ЭКСОД.

ЭКСОД.

ВРЕМЯ И МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: XX ВЕК, ТЕАТР.

Сцена ярко освещена.

На проскениуме стоит хорег,

он обращается к зрителям.

По мере того как он говорит,

свет медленно слабеет, и

с последним словом сцена погружается во мрак.

Кто же были они - те, кто лишал сна и покоя царей и прославленных полководцев, кто росчерками форштевней своих кораблей подписывал приговоры целым народам, своими мечами превращал точки в конце международных договоров в многоточия, кто тенью своих парусов покрывал моря и континенты?

 Они играли без масок, мы знаем некоторые имена, а портрет одного из них - Секста Помпея - даже сохранился на камее.

 До самого конца античности никто не мог с уверенностью сказать, кто подлинный хозяин моря. Перикл? Трудно подсчитать, сколько средств он вложил в защиту афинской торговли. Октавиан? Только честности Секста и предательству его навархов он обязан жизнью и тогой. Митридат? Немногого он бы стоил, не будь у него пиратского флота. Зато разбойничьи государства Самоса, Крита, Киликии выполняли единственную функцию, ради которой они и создавались, не отвлекаясь на другие заботы. Они знали себе цену, и они ее получали.

 Живучесть пиратства может показаться сверхъестественной, но она не должна удивлять. Порожденные конкретными социально-экономическими условиями пираты только с ними и могли исчезнуть. Новые условия порождали новых пиратов - с новой тактикой, кораблями новых типов, новыми взаимоотношениями с новыми властителями новых прибрежных государств. Конвульсии раненой змеи часто принимались за агонию, а змея выживала и с каждым разом жалила больнее. Так было после Перикла, Помпея, Эвмела. Наученные опытом тысячелетий, царствующие особы XVI-XVIII веков уже не строили иллюзий, они противопоставляли силе силу.

 Народы Средиземного и Черного морей развивались в приблизительно одинаковых географических условиях, и это обстоятельство наложило неизбежный и неизгладимый отпечаток на их деятельность, одинаковую тоже лишь приблизительно. Но если в сфере производства хозяйство имело довольно четкую специализацию (Греция - вино и оливки, Египет - пшеница, Финикия - пурпур, Карфаген - стекло и олово), то в сфере сбыта господствовали только такие виды хозяйственной деятельности, как торговля и пиратство (что было по существу одним и тем же) и война. И властителями морей в этих условиях становились те, чьи корабли плыли быстрее и дальше, кто лучше знал географию, навигацию, свойства ветров и течений. Не случайно так тщательно охранялись корабельные стоянки, окутывались глубочайшей тайной наиболее важные торговые пути, в минуту крайней опасности уничтожались карты и периплы (их дошло до нас так мало!). И не наша вина, что слова «возможно», «вероятно», «может быть» историку приходится употреблять куда чаще, чем хотелось бы.

 Теоретически плавающий по морям мог быть воином, купцом или пиратом. На практике эти три профессии неразделимо сливались в одной. Морской труд предполагает знание судостроения, географии, мореходной астрономии и других наук. Дальние плавания, поиск новых источников товаров и рынков сбыта способствовали развитию знаний о мире. Определяющую роль в этом процессе вплоть до христианской эры играли пираты, неуклонно продвигавшиеся вслед за торговыми кораблями, открывавшие новые гавани и якорные стоянки, заставлявшие купцов плыть все дальше и дальше, настигавшие их и ... снова догонявшие. Это была гонка по замкнутому кругу, и в ней невозможно отличить лидера от преследуемого. Якорные стоянки и гавани с течением времени становились важнейшими портами и крепостями. Открытые острова и морские дороги способствовали развитию большой торговли, поискам гаваней и прокладке новых трасс. Блокирование торговых путей побуждало купцов искать новые, обходные маршруты и основывать новые города. Мореходство неуклонно раздвигало границы Ойкумены. Информация о новых землях и народах, сосредоточивавшаяся в храмах, дала толчок Великой греческой колонизации. Вместе с переселенцами во вновь открытые окраинные моря, к новым островам и побережьям шли пираты... И все начиналось сначала - будто в известной апории «Копье»: как далеко его ни бросишь - всегда можно бросить еще дальше. Это была трагедия тысячелетий.

