Глава девятая. Старший лейтенант Виктор Титов и Константин Юрьев из СМЕРША
Глава девятая. Старший лейтенант Виктор Титов и Константин Юрьев из СМЕРША
О СМЕРШе говорят, пишут, показывают по телевидению. Издаются книги, правда, немного. Одна из них «Записки офицера СМЕРША» Олега Ивановского (М.: Центрополиграф, 2007).
Олег Генрихович Ивановский, офицер СМЕРША, служил на границе, на Заставе № 9, в Перемышленском пограничном отряде, воевал в кавалерийском полку, после Великой Отечественной войны почти пятнадцать лет работал в коллективе, которым руководил легендарный Сергей Павлович Королев. Он участник создания ракетного щита нашей Родины, первых в мире космических аппаратов, подготовки первого полета человека в космическое пространство. С 1965 года коллектив, в котором трудился Ивановский, возглавил преемник Королева в создании автоматических космических станций Георгий Николаевич Бабакин (сосед автора). В аннотации книги напечатано: «Автор откровенно пишет об отношении в войсках к чекистам-смершевцам, о методах оперативной работы военной контрразведки в ее начальном звене…» — об этих методах сказано скороговоркой, вскользь. По существу, о СМЕРШе в книге Ивановского ничего не сказано. Только несколько абзацев. Справедливо отмечает автор: «Да, шпионов мне поймать не удалось, хотя грозить им смертью был обязан…» В последние годы Ивановский стал весьма заслуженным человеком. Он лауреат Ленинской и Государственной премий СССР. Можно порадоваться успехам бывшего офицера СМЕРШа. С особым удовлетворением воспринимаются его правдивые слова о его «успехах» в СМЕРШе. И это правда — так было. Задержать настоящего диверсанта, шпиона — событие для сотрудника СМЕРШа. Это только в книгах и на экранах кинотеатров и телевидения чекисты пачками задерживают вражеских агентов. Но кино и жизнь — жанры разные. Что было у офицера СМЕРШа? Тихая, рутинная будничная работа. О буднях контрразведчика и пойдет наш дальнейший рассказ.
Старший лейтенант Титов[19] — оперуполномоченный в 69-м ордена Красной Звезды Днестровском инженерно-саперном батальоне — начал службу в части в начале сорок четвертого, когда особистов уже сменили смершевцы. Батальон был сформирован зимой 1943 года в Харькове, получил название 69-го инженерно-саперного армейского батальона 69-й армии. Личный состав батальона занимался минированием и разминированием, переправами армии через водные преграды, выполнял другие поручения штаба армии. Были бои за Белгород, Харьков, активное участие в битве за Днепр, в Корсунь-Шевченковском окружении группировки немцев. Затем — Яссо-Кишиневская операция, Румыния, Западная Украина, Венгрия, Австрия — таковы вехи боевого пути этой части.
Титов в батальоне был один. Правда, имел помощника — Константина Юрьева во взводе управления части. В разное время батальон имел разное подчинение. В сорок четвертом отдельная часть под командованием майора Тращенко Тимофея Спиридоновича подчинялась штабу 21-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал-лейтенант Петр Иванович Фоменко. Корпус входил в состав 4-й гвардейской армии под командованием генерал-лейтенанта Ивана Васильевича Галанина. В период Курской битвы он был командующим 70-й армией, состоявшей из пограничников. Начальником штаба армии был генерал-майор К.Н. Деревянко. В 1945 году, он уже генерал-лейтенант, на борту американского линкора «Миссури» в Токийском заливе от имени СССР подписывал Акт о капитуляции Японии; членом Военного совета был полковник Дмитрий Трофимович Шепилов, с 26 августа 1944 года — генерал-майор, уже в хрущевские времена получивший самую длинную фамилию — «И примкнувший к ним Шепилов». (Автор книги был знаком с ним.) Личный состав батальона хорошо проявил себя в боевых действиях. Два человека в батальоне — сержант Цветков и рядовой Ножка — были удостоены звания Героя Советского Союза. Сотни военнослужащих батальона офицеры, сержанты и солдаты были награждены орденами и медалями. Вот в такой части довелось служить старшему лейтенанту Титову. По службе он замыкался на отдел контрразведки СМЕРШ 21-го корпуса, где начальником отдела был подполковник Волгин. В том же сорок четвертом из четырех батальонов 18-го десантного, 48, 247 и 69-го была создана бригада. Начальником отдела СМЕРШ Краснознаменной Дунайской инженерно-саперной бригады стал опытный чекист капитан Антропов. Он, в свою очередь, подчинялся полковнику Базанову — начальнику ОКР 4-й гвардейской армии. Максим Алексеевич Базанов до 1939 года служил в РККА, командиром танкового батальона. С 1939 года стал чекистом, воевал на разных фронтах.
Титов в душе гордился принадлежностью к отряду чекистов. Проникся важностью своей деятельности в батальоне. Ведь каждой воинской части необходимы службы: связь, медицинская служба и контрразведка.
В отличие от других офицеров части все мысли Титова постоянно были только о работе и работе. О тех, кто окружал его. Он часто задумывался о своем противнике. Титов не разбирался в структуре немецких спецслужб, многое в их деятельности ему было неведомо, но он понимал, чувствовал, какой серьезный, мощный противник противостоит его деятельности.
О работе офицера СМЕРШа вскользь сказал Ивановский в своей книге «Записки офицера «СМЕРША» (М.: Центрополиграф, 2007).
«Наблюдение за тем или иным лицом, вызвавшим внимание, начинается с того, что самые первые сведения о нем уже заслуживают внимания. Они называются «зацепкой». Когда по мере поступления информации чувствуется, что «здесь что-то есть» и нужно продолжать работать углубленно, из «зацепки» это переводится в дело-формуляр.
Формуляр — это уже папка, куда кладутся очередные донесения осведомителей. Таким было делопроизводство оперуполномоченного. Азам криминалистики и другим спецпредметам его учили в погранвойсках.
Вся переписка, документы, которые он обязан был пересылать из батальона в вышестоящий отдел (в этом случае это был отдел КР СМЕРШ корпуса), писались от руки, запечатывались в конверт «Секретно» и отправлялись с обычным нарочным, никакой фельдсвязи.
