Глава 9. ПСКОВСКИЙ ТРИУМФ

Глава 9. ПСКОВСКИЙ ТРИУМФ

Как минимум два десятилетия до «псковского сидения» провел Иван Петрович на царской службе. Он получил множество ценных тактических уроков — иногда сопровождавшихся радостью победы, а иногда — горечью поражения. Воевода накопил колоссальный опыт. И ему, и Пскову, и всей России очень повезло, что на долю князя И.П. Шуйского столь часто выпадало осаждать и брать штурмом неприятельские города. Теперь, оказавшись в положении осажденного, он читал лукавую вязь тактических расчетов Батория как простой и ясный печатный шрифт.

Осада Пскова — не только мужество и героизм, не только столкновение двух экономических потенциалов, не только противоборство двух культур. Это еще и поединок двух «гроссмейстеров», севших за одну шахматную доску. Это борьба тактической мысли — личных талантов и личного опыта.

К каким выводам привели князя Ивана многочисленные задачки по взятию крепостей, каковые он либо решал, либо присутствовал при их решении? Что дали ему Полоцк, Пайда, Зессвеген?

Прежде всего: нельзя полагаться на мощь оборонительных сооружений. Современная осадная артиллерия при минимальном упорстве осаждающих легко проделывает огромные проломы в самых могучих на вид стенах. Более того, она способна вообще эти стены разносить — в щепы, если они деревянные, или же в крошку, если каменные.

Об этом же свидетельствовал опыт несчастливой защиты других русских крепостей, взятых Баторием, и особенно Острова, о судьбе которого Шуйский не мог не знать. Полководец сделал верные выводы.

Еще до осады в городе велись масштабные строительные работы: давно воздвигнутые каменные укрепления

Осада войсками Ивана Грозного ливонского города во время Ливонской войны 1558–1583 гг. Художник Ф.А. Модоров

Башня крепости Пайда (Вейссенштайн или Виттенштайн). Современный вид

Старая Кинешма. Этим городом князь И.П. Шуйский владел в 1580-х гг.

Схема осады Полоцка в феврале 1563 г.

Взятие Полоцка Баторием в 1579 г. Гравюра XVI в.

Покровская башня Псковского кремля. Современный вид

Замок Сокол. Взят войсками Стефана Батория, русский гарнизон уничтожен

Немецкий «летучий листок» 1582 г. Изображение русского конника с традиционным вооружением. На втором плане — уничтожение русских пленников, захваченных в 1578 г. под Венденом

Стены Псково-Печерского монастыря

Псково-Покровская икона Божией Матери.

В память о чудесном заступлении Богородицы за Псков во время осады его войсками Батория в августе 1581 г.

Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием. Художник К.П. Брюллов

Памятник в честь 300-летия победы псковичей над войсками Стефана Батория

Кирилло-Белозерский монастырь — место последнего упокоения князя И.П. Шуйского

получили усиление за счет дополнительных, древоземляных. Собственно, для фортификационного искусства тех времен характерна постепенная замена старых цельнокаменных оборонительных сооружений земляными, лишь облицованными камнем. Разрушительной работе осадной артиллерии такие укрепления сопротивлялись гораздо лучше. Иностранцы, оценивая оборонительный потенциал Псковской крепости, говорили, что местами она сильна, местами же ее оборона ограничивается «плохими каменными круговыми стенами»322. Разумеется, огромный «каменный пояс» Пскова созидался на протяжении многих поколений, были у него и откровенно устаревшие, слабые места, явно не способные выдержать огонь новых пушек Батория. Их-то и усиливали.

Деревянные кровли над боевыми площадками стен и башен по распоряжению Шуйского разобрали, видимо, не желая подставлять под зажигательные снаряды противника, а предместье (1500 домов) спалили323.

Кроме того, по сообщению папского посланника Антонио Поссевино, посещавшего лагерь Батория, И.П. Шуйский «… позаботился построить повсюду среди крепостных башен другие… деревянные, предназначенные для того, чтобы поставить на них более крупные орудия, из которых можно было бы вести постоянный обстрел»324.

Ко времени начала осады вождь защитников Пскова хорошенько запасся строительными материалами. Это позволило ему при разрушении каменных стен встречать врага пальбой с земляных насыпей и деревянных помостов, моментально возводившихся позади разбитых внешних сооружений. Артиллерия Батория могла работать хоть на износ: псковичи быстро закрывали любой пролом в постоянных укреплениях новыми, временными.

