В начале страшных дел

В начале страшных дел

У Петра было трудное детство (интриги, заговоры) и психическая травма (стрельцы напугали). Но антихристом он стал не поэтому. Просто, вся логика царствования его батюшки подводила именно к тем выводам, которые он сделал. Ему надлежало стать уже не царем, а императором. Потому как, империя имелась уже как данность. Была власть, ничем и никем не ограниченная. И она, по факту, была сама себе целью и смыслом.

Ведь, если Святая Русь сгорала в скитах, а Третий Рим отменили греческие патриархи в 1666-м, то, что же кроме языческого, тиранического могущества оставалось? Оставалось сделать к нему последний шаг. Но дорогу Петру в самом начале попытались преградить стрельцы.

Они, как мы видели, и прежде были неизменными участниками народных «правдоискательских» возмущений. И в Соляном бунте активно участвовали, и на сторону Стеньки многие перешли. Но они, в отличие от казаков, не были носителями некой альтернативной программы. Скорее, стрельцы, по сути своей были «стражами»

Третьго Рима. И как физической реальности, и как метафизической. Когда чуяли, что как- то вкривь политическая линия идет, пытались ее своими бердышами подправить. Но поскольку вслепую рубили, тоже криво выходило…

То, что, конкретные стимулы выступлений были всегда связаны с ущемлением их корпоративных интересов (невыплата жалованья, произвол командиров) никоим образом «правдоискательский» мотив не опровергает. Просто стрельцы больше, чем кто-либо в тогдашних российских государственных рамках были готовы и способны отстаивать свои права.

Ну, а насчет, Петра у них, похоже, изначально предчувствие какое-то нехорошее имелось.

В 1682 году стрельцы взбунтовались и перебили немало близких десятилетнему Петру людей. Да, подстрекали их сторонники Милославских (родственников первой жены Алексея Михайловича), но царевич не люб им был и без этого.

Непосредственным поводом для возмущения стали следующие события. Когда царь Федор Алексеевич скончался бездетным, то по старшинству следовало передать престол его брату Ивану, от той же матери (Милославской). Однако наследник был слаб здоровьем. И ссылаясь на это, группировка близкая к Наталье Нарышкиной (вторая жена «Тишайшего») попыталась посадить на отцовский трон Петра.

Но Милославские и царевна Софья, обратились перед лицом такого беззакония к стрельцам. Их воевода князь Хованский (он и дал имя всем этим событиям — «Хованщина») тоже готов был защитить права Ивана.

В итоге лидеров пропетровской коалиции порубили стрельцы. И царями были провозглашены оба брата, а сестра их Софья объявлена правительницей.

Ситуация «шатания» власти была использована «святорусским» элементом для того, чтобы попытаться вернуть Правду и Веру. Но здесь стрельцы (чьи требования об улучшении финансирования были, разумеется, правительством удовлетворены), показали, что они совсем не казаки. Когда холопы подали челобитную об отмене холопской зависимости, стрельцы их разогнали.

Правда, стрельцы вооруженной силой поддержали требование старообрядцев провести диспут о Вере. Начался он в Кремле на площади перед Архангельским собором. Но поскольку явно грозил перерасти в новый бунт, власти пригласили диспутантов в царские палаты.

Старую Веру защищал суздальский протопоп Никита Добрынин. Князьям Церкви оказалось не под силу сбить его с толку тонкими своими аргументами. В пылу полемики он перешел к прямому действию — «заушал» архиепископа Холмогорского Афанасия.

И его сторонники сочли, что неспособность никониан совладать с Никитой — знак победы истинной веры. Кремль они покинули, как триумфаторы. Но в ту же ночь Софья вызвала к себе стрелецких вожаков и потребовала отказаться от защиты старообрядцев, мол, не воинское это дело — в тонкости теологии вникать. И Никиту «сдали». Мятежный протопоп был казнен на Красной площади «за оскорбление величества».

В том же году власть перешла к массовому террору в отношении старообрядцев. Она осознала, что пока жива Старая Вера, всегда найдется «протопоп» готовый спорить с самим государем. Противящихся новому обряду и «возлагающих хулу на Церковь» постановили сжигать в срубах.

Но недолго оставалось и стрельцам гулять. За «иудин» грех они расплатились еще на этом свете.

В 1698 году, недовольные тем, что после тяжкого Азовского похода, их перекинули на Польскую границу, да, и вообще никак не уважали их прежних вольностей, они двинулись на Москву.

Современники так передают их намерения: «Идти к Москве, разорить Немецкую слободу и побить немцев за то, что от них православие закоснело, побить и бояр; послать в иные полки, чтобы и они шли к Москве для того, что стрельцы от бояр и от иноземцев погибают; и к донским казакам ведомость послать; а если царевна в правительство не вступится и по коих мест возмужает царевич, можно взять и князя Василия Голицына: он к стрельцам и в Крымских походах, и на Москве милосерд был, а по коих мест государь здравствует, и нам Москвы не видать; государя в Москву не пустить и убить за то, что почал веровать в немцев, сложился с немцами».

Но в походе своем проявили они ту же непоследовательность, что и в Хованщину. Созданное Иваном Грозным «третьримское» по всем статьям воинство, не в состоянии было выступить с какой-то самостоятельной программой. Действовать по-казачьи, на свой страх и риск, без водительства со стороны кого-то из царской фамилии, они не умели. Но заточенная в Новодевичьем монастыре Софья встать во главе их мятежа никак не могла.

Вернувшийся из зарубежной «командировки» Петр остался недоволен, что воеводы, подавившие стрелецкий бунт, казнили только зачинщиков. Царь заметил: «А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против Большого полка». И наступило «утро стрелецкой казни».

Вот тут, когда он лично орудовал топором, народ и опознал его окончательно. По всем статьям. Вспомнили, кстати, что, вернувшись из-за границы, вместо поклонения святыням поехал прямо к Анне Монс и «зажигал» с ней всю ночь.

В народе пошел слух, что и не царь это вовсе, что подменили Петра в «Стеклянном государстве», а в Москве воцарился «жидовин из колена Данова». Согласно пророчествам, такова ведь этническая принадлежность антихриста. Да, Петр и внешне, кстати, судя по портретам, вызывал в этом смысле подозрения.