Альфред Баумлер Ницше и национал-социализм

Альфред Баумлер

Ницше и национал-социализм

Ницше и национал-социализм стоят по ту сторону традиций германской буржуазии. Что это означает? Духовными силами, которые формировали ее в течение последних нескольких столетий, были благочестие, просвещение и романтизм. Благочестие, или ханжество, было последним революционным движением в лютеранской душе. Оно уводило людей из безнадежной политической реальности назад, к самим себе, объединяя в небольшие частные группки и кружки. Это был, по сути дела, религиозный индивидуализм, укреплявший уклон в сторону собственной личности, психологического анализа и биографического копания. Любая аполитичная тенденция искала поддержку в германском благочестии. Индивидуализированное просвещение действовало в этом же направлении. Но этот индивидуализм не был религиозно-сентиментальным. Провозгласив себя рационалистическим, он в действительности был «политизирован» только в отрицании феодализма и оказался способным лишь к слому экономической основы капитализма, но не к созданию собственной политической системы. Люди принимали это за индивидуалистическую сущность, но она оказалась оторванной от реальных условий, где личность была предоставлена себе самой. Романтизм же рассматривал человека в свете его естественных и исторических связей. Романтизм открыл наши глаза на тьму, на наше прошлое, на предков, на мифы и народ. Направление, идущее от Гердера до Гёрре, до братьев Гримм, Айхендорфа, Арнима и Савиньи[15], представляло собой духовное движение, сохранившее свою живучесть и до сего дня. Но это было движение, с которым боролся Ницше…

Говоря о национал-социализме как о мировоззрении, мы имеем в виду, что не только буржуазные партии, но и их идеология ликвидированы. Однако только болезненная личность может считать, что все созданное в прошлом должно быть отвергнуто. Напротив, мы полагаем, что вступили в новые отношения с прошлым, четко отличая все прогрессивное от того, что окутано буржуазной идеологией. Короче говоря, мы открыли новые пути и возможности осознания своего бытия. В этом вопросе Ницше упредил нас. Однако его понимание романтизма отличается от нашего. Но его личные взгляды и отрицание буржуазной идеологии в целом стали ныне достоянием нынешнего поколения…

Обоснование христианской морали — религиозный индивидуализм, постоянное чувство вины, кротость, идея спасения души — все это чуждо Ницше. Он восставал против идеи покаяния, говоря: «Мне не нравится такое малодушие в отношении собственных поступков: человек не должен ставить сам себя в тяжелое положение перед лицом неожиданных позора и неприятностей. Вместо этого он должен чувствовать гордость за свои деяния. Да и какой, в конце концов, толк от этого! Ничего нельзя делать с сожалением».

При этом он имеет в виду не снятие с себя ответственности, но ее усиление. И это говорит человек, который точно знает, какие мужество и гордость необходимы, чтобы спокойно смотреть в лицо судьбы. 0 христианстве Ницше отзывался презрительно, в особенности в отношении «перспективы спасения души». Будучи нордическим человеком, он никогда не понимал стремления «получить отпущение грехов». Средиземноморское религиозное учение о спасении души далеко от нордического восприятия. В представлении нордических людей человек — борец с судьбой. Рассматривать борьбу и работу как епитимью для них непривычно. Религия же утверждает: «Наша реальная жизнь обманчива и несет печать отступничества, а само существование греховно и наказуемо».

Горе, сражения, работа, сама смерть рассматриваются ею как вызов жизни. Ницше в связи с таким толкованием говорил: «Человек как безгрешное существо, живущее бесполезной жизнью вечно и счастливо, — такую концепцию «высшего стремления» необходимо подвергать критике».

Он страстно выступал против монашеской созерцательной жизни, против «Воскресения воскресений блаженного Августина», но восхвалял Лютера, положившего этому конец. Нордическая оценка борьбы и труда дана им ясно и четко. То значение, которое мы ныне придаем этим словам, впервые прозвучало из уст Ницше.

Мы называем Ницше философом героизма. Но это было бы наполовину правильно, если бы мы не считали его одновременно и философом действия. В историческом плане он выступает против Платона, заявлявшего, что «труд» является результатом не намерения и не признания его «исключительной» важности, а практики и постоянно повторяющейся деятельности. Ницше использует известный антитезис, делая эту мысль более понятной:

«Прежде всего и превыше всего остального — труд. А это означает: тренировка, тренировка и еще раз тренировка! Сопутствующая ему вера придет сама по себе — в этом вы можете быть уверены».

