Глава IV Первая встреча с Апокалипсисом

Глава IV

Первая встреча с Апокалипсисом

Мне часто приходило в голову: можно ли считать все эти формы туч в средине гроз такими же типическими, как и известная каждому передовая туча в виде свитка пергамента, загнутого концом к земле? Можно ли сказать, что эти промежуточные формы так же часто можно наблюдать, как, например, радугу? Конечно, все эти картины перспективного характера, а потому для их наблюдения нужно находиться на известном пункте по отношению к пути центра грозы, и надо, кроме того, захватить её в известный период развития. Но ведь то же самое можно сказать и о передовой туче, а однако все знают её типическую форму.

Вот почему мне очень хотелось узнать, видал ли кто-нибудь в средине гроз такие же или аналогичные формы облаков? Если да, то, может быть, все грозы пришлось бы разделить лишь на несколько типов и даже предсказывать характерные формы дальнейших туч по одному виду передового облака. Кроме того, грозы резко разделяются на два типа, ясно различаемые только поздним вечером: у одних молнии бывают голубовато-белые, а у других алые, часто совсем кровавого цвета, вероятно, дающие спектр водорода от разложения водяных паров. Алые молнии мне часто приходилось наблюдать в поле по вечерам: их вспышки заливали кровавым блеском весь горизонт.

Какие формы туч типичны для тех и других гроз? Я нигде не находил подобных описаний до тех пор, пока не был заключён в Алексевский равелин Петропавловской крепости. Там мне семь месяцев не давали читать ровно никаких книг, а потом вдруг (сочтя меня уже достаточно подготовленным религиозно) выдали, для наставления в православной вере, старинную Библию на французском языке, оставшуюся, по-видимому, ещё от декабристов. Она была помечена 1817 годом, и мне её положили за недостатком экземпляров русского издания, розданных другим товарищам. Как человек свободомыслящей, я сейчас же принялся изучать эту книгу как образчик древнего мировоззрения, и прежде всего начал с Апокалипсиса. До того времени я ни разу его не читал и со слов Рахметова, в известном роман Чернышевского «Что делать?», считал эту книгу за произведение сумасшедшего.

С этим представлением я и принялся за чтение, но с первой же главы я, поражённый, должен был совершенно изменить своё заимствованное мнение об этой книге. Подобно ботанику, который узнаёт свои любимые растения по нескольким словам их описания, тогда как для остальных людей эти слова – пустые звуки, вызывающее лишь неясные образы, я с первой же главы вдруг начал узнавать в апокалипсических зверях наполовину аллегорическое, а наполовину буквально точное и притом чрезвычайно художественное изображение давно известных мне грозовых картин, а кроме них ещё замечательное описание созвездий древнего неба и планет в этих созвездиях. Через несколько страниц для меня уже не оставалось никакого сомнения, что истинным источником этого древнего пророчества было одно из тех землетрясений, которые нередки и теперь в Греческом Архипелаге, и сопровождавшие его гроза и зловещее астрологическое расположение планет по созвездиям, эти старинные знаки божьего гнева, принятые автором, под влиянием религиозного энтузиазма, за знамение, специально посланное богом в ответ на его горячие мольбы о том, чтобы указать ему хоть каким-нибудь намёком, когда же, наконец, Иисус придёт на землю.

Автор этой книги внезапно встал перед моими глазами, как человек с глубоко любящим сердцем и с чрезвычайно отзывчивой и поэтической душой, но исстрадавшийся и измученный окружавшим его лицемерием, ханжеством и раболепством современной ему христианской церкви перед «царями земными».

С первой же главы этот неизвестный Иоанн представился мне одиноко сидящим на берегу острова Патмоса и погружённым в грустные размышления. Он ожидал вычисленного им на этот день (по употреблявшемуся тогда Саросскому циклу) солнечного затмения и старался определить с помощью астрологических соображений время страстно желаемого им второго пришествия Христа, не замечая надвигающейся сзади него грозы. Но вот внезапный свет солнца, прорвавшийся в щелевидный промежуток между двумя несущимися одна над другой тучами, вдруг вывел его из забвения и, быстро повернувшись, он увидел то же самое разгневанное солнце, смотрящее на него из-за туч, которое раз видел и я…

Какое впечатление должна была произвести на него эта зловещая картина, появившаяся внезапно в тот самый час, когда он ожидал такого грозного для всех древних явления, как солнечное затмение, понять не трудно из его собственного описания.