 Европейское понятие пиратства столь же расплывчато, как и древнее. Итальянцы называли североафриканских морских разбойников корсарами. Французы именовали себя и англичан, грабивших испанские берега Вест-Индии и вылавливавших испанские галеоны, буканьерами, а позднее заимствовали голландское слово «флибустьер». Сами англичане считали себя «джентльменами удачи»: слово «пират» оскорбляло их патриотические чувства. Позднее между всеми этими звучными «этнонимами» был поставлен знак равенства, и к ним причислили еще каперов, на свой страх и риск, но с письменного разрешения государства захватывавших неприятельские суда или нейтральные с грузами для воюющих стран, а также арматоров, снаряжавших каперские флоты.

 Еще более внушительный набор аналогичных понятий был у древних - как общих (пирата, андра- подист, лэстес, латрункул, прэдо), так и региональных (киликийцы, критяне, тиррены, этолийцы): в разное время и в разных местах эти слова обозначали одно и то же.

 В них много общего. Штурм Феника заставляет вспомнить штурм Картахены. Издевательства над пленниками немногим отличаются от подобных же развлечений Уильяма Роджерса, обладателя красноречивой клички Билли Кровавые Ноги, Монбара по прозвищу Истребитель или Александра Грахама, известного в своей среде как Кровавый Меч. Продолжительность маршрутов древних пиратов вызывает почтение, хотя они и не огибали Земной шар, как это сделал Фрэнсис Дрейк на своей «Золотой лани». Их государства далеко превзошли пиратские гнезда Вест-Индии, а действия Скердиледа и его коллег могли бы послужить материалом для учебника по каперству.

 Но не меньше было отличий, и они служили их «визитной карточкой». Главное отличие пиратов нового времени от античных - в их отношении к экономическому укладу эпохи. Если первые были лишь болезненной помехой торгово-финансовым связям, то вторые являлись органической и неотъемлемой частью экономики, необходимым звеном в цепи рабовладельческого способа производства. Потому-то и была их профессия «трехглавой», потому-то никто и не мог отличить купца от пирата и воина: все они, хотя и по- разному, делали одно дело, первейшей целью которого было приобретение рабов - неважно какими методами и средствами.

 В поисках рабов и рынков их сбыта они забирались в уголки Ойкумены, еще сотни лет спустя считавшиеся если не необитаемыми, то во всяком случае не пригодными для жилья. В дальних походах оттачивалось их морское мастерство, чужие воды будили их конструкторскую мысль. На много столетий раньше Микеланджело сформулировали античные пираты мысль, ставшую его девизом: тот, кто следует за другими, никогда не опередит их. Мореходство было обязано своим расцветом небывалому взлету судостроения; судостроение совершенствовалось по мере развития мореходства. Если пираты XVI-XVIII веков выходили в море на стандартных для своего времени судах, как правило захваченных в качестве призов, то их античные собратья изобретали собственные типы, значительно отличавшиеся от широко распространенных и с течением времени ставшие общепризнанными. Таковы либурны, гемиолии, келеты; позднее прижились в государственных флотах и некоторые другие типы. Это не должно удивлять: вполне естественно, что лучшее становилось достоянием всех. Усилия древних инженеров всегда были направлены на создание наиболее оптимальных с точки зрения безопасности и скорости конструкций, и изобретения пиратов побуждали их искать новые решения, вырабатывать эффективные контрсредства для защиты товаров и людей, постоянно рискующих переменить хозяина еще до прибытия в порт назначения. Пираты вынуждали властителей прибрежных государств обзаводиться по крайней мере адекватными флотами для защиты своих владений и своей торговли, как это сделал Август. Эта военная гонка, шедшая рука об руку с инженерной, привела к выработке конструкций, после незначительных изменений давших толчок мысли византийских и позднейших корабелов и приведших в конечном счете к созданию каравелл Колумба, чайных клиперов и кораблей Моргана.