Глава 5 Поединок с Крассом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5 Поединок с Крассом

После разгрома консульских армий Риму срочно требовался полководец, способный покончить с рабами раз и навсегда. В сложившейся ситуации никто из влиятельных римских граждан не решался рискнуть своей репутацией и взять на себя столь неблагодарное дело, как позорная «рабская война». К тому же в Риме остро ощущали недостаток как в хороших солдатах, так и в опытных военачальниках, лучшие из которых вели военные действия за пределами Италии. С плохо обученными ополченцами и посредственными офицерами вряд ли можно было рассчитывать на победу. Редкий случай в римской истории — никто не стремился выдвинуть свою кандидатуру на должность претора, дававшую право командовать армией, а ведь в другое время в борьбе за голоса избирателей не жалели ни сил, ни средств. Единственным, у кого хватило смелости это сделать, оказался потомок древнего плебейского рода Марк Лициний Красс (114-53 до н. э.) — личность достаточно известная в Риме (рис. 34). Вот что рассказывал о нем биограф Плутарх: «Блеск его многочисленных добродетелей омрачался лишь одним пороком — жаждой наживы… Дом его был открыт для всех, а своим друзьям он даже давал деньги взаймы без процентов, но вместе с тем по истечении срока требовал их от должников без снисхождения, так что бескорыстие его становилось тяжелее высоких процентов. ‹…› Он владел также великим множеством серебряных рудников, богатых земель, обеспеченных работниками, но все это можно было считать ничтожным по сравнению со стоимостью его рабов — столько их у него было, да притом таких как чтецы, писцы, пробирщики серебра, домоправители, подавальщики… Что касается умственных занятий, то он упражнялся главным образом в ораторском искусстве, стремясь завоевать известность у народа… прослыв человеком, заботящимся о других и готовым помочь. Нравились также его обходительность и доступность, проявлявшиеся в том, как он здоровался с приветствовавшими его. Не было в Риме такого безвестного и незначительного человека, которого он при встрече, отвечая на приветствие, не назвал бы по имени. Говорят еще, что Красс был сведущ в истории и не чужд философии…» (Plut. Crass. 2–3). Наглядным показателем его финансового гения является увеличение за тридцать лет первоначального капитала с 300 до почти 8000 талантов [68] серебра. По подсчетам журнала «Forbes» это состояние в пересчёте на нынешние деньги составило бы около 170 000 000 долларов. Однако Красс был связан не только с сомнительными денежными операциями, выбор именно данной фигуры на пост командующего делали удачным определенные организаторские способности и достаточные познания в области военного искусства. Когда-то молодой Красс воевал под командованием своего отца в Испании с племенем лузитан, сражался против италиков в Союзнической войне 90–88 гг. до н. э., затем принял активное участие в гражданской войне на стороне Суллы, возглавив значительную часть его армии. Особое расположение этого римского полководца Красс завоевал во время почти проигранной битвы у Коллинских ворот Рима в 82 г. до н. э. Командуя правым флангом, он обратил противника в бегство и тем самым вернул Сулле инициативу в бою. Тогда впервые проявилось одно из его главных качеств — умение любой ценой добиваться поставленной цели. Порой это внушало людям безотчетный страх, так как все знали, что с ним трудно и опасно иметь дело. Народный трибун Гней Синиций часто говорил про Красса: «У него сено на рогах», — имея в виду, что римляне поступали подобным образом с бодливыми быками, чтобы предостеречь прохожих (Plut. Crass. 7; Plut. Quaest. Rom. 71).

Рис. 34. Марк Лициний Красс. Мраморный бюст.

Летом 72 г. до н. э. Красс отчаянно желал доказать, что он больше, чем просто богатейший из сенаторов. Помимо денег в Риме всегда ценилась военная слава, которая тоже была своего рода капиталом, всегда с лихвой окупавшимся в политике. Отсюда стремление Красса к свежим воинским лаврам, пусть даже и в деле усмирения беглых рабов. Сенат, сделавший выводы из неудач действовавших против Спартака полководцев, наделил нового главнокомандующего в этой войне чрезвычайными полномочиями. Вступив в должность, Красс немедленно объявил о наборе шести легионов. Это была непростая задача, ведь опасная и неблагодарная «рабская война» не обещала потенциальным солдатам ни большой добычи, ни подарков после ее завершения. Многие тогда отмечали, что военное дело перестало быть приманкой для молодежи, и действительно, простые римские граждане не рвались служить в армии. В экстренных ситуациях часто возникало опасение не набрать нужного количества солдат для ведения эффективной военной кампании. Если не находилось добровольцев, то, как правило, военнообязанные [69]тянули между собой жребий, и тот, кому он выпал, беспрепятственно мог заменить себя другим подходящим рекрутом. Богатые люди и члены их семей имели все возможности заслужить благосклонность чиновников и уклониться от службы. Эта карикатурная картина якобы добровольной явки в армию демонстрировала стремление избежать ее под любым возможным предлогом. Призванные же в принудительном порядке часто оставляли желать лучшего в плане физического развития и уровня подготовки. Правда, такой влиятельный человек, как Красс, мог специально пригласить на службу сулланских ветеранов, служивших когда-то под его началом. В таких случаях испытанные вояки получали повышенное жалованье и освобождались от караулов и земляных работ. Кроме того, учитывая серьезность ситуации, за Крассом последовали многие представители знати, кто по дружбе, а кто в силу имевшихся долговых обязательств. Таким образом, среди его офицеров появились тщательно подобранные люди. Должность квестора занял Гней Тремеллий Скрофа, друг Цицерона, который отзывался о нем как о человеке старых правил, в высшей степени добросовестном. Легатами Красса, наряду с уже упоминавшимся Квинтом Аррием, стали Марк Муммий, потомок видной плебейской фамилии, и бывший народный трибун Луций Квинкций. Наверняка знаменитому римскому финансисту пришлось вложить собственные средства в ускоренный набор легионеров, но он от этого явно не обеднел. Как-то раз Красс похвастался, что может считать себя богатым до тех пор, пока в состоянии на годовой доход содержать легион солдат, а это соответствовало 4 000 000 сестерциев. Упомянувший об этом Плиний Старший (23–79 н. э.) сообщает, что богиня судьбы Фортуна подарила ему 200 000 000 сестерциев (Plin. Nat. Hist. XXXIII, 134). Соответственно, общая сумма состояния Красса равнялась годовому содержанию пятидесяти легионов [70] .