А дело осложнялось затем другим, ещё неизмеримо более страшным событием – землетрясением. Он в ужасе пал на колени, и всё, что было потом, стало представляться ему сплошным рядом знамений, посланных для того, чтобы он записал и истолковал их так, как подсказывало ему «божественное вдохновение», т. е. тот порыв энтузиазма, с которым знакома всякая истинно-поэтическая душа, и который он считал за отголосок мыслей бога в своей собственной душе.

Но лучше судите сами по приводимому мною теперь толковому изложению этой замечательной книги. По указанным в ней положениям планет в определённых созвездиях Зодиака я мог вычислить астрономическим путём, а следовательно и с безусловною точностью, что описанная здесь гроза пронеслась над Патмосом в воскресенье 30-го сентября 395 юлианского года. Вся книга, как стенографически точное воспроизведение картины неба, имевшей место только один этот раз за весь исторический период времени, была несомненно составлена по непосредственным заметкам этого же дня и ночи и окончательно написана в следующие затем дни, т. е. в начале октября того же года.

В это время христианская церковь уже несколько десятков лет (с 330 года) была государственной в обеих частях Римской империи, но вместе с самой империей раздиралась на части постоянными раздорами и взаимными интригами своих честолюбивых и порочных епископов. По этой дате и по самому содержанию книги оказалось не трудно определить и личность её автора. Это несомненно был Иоанн Хризостом Антиохийский, родившийся около 354 года, сосланный затем императором Аркадием по решению собора епископов в 403 году и умерший в изгнании в 407 году. Мои астрономические вычисления[1], не оставляющие никаких сомнений в справедливости этой даты, будут приведены далее, в третьей части моего исследования, а теперь я прямо прилагаю здесь для ясности самую книгу Иоанна.

Моё изложение Апокалипсиса – не рабски подстрочный перевод, как обыкновенные церковные: это, так сказать, популяризация – его, потому что простой перевод здесь неуместен. Предмет, о котором трактует в своей книге автор, т. е. созвездия неба, их фигуры, движения по ним планет и их собственные суточные движения на кажущемся небесном своде, настолько мало известны не-астрономам, что голые названия этих предметов, как их даёт автор, были бы для большинства простыми звуками без определённого смысла. Для того, чтобы истинная мысль автора была ясна для общеобразованного человека, мне пришлось при каждом специальном термине сейчас же прибавлять и соответствующее пояснение. Так, например, вместо голого слова «Дракон», которое в астрологии и астрономии обозначает соответствующее созвездие, я писал: созвездие Дракона, вместо отрывочного: «Конские Узды» я писал с пояснением в скобках: Конские Узды (группа звёзд в созвездии Возничего), и т. д.

Точно так же и при описании облачных фигур пришлось давать разбивкой пояснительные дополнения. Вместо, например, краткого выражения в подлиннике: «Сидящая фигура была подобна камням яшме и сердолику», я говорил: «сидящая фигура обладала в одних своих частях полосатыми, белым с тёмным оттенками яшмы, а в других красновато-оранжевыми оттенками сердолика». Основная сущность осталась та же самая и в этом моём популяризационном изложении, но читатель сразу понимает из него, что именно хотел сказать автор, не будучи принуждён бежать за курсом минералогии для того, чтобы справиться, какие цвета и оттенки имеют яшма и сердолик.

В моём популяризационном переложении с греческого осталось всё то же, что и в подлиннике и в обыкновенных, ни на что не годных[2] переводах, но лишь в полной мере сказалась разница между старым и новым способом изложения научных предметов. Старинный автор писал исключительно для узкого круга людей, посвящённых во все тайны его науки, нередко стараясь всеми силами, чтобы его не мог понять непосвящённый, а новый автор, наоборот, прилагает все старания, чтобы быть как можно более общепонятным.

Но, несмотря на этот популяризационный способ передачи оригинала, я держался как можно ближе к греческому подлиннику и переводил его даже подстрочно, с приведением в примечаниях греческих слов во всех тех случаях, которые были важны для определения времени возникновения Апокалипсиса и для установления миросозерцания её автора.