Дороже Каменного моста
Дороже Каменного моста
В Москве XVIII–XIX веков, когда хотели охарактеризовать необычайную дороговизну или большую цену чего-либо, говорили: дороже Каменного моста. Повод для поговорки дал Большой Каменный мост через Москву-реку.
Этот мост, как свидетельствует известный историк Москвы И. М. Снегирев, «почитался одною из столичных диковинок, наравне с Иваном Великим, Сухаревой башней, Царь-колоколом, Царь-пушкою». Слава и общеизвестность Каменного моста в Москве была столь велика, что он вошел в фольклор, упоминается на страницах классической литературы как характерная примета московского быта, особенно простонародного и купеческого. А. Н. Островский в своих пьесах из московского купеческого быта не раз и по разным поводам говорит о Каменном мосте, а в пьесе «Не было ни гроша, да вдруг алтын» приводит и саму известную московскую поговорку.
«Елеся. Позвольте, маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать, потому у нас и лошадей нет.
Мигачева. Какие серебряные подковы! Какие лошади! Двугривенного в доме нет, а он…
Елеся. Позвольте! Это верно. Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже Каменного моста».
Выбор москвичами Каменного моста как символа дороговизны при том, что в Москве были сооружения и покрупнее и подороже, был сделан не столько из-за самого моста, сколько из-за истории его постройки, связанной с именем князя Василия Васильевича Голицына, фаворита царевны Софьи Алексеевны в бытность ее правительницей России.
Там, где сейчас находится Каменный мост, в XII–XIII веках был брод и перевоз, через который шла торговая дорога из Великого Новгорода на Оку, в Рязань. В XVII веке Замоскворечье соединили с городом деревянным наплавным мостом. Этот мост приходилось разводить для пропуска судов, убирать в половодье и осенью, что создавало большие неудобства и не обеспечивало постоянной и прочной связи между берегами, а Замоскворечье к тому времени было уже плотно заселено стрелецкими, ремесленными, дворцовыми, садовыми и огородными слободами. Обстоятельства настоятельно требовали постройки постоянного и крепкого — не деревянного, а каменного — моста.
В Москве тогда было всего два каменных моста: Троицкий — через Неглинку к Троицким воротам Кремля — и Спасский — через ров, к Спасским. Конечно, они были несравнимы с тем, какой требовалось построить через Москву-реку. Поскольку московские мастера не имели опыта в строительстве больших каменных мостов, то в 1643 году был приглашен иноземный специалист — «палатный мастер» из Страсбурга Анце Яган Кристлер «служить ремеслом своим, на своих проторях и снастях» (то есть со своими инструментами). Кристлер привез с собой 1600 пудов нужных для «городового и палатного строительства» железных и медных деталей и инструментов.
Прежде чем приступать к строительству, Кристлер, по требованию Посольского приказа, представил деревянную модель моста — образец, «по которому быти сделану каменному мосту через Москву-реку», и чертежи. Модель осмотрел царь Михаил Федорович, одобрил ее, и было указано строить мост таким, «каков он образец ныне сделал и на чертеж написал».
Представленная немцем смета на строительство оказалась весьма велика. Дьяки Посольского приказа дополнительно направили Кристлеру письменные вопросы, на которые потребовали письменных же ответов, чтобы получить лишний раз оправдание таким затратам.
«Можно ли будет тому его мосту устоять от льду толщиною в два аршина?» — спрашивают дьяки Григорий Львов и Степан Кудрявцев.
«У него (моста) будут сделаны шесть быков каменных острых, а на те быки учнет лед, проходя, рушиться, а тот рушенный лед учнет проходить под мост между сводов мостовых, а своды будут пространны, порожжего места будет по 40 аршин, а меж порожжих мест у столпов будут же сделаны отлоги острые; а от льду мосту порухи никакой не будет, укрепити его мочно. Своды у того моста будут по 40 аршин», — отвечал Кристлер.
«Можно ли будет по тому мосту возить большой пушечный снаряд, и от большой тягости устоят ли своды?» — допытывались дьяки.
«Своды будут сделаны толсты и тверды, и от большой тягости никакой порухи не будет», — убеждал Кристлер.
Зимой 1644/45 года заготавливали материалы для стройки, но к строительству так и не приступили, потому что в 1645 году скончались и заказчик моста царь Михаил Федорович и строитель его Иван Яковлевич (как стали называть его в России) Кристлер. Новый царь — Алексей Михайлович — строить мост «не повелел».
