Свадьба

Свадьба

В марте Блонди ощенилась. Самому красивому щенку Гитлер дал имя Вольф[78]. Ведь в свое время, когда до прихода к власти было еще далеко, он взял себе именно такой псевдоним. Остальных четырех щенков Гитлер собирался подарить своим сподвижникам и Гретль. Сперва Блонди и щенкам отвели в бункере отдельное помещение, но Гитлеру захотелось, чтобы они находились рядом с ним. Тогда ящик со щенками и подстилку для Блонди перенесли в его спальню.

Она была обставлена нарочито скромно. Ничего лишнего, только самое необходимое — обычная койка, застеленная солдатским одеялом, небольшой стол и два стула. Спальня Евы казалась чуть более уютной: здесь голые бетонные стены были завешаны шторами. Выход в коридор отсутствовал, и, чтобы попасть в ванную или туалетную комнату, Еве приходилось проходить через семиметровую приемную, украшенную картинами итальянских мастеров, и кабинет Гитлера. Конференц-зал еще меньших размеров, чем приемная, поражал убогостью обстановки — стол-планшет, коричневая скамья и канцелярский стул.

В марте — апреле Ева очень сблизилась с Траудль и Гердой. Они почти не расставались и в промежутках между бомбежками ходили гулять в Тиргартен. Иногда они брали с собой Блонди и щенков. Другой возможности хоть немного развеяться у них не было. 23 апреля, в понедельник, Ева Браун не только в последний раз полюбовалась в Тиргартене склоненными над озерами ивами, в этот день она вообще в последний раз вышла из бункера. 23 апреля Ева попала под обстрел советских орудий, впервые открывших огонь по центральным кварталам Берлина, и, пригибаясь, перебежками добралась до бункера.

События сменяли друг друга с головокружительной быстротой. В то время как почти все высшие должностные лица рейха — к ним, правда, никак нельзя было отнести адъютанта Гитлера Юлиуса Шауба, направленного в «Бергхоф» сжигать наиболее важные документы, — стремились быстрее добраться до Южной Германии, нашелся сподвижник фюрера, захотевший в трудную минуту оказаться рядом с ним. Во всяком случае, именно так восприняла Ева Браун неожиданный прилет в Берлин из Гамбурга 23 апреля Альберта Шпеера. Когда он появился в бункере, у Евы на глазах выступили слезы, она обняла его и радостно воскликнула: «Я знала, что вы придете. Вы ведь не из тех, кто бросит фюрера в беде». Шпеер поспешил объяснить ей, что намерен еще сегодня вечером вылететь обратно. Шпеер давно уже вел собственную игру, и Ева не знала об этом, В свою очередь, Гитлер, по всей видимости, достаточно спокойно воспринял фактический отказ министра вооружений выполнять пресловутый «приказ Нерона»[79], предписывавший вермахту и частям СС проводить на территорий Германии тактику «выжженной земли», то есть перед отступлением уничтожать объекты не только военного, но также промышленного и социального назначения, транспортные предприятия, узлы связи и т. д. Во всяком случае, Шпеер смог на рассвете 24 апреля беспрепятственно вылететь из Берлина[80]. В беседе с ним Гитлер впервые откровенно заявил, что собирается покончить с собой и что его труп должен быть сожжен. Видимо, Гитлер ничего не сказал Еве о содержании их разговора, так как ее надежда на благополучный исход по-прежнему зиждилась на неверно истолкованной позиции Шпеера.

Но Гитлер, вероятно, сам в душе еще на что-то надеется, поскольку в ночь с 23 на 24 апреля принимает решение оголить Западный фронт и перебросить все имеющиеся там силы на защиту Берлина. Генерал-фельдмаршалу Кейтелю поручается выехать в расположенный близ небольшого городка Визенбург штаб 12-й армии и передать ее командующему генералу Венку приказ Гитлера немедленно выступить на помощь окруженной 9-й армии, чтобы затем вместе с ней деблокировать столицу извне.

По словам Траудль Юнге, в эти часы Гитлер то демонстрировал непоколебимый оптимизм, то вдруг впадал в депрессию. «Он сказал, что залог победы в любом сражении — последний батальон, и привел в качестве примера исход битв при Ватерлоо и Кюнерсдорфе. Если он сумеет удержать Берлин, как в свое время русские — Сталинград, то опять сможет сплотить вокруг себя немцев и вдохновить их на новые подвиги. Кроме того, Гитлер надеялся на разногласия между русскими и англо-американцами и даже на якобы неизбежный конфликт между ними».