Главный метод его работы — работа с агентурой, с осведомителями. Подбирать их следует среди военнослужащих, которые смогут вам при необходимости сообщить о каких-либо фактах, интересующих СМЕРШ.
Подобрать осведомителей он должен не только среди военнослужащих, но и среди гражданского населения, в том случае, когда есть возможность такого общения. И это оправданно интересами безопасности государства, так принято, такой порядок.
В армии к такой категории военнослужащих, как работники прокуратуры, военного трибунала, особых отделов, отношения складывались недоверчивые. По мнению некоторых, их служебные обязанности не могли вселять добрых чувств. «Было в полку человек десять моей агентуры. Я сам предлагал сотрудничество. Вербовок на основе какого-либо «компромата» у меня не было. Помогали добровольно и бескорыстно. Какого-либо денежного фонда для агентурной работы не было».
«Вообще же «аморальным» поведением (в частности, пьянками) занимался замполит полка, это была его работа. Вела следствие и оформляла дела в трибунал прокуратура. Пленными же занимался разведотдел».
А как с этим обстояло у оперуполномоченного старшего лейтенанта Титова?
В задачи и обязанности оперуполномоченного старшего лейтенанта Виктора Титова входило агентурно-оперативное обслуживание воинской части — отдельного инженерно-саперного батальона. «Мне нужно знать, кто неблагонадежен, где какой настрой, кто чем дышит», — говорил самому себе Титов, старался настроиться на деловой лад и думать о том, как ему действовать.
Говоря языком директив, он должен был участвовать в ряде таких мероприятий: глубокое изучение и агентурная разработка всех лиц, находившихся в окружении или в плену у противника. Изучение и агентурное наблюдение за военнослужащими, уроженцами мест, временно оккупированных противником, особенно если там остались на жительство их ближайшие родственники.
Стремиться к созданию такого агентурного аппарата в части, в ее подразделениях, который исключил бы невозможность выявлять всех лиц, подозрительных по шпионажу, диверсии, террору. Изучение и наблюдение за связями военнослужащих с гражданским населением, имея в виду, что противник использует этот канал для проникновения в военную среду. А розыск предателей, шпионов, задержание дезертиров, разоблачение членовредителей… Работы было непочатый край! Выполнять все это можно было только через агентуру.
«У меня же с этим не густо. Прямо скажем, пусто. А из тех, кто есть, некоторые просто не радуют, огорчают. Например, осведомитель «Ваня». Флегматичный малый, ка-кой-то вялый, вот-вот уснет на ходу. Ну, уж какой уродился! Его беда. А то, что «Ваня» ничего стоящего не сообщил… Сплошной пустырь[20] — это уже моя беда», — говорил себе Титов.
К сотрудничеству «Ваню» привлек оперативный уполномоченный лейтенант Василий Кравцов, которого сменил Титов. «Ваня» — Ванек он и есть, досадовал на осведомителя Титов. Он представил, как проходила вербовка «Вани». «Нужно выявлять врагов, и ты как сознательный комсомолец должен в этом помогать». Кравцов объяснил парню, что он должен был слушать вражеские разговоры, выявлять людей с нездоровыми настроениями, недовольных и враждебных к советской власти. Спросил, согласен ли он. Ну, конечно же, парень, находясь в эйфории патриотизма, с радостью согласился. Кравцов дал ему псевдоним «Ваня». Оговорил условия связи.
«Ваня» что? Чистый лист. Уроженец Воронежской области, русский, 1925 г.р., по происхождению из крестьян, образование 7 классов, член ВЛКСМ с 1943 года, не судим, холост. В Красной Армии служит с 1943 года. В плену и окружении не был. Такому если дать развернутую анкету, то в ней будет сплошное «нет». Не служил, не привлекался и так далее. У Титова вызывал улыбку пункт анкеты: служили ли вы в Белой армии? Да такой Ваня, когда были белые и красные, еще на свет не появился.
«Ваню» в секретные осведомители Кравцов завербовал на лояльном отношении к государству. В отличие от тех, кого вербуют на компрометирующих материалах, на профессиональном языке «компрах». Первые, разумеется, надежнее. Они становятся осведомителями не по принуждению, а добровольно. Осведомители бывают разные. Есть и инициативники, те, кто сам идет на контакт с госбезопасностью.
Прежде чем стать опытными чекистами, некоторые лица проходили через ступень осведомителя (пример тому — Герой Советского Союза Николай Кузнецов. Талантливый и бесстрашный разведчик начинал свою деятельность в 1932 году как осведомитель ОГПУ «Кулик», «Ученый», «Колонист» — под такими псевдонимами значился он в оперативных учетах ОГПУ — НКВД — НКГБ. Кузнецов считал свою работу важной и почетной).
Ни одна спецслужба в мире не раскрывает свою агентуру. Ни при каких обстоятельствах она не признает конкретного человека своим агентом. Это непререкаемый закон спецслужб. Так что главное в деятельности Титова — секретность. Его бумаги, документы имеют гриф «Совершенно секретно». Себя он чувствовал бойцом тайного фронта, говоря профессиональным языком, должен обеспечивать агентурно-чекистское обслуживание воинской части.
Поведение многих людей заслуживает, чтобы наблюдение за ними было. «На то и щука в море, чтобы карась не дремал». А обнаружив врага, я должен не позволить ему уйти. Вовремя прищучить. Титову нужны агенты, секретные осведомители. Предстояло вербовать новых лиц. О будущих агентах, кроме установочных данных, следовало знать кое-что… Не хотелось попасть на вражеского агента.
«Я что, рентген? Да тут никаким рентгеном не высветить чужую душу. Она ведь, как известно, потемки, — размышлял Титов. — А вот кого ставить на учет? Здесь нужно хорошо подумать. Не гнаться за количеством подучетного элемента, но и не упустить явного врага, предателя, труса, замышляющего совершить преступный поступок. Предстояла работа с таким… Одним из тех, на кого Титов положил глаз, был Николай Калмой. Он предостаточно наболтал против себя. Быть всегда чем-то недовольным было основной чертой Калмоя, за что еще в школе ему попадало от ребят. С возрастом Калмой стал частенько на все «наводить критику». В конце концов хорошим это и не могло кончиться — привлек внимание спецслужбы. Калмой подлежал разработке СМЕРШа как подучетный элемент по окраске «измена Родине».