В конечном итоге под началом избранного сенатом римского полководца, после присоединения к шести его легионам по прибытии на место еще двух консульских, оказалось около 40 000 легионеров, надо полагать, дополненных вспомогательными войсками численностью не менее 20 000 человек. Таким образом, силы, брошенные на подавление восстания, были равны или даже превосходили по военному потенциалу армию Спартака. Это являлось признанием крайней опасности положения, так как обычно для участия в военных действиях выделяли максимум четыре легиона [71] . Казалось, теперь над бывшими рабами навис меч судьбы. И действительно, когда новое римское войско подошло к границе области Пицен (рис. 35), чтобы преградить восставшим путь на юг, в первой же битве с одним из их отрядов был достигнут серьезный успех. Согласно римской статистике, на поле боя оказалось 6000 убитых воинов Спартака и 900 человек попали в плен. Тем временем сам Спартак, никогда не переоценивавший свои силы, старался использовать любой промах врагов. Подходящий случай не заставил себя долго ждать: два легиона под командованием легата Марка Муммия, судя по всему, бывших консульских [72] , послали в обход со строгим приказом не вступать в сражение и избегать даже мелких стычек. Очевидно, этот маневр должен был совершаться в обстановке абсолютной секретности, чтобы нанести неожиданный удар с тыла, когда армия Спартака вступит в бой с основными силами Красса. Однако осуществить этот замысел не удалось. Муммий, видимо, пренебрежительно относившийся к недостойному противнику, горел желанием отличиться и воспользовался первым же, как ему казалось, благоприятным случаем завязать битву. Тяга к личной славе сыграла с ним злую шутку в момент принятия важного тактического решения. Скорее всего, предпринятая римлянами атака была спровоцирована Спартаком, нанесшим затем заранее подготовленный ответный удар. Самонадеянность Муммия была жестоко наказана: многие из его людей «были убиты, другие спаслись бегством, побросав оружие» (Plut. Crass. 10). Причины этой катастрофы вполне очевидны: недоработка разведки, низкий боевой дух и плохое состояние дисциплины. Стало предельно ясно, что боеготовность не раз перенесших разгром солдат, оказавшихся под началом у Красса, от длительного бездействия в ожидании нового командующего только ухудшилась.

Рис. 35. Карта действий армии Спартака осенью 72 г. до н. э.

Судя по всему, позорное поражение, которое произвело гнетущее впечатление на всю армию, было связано с потерей воинских знаков и прежде всего главных из них — штандартов с изображением орла, символа легиона. Только утратой «знамен» можно объяснить применение Крассом в качестве наказания применявшейся редко, но обычно как раз в таких случаях, крайне жестокой меры — децимации, когда казнили каждого десятого из проявивших трусость воинов. О масштабах бегства солдат Муммия с поля боя дает представление следующая цифра: одних зачинщиков оказалось 500 человек. Разбив их на пятьдесят десятков, из каждого с помощью жребия выбрали по одному смертнику (Plut. Crass. 10) [73]. По обычаю казнь сопровождалась жуткими и мрачными обрядами, совершавшимися у всех на глазах. Эти люди нарушили воинскую присягу и, соответственно, каждый из них, согласно римским традициям, становился sacer — «посвященным подземным богам», то есть предавался проклятию.

Децимация проводилась следующим образом: один из младших командиров касался провинившегося, а остальные солдаты били его камнями или палками, пока тот не умирал. У Плутарха в описании этих событий говорится о том, что данный «вид казни сопряжен с позором». Под этим надо понимать публичное лишение военного пояса в виде ремня, украшенного серебряными или бронзовыми накладками, который отбирали у обесчестившего себя легионера [74]. В течение назначенного наказанием срока остальные струсившие воины не могли находиться внутри лагерных укреплений и жили перед внешним рвом. На этот период вместо пайка пшеницы их переводили на унизительный ячменный хлеб, который считался кормом для скота и едой для рабов.

Показательные суровые меры возымели свое действие: солдатская дисциплина и боевой дух резко возросли. Красс, буквально вколачивавший в свое войско древние римские доблести, оказался для всех страшнее Спартака. Чтобы избежать новых потерь, видимо, было принято решение заняться переподготовкой войск и постоянными упражнениями приучить солдат к грядущим тяжелым испытаниям. В дальнейшем, проанализировав печальный опыт своих предшественников, да и свой собственный, этот римский полководец стал применять против восставших стратегию измора, стараясь избегать столкновения с крупными силами врага. Спартак тоже должен был держаться настороже, ибо от противника, столь хладнокровно и жестоко наказывающего собственных солдат, можно было ожидать чего угодно. Во всяком случае, теперь никто не пытался преградить ему путь на юг Италии.