Пока Гитлер тешил себя иллюзиями, произошло событие, ставшее знаменательной вехой в цепи других не менее драматических эпизодов. Правда, датируется оно по-разному. Если верить Шпееру, радиограмма, в которой Геринг извещал о своем намерении приступить к исполнению обязанностей главы государства, поскольку фюрер «не свободен в своих действиях», поступила в бункер в ночь с 23 на 24 апреля. По мнению некоторых историков, это случилось 25 или 26 апреля. Наиболее правдоподобной представляется, однако, версия Шпеера, ведь именно 24 апреля командующий 6-м воздушным флотом генерал-полковник Риттер фон Грейм получил по радио приказ Гитлера немедленно вылететь из Мюнхена в Берлин. Добраться до столицы в условиях ожесточенных боевых действий оказалось далеко не просто. Сперва генеральский «Физелер-Шторх»[81] с несколькими пробоинами в крыльях был вынужден совершить промежуточную посадку на расположенном неподалеку от Берлина и выглядевшем совершенно заброшенным военном аэродроме Гатов, а уже потом с наступлением темноты приземлился поблизости от Бранденбургских ворот на автомобильной магистрали Восток—Запад.

Вместе с Греймом прилетела его жена, знаменитая летчица-спортсменка Ганна Рейч. Когда ее муж был тяжело ранен и потерял сознание — в непосредственной близости от их самолета разорвался бронебойный снаряд, и осколки попали Грейму в правую ногу, — она сама села за штурвал. В бункер Грейма внесли на носилках, но Гитлер, ничуть не смущаясь этим обстоятельством, тут же назначил его вместо обвиненного в измене Геринга новым главнокомандующим военно-воздушными силами. Впоследствии американцы обвинили Ганну Рейч в том, что ее вызвали в Берлин с целью тайно вывезти Гитлера в Аргентину. На допросе 8 октября 1945 года она рассказала офицерам американской разведки, как Гитлер, говоря о предательстве Геринга, не смог сдержать слез. На следующий день он дал ей ампулу с цианистым калием и подчеркнул, что никто не должен попасть к русским живым. Сразу же напомню, что позднее Ганна Рейч отказалась от многих своих слов.

Тем временем советская артиллерия открыла ураганный огонь по правительственному кварталу. Мощное железобетонное покрытие бункера пока еще выдерживало даже прямые попадания снарядов. Напротив, солдаты вермахта уже были почти не в силах сдерживать натиск советских войск, с каждым часом неуклонно приближавшихся к рейхсканцелярии. В бункере больше не упоминали имя генерала Венка.

В день прилета Риттера фон Грейма в столицу командование фактически уже не существующими германскими военно-воздушными силами попыталось наладить с воздуха снабжение Берлинского гарнизона боеприпасами. Но сброс нескольких сотен контейнеров с соответствующим содержимым ничего не дал, нехватка снарядов, мин и патронов могла обернуться катастрофой, и тогда решили задействовать транспортные самолеты. В половине одиннадцатого утра на автомобильной магистрали Восток — Запад неподалеку от Колонны победы приземлились два груженных бронебойными боеприпасами «Ю-52». Они должны были также вывезти из Берлина пятьдесят раненых. Один «Ю-52» смог взлететь в покрытое грозными черными облаками небо, второй, задев крылом развалины дота, рухнул на вывороченную брусчатку соседней улицы. Когда в ночь с 27 на 28 апреля пилотируемый Ганной «Физилер-Шторх» поднялся в воздух с этой уличной магистрали, по ней уже прямой наводкой непрерывно била советская артиллерия.

Ловкость и смелость Ганны Рейч, безусловно, произвели очень сильное впечатление на Еву. Но она тут же забыла о ней, узнав, что ее свояк Фегелейн попытался бежать. Вечером 26 апреля Ева вместе с Геббельсом и его женой слушала очередной монолог Гитлера, время от времени вставляя короткие реплики. Наконец он выдохся и устало опустил голову. Воспользовавшись паузой, Геббельс неожиданно предложил отвезти Еву, секретарш, свою жену и детей в итальянское посольство. Министр пропаганды мотивировал это тем, что там им предоставят относительно безопасное убежище, в бункере же они рискуют попасть в плен в случае внезапного прорыва советских солдат через внутреннее оборонительное кольцо. Ева удивленно вскинула брови, собираясь возразить, но удивление еще более возросло, когда один из вестовых попросил ее подойти к телефону. Удивление же мгновенно сменилось яростью, когда в трубке прозвучал голос Фегелейна.

— Я еще в Берлине, но в надежном месте, — коротко и отрывисто проговорил он. — Бросай фюрера и уходи. Еще час-другой и из Берлина уже не убежишь. Я еду к Гретль.

— Герман! — в ужасе воскликнула Ева. — Немедленно возвращайся в бункер! Иначе фюрер подумает, что ты предатель… Он хочет с тобой поговорить…

В мембране зазвучали гудки отбоя. То ли опять оборвалась связь, то ли Фегелейн бросил трубку.