Выражая недовольство, среди бойцов по какому-то случаю ляпнул: «…Если так получится, то я руки кверху и к немцам — чай пить».
Случалось, высказывал недовольство службой в Красной Армии, говорил: «Немцы сильнее нас, а союзники наши не заинтересованы, чтобы СССР победил, и надеяться на них нечего, а сами мы не в силах окончательно их разбить». Говорил он это давно, но говорил…
Молдаванин Николай Калмой из Тирасполя был призван в армию в 1940 году. На оккупированной немцами территории не находился, служил не хуже других, но был невоздержан на язык. Иногда говорил не то, что думал. А так, ляпал языком. Но оперуполномоченного высказывания Калмоя настораживали — такой может рвануть к немцам. Ведь в армии были перебежчики… Никуда от этого не денешься. Забегая наперед, заметим, что, когда в бою с немцами, оказавшись лицом к лицу с врагами, Калмой повел себя достойно, даже проявил лихость, был ранен. И поэтому с оперативного учета снят.
* * *
К Косте Юрьеву обратился незнакомый ему боец:
— Слушай, сержант, ты как бы в помощниках у старшего лейтенанта Титова… Как бы при нем…
— А что? — Константин в упор посмотрел на средних лет улыбчивого красноармейца.
— Как бы встретиться с ним…
— Нужно?
— Очень. Только, чтобы нас никто не видел, — попросил собеседник.
— Сделаем.
В укромном месте Титов встретился с красноармейцем, о котором говорил Костя. Коротко спросил:
— Кто вы?
— Василенко я. Из второй роты. Степан Василенко. Я могу говорить доверительно?
— Со мной как с врачом можно говорить обо всем, — ответил Титов, а про себя заметил: «Мы всегда поймем, поддержим и… завербуем».
— Так вот. У соседей…
— Каких соседей?
— В роте капитана Гуры. В третьей… Полицай Глитко! Мне про него Нечугуенко говорил. Я с Нечугуенко в одном взводе.
— Нечугуенко с ним знаком? — спросил Титов.
— Нет. Они друг друга не знают, но Нечугуенко уверяет, Глитко — точно полицай. Я с Нечугуенко с самого начала в батальоне. Мы после первого освобождения Харькова воюем. А Глитко вот, только появился… С новым пополнением…
— Не путает ли Нечугуенко? — осторожно спросил Титов. — Может, ошибается…
— Как знать, — развел руками Василенко. — Я так думаю, проверочка тут не помешает.
На состоявшейся встрече Титова с красноармейцем Нечугуенко тот выпалил:
— Товарищ старший лейтенант, среди нас вражина!
— Я слушаю.
— В третьей роте видел его. Обличье знакомым показалось. Думаю, вот ты где, паскуда Глитко, оказался. У бойца ихней роты спросил «Как звать-то новенького?». Ответил: «Павлом его кличут». Точно, это полицай Павел Глитко. Я его запомнил.
— Расскажите, пожалуйста, подробнее, где с ним встречались? Когда?
— Я сам с Харьковской области, с села. При немцах бывал в районном центре. На базар ездил. Один раз был свидетелем казни партизан. Помню все до мелочей. Полицаи подвели троих под виселицу. У одного на груди плакат «Жид за пидробку паспорта», у другого «Партизан з специальным заеданиям»[21]. Этого партизана Глитко[22] повесил. У бедолаги шапка упала. Глитко ее поднял, на голову повешенного нахлобучил. Народ у виселицы стоял. Среди людей пронеслось: «Глитко вешал». А имя палача я уже потом узнал. Было это летом сорок второго. На базаре увидел: мордастый полицай избивал паренька. Сильно бил. Остановиться не мог. Уже другой полицай за парня заступился: «Залыш, його, Павло. Досыть йому»[23]. А полицай, который бил, был Глитко, — рассказывал Нечугуенко.
— У полицаев были какие-нибудь знаки отличия? — спросил Титов.
— У них на рукавах желто-голубые повязки.
На следующий день Титов узнал: в третьей роте красноармеец по фамилии Глитко не значится. «А не ошибается ли Нечугуенко?» — засомневался Титов.
На последующей после этого встрече растерянный Нечугуенко не оправдывался, а наоборот, упрямо твердил:
— Он полицай, Павел этот. Я ошибиться не мог. То, что видел, забыть невозможно. Уверен — к нам затесался полицай!
В дальнейшем оказалось: фамилия Павла не Глитко, а Шеремет. Нечугуенко обрадовался.
— Вот-вот, маскируется, паскуда. Ему под своей фамилией ходить заказано.
Глитко… Титов напряг память — Глитко-Какась… Проходил по ориентировкам СМЕРШа. Каратель.
От автора
К концу 1943 года в связи с широким наступлением Красной Армии и освобождением значительной территории от немецких оккупантов работа органов СМЕРШа усложнилась. В освобожденных районах помимо фильтрации и проверки военнопленных следовало выявлять лиц, активно сотрудничавших с гитлеровской администрацией и войсками. Это касалось бургомистров, старост, редакторов прогитлеровских печатных органов, а также тех, кто добровольно служил во вспомогательных силах вермахта.
Для ориентировки в поисках чекистами составлялись алфавитные списки, фотоальбомы и сборники разыскиваемых лиц. В феврале 1944 года для служебного пользования был издан «Сборник материалов об органах германской разведки на советско-германском фронте».
