Первая встреча

Первая встреча

Держа в руке газету с обведенными красными чернилами в разделе объявлений двумя абзацами, Ева Браун остановилась перед домом 50 на Шеллингштрассе. (В современном Мюнхене зачастую забывают об историческом значении этой ныне выглядящей чересчур буржуазно улицы, расположенной в богемном квартале Швабинге.)

Семнадцатилетняя претендентка на вакантную должность только четыре месяца назад покинула монастырские стены. Она не знала, что за порогом серого, ничем не примечательного дома ее ожидает встреча с судьбой. Она мельком взглянула на примыкавший к массивному строению садик, где по неизвестной причине вдруг пышно разросся каштан, и нажала на ручку двери.

За эти месяцы она очень сильно изменилась внешне. Грудь, правда, по-прежнему была несколько плосковата, что не вполне отвечало вкусам баварцев. Ева начала подкрашивать красной помадой губы и обильно пудрить щеки. Клетчатое летнее пальто и школьную папочку она со спокойной душой отнесла в кладовую, распустила косы, и длинные волосы волной ниспадали на плечи. Позднее она решила их немного подстричь, чтобы выглядеть более взрослой. Ева носила теперь зеленый жакет и шапочку такого же цвета, придававшую ее лицу несколько шаловливое выражение. Коричневая сумка не очень сочеталась по цвету с одеждой, и Ева оставляла ее теперь дома. (Желание добиться абсолютной цветовой гармонии не покидало Еву до конца жизни. Она скорее вышла бы на улицу босиком, чем надела туфли неподходящего цвета.)

Столь быстрой метаморфозе она в значительной степени была обязана Ильзе. В первые дни после своего возвращения из монастыря Ева с нескрываемым удивлением смотрела, как старшая сестра красится и приводит себя в порядок. «Фу! — громко возмутилась она. — Как ты можешь так пачкать лицо!» Позднее она выяснила, что Ильзе носит шелковое белье, и прочитала ей целую лекцию, повторив буквально все то, что ей вдолбили в голову монахини.

Но однажды она сама начала вертеться перед зеркалом и как-то даже, приняв ванну, смерила талию и объем бедер у Ильзе, затем сравнила ее параметры со своими и твердо решила похудеть.

Ильзе восемь лет работала секретаршей у врача Мартина Леви Маркса, еврея по национальности, до тех пор, пока он не эмигрировал в США (он и в послевоенные годы жил в окрестностях Нью-Йорка). Естественно, Ева также захотела устроиться на работу в частную клинику. Ей повезло, ее взял к себе доктор Гюнтер Гофман, от которого она ушла через два месяца. Еве очень не понравилось сидеть в белом халате в приемной. К тому же ее страшно раздражали бесконечные вопросы пациентов, а на кровь и гноящиеся раны она вообще смотреть не могла. (Тем не менее позднее она сумела убедить Гитлера в том, что хорошо разбирается в медицине, и фюрер очень серьезно отнесся к ее словам.) На другом месте Ева сразу же возненавидела пишущую машинку, на которой была вынуждена постоянно печатать. Разумеется, оттуда ей также пришлось уйти.

Тем временем Фриц Браун получил большое наследство и мог позволить себе не только отложить деньги на приданое дочерям, но и купить малолитражный «БМВ», считавшийся тогда предметом роскоши. Еве уже не нужно было зарабатывать на хлеб, но она во всеуслышание заявила, что намерена жить на свое жалованье и ходить, куда хочет. Ведь Фриц Браун обращался с дочерьми так же сурово, как и со своими учениками, и тщательно проверял круг их знакомых. Он постоянно спрашивал, куда они идут, во сколько вернутся и, не таясь, подслушивал телефонные разговоры. Более того, ровно в десять часов вечера он отключал в квартире электроэнергию, и девушки были вынуждены купить себе карманные фонарики, чтобы читать по ночам в постели под одеялом.