Нельзя было подпускать пушкарей Батория слишком близко к стенам. Станислав Довойна, обороняя Полоцк от армии Ивана IV, допустил подобную ошибку и вскоре

оказался вынужден капитулировать. Шуйский, помня его поражения, решил вести активную борьбу с неприятелем. А значит, постоянно тревожить его вылазками и артобстрелами, не давая подобраться к самым стенам.

В-третьих, очень многое зависело от населения города и особенно от духовенства. Стойкость жителей могла дать Шуйскому дополнительный ресурс, а их равнодушие или склонность к сдаче почти наверняка погубили бы всё дело обороны города. Поскольку во время осады псковичи, в том числе и духовные лица, поддержали Ивана Петровича, надо полагать, за годы воеводства он сумел наладить с ними добрые отношения. Что же касается духовенства, то оно выходило со святынями, совершало молебны и кропило святой водой городские укрепления с первых дней осады. Между ним и воинским командованием города — полное понимание и согласие… Однако воевода умел видеть и колебания, и настроения отчаяния, уныния, страха в защитниках Пскова. Еще до начала осады Шуйский привел гарнизон и горожан к присяге с целованием креста «за град Псков биться с Литвою до смерти, безо всякого обмана»325. По сведениям поляков, в разгар осады Иван Петрович заметил некоторую «шатость» среди подчиненных. Шел октябрь, миновал первый штурм, поляки мечтали о втором. Лишения военного времени серьезно затронули тех, кто защищал город. К тому времени с обеих сторон были перебежчики… У Ивана Петровича появились серьезные основания для беспокойства. И он велел вторично привести псковичей к присяге на верность государю. Надо уметь понимать и чувствовать подобные вещи. Шуйский — умел.

Вообще, жизнь дала князю И.П. Шуйскому многие знания и навыки, как нельзя лучше пригодившиеся ему в звездный час.

Выше Иван Петрович был назван «гроссмейстером». И действительно, по умению предвидеть ход противника и заранее готовить собственные контркомбинации, он стал ко времени «псковского сидения» настоящим тактическим гроссмейстером, безо всяких скидок.

По горячим следам борьбы за Псков местный иконописец Василий создал «Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков». Автор был очевидцем или даже участником главных событий осады, его рассказ подробен и точен. К Ивану Петровичу Шуйскому он относился с великим почтением, подавал его читателям как главного вождя осажденных и вкладывал в уста воеводы речи, свидетельствующие о храбрости, преданности государю, твердости в православной вере.

Так, в преддверии осады Иван Петрович был вызван в Москву Иваном IV. Это подтверждается другими источниками — как минимум воевода присутствовал на свадьбе государя и Марии Нагой326. Однако «Повесть…» сообщает, что был И.П. Шуйский в Москве и позднее, Великим постом 1581 г.327 Пасха пришлась тогда на 26 марта старого стиля. Выходит, поездка Ивана Петровича пришлась на февраль или март. Действительно, разрядная запись подтверждает данные «Повести…»: в 7089 (конец 1580- го — первые месяцы 1582 г.) Шуйский «…был у государя в Москве для государева дела», а на посту псковского наместника его временно замещал князь И. Курлятев328.

Тогда, по мнению иконописца Василия, царь допытывался, в каком состоянии находятся городские стены и хватает ли для обороны людей. Воевода ответствовал Ивану Васильевичу: «Надеемся, государь… твердо на Бога и на истинную Богородицу нашу, необоримую крепкую стену, и покров, и христианскую заступницу, и на всех святых, и на твое государево царское высокое имя, что град Псков, всячески укрепленный, может выстоять против литовского короля». По словам автора «Повести», Иван Грозный, услышав такие слова, возложил на Шуйского ответственность за оборону города: «С тебя одного подобает спрашивать мне за всю службу, а не с других товарищей твоих и воевод». Тот ответствовал: «Если на то благая воля Бога и твое, государь, изволение, то всё сделаю по повелению твоему, государь, я — слуга твой. И по наставлению Господа и Богородицы всей душою, от всего сердца, непритворно рад буду исполнить порученную службу в граде Пскове»329. Если слова воеводы автор «Повести…» мог сочинить сам, то слова государя — вряд ли. Шуйский привез с собой в город государев письменный наказ, из коего, надо полагать, и была взята строгая фраза Ивана IV.

В кремлевском Успенском соборе, перед чудотворными иконами, князь И.П. Шуйский дал царю клятву «держать осаду и стойко обороняться».