К концу лета 72 г. до н. э. армия рабов обосновалась в хорошо знакомой гористой местности на границе Лукании и Бруттия, в районе крупного торговоремесленного города Фурии, на время ставшего базой восстания. Если вспомнить, что местные жители в свое время активно поддержали Ганнибала, а соседние племена называли бруттиями всех мятежников, то воины Спартака должны были найти здесь довольно теплый прием. Одна из основных задач заключалась в том, чтобы произвести или приобрести необходимое оружие. Собирая для этого все имеющиеся финансовые ресурсы, Спартак прибег к крайним мерам по укреплению дисциплины и запретил употребление драгоценных металлов в пределах военного лагеря. Подобные случаи в римской армии, как правило, сопровождались требованиями использовать только деревянную посуду и сдавать все золотые и серебряные монеты в военную казну. Надо полагать, что за границами лагеря в интересах общего дела торговые операции с использованием денег не возбранялись. Получив, таким образом, железо и медь, мятежники хорошо вооружились и стали совершать успешные вылазки против римлян, неизменно возвращаясь назад с добычей. Так продолжалось, пока Крассу не удалось нанести Спартаку двойное поражение: сначала понес потери стоявший отдельным лагерем десятитысячный отряд мятежников, а затем и сам вождь рабов. Отметим, что координированные действия размещенных в двух укрепленных лагерях войск, создававшие для противника реальную угрозу удара с двух сторон, — это еще один неоднократно применявшийся Спартаком прием, заимствованный из римского военного искусства [75] .

Рис. 36. Мессинский пролив. Вид со стороны Сицилии.

Осенью 71 г. до н. э. соотношение сил начало складываться не в пользу армии восставших, которая отступила на юг Италии к Мессинскому проливу (рис. 36). Ширина его в самом узком месте составляет всего 3,1 км, и кажется, что до противоположного берега, где вдали маячит белый конус вулкана Этна, буквально рукой подать. Решение быстро переправить часть войска на Сицилию вполне оправдывалось тем, что там еще недавно бушевало мощное рабское движение и «достаточно было бы искры, чтобы оно вспыхнуло с новой силой» (Plut. Crass. 10). Да и жители сицилийских городов отнюдь не были довольны римским владычеством. Они еще не забыли о своем былом величии, в сравнении с которым нынешнее положение, вызывавшее отчаяние и скрытую ненависть, выглядело просто унизительным. Как раз тогда всеобщее недовольство навлек на себя жестокостью и несправедливостью пропретор Сицилии Гай Веррес, о чем Спартак наверняка был хорошо информирован. Под предлогом возможного нападения рабов жадный вымогатель требовал от жителей провинции кораблей, матросов, оружия и припасов, но все это только для того, чтобы перепродать их и увеличить размеры собственного состояния. В то же время римские солдаты, размещенные на одном из богатейших островов Средиземноморья, были вынуждены питаться пальмовыми корнями. В обвинительной речи против Верреса Цицерон заклеймил его неутолимую алчность словами: «Флот существовал в Сицилии только по названию» (Cic. In Verr. IV. 25. 63) [76] .

Очевидно, сначала Спартак планировал создание на острове запасного плацдарма на случай серьезных неудач в Италии, ведь речь шла о высадке всего 2000 человек. Сам по себе неширокий, на первый взгляд, пролив, представлял собой, тем не менее, серьезную преграду. Это место издавна считалось трудным и опасным для плавания районом. Согласно древним преданиям, именно здесь, по разные стороны пролива, подстерегали мореходов сказочные чудовища — Сцилла и Харибда. Прежде всего это связано с наличием между разбросанными вдоль берегов острыми скалами сильных приливно-отливных течений, меняющих направление 4 раза в сутки. Временами их скорость может достигать 9,3 км/ ч. Наиболее ярко выражены эти течения в узкой части пролива, где периодически возникают приливные потоки, которые могут образовывать большие водяные воронки, особенно опасные для небольших судов. К тому же сильный ветер с порывами до 78 км/ чпорой также создает мощные водовороты. Высота волн обычно не превышает 2 м, но в зимний период может достигать 6–8 м.

Рис. 37. Либурны, выходящие в море. Фреска из дома Веттиев в Помпеях

Флота у восставших не было, и, по имеющимся сведениям, помощь в осуществлении переправы Спартаку пообещали киликийские пираты, полностью господствовавшие в проливе после уничтожения морских сил, имевшихся в распоряжении Верреса. Вся десантная операция в расчете на 2000 человек заняла бы у сравнительно небольшой пиратской эскадры из 25 подвижных и вместительных либурн (рис. 37) не более двух-трех часов за два рейса. Происхождение кораблей такого типа связывали с иллирийским племенем либурнов, пиратствовавших в Ионийском море. Подобные суда с острыми обводами и двумя рядами весел с каждой стороны имели длину около 33 м, осадку до 1,1 м и водоизмещение до 80 т. При максимальной загрузке они могли принять на борт помимо гребцов и матросов до 40 пехотинцев. Без особых усилий либурны развивали скорость до 10–12 узлов (18–22 км/ час) и идеально подходили для разведки на море, быстрой доставки грузов и атаки на более крупные корабли.

