[246] (1899), Пуаре[247] (1905), Марсиаль и Арман[248] (1910), Бешоф-Давид[249], Премэ[250] (1912), Пату, Лелонг, Молино (сразу после великой войны в 1919 г.), Пиге (1923), Роша (1925) – все они мужчины. Женщины: Лафферьер[251] (1869), Жанна Ланвен (1886), Пакен (1893), сестры Калло[252] (1896), мадам Шеруи[253] (1901), Дреколь[254] (мадам Авэ в 1905 г.), Женни[255] (1908), Огюста Бернар (1912), Мадлен Вионне[256] (1913), Шанель (1920), Луиза Буланже[257] (1924), Бруер (1926), Марсель Дормуа[258] (1927), Скиапарелли (1928), Магги Руфф (1929), Нина Риччи (1932) и Аликс[259] (1934).

Русская манекенщица Варвара Раппонет в вечернем платье от Дома моды «Эрмес», 1943

Вечернее платье от Коко Шанель, 1936

Платье силуэта new look, Кристиан Диор, Париж, 1947

Вечернее платье от Жака Фата, 1950. Фото Вилли Майвальда

Вечернее платье от Эдварда Молино, 1946

Ансамбль от Кристобаля Баленсиаги, 1950

Ансамбль от Пьера Бальмена, 1959

Ансамбль от Юбера де Живанши, 1957

Если вам хватило любопытства и терпения прочесть этот длинный список, то, добавив к нему послевоенных новорожденных (Фат, Бальмен, Диор, Живанши[260]), заметите, что число мужчин заметно превосходит число женщин. Следствие? Вдохновение. Как женщина, должна признать, что изобретательность, глубочайшая смелость свойственны в основном мужчинам. Здесь нет противоречия. Я хорошо знаю, каким женщинам – Жермене Леконт, Карвен, Коко Шанель или Скиапарелли – обязана парижская Высокая мода, но утверждаю, женщина обычно отличается непререкаемой техникой, безупречным вкусом, умением работать ножницами, ниткой и иголкой. Она входит в искусство через узкую дверь профессии. Хотя ее дочь ныне графиня де Полиньяк, величайшее благородство Жанны Ланвен в том, что свои первые шаги она делала в качестве работницы-швеи.

Вечернее платье от Дреколь

Манто от Дреколь

Мужчины в основном идут обратным путем: начинают с вдохновения, потом приспосабливают его к требованиям профессии, поэтому они больше стремятся к нововведениям. Их можно сравнить с Наполеоном, который выигрывал сражения, не соблюдая традиционных правил стратегии. Знаю, бывают исключения. Жак Фат был вначале портным, как Баленсиага, создававший в каждой коллекции модельамулет, кроил и шил своими руками. И все же деятельность мужчин больше соответствует интеллектуальным требованиям, они вначале используют художественный избыток своего вдохновения и им руководствуются.

Какой из школ, женщин или мужчин, следует отдать предпочтение? Какую стоит порицать? Конечно, никакую. Напротив, равенство полов необходимо для моды, которая столь же нуждается в поэзии, как и в здравом смысле. Кстати, чтобы примирить тех и других, скажем, что профессия формирует личности модельеров: мужчины здесь немного женщины, а женщины – немного мужчины. У искусства свои требования, и оно деспотически перемешивает своих служителей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.