К мысли о строительстве каменного моста через Москву-реку вернулись лишь сорок лет спустя. Тогда в России были два царя-соправителя — Иван и Петр, а правительницей при малолетних братьях была царевна Софья.
Среди прочих государственных дел Софья заботилась о благоустройстве и украшении Москвы, она поощряла каменное строительство, мощение улиц, при ней по примеру Спасской башни, надстроенной шатром в 1620-е годы, остальные башни Кремля также обрели шатровые завершения. Фаворит и возлюбленный правительницы князь Василий Голицын предложил возобновить строительство большого каменного моста через Москву-реку, его предложение было принято, и ему же было поручено наблюдение за строительством.
Князь В. В. Голицын — любопытная фигура в русской истории. Он был одним из первых русских западников и благодаря своему положению смог полностью проявить черты, свойственные этому типу людей, как в личной жизни, так и в государственной деятельности.
Это был красивый статный мужчина, щеголь и обходительный кавалер, настоящий вельможа. Он дружил и общался преимущественно с иностранцами, носил европейскую одежду, устроил свой дом и быт на европейский лад, предпочитал европейскую культуру отечественной. Любимой темой его разговоров были рассуждения о необходимости реформ и преобразований всего в России по иноземным образцам.
Посланник польского короля в Москве де Невилль, близкий приятель Голицына, в своих «Записках» описание разнообразных познаний и талантов Голицына завершает сообщением о его грандиозных замыслах: «Если бы захотел написать все, что узнал об этом князе, я никогда бы не кончил: достаточно сказать, что он хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушьи шалаши в каменные палаты».
Кроме того, Голицын был необычайно тщеславен. Он имел высшие придворные звания, Софья назначала его главным воеводой русской армии в походах против Крымского ханства, он был главой Посольского и еще нескольких приказов, но всего этого ему было мало, он желал занять еще более высокую должность в государстве, и для него Софьей была создана не существовавшая в России должность западного образца, соединившая в себе должность лорда-канцлера и лорда-хранителя государственной печати, и ею он наименован в очередной Жалованной грамоте: «царственных Большой печати и Государственных великих дел сберегателем».
Каменный мост через Москву-реку строился в 1687–1693 годы — пять с лишним лет. Руководителем строительства документы называют монаха, «мостового каменного дела мастера» старца Филарета. Строился мост в общем по проекту Кристлера, но с изменениями и по оригинальной технологии. Ввиду больших половодий он был поднят выше, и в связи с этим увеличено число пролетов.
Большой Каменный мост представлял собой грандиознейшую, самую крупную в Москве того времени стройку, требовавшую длительного времени и огромных затрат, которые были под силу только государственной казне. Москвичи прикидывали стоимость материалов и работы — и ужасались получаемой сумме.
Также они полагали, и справедливо полагали, что из казенных денег неведомая, но весьма значительная часть попадает в карманы подрядчиков, поставщиков, дьяков и самого вельможного покровителя строительства, князя В. В. Голицына, и это, понятно, еще более увеличивает затраты.
В. В. Голицын, хотя и был одним из самых богатых людей тогдашней России, отличался невероятной страстью к стяжательству и сребролюбием. Для обогащения он не гнушался никакими средствами, в том числе взяточничеством и казнокрадством. После того как в 1689 году Петр I, утвердившись на престоле, заключил Софью в Новодевичий монастырь, был арестован и князь Голицын. В тайниках его московских палат нашли более 100 000 червонцев, 400 пудов серебряной посуды и много других сокровищ. Обнаружилось, что при заключении мира с Польшей, переговорами о котором он руководил, Голицын присвоил 100 000 рублей, а в Крымском походе остановил наступление на крымчан за две бочки золотых монет. Когда на допросе от имени царя его спросили о происхождении обнаруженных у него богатств, он ответил: «Мне трудно оправдаться перед царем».
В результате следствия Петр убедился, что в заговоре с целью возведения на трон Софьи прямого участия Голицын не принимал, но, зная о неправедных путях приобретения Голицыным его богатств, царь своим указом повелел все его имение отобрать в казну, для чего следовало подробно переписать, «чем он владел», а его отправить в ссылку в Олонецкую губернию в Каргополь.