Почему же переправу сравнительно небольшого отряда армии Спартака не удалось осуществить сразу? Все дело в том, что флотом, приспособленным для такого рода операций, пираты на тот момент не располагали. Под началом действовавшего тогда в проливе их предводителя Гераклиона было всего четыре миопарона. Так назывались небольшие по размеру легкие и быстрые корабли с неглубокой осадкой, ходившие и под парусом, и на веслах. Считается, что их корпус мог изготовляться из плетеных прутьев, а обшивка — из необработанных шкур животных. Однако внешний вид их точно не известен, поскольку никаких изображений и детальных описаний не сохранилось. В любом случае, мы знаем, что миопароны отлично подходили для нападения, но совершенно не годились на роль транспортных судов. Таким образом, пиратскому вожаку, получившему оговоренную заранее сумму денег, требовалось время, чтобы выполнить взятые на себя обязательства и собрать корабли необходимого типа. Впрочем, ни один из них так и не прибыл в назначенное место. Возможно, это бездействие было обусловлено ухудшившимися погодными условиями на море или интересами главного союзника пиратов, Митридата VI Евпатора, которому, в условиях постигших его неудач, важно было сохранение военной угрозы для Рима непосредственно на земле Италии. Нельзя полностью исключать и возможность подкупа пиратской верхушки [77] . Впрочем, с началом навигации 71 г. до н. э. предводитель пиратов все-таки вернулся в сицилийские воды, откуда был изгнан преемником Верреса пропретором Луцием Метеллом (Oros. VI. 3).

Изменившиеся обстоятельства не заставили Спартака отказаться от самой идеи перебраться на Сицилию. При ясной погоде спасительный остров казался таким близким, что была предпринята попытка преодолеть узкий пролив на плотах из бревен и пустых бочек, связанных виноградными лозами. Серьезных препятствий тогда для этой операции со стороны Верреса не ожидалось, иначе трудно объяснить фразу Цицерона из речи, произнесенной позднее против этого римского магистрата: «Стало быть, это ты помешал полчищам беглых переправиться из Италии в Сицилию? Где, когда, откуда? Никогда ничего подобного мы не слыхали…» Далее следует утверждение, что только «доблесть и мудрость храбрейшего мужа Марка Красса не позволили беглым рабам переправиться через пролив в Мессану на соединенных ими плотах», причем предотвратить это удалось с большим трудом (Cic. In Verr. V. 2. 5). Эти слова однозначно можно трактовать как свидетельство того, что в осложнившейся ситуации римлянами в последний момент были срочно стянуты к Сицилии какие-то военно-морские силы. Неудача с захватом плацдарма на острове может объясняться также и тем, что дело происходило поздней осенью, когда море становилось бурным и неприветливым из-за частых штормов [78].

Так или иначе, сезон, благоприятный для действий на море, закончился, дальше идти было некуда, а обратный путь к тому времени преградили военные силы Красса. Сама природа подсказала римскому полководцу наиболее подходящий план для того, чтобы отрезать мятежных рабов от внешнего мира и заставить их капитулировать. Отдав приказ возвести на перешейке линию укреплений, Красс решал сразу две задачи: «…уберечь солдат от безделья и лишить врагов подвоза продовольствия» (Plut. Crass. 10). Требовалось лишь захлопнуть западню и спокойно дожидаться, когда голод поставит восставших на колени.

Рис. 38. Реконструкция римских полевых укреплений I в. до н. э.

Тысячи легионеров взялись за кирки и лопаты, и скоро от моря до моря протянулся огромный ров шириной и глубиной около 4,5 м, укрепленный земляным валом и стеной, поражавшей своей высотой и прочностью (рис. 38). Надо полагать, что высота вала не уступала, по крайней мере, глубине рва, и, соответственно, в общей сложности получился обращенный в южную сторону девятиметровый откос, дополненный как минимум трехметровой стеной. Плутарх писал, вероятно, с целью поразить воображение читателя, что длина этих укреплений составляла 300 стадиев (около 55 км), и эта цифра фигурирует во многих исследованиях, затрагивающих тему восстания Спартака. Согласно одной из версий, укрепления Красса находились севернее города Фурии, на границе области Бруттий, хотя, на наш взгляд, более справедлива другая версия, отдающая предпочтение небольшому Регийскому полуострову длиной всего 66 км. Действительно, ширина перешейка, отделяющего эту часть Южной Италии, составляет примерно 30 км, что полностью соответствует расстоянию в 160 стадиев, указанному в описании Страбона (Strab. VI. 1. 4), и это даже с учетом особенностей рельефа местности, почти в два раза сокращает объем необходимых работ. Кроме того, Красс мог использовать остатки более ранних укреплений на южной оконечности Апеннинского полуострова. Страбон сообщает, что в свое время сиракузский тиран Дионисий Старший (ок. 430–367 до н. э.) пытался перегородить стеной перешеек Регийского полуострова для защиты от внешних варваров, но этот план не был выполнен до конца (Strab. VI. 1. 10). В любом случае, при наличии опытных военных инженеров и организованной рабочей силы все земляные работы действительно можно было провести в достаточно сжатые сроки, хотя до тех пор в истории римского военного искусства не было примера строительства укрепленной линии такой протяженности. Для более раннего времени нам известны только значительно меньшие по масштабу строительные работы, проведенные Сципионом Эмилианом под Нуманцией в 134 г. до н. э. Он стал первым военачальником, окружившим стеной врагов, стремившихся сразиться на открытой местности. Остатки воздвигнутой тогда римскими солдатами каменной стены длиной почти 10 км открыл в начале XX в. немецкий археолог А. Шультен. Она имела толщину 4 м у основания и 2,4 м в верхней части. Через каждые 30,85 м стояли прямоугольные (4?5 м) четырехэтажные деревянные башни, а с внешней стороны проходил V-образный ров глубиной 3 м. По времени наиболее близкой Спартаковской войне демонстрацией подобной строительной практики, является возведение всего за 18–20 дней легионерами Цезаря (около 10 000 человек) рва и вала высотой 4,8 м, протянувшихся на расстояние около 28 км, чтобы воспрепятствовать продвижению гельветов в пределы Нарбонской Галлии в 58 г. до н. э. С учетом производительности труда римских легионеров в указанном примере и их числа под началом у Красса, можно утверждать, что создание фортификационной линии на Регийском полуострове должно было занять не более недели.