Разбогатев, Фриц Браун даже не подумал давать дочерям деньги на карманные расходы. Из-за этого они иногда оказывались в неловком положении. Однажды Ильзе познакомилась с молодым человеком и решила сходить куда-нибудь вместе с ним и Евой. Напомню, Ильзе не просто самозабвенно любила танцевать, она завоевала первое место на Европейском конкурсе любителей бальных танцев. Они доехали на трамвае до отеля «Регина». Входной билет стоил две с половиной марки, у Евы с собой не нашлось даже мелочи. От стыда ее лицо покрылось красными пятнами. Приятель Ильзе улыбнулся и заплатил за нее. Однако Еве было настолько неловко, что вскоре она с плачем убежала домой. И поклялась пойти работать, чтобы не зависеть от отца и не чувствовать себя больше униженной.

Теперь она стояла возле подъезда с табличкой «Фотоателье Генриха Гофмана. Изготовление художественных фотографий».

Ева ничего не знала ни о тесных связях своего будущего шефа с руководством Национал-социалистической партии, ни о том, что ее официальный орган «Фелькишер Беобахтер» находился совсем рядом, и его сотрудники ежедневно собирались в расположенном поблизости ресторане «Остерия-Бавария». Тем более ей было совершенно невдомек, что вместе с ними туда частенько захаживал Адольф Гитлер.

Тогда фамилия владельца небольшого фотоателье на Шеллингштрассе почти ничего никому не говорила. Доходы его были довольно невелики. Зато после прихода нацистов к власти выяснилось, что Генрих Гофман поступил весьма разумно, наладив близкие отношения с их руководителями. Его расчет полностью оправдался. Гофман стал «имперским фотокорреспондентом НСДАП» и, соответственно, мультимиллионером.

Германия переживала экономический спад. Профессия фоторепортера не считалась тогда престижной, а редакторы иллюстрированных изданий еще не догадывались, какой мощный взлет тиражей ожидает их. Добродушный толстяк Гофман, слывший большим любителем поесть и выпить, всегда веселый и жизнерадостный, начинал свою карьеру отнюдь не с нуля. Он был фотографом во втором поколении и дебютировал в этом качестве при дворе короля Баварии. Часто, крепко выпив, он хвастался, что снимал многих знаменитостей, в том числе английского короля Эдуарда VII и Карузо. Одна из его фотографий кайзера даже вызвала политический скандал.

С Гитлером Гофман познакомился через два года после того, как тайно вступил в НСДАП и получил членский билет за номером 427. Некое не слишком известное фотоагентство заказало ему множество фотографий будущего диктатора в различных позах. Но Гитлер, подобно Грете Гарбо, наотрез отказывался сниматься, всерьез полагая, что завеса секретности в гораздо большей степени привлечет к нему внимание широких масс. Сперва казалось, что Гофману не удастся заставить его изменить свое мнение. Однако вскоре они, к удивлению многих, подружились, так как весельчак Гофман превосходно умел поднимать настроение и в его присутствии Гитлер забывал о повседневных тяготах и заботах.

Гитлер не любил посвящать приближенных в свою личную жизнь. Но Гофман же формально не занимал никаких партийных постов и никогда не выходил за рамки отведенной ему роли доверенного лица. Следует отметить, что в окружении Гитлера у каждого, включая его возлюбленную и собаку, была своя четко определенная функция.

После поражения Германии Гофман горько жаловался на жестокое обращение с ним офицеров и солдат союзных войск и называл себя «жертвой дружбы с Гитлером». Какое лицемерие! Ведь этого человека следовало называть «Господин чего изволите». Именно он обладал монопольным правом на фотографирование Гитлера и сумел заработать миллионы. Наверное, он вообще греб бы деньги лопатой, если бы не интриги начальника партийной канцелярии Мартина Бормана. Тем не менее ему удалось убедить американцев вернуть ему большую коллекцию фотографий.