Поговорка «Дороже Каменного моста» возникла в годы его строительства и укрепилась в речи, когда он был построен, поскольку толки о нем в Москве не утихали.
Строящийся мост называли по-разному: Всехсвятский, так как на левом берегу он подходил к Всехсвятской башне Белого города и церкви Всех Святых; Берсеневский — по урочищу Берсеневка на правом берегу; Новый Каменный, в отличие от Старого Каменного у Троицких ворот Кремля. В конце концов, за мостом утвердилось название Большой Каменный.
Большой Каменный мост поражал москвичей и иностранцев своей величиной и выразительностью облика. Его не раз изображали на гравюрах XVIII — первой половины XIX века. А. М. Васнецов написал картину «Всехсвятский мост и Кремль в конце XVII века», на которой воссоздал первоначальный вид моста.
Роль моста в средневековом городе не ограничивалась удобством переправы с одного берега на другой. Он был еще и оживленной улицей, которую никак не могли миновать все идущие и едущие из города в Замоскворечье и из Замоскворечья в город. Ширина Большого Каменного моста составляла 11 сажен (24 метра), в то время как ширина улиц Москвы в XVIII веке, даже таких крупных, как Никольская, Ильинка, Варварка, не превышала 6–8 сажен. Каменный мост на южном въезде на него имел предмостную крепостную башню с шестью проездными воротами и множеством помещений — «палат». Перед мостом и на нем стояли торговые палатки, лари. На башнях были устроены галереи-гульбища, куда москвичи приходили гулять, любоваться видом на Кремль, пить вино и пиво, поскольку тут же производилась казенная продажа вина, причем весьма успешная, так как приставленные к продаже «ларешные» были пожалованы от казны сукном за то, что «чинят прибыль немалую». Внизу же, в конце моста, было кружало — кабак, в котором вино отпускалось кружками, что сейчас называется распивочной. В городе это кружало было известно под названием «Заверняйка», так как многие прохожие, идя мимо, не могли не завернуть в него. У Всехсвятских ворот (у левого берега) находилась часовня Предтеченского монастыря во имя Иоанна Предтечи и келья старца при ней. У моста были поставлены мельницы, работавшие на них мельники жили в башне.
На мосту постоянно толпился народ: и прохожие, и зеваки. Сюда ярыжки-полицейские водили «языков» — преступников, попавших в Сыскной приказ, от которых требовали указать сообщников, и те оговаривали прохожих. Нищие пели Лазаря, колодники вымаливали подаяние. В весеннее половодье москвичи специально приходили на мост и часами смотрели на ледоход.
Дурной славой пользовалась арка моста на левом берегу — девятая клетка, как ее называли. Здесь облюбовали себе пристанище «лихие люди» — воры и разбойники. Москвичи опасались в вечернее время проходить под мостом. По Москве же распространялись слухи о дерзких и жестоких нападениях, грабежах и убийствах, совершаемых «промышленниками, — как их называли, — из-под девятой клетки».
Известный московский вор, разбойник и сыщик XVIII века Ванька Каин начал свою воровскую жизнь тем, что украл в поповском доме сарафан попадьи и кафтан попа. После этой кражи с товарищем-вором он приходит под Каменный мост, о чем рассказывается в одной из сочиненных им песен, с намеками и иносказаниями, характерными для языка «лихих людей» (который замечательно передал А. С. Пушкин в «Капитанской дочке» в речи Пугачева и его единомышленников).
Мы пришли на Каменный мост,
где воришкам был погост,
и кои требовали от меня денег.
Но я хотя отговаривался,
однако дал им двадцать копеек,
на которые принесли вина,
притом напоили и меня.
Выпивши, говорили:
«Пол да серед сами съели,
печь да полати внаем отдаем;
а идущим по сему мосту
тихую милостыню подаем
И ты будешь, брат, нашего сукна епанча.
Поживи здесь, в нашем доме,
в котором всего довольно:
наготы и босоты изнавешены шесты,
а голоду и холоду амбары стоят,
пыль да копоть, притом нечего и лопать».
А. Н. Островский в пьесу «За чем пойдешь, то и найдешь (Картины московской жизни)» включил один из ходивших тогда по Москве рассказов о проделках разбойников из-под Каменного моста.
