Введение[8]

Введение[8]

В книге рассказывается о первых веках жизни древнеисландской республики и о ключевых этапах ее формирования, то есть о периоде с X по середину XIII века н. э. Исландию заселили жители континентальной Скандинавии и викингских колоний на Британских островах. Первопроходцам пришлось приспосабливаться к новым, подчас крайне суровым климатическим условиям, а также к скудости местных ресурсов. Поэтому с точки зрения антрополога и социолога раннесредневековая Исландия представляет собой чрезвычайно интересный социально-исторический эксперимент. Общество, развившееся в эпоху викингов на этом крупном острове, сумело в весьма значительной мере избежать «официальной» иерархизации, не став при этом, однако, обществом равных. В принятии общественных решений ключевую роль играло всеобщее согласие, консенсус, в силу чего большинство особенностей исландской раннесредневековой государственности прямо вытекает из сосредоточения общественных усилий на защите политических и юридических прав свободных землевладельцев и землепользователей.

Климатические условия, в которых оказались первопоселенцы, разительно отличались от климата континентальной Скандинавии. Большое количество действующих вулканов, близость к полярному кругу, удаленность от Европы, а также острый дефицит дерева, годного для возведения построек, — все эти факторы предопределили пути развития древнеисландской культуры и стратегии выживания для общества. Поселенцы адаптировали навыки и умения, вывезенные ими с родины, к новым условиям и научились пользоваться доступными в новой экосистеме ресурсами, в частности — стройматериалами. Они сумели извлечь много выгоды, как прямой, так и косвенной, из географического положения острова — северного, однако отличающегося умеренно суровым климатом благодаря теплому Северо-Атлантическому течению (Гольфстриму). Первопоселенцы были хорошо подготовлены к жизни на изолированных друг от друга хуторах и с самых первых дней на острове могли безопасно отправлять свой скот пастись на горных пастбищах. Речь идет, конечно, о безопасности природной — основным источником угрозы являлась не окружающая среда, а другие люди.

Древнеисландские законы, точные и дотошные, затрагивали практически все стороны социального взаимодействия, однако исполнительной власти, которая бы обеспечивала соблюдение этих законов, не существовало. Законы действовали благодаря наличию хитроумной системы контрактного социального представительства, которая вкупе с институтом политического союза, известного под названием «дружбы» (дисл. vinfengi), и родственными связями определяла социальное поведение индивидуумов. Древнеисландское общество, как говорят антропологи, было «сфокусировано» на законах в частности и праве вообще как основе социума; в книге, которую держит в руках читатель, в основном говорится именно об этом «фокусе», а также о ключевой роли в обществе институтов представительства и вмешательства третьих лиц, об особенностях устройства законодательных и судебных процедур и об альтернативах (от насилия до компромисса), доступных индивидууму, желающему воздействовать на социальную ситуацию в обществе, признающем распрю.

Колонизировав Исландию, поселенцы претерпели не только эволюционные, но и «деволюционные»[9] изменения — они построили на острове общество менее сложной структуры, нежели то, которое покинули. Результатом первой фазы социально-экономического развития новой страны явилось упрощение социальной стратификации и практическая ликвидация прежней, многоуровневой политической иерархии; древнеисландское общество поэтому кажется эгалитарным, обществом равных. Экономика с первых шагов была, по необходимости, чрезвычайно диверсифицированной — поселенцы вынуждены были активно эксплуатировать всевозможные ресурсы, доступные как в приморских районах, так и в центре острова; отсюда ее первоначальная простота, а типичный исландец того времени — не более чем одновременно оседлый пастух и приморский охотник-собиратель. Со временем также выяснилось, что вывезенная с родины система землепользования, и, в частности, выпаса скота, пагубна, если не смертельна для местной экологии.

В течение всего средневекового периода своей истории, да и многие столетия спустя, Исландия оставалась целиком сельской. На острове не существовало даже деревень, не говоря уже о городах, да и в процветавшей у скандинавов эпохи викингов международной торговле исландцы принимали лишь маргинальное участие. Деволюция, которой сопровождалась эпоха заселения («времена взятия земли», дисл. landn?ms?ld), оставила глубокий след на островном сообществе; она-то и сделала Исландию Исландией, страной, отличной от всей остальной Скандинавии, где общество строило сложные социальные иерархии, на вершинах которых располагались ярлы и конунги с четко выраженными (и характерными для этих классов) военными функциями.