Именно активной деятельностью Гофмана в значительной степени объясняется огромная популярность Гитлера. Именно он превратил фотографию в чрезвычайно эффективное средство политической борьбы. Впервые в этих целях ее использовали в США и затем в значительно более широких масштабах в фашистской Италии. В Германии все это было в новинку, и до сих пор солидные немецкие и швейцарские газеты редко публикуют фотографии на первых полосах. Таким образом, Гофман, поставив изготовление фотографий Гитлера на поток и постоянно оказывая ему моральную поддержку, сыграл в недолгой истории Третьего рейха роль, которую ни в коем случае нельзя недооценивать. Он был человеком весьма практичным и слишком любил материальные блага, чтобы не извлечь для себя пользу из дружеских отношений с фюрером.

Формально Еву взяли в фотоателье на должность бухгалтера, тем более, что в монастырском пансионате она изучала основы бухгалтерского дела. Однако дочь ее шефа Генриэтта утверждает — явно из ревности, — что основным занятием будущей соперницы была продажа фотопленки. На самом деле Еве приходилось заниматься всем понемногу, поскольку под началом Гофмана трудилось немного людей. Она продавала фотопленку, писала письма, выписывала счета и помогала проявлять снимки, что доставляло ей удовольствие.

Генрих Гофман хорошо знал, какой тип женщин нравится Гитлеру — молоденькие, хорошенькие, невинные девушки, — и подбирал соответствующий женский персонал.

Сперва, правда, он попытался подсунуть Гитлеру свою дочь. Она родилась 3 февраля 1912 года, то есть была на три дня старше Евы. Генриэтта — или Генни — обладала изящной, но чересчур худощавой фигурой. В своих мемуарах она утверждает, что ее мать работала певицей в кабаре, и поэтому в их семье царила «творческо-богемная атмосфера». Сама Генриэтта сперва позировала отцу, а затем снялась в нескольких быстро сошедших с экрана и тут же забытых фильмах. Вот как она описывает одну из своих встреч с Гитлером:

«Он часто приходил к нам ужинать. Выглядел он весьма внушительно — черное кожаное пальто до пят, на руке плеть, у подъезда «мерседес» с шофером. После ужина Гитлер — тогда мы еще называли его «господин Гитлер» — садился за рояль и играл произведения Вагнера и Верди. «Узнаешь лейтмотив «Власти и судьбы»?» Он говорил мне «ты», так как мне было семнадцать, а ему за сорок. Затем он обычно уезжал вместе с отцом. Я оставалась одна. Однажды, вскоре после их ухода, раздался звонок, я открыла дверь и увидела, что он стоит на пороге. «Я забыл плеть». Гитлер считал ее своим талисманом. Он забрал ее, но продолжал стоять на разостланном посреди прихожей красном ковре, держа в другой руке широкополую шляпу. Внезапно, к моему глубокому удивлению, он очень серьезно спросил: «Хотите меня поцеловать?» Впервые он обратился ко мне на «вы». Он вплотную подошел ко мне, но я твердо сказала: «Нет!» Тогда он резко повернулся и захлопнул за собой дверь. Позднее я рассказала о случившемся отцу, а он лишь рассмеялся мне прямо в лицо: «Ты все это выдумала, дурочка…»

Трудно понять, что же в действительности произошло. Возможно, Генрих Гофман прав, и данный случай не более чем плод фантазии его дочери, решившей доказать всему миру, что при желании она могла бы занять место «простушки, работавшей у моего отца за нищенскую плату». Не исключено, однако, что Генриэтта позволила себя поцеловать, но потом чем-то разочаровала Гитлера. Ведь была не совсем в его вкусе.

И все-таки благодаря Гитлеру Гофман как нельзя лучше устроил личную жизнь дочери. Она стала женой спешно вернувшегося из США Бальдура фон Шираха, который, в свою очередь, возвел ее в ранг «вице-королевы Австрии». Отныне если она не спала в постели Габсбургов, не прогуливалась в садах, окруживших Бельведер или дворец, отнятый ее мужем у Ротшильдов, то вполне могла наслаждаться жизнью в собственном роскошном замке. Ведь Бальдур происходил не только из дворянского рода, но еще был и миллионером. Впоследствии Генни, наверное, горько пожалела, что развелась с ним, так как, выйдя на свободу, он получил в наследство от бабушки с материнской стороны солидный пакет акций, высоко котирующихся на Уолл-Стрите.