«Интересно, — отметил себе Титов. — Если Нечугуенко не ошибается, то этот Шеремет — наш клиент. И решетка по нему плачет. Решеточка. Нечего под этого Шеремета подводить агентуру, а нужно немедленно задержать его. У таких, как он, на опасность звериное чутье: помедли — и ищи, как ветра в поле. Сбежит. А если уйдет? Такая промашка нам не нужна, не понравится она и нашему начальству. Потенциальных боевых возможностей карателя не знаем. Такой «клиент» может быть на все готов. Мысли наши и мышцы при задержании должны работать стремительно и абсолютно синхронно». О Глитко-Шеремете Титов поставил в известность командира части майора Тращенко, сам же распорядился:
— Костя, завтра приведешь ко мне этого Глитко-Шеремета. Во взводе управления возьми Фартушного. У него милицейский опыт, как вести себя с преступниками. Но будьте осторожны!
Титов внимательно рассматривал сидящего перед ним мордатого полицая, отметил: «Ишь какую будку отъел». Спросил:
— Как вы думаете, почему вас вызвали ко мне?
— А я ничего не знаю…
— Я не я, и хата не моя. Назовите свою фамилию, — потребовал Титов.
— Шеремет.
— Хватит придуриваться. Назовите настоящую фамилию.
Глитко молчал.
Титов взял у Глитко красноармейскую книжку. Фамилия Шеремет Павел Мефодьевич. Фотографии нет — красноармейские книжки были без фотографий. Написанному в них приходилось верить. Верь, но проверяй. Спросил:
— Так кто вы?
— Шеремет я.
Титов дал знак Косте, и тот ввел Нечугуенко. Показывая на него, спросил:
— Знакомы?
— Первый раз вижу. — Глитко-Какась не знал Нечугуенко. Он не встречался с ним лоб в лоб. Глитко лиц людей не запоминал. Он смотрел как бы поверх, сквозь них.
— А я тебя, паскуда, запомнил. Партизана ты вешал… Забыл? Хлопца на базаре бил. Я тогда рядом находился.
Глитко изменился в лице. Подумал:
«Дознались-таки». В сознании мелькнуло, как это бывает у многих перед смертельной опасностью, может быть, сия чаша минует меня. «Пусть докажут. А чего доказывать? Все им известно». И красноармейская книжка не помогла. Он украл ее у сонного бойца. И очень обрадовался его имени — Павел. Не надо новое придумывать. Свое-то привычное.
— Как у вас оказалась чужая красноармейская книжка?
— За бутылку самогонки выменял…
— Байки не рассказывайте! Убили Шеремета?
— Не убивал… — Внезапно глаза Глитко загорелись злобой. Лицо перекосило. Каратель понял, что разоблачен. Не скрывая ненависти, он зло выкрикнул: — Я таких, как ты, опер… И тебе подобных немало на тот свет отправил. Сейчас снизу смотрят, как картошка растет.
— Ах вот ты как! — нечего с бандитом выкаться, перешел на «ты» Титов. — Да по тебе уже не решетка плачет, а пуля или веревка.
Перед Титовым был враг, который еще и куражится. Рука сама собой потянулась к кобуре с пистолетом.
За карателем Глитко приехали из вышестоящего органа СМЕРШ. Не пахали, не сеяли, а такого фрукта, как Глитко, прихватили. Сколько веревочке ни виться, а конец будет. Глитко — не результат моей работы с агентурой, а просто удачный случай, размышлял Титов. Впоследствии он узнал, что собой представлял этот полицай. Через агентуру и следствием было установлено участие Глитко-Какася в карательных операциях.
«…Трипилец Д.А., свидетель, рассказывает:
— По Пушкинской улице в сторону кладбища полицаи вели людей… Впереди ехала подвода, на ней сидели две женщины — одна с ребенком, прижимала его к груди…»
«Жученко О.И., свидетель, жил на Пушкинской улице…
«…Костенко И.И. копал яму на 13 человек…»
«…Скрыпник М.А. жил на кладбище…»
«Иван Григорьевич Дудник — партизан, повешен полицаями зимой 1942 года в центре города… Жил на Октябрьской улице в центре города…» — говорит об отце Г.И. Дудник.
(Из материалов следственного дела Склярова…)[24].
Два человека находились вблизи от места, где Скляров с подручными творили свое черное дело.
Полицаи подводили людей к заранее подготовленному месту на окраине кладбища. Подталкивали жертвы к яме. Приказ начальника полиции Склярова криком разрывал воздух…
— Ну-ка, покажи себя, Глитко, — незадарма хлеб ешь, — обратился Скляров к одному из полицаев, и тот, неловко вскинув русскую трехлинейную винтовку, выстрелил в человека у ямы.
Молодой парень в очках — совсем еще мальчик — снял очки, протянул их полицаям.
— Жаль, пропадет… Сейчас война — может быть, пригодится кому-нибудь…
Полицай Глитко с необычной поспешностью подскочил к пареньку. Хрустнуло стекло под сапогом полицая. Раздался выстрел… Два свидетеля были единственными и последними людьми, сохранившими в своей памяти облик погибших, последние мгновения их жизни.
«Старательный», — сказал о Глитко-Шеремете командир взвода Козин. «Да, он был старательный, когда расстреливал», — мысленно отметил Титов.
Глитко повесил партизана Ивана Дудника, грабил и избивал советских граждан, выдавая немецкому командованию лиц, настроенных против немецких оккупантов. Военно-полевым судом Глитко приговорен к смертной казни через повешение.
Титов встретился с Василенко. Поблагодарил его за проявление бдительности. Поинтересовался:
— А почему сам Нечугуенко не пожелал со мной встретиться?
— Не решился… Знаете, как некоторые… особистов не жалуют… Боятся.
— А вы к нам как относитесь?
— Считаю своим долгом помогать, чем смогу…
— Вот и ладно. — Титов тут же оформил сотрудничество Василенко с органами СМЕРШ. Так у оперуполномоченного Титова появился секретный осведомитель Степан Гордеевич Василенко. Титов дал ему псевдоним «Гордеев».
— У меня, Костя, работа тихая, а некоторым нашим ребятам достается — рискуют ежеминутно, ходят, как по канату над пропастью. А задачи общие — противодействие агентуре противника. У нас еще и другие задачи. Это только по приказу, а чем предстоит заниматься — не перечислишь! — втолковывал сержанту Юрьеву старший лейтенант Титов.