«Красавина. …Да вот еще, для всякой осторожности, надобно тебе сказать: шайка разбойников объявилась.
Белотелова. Откуда ж они?
Красавина. Из дальних лесов, говорят. Днем под Каменным мостом живут, а ночью ходят по Москве, железные когти у них надеты на руки, и все на ходулях; по семи аршин ходули-то, а атаман в турецком платье.
Белотелова. Зачем на ходулях?
Красавина. Для скорости, ну и для страху».
(Между прочим, в первые два года после Великой Отечественной войны в Москве ходили упорные слухи о воровской шайке, члены которой появлялись перед прохожим на ходулях и, воспользовавшись его растерянностью и страхом, нападали и грабили.)
Каменный мост как известное пристанище разбойников вошел в общерусский фольклор. В «Петрушке» — народной кукольной пьесе — есть персонаж лекарь, из-под Каменного моста аптекарь, который лечит Петрушку тем, что бьет его по голове. Сейчас этот персонаж воспринимается как невежда-самозванец, взявшийся не за свое дело, вроде героя рассказа А. П. Чехова «Хирургия» фельдшера Курятина, который рвет зуб у бедняги дьячка Вонмигласова. Совсем иначе воспринимался «лекарь из-под Каменного моста» в XVIII — начале XIX века.
В истории Большого Каменного моста были два события, которые вспоминались много лет спустя и сохранились для потомков в описаниях мемуаристов.
Первое событие — торжественный вход в Москву в 1696 году Петра I после взятия Азова. На Каменном мосту была сооружена триумфальная арка с фигурами богов Марса, Нептуна, героя Геркулеса, украшенная картинами, на которых изображались различные эпизоды сражения, где русские торжествовали победу, а поверженные турки молили о пощаде. Длинной процессией через мост проследовали в каретах и на открытых колесницах командиры полков и кораблей, сам Петр шел перед Преображенским полком в офицерском мундире. Когда к арке приблизилась колесница с генерал-адмиралом Лефортом, то с нее дьяк через медную трубу провозгласил стихотворное приветствие:
Генерал-адмирал, морских всех сил глава,
Пришел, узрел, победил прегордого врага…
Подобный триумф Москва видела впервые, почему он так и запомнился.
Второе событие произошло 10 января 1775 года. В этот день по мосту везли на Болотную площадь на казнь Емельяна Пугачева, объявившего себя императором Петром III. Сам самозванец стоял на коленях, скованный, на помосте, водруженном на сани. Он держал в руках горящую свечу, кланялся во все стороны, повторяя: «Виноват перед Богом и государыней! Простите меня, православные!» Перед ним на скамье сидел священник, рядом стоял палач с топором. Сани окружал конвой из драгун. За санями брели сообщники Пугачева в цепях, шли палачи с топорами, кнутами и веревками. Мост, башни, галерея, крыши окрестных домов были сплошь усеяны людьми, собравшимися задолго до объявленного часа казни.
В XVIII — первой половине XIX века Большой Каменный мост неоднократно чинили, его освободили от лавок, сломали мельницы, но градское начальство находило его не соответствующим современным требованиям, и наконец, в 1850-е годы было решено его сломать и построить новый.
«Сколько же стоило усилий и иждивений, чтобы сломать этот двухвековой памятник! — рассказывает И. М. Снегирев, свидетель его разрушения. — Самою трудностью сломки доказывалась прочность его кладки и доброта материала, из коего только одной части достаточно было на постройку огромного дома. Московские жители с любопытством и сожалением собирались смотреть на разрушение этого моста, который долго почитаем был одною из диковинок не только древней столицы нашей, но вообще и всей России».
Новый мост был открыт для проезда в 1859 году. Хотя он был построен из нового материала — из металла, название за ним осталось прежнее — Большой Каменный. Это же название сохранилось и после возведения в 1938 году современного железобетонного. И выражение «Дороже Каменного моста» до сих пор употребительно в русской живой речи.
В России бытовало еще одно сравнение с Каменным мостом, которое утверждало его превосходные качества и достоинства: «Каменного моста лучше». Такую поговорку в середине XIX века записал Н. А. Добролюбов, она имеется в его рукописном сборнике «Пословицы и поговорки Нижегородской губернии». В современных сборниках пословиц встречаются такие ее варианты: «Честный человек лучше Каменного моста», «Добрый человек дороже Каменного моста».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.