Мать Шираха — уроженка Нью-Йорка, Эмма Мидлтон Луна-Тиллоу — после начала войны осталась в Германии и в 1944 году сгорела заживо, когда объятый пламенем самолет, пилотируемый ее земляком, рухнул прямо на ее дом в Висбадене.

В первые три недели Еве так и не представился случай увидеть Гитлера. В политике она совершенно не разбиралась: в монастыре любые разговоры о ней были строго запрещены. С другими девушками, работавшими в фотоателье, она предпочитала обсуждать новые платья и фильмы, не обращая никакого внимания на людей, приходивших фотографироваться к ее шефу.

Между тем среди них попадались весьма любопытные персонажи, с которыми Еве впоследствии пришлось часто общаться. Так, чопорного человека в пенсне, похожего на типичного чиновника средней руки, звали Генрих Гиммлер[16]. Будущий рейхсфюрер СС занимался тогда разведением кроликов. Нельзя не сказать и о седовласом прибалтийском немце Альфреде Розенберге[17], постоянно носившем подмышкой папку, или управляющем имением в вечно грязных сапогах Мартине Бормане. Многие вели себя довольно странно. Рудольф Гесс всякий раз заходил в аптеку напротив и покупал какой-нибудь широко разрекламированный лекарственный препарат для продления жизни, а Юлиус Штрейхер[18] гордо вскидывал голову так, чтобы девушки испуганно вздрагивали при виде висящей у него на шее, словно на виселице, деревянной фигурки раввина.

Однажды в начале октября в фотоателье появился Адольф Гитлер. Ева так рассказала эту историю своей сестре:

«После работы я решила еще немного посидеть и привести в порядок бумаги. Только я залезла на лестницу, чтобы снять со шкафа папку, как вошел шеф, а с ним какой-то мужчина с дурацкими усиками, в светлом английском пальто и с широкополой фетровой шляпой в руке. Они сели напротив в углу, и я заметила, что мужчина пристально смотрит на мои ноги.

В тот день я надела юбку покороче и очень боялась, что неправильно нашила на нее кайму. Ты же знаешь, я очень не люблю обращаться за помощью к маме. Я слезла с лестницы, и Гофман тут же представил меня: «Это господин Вольф, а это наша очаровательная фрейлейн Браун». Помолчал немного и попросил: «Будь любезна, сходи на угол, принеси нам пива и печеночного паштета».

Еву в монастыре приучили говорить только правду, и поэтому ей даже в голову не могло прийти, что просьба шефа — всего лишь предлог. Просто Гофман сразу заметил, какое внимание произвела на Гитлера его сотрудница.

Вот как, по словам Евы, закончилась их первая встреча:

«Я страшно проголодалась, быстро съела бутерброд с паштетом и из вежливости выпила немного пива. Знакомый шефа буквально пожирал меня глазами и непрерывно говорил комплименты. Мы побеседовали о музыке и обсудили последний спектакль в Государственном театре. Было уже довольно поздно, и я собралась уходить. Он предложил подвезти меня на своем «мерседесе», но я отказалась. Представляешь, какое лицо было бы у папы! Перед уходом Гофман отвел меня в сторону и спросил: «Неужели ты не догадалась, кто такой господин Вольф? Разве ты никогда не видела у нас его фотографии?» Я смущенно покачала головой. «Да это же Гитлер, наш Адольф Гитлер». «Вот как…» — пробормотала я».

Придя домой, Ева сделала вид, что опять страдает от желудочных спазмов, и не стала ужинать. Она уже села на диету и сейчас решила, что бутерброда с печеночным паштетом и нескольких глотков пива ей на сегодня вполне достаточно. Ева выпила полстакана чая и внезапно прервала мирную беседу за столом вопросом:

— Папа, а кто такой Гитлер?

— Гитлер? Это молокосос, у которого хватает наглости утверждать, будто он знает все на свете, — с презрением отозвался Фриц Браун.

Вновь о Гитлере в семье Браунов заговорили только через два года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.