Официально Иван Петрович не был во Пскове главным из воевод. Выше него стоял князь Василий Федорович Скопин-Шуйский. Однако царский указ давал И.П. Шуйскому особые полномочия — решать все важнейшие дела по собственному разумению. Так и происходило на протяжении всей осады.

Почему Иван Г розный отдал такое распоряжение? Почему он верил в Шуйского более, чем в кого бы то ни было? Иван Петрович был одной из важнейших фигур в воеводском списке последнего большого похода в Ливонию, возглавленного самим Иваном IV. Да и прежде 1577 г. он неоднократно служил воеводой под прямым и непосредственным руководством государя. Явно, князь произвел на Ивана Васильевича самое отрадное впечатление своими деловыми качествами. Показал себя в деле.

Что представлял собой его формальный начальник, старший из псковских воевод боярин князь Василий Федорович Скопин-Шуйский? Во Пскове князь Василий появился не ранее последних месяцев 1579 г. Он был намного моложе Ивана Петровича и намного менее опытен в командной работе. Нельзя назвать его полным новичком: за спиной Василия Федоровича — Ливонский поход 1577 г., где он командовал Сторожевым полком, а также назначение в оборонительную армию против Стефана Батория, где он числился во главе полка Левой руки330. Этот человек, что называется, понюхал пороху. Но его тактический опыт был несоизмерим с опытом И.П. Шуйского. Отчего же Василий Федорович оказался в начальниках у Ивана Петровича?

Ларчик открывается просто. Князь В.Ф. Скопин- Шуйский, безусловно, превосходил его знатностью. Он принадлежал тому же колену в разветвленном семействе Шуйских, что и его подчиненный, но только к страгией ветвиш. Как тогда говорили, по шкале местнических счетов Василий Федорович стоял «несколькими месты больши», чем князь И.П. Шуйский.

Иначе говоря, в 1581 г. сложилась та же ситуация, что и в 1577 г.: над Иваном Петровичем поставили менее искусного и опытного, но более знатного человека (к тому же его родича), дав возможность спокойно распоряжаться на очень высоком посту.

Московское государство всё — сверху донизу — построено было именно так: пока можно было не нарушать права служилой знати хотя бы формально, их не нарушали. Даже Иван Грозный, с легкостью казнивший отдельных аристократов, очень мало поколебал положение русской знати в целом, очень мало затронул ее старинные права и привилегии. Разве только позволил себе ввести некоторое количество «худородных» людей на вершину власти. Но даже и этот шаг был обставлен такими социальными «сдержками и противовесами», что высокий статус аристократии почти не пострадал. Так, специально для «худородных выдвиженцев» Ивана IV придуман был чин «думный дворянин». Ведь ни в коем случае нельзя было давать царским незнатным фаворитам чины боярина или окольничего — не по крови! А вот чин «думного дворянина» — в самый раз. На него аристократ не покусился бы как на третьестепенный, ну а человек из неродовитого дворянства, обретя его, мог заседать вместе с «княжатами» в Думе. Когда дельного человека, который оказывался… не то что бы совсем не знатен, но… что называется, «не первой знатности», следовало поставить во главе крупного дела, ему изобретали великородного начальника, в силу разных обстоятельств, а иногда и прямых указаний царя, не противоречившего деятельности искусного «под- виненного». Подобным образом других подчиненных, кои могли бы и сами потягаться с практическим дельцом в древности рода, избавляли от обиды. Ведь по букве закона во главе дела стояла та самая великородная персона. И дело, пусть и построенное столь замысловатым способом, шло как надо.

Иван Петрович, пусть и родовитый аритократ, пусть и Шуйский, но… не из старших Шуйских, попав в первые воеводы, рисковал заработать целую обойму местнических тяжб. Такое уже случалось — местничали с Иваном Петровичем Одоевские, Голицыны… А из-за спины у более знатного молодца-родича он мог, не тратя времени на раздоры с местниками, заниматься своими прямыми обязанностями.

Современный биограф великого полководца князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского Наталья Петрова уделила несколько страниц своей книги биографии его отца, Василия Федоровича. Имея несколько расплывчатые представления о русской командной иерархии XVI столетия, она сделала князя В.Ф. Скопина-Шуйского главным героем «псковского сидения». В частности, она пишет: «… послужной список каждого из псковских воевод богат, и все же главным воеводой царь назначил князя Василия Скопина-Шуйского, его имя разрядные книги называют первым в списке воевод. По отзывам современников, большим уважением царя пользовался также Иван Шуйский… но иностранцы, описывавшие события под Псковом и отмечавшие личное мужество Ивана Шуйского, единодушно называли первым псковским защитником именно князя Василия»332. Ни в каких иностранных источниках особая роль князя Скопина-Шуйского не отмечена. Напротив, Рейнгольд Гейденштейн совершенно отчетливо называет Ивана Петровича главным начальником во Пскове; столь же однозначно главой неприятельских сил назван И.П. Шуйский и в инструкции, полученной войсками Батория для приступа333. Неосторожное заявление Н. Петровой вызывает удивление.