Затерянная же посреди Северной Атлантики Исландия стала государством без главы и исполнительной власти. С самого раннего периода, однако, в стране существовал некий рудиментарный госаппарат, а также центральный законодательный орган, единая для всей страны система права и единая централизованная судебная система. В X веке большинство исландцев поклонялись древним скандинавским богам, а местные «большие люди», носившие титул годи и управлявшие годордами (о них см. подробнее главу 1), исполняли, среди прочего, обязанности языческих священников. Когда в 1000 году исландский парламент, альтинг (дисл. al?ingi), принял закон о переходе всей страны в христианство, церковь была легко интегрирована в традиционную систему управления, в центре которой стояли годи, и вплоть до XIII века ни в малой степени не могла считаться независимой силой, каковой являлась в современных средневековой Исландии западных континентальных обществах. Исландские годи были не более чем предводителями людей, равных себе по статусу, и могли проводить ту или иную политику лишь при условии согласия своих сторонников. Возможностей осуществлять «легальное насилие» у годи практически не было, именно поэтому в них следует видеть лишь «уважаемых людей», а не региональных военных вождей. В децентрализованном обществе с минимальной стратификацией, каковым было исландское, никакое событие не могло произойти, если при этом неким очевидным и прозрачным образом не обеспечивалась его взаимовыгодность и для обычных землевладельцев, и для их предводителей. Особенно важна была взаимность в отношениях между годи и людьми, признанными по закону его сторонниками, так называемыми тинговыми (дисл. ?ingmenn). Исландцы, несомненно, общались с другими европейцами и знали, как устроены тамошние общества, однако сумели практически полностью исключить их внешнее на себя влияние. Европейские ветры социальных перемен до Исландии не долетали.

Вторая (из трех) фаза развития древнеисландской республики — период социальной и экономической стабильности. Начинается она в момент окончания эпохи заселения, которое знаменует учреждение альтинга (около 930 года), и продолжается как минимум до середины XII века. Все это время Исландия представляла собой единое общество; целый остров можно было считать одной «большой деревней». Главным объектом интереса этого общества было оно само. Это общество с большим удовольствием участвовало во внутренних распрях, не учреждая армию, а все важные решения принимало на основе всеобщего согласия. В сагах об исландцах в красках рассказано о соперничестве между самыми разными людьми, среди которых как годи, так и обычные землевладельцы; мы словно под увеличительным стеклом видим, как жили и к чему стремились хозяева мелких и крупных хуторов. Ни в одной другой европейской литературе мы не найдем ничего подобного. В этой книге я изучаю ключи к власти над обществом и стратегии «больших людей», ими обладавших. В частности, предмет моего внимания — то, как предводители приобретали в собственность землю у менее защищенных в правовом и экономическом отношении простых землевладельцев. Женщины в моей книге — неотъемлемая часть социальной ткани; я совершенно не намерен говорить, как это порой принято в так называемых гендерных исследованиях, отдельно о мужском и женском обществе, а, напротив, рассматриваю женщин как равноправных с мужчинами игроков на поле общественной жизни, в которой есть место и кровной мести, и распре, и убийству, и чести, и призывам к умеренности, и необходимости держать себя в руках и сознательно ограничивать свои амбиции.

Заканчивается история древнеисландской республики третьей фазой, начало которой приходится на середину — конец XII века. В этот период в Исландии появляется новая, неведомая доселе элита, так называемые «большие предводители» или «большие годи» (дисл. st?rgo?ar). Именно они в XII веке впервые попытались подчинить себе обширные территории на острове, а с 20-х по 60-е годы XIII века стремились получить в свои руки то, на что лидеры исландского общества никогда прежде не могли претендовать, — настоящую централизованную исполнительную власть над островом или, по крайней мере, его частью. В игру вступило множество сил с противоположными интересами. У «больших годи» имелись конкуренты не только в лице себе подобных, но и в лице еще одной новой социальной группы, «больших землевладельцев» (дисл. st?rb??ndr). В этот период истории республики ранняя двухуровневая система (годи и землевладельцы) уступила место более сложной трехуровневой (большие годи, большие землевладельцы, простые землевладельцы). В разных частях острова переход к этой системе произошел в разное время.

Ключевая особенность данной книги — ее методология; я предлагаю особый метод, благодаря которому исландские саги можно использовать как источники по социальной истории и антропологии. Я старался выбирать такие саги и такие эпизоды из них, которые ранее не привлекали внимание ученых, так что читатель найдет здесь много свежего материала. Особенное внимание я уделил двум великолепным сагам, «Саге о людях с Оружейникова фьорда»[10] (дисл. V?pnfir?inga saga) и «Саге о людях с Песчаного берега» (дисл. Eyrbyggja saga). Наблюдения, сделанные мной при чтении этих текстов, во многом изменили мой взгляд на более известные саги, такие как «Сага о Ньяле» (дисл. (Brennu-) Nj?ls saga) и «Сага о людях из долины Лососьей реки» (дисл. Laxd?la saga). Исландские саги хранят неизреченные сокровища, равных которым нет во всей средневековой литературе, однако ученые — историки и социологи — всегда ухитрялись под разнообразными предлогами отказываться от этого бесценного источника, им почему-то всегда было трудно с ним работать. Верно, саги — не история в смысле буквальной записи имевших место фактов, но они — истории из жизни народа в Средние века, составленные и рассказанные самим народом. В этом смысле саги — неисчерпаемый источник этнографического материала, и я отдаю им должное в этом качестве, не упуская, однако, из виду и того, что в их создании принимало участие воображение. Саги — одно из самых великих литературных достижений человечества, и хорошее знание их социального контекста лишь обогащает наше восприятие этих уникальных текстов.