Ева ничего не сказала Гитлеру, но это не имело никакого значения. В одном из глухих бетонных отсеков узла связи, опутанном проводами, шнурами и кабелями, внешне ничем не примечательный человек с громоздившимися на голове наушниками устало откинулся на спинку стула. Когда Гитлер увидел предоставленную ему отделом прослушивания телефонных линий запись разговора Евы со свояком, то пришел в неистовство и приказал немедленно арестовать Фегелейна.

Начальник личной охраны Гитлера группенфюрер СС Раттенхубер поручил проведение этой акции своему заместителю Хёгелю. Как и предполагалось, Фегелейн находился в своей квартире на Бляйбтройштрассе. В пять часов вечера следующего дня Хёгель с группой эсэсовцев ворвался в нее. Фегелейн был в штатском. Он явно готовился к бегству. В нескольких огромных чемоданах эсэсовцы нашли 217 серебряных столовых приборов, дамские часы с бриллиантами, принадлежавшие Еве Браун, три дорогих хронометра, две пары золотых запонок с бриллиантами, несколько браслетов, 50 швейцарских золотых монет «Вренели», 105725 рейхсмарок и 3186 швейцарских франков. Они также застали здесь жену одного из интернированных дипломатов, венгерку по национальности, с которой Фегелейн, видимо, собирался бежать в Швейцарию.

Человек, которого вечером 27 апреля привели в бункер, ничем не напоминал всемогущего генерала СС, открыто похвалявшегося своим родством с фюрером и унижавшего всякого, кто стоял хотя бы на ступеньку ниже его. Куда девалась хамская манера поведения, за которую он даже получил прозвище Флегелейн[82]? Лицо с перекошенным от ужаса ртом и остекленевшими глазами напоминало меловую маску, ноги ежеминутно подкашивались, а глаза, казалось, вот-вот должны вывалиться из орбит. Жалкий вид свояка растрогал Еву, и она попробовала заступиться за него: «Он еще так молод, его жена ждет ребенка…» Гитлер согласился пощадить ее родственника и ограничился сперва лишением его всех званий и отличий и домашним арестом.

Но Фегелейну не удалось избежать кары. 28 апреля в бункер из министерства пропаганды доставили запись сообщения агентства Рейтер, согласно которому Гиммлер за спиной Гитлера вступил в переговоры с президентом шведского Красного Креста графом Бернадоттом с целью установить через него контакты с западными державами. Атмосфера в бункере накалилась до предела. Фегелейна подвергли так называемому допросу с пристрастием[83], ибо уже не только Гитлер, Геббельс и Борман подозревали, что предпринятая им попытка бегства имеет прямое отношение к планам Гиммлера. Наверняка он не просто так намеревался тайно уехать в Швейцарию. «Он изменник, — прямо заявил Гитлер Еве. — По отношению к таким мы должны быть безжалостны. Вспомни, как Чиано предал Муссолини». Ева не стала возражать: «Ты фюрер и должен быть выше родственных связей».

Фегелейн выдал себя своим телефонным звонком Еве. Почему он позвонил ей? Скорее всего потому, что у нее был так называемый пропуск за подписью фюрера, предписывающий всем государственным, военным и партийным инстанциям рейха оказывать всяческое содействие его обладателю. Такой человек мог не только сам беспрепятственно пересечь германо-швейцарскую границу, но и взять с собой кого-нибудь, Фегелейну, вероятно, одному из последних удалось позвонить в бункер из города. Поздним вечером 26 апреля был перерезан последний подземный телефонный кабель, соединявший Берлин с другими городами…

В бункере с полнейшим равнодушием встретили сообщение об аресте еще недавно всемогущего представителя СС при ставке. Здесь гораздо больше интересовались содержимым пока еще переполненных продовольственных складов. Каждый брал оттуда, сколько хотел, вина, коньяка и продуктов. Во всех помещениях и переходах было душно и смрадно, так как отключилась система вентиляции. Мощные разрывы снарядов и мин, уже пробивших в нескольких местах железобетонное покрытие подземного коридора, ведущего в рейхсканцелярию, создавали в бункере ощущение подземных толчков. Настроение у его обитателей, вынужденных сидеть в полумраке, поскольку использовалось исключительно аварийное освещение, было паническим. Оставалось только накачивать себя до беспамятства спиртным. Вот так описывает Герхардт Вольдт поведение трех приближенных Гитлера:

«Бургдорф, Кребс и Борман провели бурную ночь у себя наверху, потом перебрались в маленькую приемную перед комнатами Гитлера. Они выпили неимоверное количество сладкого вина и теперь громко храпели, развалившись в стоявших у правой стены глубоких креслах и обложив свои чрезмерно упитанные тела одеялами и подушками, В нескольких шагах от них за столом у противоположной стены сидели Гитлер и Геббельс, а слева на скамье — Ева Браун. Гитлер встал. Для него оказалось непросто перешагнуть через вытянутые ноги трех своих паладинов и не разбудить их. Геббельс также был предельно деликатен. Ева Браун лишь грустно улыбнулась».