Сначала эти сооружения мало заботили Спартака, относившегося к ним с полным пренебрежением, но скоро стало ясно, что его армия заперта на пространстве, где запасы продовольствия весьма ограниченны, несмотря на наличие здесь семи городов с прилегающей сельской округой, в том числе таких известных, как Регий и Локры Эпизефирские. К тому времени, о котором идет речь, уборка урожая на полях была уже практически завершена, а местные жители, когда до этих мест докатывалась война, всегда старались перетащить под защиту крепостных стен основные запасы зерна, дрова и прочее, нужное в обиходе, ничего не оставляя неприятелю (Liv. XXIV. 1. 2). Поскольку мы не имеем никаких данных о штурме каких-либо городов, надо полагать, что участники восстания очень скоро столкнулись с достаточно серьезной проблемой. Используя известное выражение, можно сказать, что «война перестала кормить войну». Видимо, в короткие сроки было съедено все, что можно было найти в этой не особенно плодородной местности, где в силу природных условий под зерновые культуры традиционно используется не более 9 % территории.

Сложившаяся ситуация и по сути, и по месту действия полностью соответствовала известной поговорке «Оказаться между Сциллой и Харибдой», т. е. оказаться в ситуации жесткой необходимости сделать выбор, причем оба возможных варианта не оставляют надежды на спасение. С одной стороны перед Спартаком и его людьми был непреодолимый по погодным условиям пролив, с другой — весьма серьезная фортификационная линия Красса. В условиях приближающейся зимы нужно было собраться с силами и прорвать римские укрепления, чего бы это ни стоило. Первая же попытка снять блокаду, предпринятая на заре, закончилась неудачей. Как хвастливо утверждал Аппиан, фантазия которого в данном случае становится поистине безудержной, погибло около 6000 восставших, а вечером еще столько же, тогда как потери римлян вследствие укрепления дисциплины составили всего трое убитых и семеро раненых (Арр. Bell. Civ. I. 119). Естественно, эти цифры, отражающие урон, понесенный армией Спартака, абсолютно недостоверны и не имеют для нас никакой ценности, поскольку представляют собой своего рода пропагандистский миф. Впрочем, вряд ли можно сомневаться, что римские солдаты, помня о децимации, сражались значительно лучше, чем прежде.

Теперь воины Спартака уже не нападали на укрепления Красса всеми силами, а беспокоили осаждавших мелкими стычками и неожиданными нападениями, забрасывая ров связками хвороста и поджигая их. Все это должно было держать римлян в постоянном напряжении из-за угрозы внезапной попытки прорыва. Одновременно предпринимались действия, способные унизить противника и спровоцировать его на атаку. Так, однажды Спартак приказал предать пленного римлянина позорной казни через распятие на нейтральной полосе между позициями обеих армий. Это была открытая демонстрация отсутствия страха перед военной мощью Рима, лишний повод для насмешек и оскорблений в адрес противника и намек на возможное решение судьбы других пленников, но при этом и своего рода послание к собственным воинам: вот что вас ждет в случае окончательного поражения. Красс, убедившийся, что рабская война — дело тягостное и серьезное, не принял этот вызов. Он предпочитал выжидать и с презрением отверг предложение вступить в переговоры. Очевидно, Спартак, еще сохранивший под своим командованием значительные военные силы, допускал возможность заключения мира на приемлемых условиях и считал, что римляне могут заплатить за это приличную цену. В чем заключалась суть его переговоров с Крассом? Может быть, отчасти некоторый свет на этот вопрос проливает сообщение Тацита, который вспомнил эту попытку со стороны Спартака в связи с другим «дезертиром и разбойником» — Такфаринатом. Видимо, и в том и в другом случае люди надеялись обрести свободу и землю. В частности, Такфаринат, угрожая бесконечной войной в африканской провинции Нумидия, требовал заключения мира и уступки территории, на которой он мог бы осесть со своим войском [79], но, так же как и его предшественник, получил решительный отказ (Тас. Ann. III. 73). Тогда «величие и могущество римского народа» не позволили принять решение, которое становится таким легким в эпоху упадка Римской империи, когда тысячи варваров в качестве союзников-федератов получали земли в пограничных областях за несение там военной службы.

Между тем зима 72/71 г. до н. э. шла к концу. Дождавшись особенно бурной ночи, когда снежная пелена скрыла от глаз римских часовых подходы к укреплениям, Спартак приказал засыпать часть рва землей, ветками, телами убитых пленников и трупами павших лошадей. Очевидно, одновременно были предприняты одна или несколько ложных атак силами тех, кто оставался на Регийском полуострове, чтобы сдерживать Красса. Тем временем Спартак успел перевести через ров третью часть своего войска. Причем это была лучшая и наиболее мобильная его часть, поскольку Аппиан сообщает, что он готовил к прорыву конный отряд и решил пойти на риск, когда всадников было уже достаточно (Арр. Bell. Civ. I. 119–120) [80] . Видимо, перед этим был отдан приказ подготовить запасы пищи и фуража, реквизировать всех пригодных для использования в кавалерии коней, имеющихся на полуострове. Прежде всего данная мера должна была коснуться окрестностей городов Гиппоний и Медма, которые славились пригодными для коневодства прекрасными цветистыми лугами. Очевидно, прорыв был осуществлен в феврале, поскольку начинать решительные военные действия задолго до наступления весны не имело смысла. До сих пор в этом месяце на юг Италии и Сицилию нередко обрушиваются мощные снежные бури, иногда не прекращающиеся целые сутки, как это было совсем недавно, 18 февраля 2008 г.