— Ну что там наш «Гордеев»? Чем порадует нас? — шутливо произнес Титов, стал читать донесение осведомителя. Читал молча, закончив чтение, подвел итог. — Значит, Тищенко, который во взводе лейтенанта Лаврентьева, был при немцах старостой.
— Да, он и не скрывает этого. Говорит, что помогал партизанам, — сказал Костя.
— Якобы помогал. Что ж, возможно такое. Наша же задача — установить истину. В этом взводе есть старики, но большинство призывного возраста. И они оказались дома. Как? Почему? Ведь война. Призывали их после освобождения от немецкой оккупации прямо воинской частью. Фильтрацию они миновали. Так что мне в этом взводе, как и в других, работать и работать.
— Во взводе лейтенанта Козина такое же положение.
— Об этом и речь.
(Вскоре группу бойцов из батальона отправили в другую часть. Среди них был и бывший староста Тищенко.)
— В батальоне служат люди разные. Некоторые побывали в плену. Есть и такие, кто находился в окружении. — Титов глянул на Костю. Тот слушал его внимательно. — Так вот многие окруженцы в течение длительного времени находились на оккупированной территории. Чем они занимались в это время — никому, кроме них самих, не известно. Может, они завербованы немецкой разведкой. А что касается красноармейцев нашего батальона, то большинство из них были в оккупации. Где создавался батальон? — спросил Титов и сам же ответил: — В Харьковской области, занятой немцами. Большая часть батальона — призваны оттуда. Те, у кого родственники проживают на оккупированной территории, тоже представляют оперативный интерес. У немцев хороший опыт. Еще бы! По всей Европе прошлись… И шпионы, и диверсанты у них хитрые, коварные. Профессионалы. Один диверсант может наделать больше бед, чем целая рота. Обезвредить вражеских шпионов и диверсантов — значит предотвратить многие беды — моя задача.
И еще разоблачать предателей. Их не должна миновать суровая кара. Немецкие разведывательные органы всячески изощряются в борьбе с нами. Вот, например, в Харькове, где был сформирован наш батальон, весной 1943 года была ликвидирована немецкая шпионская резидентура, оставленная под видом подпольного «Временного Военно-революционного Совета».
Когда части Красной Армии приблизились к Харькову, абвер снабдил своих агентов крупной суммой советских денег, валютой, фиктивными документами об их «революционной подпольной деятельности». В день освобождения Харькова от гитлеровцев они расклеили по городу приказ о том, что вся власть переходит в руки «Временного Военно-революционного Совета». Тут же они приступили к созданию органов милиции и мобилизации мужского населения в Красную Армию. Советскому командованию эти немецкие агенты представились как руководители харьковской подпольной организации. В результате этой маскировки им удалось на некоторое время пробраться в советские органы Харькова. Но чекисты сумели их разоблачить. Вражеские агенты получили по заслугам — были расстреляны.
Нам противостоит мощный разведывательно-подрывной аппарат немцев. Мы, бойцы тайного фронта, должны противодействовать агентуре противника. Обнаружить, разоблачить вражеского шпиона, под какой личиной он бы ни находился, — главная наша задача. «Но мы должны выявлять врагов и в своей среде, среди своих. Это люди с нездоровыми настроениями, недовольные и враждебные Советской власти. Трусы, склонные к дезертирству, болтуны», — мысленно произносил Титов. А для этого нужны: терпение, выдержка, наблюдательность — необходимые качества контрразведчика. По отношению к окружающим нужно быть предупредительным, воспитанным человеком. Важное качество — доброжелательность. «Без доброжелательности эффективно с агентурой не поработаешь», — отметил про себя Титов.
В моем деле важно любую информацию перепроверить, проанализировать, сопоставить. Титов не «страдал» полным доверием к источнику. Быть компетентным в своей области — главное условие успеха. Всем, что за пределами твоих интересов, не следует забивать голову. Так, например, негры Сахары не обсуждают подледный лов.
Во главе угла своей деятельности Титов ставил конспирацию. Все его документы были секретны. Правда, мы иногда перебарщиваем с секретностью. Однажды об этом заговорил с начальником.
— Документы немецкие у нас проходят под грифом «секретно»… Но они же немецкие.
Услышал в ответ:
— Засекречиваются для того, чтобы немцы не знали, что они у нас.
— В первой роте появился интересный тип. Я сначала подумал: «Ереванский луна выходил из небес…», армянин, а он оказался грузин Перуз Музашвили. (Юрьев не очень различал национальность выходцев из Кавказа.) Был в плену…
— Многие были, — заметил Титов.
— Этот рассказывает, как немцы накормили его обедом. Затем он брил офицера… В общем, как хорошо у немцев.
— Ясно. Подтекст такой: сдавайтесь в плен, и вам будет хорошо. А как он оказался у нас? — спросил Титов.
— От немцев убежал, а в батальон попал с новым пополнением, — ответил Костя.
— Он где попал в плен? — спросил Титов.
— На Дону…
— Тяжелое для нас было это время, — заметил старший лейтенант.
Он внимательно слушал Константина, хотя о Музашвили уже знал.
В заключение старший лейтенант сказал:
— Мой клиент. Буду с ним работать!
«В ближайшее время подсыплю ему хорошего паренька», — решил Титов.
Подсыпать хорошего паренька означало подвести агентуру.
Впоследствии возле Музашвили «хороших пареньков» — осведомителей было целых пять.
Через какое-то время Музашвили стал ординарцем у майора Жордания, заместителя командира батальона по политической части. Жордания плохо говорил по-русски. Он, например, мог сказать так: «Наша люда салуют победа в столице Москва». Что означало: «Наши люди салютуют…» Майор был человеком необщительным, вечно чем-то недовольным, порой казался даже злобным. В ординарцах Музашвили, прозванный бойцами «Сулико», не удержался, и Титов предложил перевести его во взвод управления, где он выполнял функции парикмахера. Здесь Сулико был на виду.
Личный состав батальона стабильный, но были потери: на Днепре, в бою с окруженной группировкой немцев в районе Корсунь-Шевченковский. Кто-то подорвался при разминировании — сапер ошибается только раз. Часть получала пополнение. Приходили новые люди, и среди них были и те, кто представлял для Титова оперативный интерес: могли быть скрытые предатели, немецкие пособники.