Но именно в атмосфере вакханалии сбылось ее самое заветное желание. И она прекрасно понимала, что за этим последует. «Сегодня вечером мы будем плакать», — сказала она 28 апреля Траудль Юнге. «Видимо, они уже окончательно решили покончить с собой», — подумала секретарша.

Около восьми часов вечера шеф спросил, в состоянии ли она записать его слова. Он пригласил ее к себе в кабинет, где уже был накрыт стол. Обычно Траудль печатала Гитлеру, но в этот раз он попросил ее сделать стенограмму. «Это очень важно, — подчеркнул он. — Итак: «Мое политическое завещание…» Текст оказался очень длинным. Гитлер с трудом сдерживал нетерпение и чуть ли не каждую минуту выходил из комнаты. Он ничего не исправлял, хотя обычно оттачивал каждую фразу и во время диктовки менял целые абзацы. Затем Траудль начала стенографировать его личное завещание и окончательно поняла, что имела в виду Ева Браун. В эту ночь Гитлер женится на ней, они устроят свадьбу, но плакать Ева будет вовсе не от радости.

«Если в годы борьбы… — Гитлер на мгновение замолчал, потом резко дернул головой и продолжил: — Я считал, что было бы слишком безответственно с моей стороны создавать семью, то сейчас, когда мое земное бытие подходит к концу, я решил взять в жены девушку, которая долгие годы хранила мне верность и ныне по доброй воле пришла в осажденный город, чтобы разделить мою участь…

Я лично и моя супруга предпочли смерть позору бегства или капитуляции. Наше последнее желание — чтобы наши трупы были сожжены там, где я почти двенадцать лет ежедневно и неустанно трудился на благо германского народа».

Пока Траудль Юнге в небольшом помещении рядом с комнатой Геббельса перепечатывала на машинке оба завещания, министр пропаганды привел невзрачного человечка в потрепанной партийной униформе с повязкой фольксштурмиста[84] на рукаве. Им оказался чиновник управления гауляйтера Берлина Адольф Вагнер. Ему вменялось в обязанность совершить обряд бракосочетания, но в бункере не нашлось бланков и Вагнера отправили за ними на бронетранспортере. Когда он вернулся, в комнате Гитлера и приемной уже толпились гости: Борман, Геббельс с женой, генералы Бургдорф и Кребс, руководитель Гитлерюгенда Аксман[85], Горда Кристиан и Констанция Манциарли. На Гитлере, как обычно, был подчеркнуто скромный партийный китель с неизменным Железным крестом, Ева же надела его любимое длинное, наглухо застегнутое платье из черного шелка. Волосы она заколола бриллиантовой заколкой, на шее у нее поблескивала в тусклом свете золотая цепочка с подвеской из топаза, тонкое запястье украшали золотые часы с бриллиантами.

За несколько минут до полуночи ритуал бракосочетания был завершен. В смятении Ева подписалась на брачном свидетельстве девичьей фамилией, затем опомнилась, зачеркнула букву Б и в первый и последний раз в своей жизни написала: Ева Гитлер. Свидетелями выступили Геббельс и Борман.

Ева Браун и Адольф Гитлер заключили брак 28 апреля. Но Адольф Вагнер, сам того не желая, перенес их бракосочетание на следующий день. Не дождавшись, пока чернила просохнут, он сложил два листка и стер дату. Когда он это заметил, было уже 29 апреля.

Гитлер, подволакивая ногу, пошел в ту комнату, где Траудль перепечатывала его завещания. За ним тоже шаркающей походкой семенил Геббельс[86]. В четыре часа утра Гитлер внимательно по нескольку раз прочитал оба готовых текста и вместе с Геббельсом вернулся к гостям.

В предрассветные часы, когда Гитлер и Ева уже удалились в ее спальню, двое дюжих эсэсовцев выволокли в сад рейхсканцелярии мужа ее младшей сестры и поставили его лицом к выщербленной осколками стене. Фегелейн отчаянно выкрикнул «Нет!», до хруста в позвонках вывернул голову и бессильно распластался вдоль стены, хватаясь трясущимися руками за шероховатую поверхность. Грохот выстрелов заглушила несмолкаемая канонада советской артиллерии. Никто не знает, о чем в это время беседовал Гитлер с женой, но уж точно не о горькой участи ее родственника, расстрелянного по его приказу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.