Создается впечатление, что таким образом была реализована еще одна военная хитрость, которая ставила Красса перед необходимостью действовать более решительно. В любом случае тот оказывался в невыгодном положении. Огромные земляные работы, проведенные его легионами, оказались теперь совершенно бесполезными. Если римская армия оставалась на прежних позициях, скованная большей частью восставших, то Спартак со своим отрядом получал полную свободу действий. Если же нет, то для римлян возникала угроза нанесения удара с двух сторон. Недолго думая, Красс бросил ненужные теперь укрепления и двинулся вслед за Спартаком, так как для него важно было обеспечить себе численное превосходство в предстоящей битве. Он уже жалел, что ранее писал сенату, предлагая ради достижения быстрой победы вызвать в Италию войска других полководцев: из Фракии — Марка Лициния Лукулла, а из Испании — Гнея Помпея. Слава победителя медленно ускользала из рук Красса, поэтому нужно было спешить окончить войну с мятежниками до появления возможных конкурентов. В противном случае успех был бы приписан тому из них, кто явится к нему на помощь.

Рис. 39. Карта действий армии Спартака зимой-весной 71 г. до н. э.

Стремительный конный рейд воинов Спартака был направлен к Брундизию, большому порту на Адриатическом море с несколькими прекрасными гаванями, вмещавшими до двухсот кораблей (рис. 39). Захват Брундизия до начала навигации позволил бы воспрепятствовать возможной высадке легионов Марка Лукулла, спокойно дождаться подхода подкреплений, посадить воинов на корабли и переправить их в Эпидамн или Диррахий, расположенный на расстоянии около 260 км от Италии. Оттуда открывался путь в Грецию или на север Балканского полуострова. Возможно, конечной целью в данном случае представлялся восточный театр военных действий, где у восставших рабов еще оставался потенциальный союзник — непримиримый враг Рима Митридат VI Евпатор. Однако попытка захватить хорошо укреплённый порт так и не была предпринята. Видимо, получив предварительные данные разведки, Спартак счел ее бесперспективной. Как быстро можно было перевести Брундизий на военное положение, наглядно продемонстрировал позднее Гней Помпей, ожидая подхода войск Юлия Цезаря в 49 г. до н. э. Он «приказал укрепить городские ворота и поставить на стены наиболее проворных воинов… а весь город внутри стен избороздить рвами и на всех улицах, кроме двух… вбить острые колья» (Plut. Pomp. 62).

Аппиан выдвигал следующую причину отказа восставших от первоначальных намерений: «…когда Спартак узнал, что в Брундизии находится Лукулл, возвратившийся после победы над Митридатом, он понял, что все погибло» (Арр. Bell. Civ. I. 120). Конечно, римским историком, писавшим более чем двести лет спустя после описываемых событий, здесь допущена ошибка. Надо сказать, что она далеко не единственная, поскольку у Аппиана часто встречаются неудачные согласования различных версий, путаница в фактах и небрежность в отношении хронологии. Его информация о восстании Спартака при всей ее ценности порой представляет собой своего рода «нарезку эпизодов», иногда разделенных значительными промежутками времени. Что касается победителя Митридата Луция Лукулла, то в это время он находился в Малой Азии и не покидал театра военных действий. Но дело в том, что и его брат, Марк Лукулл, тоже вряд ли мог высадиться в Брундизии со своей армией в конце зимы-начале весны 71 г. до н. э. Во-первых, из-за плохих погодных условий это время не очень подходит для переправы крупных военных сил [81], во-вторых, на год, когда завершилась тяжелая Македонская война, падает слишком много событий, чтобы уложить их в пределы всего двух, к тому же зимних, месяцев. Длинный список деяний Марка Лукулла в 71 г. до н. э. приводит Евтропий: война с бессами и победа над ними в большом сражении у горы Гемы, осада и захват города Ускудам, в котором жило это племя; взятие Кабилы и поход к Дунаю, а затем ко многим городам, расположенным у Понта. В итоге Лукулл опустошил Аполлонию, взял Каллатиды, Парфенополь, Томы, Истр, Бурупаны и только тогда, закончив войну, возвратился в Рим (Eutr. VI. 8.1). Хронологию этих событий уточняет декрет в честь Гая Корнелия, начальника римского гарнизона в Месембрии зимой 72/71 гг. до н. э. Из текста декрета мы знаем, что армия Марка Лукулла задержалась здесь, видимо, из-за осады расположенной в 25 км южнее Аполлонии [82] . Только после завоевания этого города римский полководец смог двинуться дальше на север вдоль побережья Черного моря. Если бы он действительно перебросил свои войска в Брундизий, то при стремлении римлян быстрее завершить позорную рабскую войну было бы странным полное бездействие крупных воинских сил, оказавшихся близ театра военных действий почти за полтора месяца до их окончания. К тому же, кроме противоречивого сообщения Аппиана, о появлении Лукулла в Италии не упоминает ни один античный автор. Собственно, в его легионах и не было особой нужды после возвращения из Испании армии Гнея Помпея.