Сотрудниками СМЕРШа проводилась работа по розыску немецких агентов, диверсантов, бывших белогвардейцев, националистов. Для ориентировки в поисках чекистами составлялись алфавитные списки, фотоальбомы и сборники разыскиваемых лиц. В феврале 1944 года для служебного пользования был издан «Сборник материалов об органах германской разведки на советско-германском фронте». С фотоальбомами Титову познакомиться не удалось, но он получал ориентировки на разыскиваемых вражеских агентов и гитлеровских пособников.
Музашвили прижился в батальоне. Чувствовал себя неплохо. Как-то Костя Юрьев увидел его радостного среди красноармейцев.
— Я ночью с женщиной был, — с восторгом сообщал Музашвили. — Вай, дэвочка!
— Ты что, Сулико, сразу ее женщиной сделал? — с иронией спросил Фартушный, добавил: — Небось сам-то первый раз…
Музашвили смутился, но продолжал свое:
— Ой, хорошо было! Как сто грамм халвы покушал.
«Будет тебе, Сулико, халва, мармелад и шоколад будет, и баланда. Придет время… Вот грузин, нашел-таки себе молодку», — сказал про себя Костя. В селе было немало одиноких женщин, которые страдали без мужчин.
Титов встретился с осведомителем «Гордеевым». Василенко стал служить писарем в штабе, и Титова интересовали некоторые аспекты работы штаба. Говорили и о Музашвили. Ничего нового о нем осведомитель не сообщал. У Василенко вертелось на языке: «Почему вы не арестуете Сулико?» Но спросить об этом не решался. Титов с симпатией относился к Василенко, хотя тот звезд с неба не хватал. Ему явно недоставало инициативы, и Титов в беседе с ним старался нацелить осведомителя на более активную, «поисковую» работу.
Все же Василенко спросил Титова:
— Почему вы не арестуете Сулико — Музашвили?
— А за что?
— Расхваливает, как хорошо ему было у немцев. Немецкий шпион…
— Вы уверены, что он шпион?
— Не знаю… — замялся осведомитель.
— Шпионы маскируются, а этот привлекает внимание своей болтовней. Работать с ним надо. А торопиться не следует.
* * *
Константину Юрьеву довелось участвовать в боевых спецоперациях. Были моменты, когда он чудом остался жив. Но награды не досталось, чему он ничуть не огорчился. Не дали медали, ну и ладно… Начальству виднее, кого награждать. К вышестоящим же Константин относился без излишнего преклонения, не скрывал иронии. Люди и люди… Но и без них нельзя… Титов разъяснил Константину, что его начальники в отличие от армейских осуществляют не только общее руководство, но и участвуют в той или иной чекистской разработке. Разумеется, руководители дают ценные указания — ЦУ и эти ЦУ бывают разными, как и разные сами руководящие лица. Случается, конечно, всякое… Ведь всегда найдутся эскимосы, которые и для жителей Африки придумают правила, как вести себя во время самой сильной жары.
* * *
— Товарищ старший лейтенант, в третьей роте полицай, — сообщил Костя Титову.
— Откуда сведения?
— Во второй роте служит Карнаухов. Он опознал полицая, но говорить о нем боялся… Поделился об этом с нашим доверенным лицом.
Костя назвал фамилию осведомителя «Ваня».
А дальше Карнаухов замкнулся. Ни слова более. Все же «Ваня» его расшевелил, раскочегарил… И тот рассказал: полицай этот по фамилии Слюсаренко — убийца. Карнаухов боится этого полицая — вдруг он его признает. Карнаухов прибыл в батальон с новым пополнением. После потерь части на Днепре и в корсунь-шевченковском окружении немцев батальон пополнился новыми людьми. Среди них были Карнаухов и Слюсаренко.
В разговоре с Титовым Карнаухов признался:
— Боюсь его. Встречался с ним раз, но он мог запомнить… Правда, военная форма преображает человека. Но кто знает…
— Расскажите все, что вам известно об этом человеке, — предложил Титов. — Кто он?
— Петр Слюсаренко — полицай, не рядовой… Точно он — не ошибаюсь. Такого гада не забудешь, — уверенно произнес Карнаухов. — Меня хотел вербовать немцам помогать…
— Получилось?
— У него — нет.
— Поподробнее, пожалуйста.
— С самого начала?
— Конечно.
— Белобилетник я. Служить мне не довелось. А вот когда наши первый раз в феврале мой город Богодухов освободили, меня и загребли.
— Как это?
— Ну, призвали меня. Никакого военкомата тогда у нас еще не было. Брали прямо в часть. Тогда многих так взяли. Винтовку в руки и в бой. Обученный ты или уже послужил — такое никого не интересовало. Нас даже не переодевали, пошли в своем гражданском. Тогда и молодых выбрали. За два года оккупации шестнадцатилетние подросли… Уже для войны годились. Только не обученные были. Сколько их, молодых, необученных, полегло тогда, в том феврале… Кто считал… — произнес с горечью Карнаухов.
— Вы же белобилетник. Сказали так, — заметил Титов.
— Так-то оно так. Врач в части медосмотр делал… Сказал: «Руки-ноги есть, винтовку в руках удержишь — иди воюй!» Документы мои забрали. Сержант, наверно, писарь, сказал; «Маленький — автоматчиком будешь!» — ростом я не вышел… Но воевал, стрелял по немцам. Не в первом бою, а на третий день ужалило меня… в ногу. Что делать? — в госпиталь определяться не стал. Дом мой, вот он, рядом. Кое-как доковылял до хаты. Вскоре немцы поднажали — наши отступили. И снова остался я под немцем. Ранение-то пустяковое. На мне быстро заросло. Работал я на кожзаводе, слесарил. Тогда все взрослые в городе работали, кто где… — поспешно заявил Карнаухов. — Иначе в полицию загремишь. Там с возрастом не считались. А молодежь почти всех в Германию угоняли, работать. И вот летом, уже в сорок третьем, вызывают меня в полицию. В комнате этот гад Слюсаренко сидел за столом. Разговор — один на один.