Узнав о приближении королевской армии, Шуйский распределил между командным составом гарнизона отдельные участки стены и привел своих воинов в боевую готовность.

При появлении вражеских отрядов состоялся первый бой. Это столкновение сложилась для противника неудачно.

О нем рассказывает один из участников похода: «Мы уже в миле от Пскова, у каких то двух рек, которые здесь сливаются и потом под городом впадают в реку Пскову. Любуемся Псковом. Господи, какой большой город! точно Париж! Помоги нам Боже с ним справиться.

Скоро слезли с лошадей и не успели еще раскинуть шатров, как Радомский поспешил известить гетмана, что русские, сделав вылазку, сильно теснят воеводу Брацлавского, который с венгерцами проник до самого города. Не обошлось у нас без смятения: гетман не дослушал даже обедни и в суматохе долго не мог дождаться коня, так как его отряд еще не пришел к месту стоянки. Он отправил гонца на встречу ротам: отряд Гостынского, находившейся ближе других, поспешал со всех сил; вот они уже стали переходить реку; еще слава Богу, что здесь везде частые и не глубокие броды. Прискакали к реке, но оказалось, что коней не нужно было мучить. Пан Брацлавский придумал такую хитрость: часть своего отряда он спрятал в кустарнике, который растет в трех верстах от города, а с другою выехал вперед, чтобы выманить русских из города и потом навести на скрытых в засаде и таким образом захватить или побить сколько удастся. Мог бы успеть в этом, да помешали венгерцы. Из города выехала толпа татар, пан воевода начал отступать к кустарнику, а венгерцы не выдержали и выскочили вперед; тогда со стен открыли частый огонь, под защиту которого и стали татары, не подвигаясь далее. Одному венгерцу из лука прострелили ногу, Собоцкому — красную накидку, в которой засела стрела, да убили еще чьего-то коня. Вот и вся трагедия; бранят венгерцев»334.

Авангард поляков оказался под Псковом еще 20 августа. Осада началась 24 августа 1581 г., но плотно обложить город, подтянуть к нему все отряды армии и выстроить лагерь Баторию удалось лишь к исходу декады.

Первое время городская артиллерия редко подавала голос: неприятель старался держаться от русских ядер подальше. Когда основные силы поляков подошли ко Пскову и начали окружать его со всех сторон, блокируя основные дороги, псковские пушкари открыли огонь. Не имея полевых укреплений, противник нес от русского огня большие потери. С ближних к Пскову позиций он должен был отойти. Наши артиллеристы заметили, где Стефан Баторий поставил шатры своей ставки. Днем по этому месту никто не стрелял. Зато ночью, когда противник не был готов к отпору и не очень понимал, что происходит, королевская ставка подверглась массированному обстрелу. Погиб немецкий наемник и личный кучер Батория. Король приказал перенести ставку на более безопасные позиции — подальше от псковских орудий.

Его подчиненным велено было рыть «шанцы» (окопы) и ставить «туры» — передвижные укрепления для подвода стрелков и пушек под самые стены. Инженерные работы стоили больших потерь: Шуйский, как уже говорилось, помнил роковую ошибку Довойны, а потому велел своим пушкарям бить по врагу не только днем, но и ночью. Современный историк А.А. Михайлов обратил внимание на одну запись в письме участника осады, Ст. Пиотровского: «4 сентября С. Пиотровский сделал… запись, которая в переводе О. Милевского звучит следующим образом: “Ночью русские употребляют удивительные хитрости против наших рабочих: не довольствуясь безостановочной пальбой, они бросают в окопы факелы и каленые ядра, так что не только причиняют вред нашим, но и освещают местность около стен и тем заставляют наших работать под навесами — иначе все видно”. Здесь как раз наглядно виден пример неверного перевода. “Калеными” называли раскаленные металлические ядра, предназначенные для поджога деревянных построек, но никак не для освещения местности. Как видно из польского текста, Пиотровский использует понятие “огненные ядра”, т. е. ядра, покрытые специальным зажигательным составом, которые, действительно, горели ярко. Впрочем, одними ядрами дело не ограничивалось, русские воины, как пишет тот же Пиотровский, построили и подожгли специальную деревянную башню, благодаря чему все “шанцы”… освещенные этим огнем, были ясно видны, как днем». Как только работающие солдаты неприятеля становились видны из крепости, на них сразу же обрушивался ливень пуль и ядер. Сутки за сутками королевская армия теряла рядовых воинов и офицеров, подстреленных в окопах.