Когда надежда на захват римских кораблей в гавани Брундизия растаяла, намерения Спартака сразу резко изменились: он вновь сделал своей главной целью разгром Красса. Плутарх сообщает о раздорах, очевидно мнимых, среди руководства повстанцев, в результате чего от основных сил армии Спартака отделился отряд под командованием Гая Канниция [83] и Каста, разместившийся в укрепленном лагере у Луканского озера. Скорее всего, этот топоним можно сопоставить с почти высохшим озером Муро Лукано в 30 км к северо-западу от г. Потенца (рим. Потенция). Кстати, Орозий, видимо более точно, называет отряд Канниция и Каста вспомогательным войском Спартака (Oros. V. 24. 6). Тит Ливий определяет его численность минимум в 35 000 человек, дополнительно указывая, что это были галлы и германцы (Liv. Per. 97). Такие силы несопоставимы с третью войска, уведенной Спартаком с Регийского полуострова. Возможно, это была та часть армии восставших, которая вырвалась из бруттийской ловушки позднее и шла на соединение согласно заранее разработанному плану.

Вскоре лагерь у Луканского озера подвергся успешному нападению со стороны Красса, но внезапное появление воинов Спартака остановило бегство охваченных паникой людей [84] . Красс был вынужден отступить, но ненадолго. Выждав некоторое время, он снова решил напасть на отряд Канниция и Каста, но, чтобы на этот раз предотвратить возможную помощь им, разместил свои силы в двух укрепленных лагерях, расположенных вплотную к полевым укреплениям своих разделившихся противников.

Последовавшее сражение было единственным в ходе этой военной кампании, в отношении которого мы имеем сведения, дающие достаточно достоверную картину его развития во времени и пространстве. Под покровом ночи Красс вывел из лагерей все войско, оставив в большем, находившемся близ позиций Спартака, свою палатку главнокомандующего, чтобы ввести врагов в заблуждение. Часть легионеров укрыли в засаде у подножия ближайшей небольшой горы. Одновременно Луций Квинкций получил приказ разделить вверенную ему конницу на два отряда. Задачей одного из них было отвлечь на себя войско Спартака, другой должен был вступить в сражение со стоявшими отдельно галлами и германцами, притворным бегством заманить их подальше и поставить под удар основных сил Красса. Чтобы усилить свои позиции и произвести нападение сразу с нескольких сторон, римский полководец отправил 12 когорт с легатом Гаем Помпонием и Квинтом Марцием Руфом в обход горы, на один из окрестных холмов, «с приказанием сделать все возможное, чтобы пробраться туда незаметно. Стараясь ничем себя не обнаружить, люди эти прикрыли свои шлемы. Тем не менее их увидели две женщины, приносившие жертвы перед неприятельским лагерем, и отряд оказался… в опасном положении». Но было уже поздно. Развернулось, как писал Плутарх, «самое кровопролитное сражение за всю войну» (Plut. Crass. 11). В решающий момент масса отступавших в беспорядке всадников Квинкция разделилась, отойдя на фланги, и перед воинами Канниция и Каста неожиданно появились стройные ряды римской пехоты, с криком ринувшейся вперед, а с тыла также с громким криком уже приближались когорты Гая Помпония. Несмотря на стойкое сопротивление — из 12 300 погибших повстанцев [85] только двое были ранены в спину, — потери в условиях предстоящего последнего напряжения сил повстанцев в борьбе с Римом были ужасающими.

Что касается Красса, то теперь ему было чем отчитаться перед сенатом: он сумел вернуть захваченные у римлян в прошлых битвах пять легионных орлов, двадцать шесть воинских значков более мелких подразделений и много других трофеев, в том числе пять ликторских пучков фасций с топорами [86] . О масштабах поражений, в которых они были утрачены, в глазах самих римлян в сравнительном плане можно сделать вывод на основании письма, направленного Цицерону Сульпицием Гальбой после победы над Марком Антонием в 43 г. до н. э.: «Два орла и шестьдесят знамен были захвачены — все Антония! Это было выдающееся достижение» (Cic. Epist. 10. 30).

После неудачи у Луканского озера Спартак решил отступить на юго-восток к Петелийским горам в области Бруттий, где он надеялся получить передышку и пополнить свои потрепанные легионы. Красс прекрасно понимал, что в этом случае война затянется и скоро ему придется передать свои полномочия Помпею, который уже получил от сената соответствующее назначение. Преследовать отступавших доверили легату Квинту Аррию и квестору Гнею Скрофе, которые, видимо, совершенно утратили чувство опасности. Свою задачу сковать силы восставших мелкими стычками и дождаться подхода основной части армии Красса они не выполнили. Когда Спартак прекратил отступление и сам атаковал римлян, те «бежали без оглядки и едва спаслись, с большим трудом вынеся из битвы раненого квестора» (Plut. Crass. 11). Судя по тому, что позднее, после разгрома Спартака, Красс обнаружил в его лагере три тысячи пленных римских граждан, захвачены они были именно в том злополучном для них сражении. Соответственно, можно утверждать, что Спартак уничтожал пленных только в исключительных случаях.

Этот временный успех погубил беглых рабов, совершенно вскружив им головы. По словам Плутарха, они «…теперь и слышать не хотели об отступлении и не только отказывались повиноваться своим начальникам, но, окружив их на пути, с оружием в руках принудили вести войско назад через Луканию на римлян» (Plut. Crass. 11). Свой последний лагерь Спартак разбил у истоков р. Силар в Апеннинах [87] , на границе Кампании и Лукании. Местность, которую он выбрал для сражения, давала определенные преимущества, поскольку в тылу находились горы, куда можно было отойти в случае неудачи, а повышение рельефа поверхности земли в сторону боевых позиций восставших создавало для римлян в случае их атаки дополнительные трудности. Красс, подошедший сюда позже, не решился сразу сразиться со своим противником, отдав приказ возводить полевые укрепления и обносить их рвом. Начавшимся земляным работам препятствовали воины Спартака, своими нападениями стремившиеся перевести военное противостояние в активную фазу. Это означало, что их предводитель решил рискнуть, вместо того чтобы прибегнуть к испытанной тактике осмотрительного выжидания. Видимо, он настолько жаждал битвы, что отказался от более сильной позиции на склонах высот и выдвинул войско вперед, на равнину. На языке римского военного искусства такой маневр соответствовал предложению неприятелю сражения при равных условиях. Как правило, такое происходило, когда командующий был уверен в безусловном повиновении своего войска.