Картина той встречи в полиции предстала перед Карнауховым четко, зримо.
— Ты, Карнаухов, перед немецкой властью сильно провинился. Воевал против них. Стрелял, — начал Слюсаренко.
— Не я один.
— Разговор о тебе. Был ты в гражданской одежде — считай, партизан. А это что? Виселица по тебе скучает. Должен искупить свою вину перед властью.
— Как это?
— Послужишь ей — только тайно. Будешь агентом.
— Не согласный я на такое…
— А это еще посмотрим! — сказал с угрозой Слюсаренко. — Даю тебе неделю на размышление. Через семь дней придешь сюда в это же время. Сам. Или тебя потом приведут. А виселицу в центре города видел? Стоит она, родимая, — никто ее не отменил.
Об этом Карнаухов рассказал Титову, замолчал, как бы сделал передышку, затем продолжил:
— Главное не во мне — я маленький человек. Главное, Слюсаренко — палач! — заявил Карнаухов.
— Рассказывайте, и, пожалуйста, факты.
— Будут вам и факты. Дал мне Слюсаренко неделю подумать… Что делать, я не знал. Стал за ним присматривать. Одного дня вижу: вывел Слюсаренко из полиции молодого парня. Лицо в синяках, одежда порванная, руки сзади стянуты проволокой… Подсадил полицай этого партизана на повозку, бросил туда лопату. Выехали они на Пушкинскую улицу. А это известная дорога на кладбище… Я за ними, в их направлении… Само собой, поодаль от ихней повозки. Подъехал Слюсаренко к кладбищу. И я туда добрался — смотрю, дальше что… Павел Слюсаренко повез партизана в кладбище, прихватил и лопату. Ясное дело — зачем… Затаился я в кустах. Сколько время прошло, не знаю… Может, целый час. Выстрел услышал… Вернулся Слюсаренко один. С лопатой только. Бросил ее на повозку. Сам сел и поехал. Я тихо-тихо пробрался к могилам. На краю кладбища старые окопчики, еще сорок первого года, неглубокие, уже осыпались… На одном земля свежая… Холмика не было. Убил, гад, человека и то место, где закопал бедолагу, сровнял с землей. Ясно, палач Слюсаренко. Кат! — подвел итог рассказанному Карнаухов.
— Почему вы считаете, что жертва Слюсаренко — партизан? — спросил Титов.
— А то кто же? Наверно, партизан… Не знаю я точно. — Помолчав, заговорил: — Понял я, дело мое — смертельное. И ушел из города. В селе у родичей прятался. А скоро наши снова из города немцев прогнали, освободили нас. И вот я в рядах армии. Полицая этого в третьей роте увидел… Сначала испугался…
— Не ошибаетесь?
— Точно он, Слюсаренко. Только его осторожно брать надо. Опасный он, гад!
— Не беспокойтесь. Это уже моя забота. О том, что рассказали о Слюсаренко, никому ни слова. Постарайтесь не попадаться ему на глаза.
— Понимаю.
— Можете идти.
Карнаухов встал со стула. Перед Титовым был маленького роста человек, лопоухий, с бесцветными какими-то телячьими глазами. Незаметная личность.
Карнаухов вышел из хаты, а Титов еще какое-то время размышлял о том, что только что узнал.
«Встреча с этим полицаем у Карнаухова могла оказаться смертельной. Такие свидетели полицаю не нужны. Может быть, Карнаухов убоялся этого. Во всяком случае, боец Карнаухов поступил правильно».
— Костя, приведи ко мне Слюсаренко, — распорядился Титов. — Пойдешь не один. Возьми с собой Давыдченко из взвода управления. Он крепкий парень. Возьми автомат. Этот Слюсаренко может быть опасен. Но перед этим у меня должен находиться Карнаухов. Пусть придет скрытно. Уже стемнело, а он и Слюсаренко в разных ротах. Начни с Карнаухова. Выполняй!
— Есть! — козырнул Константин.
Этот мимолетный ритуал напомнил Титову пограничный приказ на выход для охраны Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Он служил на границе. Свою зеленую фуражку сохранил, носил ее в вещмешке. И пронес ее через годы и расстояния.
— Садитесь, — Титов указал Слюсаренко на стул перед собой. За ним на лавке уселись Сергеев и Давыдченко. Оба с автоматами. В углу примостился Карнаухов. Слюсаренко его не увидел.
— Чем обязан такому эскорту? — Слюсаренко перешел в наступление.
— Ваша фамилия? — строго спросил Титов.
— Слюсаренко, — уверенно заявил тот.
Титов позвал Карнаухова, посадил на стул напротив Слюсаренко. Затем указал на бледного, не скрывавшего своего волнения Карнаухова, спросил:
— Знаете этого человека?
— Не припоминаю. Может быть, где-то и встречались.
«Ишь, не сказал: «Первый раз вижу» и держится пока невозмутимо», — отметил про себя Титов.
— Вспомните!
— Полицай Слюсаренко! — вырвалось у Карнаухова.
— Не знаю такого.
— Ах ты, гад! Забыл, как хотел меня завербовать для немцев.
— Такого не припомню. И вообще, что происходит? — полицай попытался сыграть возмущение.
— Ты же партизана убил! — почти закричал Карнаухов. На миг что-то дрогнуло в лице полицая, но он не сдавался.
— Ну, такое нужно доказать, — парировал полицай.
— Докажем, а сейчас расскажите, как служили у немцев.