Ницше выступал против христианских предписаний в политике, да и в любой деятельности. Характерен его тезис, подчеркивающий контраст между католицизмом и протестантизмом (работа и вера):

«Человек должен постоянно тренировать себя, но не в плане укрепления ценности чувств, а в действии, дабы знать, как делается то или другое».

Тем самым он восстанавливал чистоту сферы действий и политики.

«Ценности» Ницше не имели ничего общего с загробной жизнью и не рассматриваются как догма. В нас самих они вызывают стремление к борьбе, но существуют до тех пор, пока мы о них помним. Когда Ницше предупреждает: «Будьте верны земле», он имеет в виду, что в этом скрыты корни нашей силы, не высказывая надежды на «реализацию» в потустороннем мире. Однако недостаточно подчеркивать «земной» характер ценностей Ницше, не упоминая, что все ценности «реализуются» в действии.

Нордически-солдатские оценки Ницше противостоят изречениям средиземноморского мира и духовенства. Критикуя религию, он критикует и священнослужителей, показывая, что религия берет начало во власти. Этим объясняются противоречия в морали, основанной на христианской религии.

«Для обеспечения верховенства моральных ценностей необходимо учитывать все виды аморальных сил и страстей. Рост моральных ценностей является результатом действия аморальных страстей и соображений».

Следовательно, мораль производна от аморальности.

«Каким образом возвести добродетель в правило, ибо этот трактат — о великой политике добродетели?»

Из этого следует, что «нельзя добиться господства добродетели теми же средствами, которыми пользуются для установления любой власти».

«Человек будет поступать аморально, пытаясь насильственно утвердить мораль».

Ницше заменяет буржуазную философию морали на философию стремления к силе, то есть на философию политики. Тем самым он стал апологетом «подсознательного». Но это не означает инстинктивности и неосознанности действий личности. Даже более того, «подсознательность» означает «совершенство» и «способность». Вместе с тем она подразумевает жизнь как таковую.

Сознание — это только оружие, деталь жизни в целом. В противовес философии сознания Ницше выдвигает природное благородство. В течение тысячелетий мораль утомленности жизнью противопоставлялась аристократизму силы и здоровья. Подобно национал-социализму, Ницше видел в государстве и обществе «великий мандат жизни», ответственный за любые недостатки в самой жизни.

«Человеческий род требует вымирания людей, плохо приспособленных к окружающим условиям, слабаков и дегенератов. Христианство же старается их поддерживать».

В этом как раз содержится основное противоречие: либо человек исходит из природных условий, либо как индивидуум предстает перед Богом. Идея демократического равенства происходит именно из этой предпосылки. Первоначальное же условие является базовым для новой политики, созидающей государство на расовой основе. Новый порядок вещей вполне естественен. Именно такой порядок Ницше противопоставлял существующему.

Что должно происходить с индивидуумом в условиях преобладающей силы расы? Он становится членом сообщества. Стадный инстинкт отличается от инстинкта «аристократического сообщества», состоящего из сильных людей, детей природы, которые не допускают, чтобы дикие инстинкты брали верх и которые знают, каким образом необходимо контролировать свои страсти. Но это не следует понимать как индивидуализм. Эмоции должны постоянно находиться под «тираническим» контролем. А это возможно только при наличии единого сообщества, одной расы и одного народа…

Если и есть истинно германское выражение, то оно звучит так: либо человек стремится к тому, чтобы стать сильным, либо он не должен существовать вообще. Мы, немцы, знаем, как надо вести себя в условиях всеобщей оппозиции. Однако «воля и стремление к силе» понимаются нами не так, как это полагают наши противники. Именно в этой связи Ницше сказал:

«Мы, немцы, требуем от самих себя того, чего никто и не ожидает, — мы хотим большего».

Если ныне мы видим молодежь, марширующую под знаменами, на которых изображена свастика, то вспоминаем выражение Ницше о «неуместном созерцании», как это происходило вначале, и выражаем надежду и уверенность, что нынешнее государство вполне открыто для молодежи. А когда кричим, обращаясь к ней: «Хайль Гитлер!» — мы одновременно славим Ницше.

(Биумлер Альфред. Трактат по истории немецкого духа. Берлин, 1937.)