Скоро обе стороны накопили достаточно сил для решающего столкновения за счет подходивших подкреплений, видимо, представлявших собой отряды, посланные для заготовки продовольствия и фуража. Наконец Спартак и Красс, по разным причинам заинтересованные в том, чтобы завершить затянувшийся военный конфликт до прибытия армии Помпея, построили свои легионы для битвы [88] . Можно попытаться приблизительно определить время дня, когда это произошло. Армия Красса прибыла к истокам р. Силар после дневного перехода, продолжительность которого мы не знаем, но, в любом случае, солдаты могли подойти к месту, намеченному для лагеря, не ранее часа пополудни. Работы по возведению укреплений, обычно занимавшие 3–5 часов, завершить не удалось. Таким образом, сражение могло начаться только за 3–4 часа до захода солнца [89] . Впрочем, согласно утверждению римского военного теоретика Вегеция (кон. IV-нач. V в.), решительное столкновение между противниками в открытом бою обычно продолжалось около 2–3 часов (Veget. III. 9).

Если говорить о численности войска Спартака на тот момент, то представляется достаточно правдоподобной цифра, которую приводит Веллей Патеркул (ок. 19 до н. э.-31 н. э.). Он утверждал, что в последнем сражении против Красса участвовало 49 000 воинов (Veil. Pat. II. 30. 5) [90], хотя с учетом потерь Спартака в предшествующих боях и это число кажется завышенным. В любом случае силы противоборствующих сторон были примерно равны, иначе в адрес Красса не раздавались бы обвинения в том, что он «торопился дать решительное сражение, забывая об осторожности» (Plut. Crass. 36). Впрочем, этот упрек справедлив еще и потому, что вступать в бой, не завершив возведение лагерных укреплений, было действительно безрассудно. Однако Красса толкало на заведомый риск отчаянное стремление к победе и честолюбивое опасение, как бы не подоспел Помпей, с которым придется делить военную славу.

С моментом, предшествовавшим столкновению, связан носящий почти фольклорный оттенок рассказ о том, как вождю рабов «подвели коня, но он выхватил меч и убил его, говоря, что в случае победы получит много хороших коней от врагов, а в случае поражения не будет нуждаться и в своем» (Plut. Crass. 11). Очевидно, мы имеем здесь донесенный до нас Плутархом типичный пример интерпретации очевидцами с римской стороны сцены, истинный смысл которой остался для них скрытым из-за незнания поведения, предусматриваемого другой культурой. Римский военачальник вполне мог театральным жестом отослать своего коня, чтобы продемонстрировать личное мужество и поднять моральный дух своих солдат. У вождя фракийского происхождения могли быть совершенно иные мотивы. Конечно, наши сведения о ритуальном и религиозном поведении фракийцев довольно ограниченны, но все же представляется более реальным объяснить подобные действия существованием обычая приносить в жертву коня прямо перед строем готовых вступить в бой воинов (Flor. IV. 12. 15) [91] .

Судя по всему, Спартак лично возглавил отборный отряд конницы и занял место на фланге передовой линии боевого построения. Это должно было вселить уверенность в души людей, веривших в военный талант своего предводителя, который делил с ними все тяготы походной жизни и находил выход из любой ситуации. Вступив в бой на открытой местности в правильном строю, повстанцы, видимо, скоро подались назад, не в силах остановить натиск римских солдат (рис. 40). Тогда Спартак сделал явную ставку на кавалерийский прорыв в тыл врага к ставке Красса [92] , вероятно, полагая, что его смерть может повлечь за собой смятение и панику и тогда римляне окончательно утратят боевой дух и веру в победу.

Рис. 40. Битва 71 г. до н. э. у истоков реки Силар. Реконструкция хода сражения.

Плутарх писал: «Ни вражеское оружие, ни раны не могли его остановить, и все же к Крассу он не пробился и лишь убил двух столкнувшихся с ним центурионов» [93] (Plut. Crass. 11). Очевидно, римский полководец вновь применил испытанный прием, введя в бой резерв, поставленный в засаду под углом к одному из флангов [94] . Таким образом, он мог отрезать конницу восставших и самого Спартака от основной массы его продолжавшей отступать пехоты. Детали этого эпизода сражения донес до нас текст Аппиана: «Спартак был ранен в бедро дротиком: опустившись на колено и выставив вперед щит, он отбивался от нападавших, пока не пал вместе с большим числом окружавших его» (Арр. Bell. Civ. I. 120). Даже Флор, не испытывавший к рабам никаких симпатий и крайне тенденциозно излагавший ход войны с ними, был вынужден отдать должное исключительному героизму Спартака и его соратников: «…они решили пробиться и пали смертью, достойной воинов. Сражались не на жизнь, а на смерть, — чего и следовало ожидать, когда командует гладиатор. Сам Спартак, храбро бившийся в первом ряду, пал как полководец» (Flor. II. 7). Тело его так и не было найдено.

Последний бой Спартака (фреска из дома Феликса)