Слюсаренко лихорадочно соображал, как вести себя дальше, что говорить. В его сознании промелькнули картины его прошлой жизни. Петр Слюсаренко — сын завуча средней школы № 1 в городе Богодухове Харьковской области Ивана Самойловича, в сорок первом году окончил 9 классов средней школы № 3. Был активным комсомольцем. Свое будущее представлял в довольно розовых тонах. Грянула война. В октябре сорок первого в город вошли немцы. Отец не очень обрадовался этому, но и не огорчился. Немцы назначили его заместителем бургомистра, а в сорок втором он сам стал бургомистром. Видимо, немцы учли то, что Слюсаренко в 1938 году был репрессирован как националист. Правда, ему повезло, он сидел недолго. Его выпустили на свободу, и он приступил к своим обязанностям завуча школы. К немецким оккупантам Петр отнесся без восторга. Несколько месяцев он учился в гимназии, которую открыли в городе. Это учебное заведение просуществовало недолго, и в октябре в городе была открыта дорожно-строительная школа с программой строительного техникума. Накануне освобождения города от оккупантов в феврале сорок третьего ликвидировалось и это училище. Наши войска взяли город. Перед этим Слюсаренки сбежали с немцами, а когда враги вернулись снова, Петр Слюсаренко задумался: что ему делать? В Германию не заберут — отец спасет. Возраст призывной. Советская власть не простит должности отца-бургомистра, эвакуации с врагами. Да и вернется ли она? Немцы ушли и снова пришли. Они сильны. И подался молодой Слюсаренко в полицию. Не рядовым, а следователем, благо был грамотным. Первое время чувствовал себя неуютно, как-никак служил врагам. Постепенно обвыкся, власть тешила его самолюбие. Разные эпизоды засели в памяти… Поздним вечером Слюсаренко с одним из полицаев совершал обход по городу. Навстречу им попалось несколько ребят. Перед полицаями мигнул лучик света и сразу погас. У одного из ребят был электрический фонарь.
— Предъяви фонарь, — грозно потребовал Слюсаренко и вырвал фонарик из рук мальчика.
— Петро, отдай фонарь. В одной школе ведь учились.
— Минулося. Теперь я уже не Петро.
Мелкая обида, которую Слюсаренко нанес мальчишке, занозой засела в мозгу, но дальше подобные мелочи сгладились более серьезными делами. К нему проявил внимание гаупштурмфюрер Вальтер Долль. Он представлял СД и иногда наезжал в город.
Однажды после хорошей выпивки немец предложил ему стать агентом его службы. Слюсаренко не отклонил предложение немца. Что же, это даже интересно! К тому же гауптштурмфюрер — капитан по армейским меркам, представлял немалую власть. Начальник полиции Скляров до неприличия лебезил перед этим немцем. Не совсем было ясно, зачем он немцам. Что им даст его тайная деятельность — ведь от него, как от полицая, шарахаются люди знакомые и незнакомые. А те, кто близко его знал, стали относиться с предубеждением. Одна из одноклассниц как-то сказала:
— Как ты мог поступить в полицию! А еще был таким комсомольцем.
— Ну был…
То, что он комсомолец, немцев не волновало. В комсомоле была вся молодежь. Представитель СД сотрудничество Слюсаренко со своей службой оформил письменно. Так просто, буднично произошло моральное падение бывшего комсомольца Петра Слюсаренко. И то, что написано пером, не вырубишь топором. Успокаивало Петра то, что сотрудничество тайное. Кто там об этом узнает!
Напрасно Слюсаренко сомневался в своей полезности немецкой службе безопасности. У гауптштурмфюрера на это были свои виды. В местной полиции ему нужны свои глаза и уши.
Самое острое и неприятное воспоминание у Слюсаренко от встречи с «десантником».
В полицию привели молодого парня. Держался он независимо, не боялся полицаев. Слюсаренко сказали: «Хлопец с той стороны. Десантник прыгнул с парашютом или пришел пешим порядком». Полицай Ермаков — примак из окруженцев — взял сонного парня в скирде. Сначала оглушил его дубиной по голове, а затем обезоружил, забрал пистолет системы «парабеллум». В голове Слюсаренко пронеслось: вот будет смак, если раскручу его. К кому шел? Зачем шел? Какое имеет задание!
— Забираю «десантника» себе, — предупредил начальника полиции Скляров. Бывший заведующий магазином хозяйственных товаров Скляров обычно «не высыхал» и на этот раз был в подпитии.
Слюсаренко добился от «десантника» только того, чтобы тот назвал фамилию.
— Иванов я! И кончен бал. Больше на твои подлые вопросы отвечать не буду.
Иванов ли он или кто другой, но этот человек проявил твердость — он упорно молчал.
Слюсаренко бесился от своего бессилия. Он ничего не узнал, ничего не добился от Иванова. Пытался бить парня, но и избитый тот молчал. Как ни увещевал парня Слюсаренко, что только ни сулил — все оказалось бесполезным. Никакого результата для себя полицай не добился.
— Значит, жить не хочешь. Хорошо, будут тебя могильные черви жрать, — заключил Слюсаренко. «Пушу я ему пулю в затылок», — решил полицай, и сознание возможности того, что он может лишить жизни такого, как сам, молодого человека, наполняло душу предателя мстительным злорадством. Слюсаренко закончил свое следствие и подписал нужные бумаги, получилось — он следователь, и судья, и палач.
Слюсаренко повез обреченного на смерть человека на кладбище. Там у старого обвалившегося окопчика поставил «Иванова» на колени, выстрелил в затылок. Столкнув того в яму, наскоро прикопал его. Землю на поверхности разровнял. Произнес злорадно: «И следов твоих на земле не осталось». До конца дней своих «Иванов» не обронил ни слова. Слюсаренко был поражен его поведением «Прямо самоубийца какой-то…» — решил полицай. Работая в полиции, он узнал, что несколько из оставленных в городе партизан сохранили себе жизнь, выдав немцам партизанские ямы с оружием и продовольствием. Встречались и партизаны, рассказывающие на допросах все, что знали. Правда, при этом они обычно не избегали виселицы. Через несколько дней появившийся в городе Вальтер Долль осудил поступок Слюсаренко.
— Очень ты неправильно сделал. Больше, Петр, так поступать нельзя. С ним надо было работать и работать! Жить все хотят!
Слюсаренко не собирался все рассказывать особисту (сотрудников СМЕРШа многие по-прежнему называли особистами — сотрудниками Особого отдела). Он понял, что здорово влип, но не изобличен полностью.
— Вы служили в полиции, убивали, и этого уже для вас достаточно, — жестко сказал Титов. Обращаясь к Юрьеву и Давыдченко, распорядился: — Заприте его. И глаз не спускайте, — и уже к Слюсаренко: — Учтите, полицай, эти ребята стрелять умеют.