С первых же дней пребывания королевской рати у Пскова Шуйский повелевал совершать вылазки. Некоторые из них оканчивались счастливо для русских, другие же приносили успех разноплеменной армии Ба- тория. Обе стороны несли потери убитыми и пленными постоянно.

Большой проблемой для Батория стал недостаток провизии. Предместья Пскова, как уже говорилось, были сожжены по приказу князя Шуйского, ценное имущество и разного рода припасы перенесли под защиту псковских стен. Участники похода ощутили «продовольственную проблему» в первые же дни осады: «Немцы жалуются, что четыре дня не ели хлеба; но и у нас его нет; небольшой хлебец, за который в Познани платим полгроша, стоит здесь пять грошей, а какой гадкий — страх! Большие беспорядки. Шинкари, перекупщики дерут немилосердно. Бог знает, что потом будет с нами, служащими без жалованья; особенно бедные кони терпят нужду. То верно, что назад придется идти пешком»335.

Мнения по поводу численности армии Батория и псковского гарнизона варьируют в широком диапазоне. Эта проблема даже вызвала дискуссию среди ученых.

Поляки умозрительно оценивали силы обороны Пскова в 57 ООО человек, из которых 7000 — конники, а прочее — пешие воины, в том числе ратники гарнизона и горожане, способные носить оружие; другая оценка — 6000 стрельцов и 3000 конницы плюс вооружившиеся горожане; третья — 3500 стрельцов и 4000 конницы при 12 000 горожан, изготовившихся к обороне. Всё это данные, которыми королевские советники оперировали, находясь далеко от Пскова. Русские источники сообщают о 70—100 000 бойцов под командой польского короля… из соображений столь же умозрительных, как и у поляков, считавших псковичей с дистанции, исключающей правдоподобную информацию. Английский дипломат Джильс Флетчер также пишет 100 000 воинов Батория. Но британец собирал данные для своего сочинения «О государстве Русском» через много лет после осады Пскова и опирался вернее всего на русские свидетельства.

Вызывает бесконечное изумление тот факт, что российские, советские и польские историки, не задумываясь о степени достоверности этих данных, использовали их в своих работах. Особенно удивительно, что столь крупные исследователи, как А.А. Зимин и А.А. Хорошкевич, в своей совместной книге безо всякой оговорки сообщили читателям заведомо неточную цифру — те самые 57 ООО336. В XIX столетии С.М. Соловьев столь же некритически использовал русские данные о стотысячной армии польского короля337, но ведь тогда был совершенно иной уровень науки…

Прав В.Н. Никулин, выразивший крайнее недоверие подобного рода необдуманному использованию источников338.

По здравому размышлению, следовало бы опираться на польско-литовские источники, когда речь идет об армии вторжения, и на русские, когда определяется численность городского гарнизона. Русские оценки сил Батория и соответственно польские данные о численности защитников Пскова в лучшем случае представляют собой данные разведки, перебежчиков, предателей — но только в лучшем, — а в худшем это всего лишь образец публицистического фантазирования на тему «вражеских полчищ». Однако среди историков, принявших в дискуссии участие, это простое соображение далеко не всегда принималось в расчет.

Что касается русских источников по численности псковского гарнизона, то сведениями они делятся скупо. Мобилизационный разряд 1580 г. предполагал наличие в городе 2500 ратников дворянского ополчения, 2500–2700 стрельцов, 1400 человек артиллерийской обслуги и 500 казаков. Итого порядка 7000 бойцов, не считая горожан, способных защищать стены. Данные польской разведки, а также информация, полученная неприятелем от двух русских дворян, плененных в версте от Пскова, и непосредственно во время боевых столкновений с русскими, показывают: Псков располагал 2500 стрельцов, 500 донских казаков, 1000 конников дворянского ополчения339. Сходство по части казаков и стрельцов — значительное. Что касается орудий и их обслуги, то их количество вряд ли могло существенным образом измениться по сравнению с 1580 г. А вот «недобор» поместной кавалерии объяснить легко: до наших дней дошли документы, сообщающие, что на последнем этапе Ливонской войны количество «нетчиков» (дворян, не являвшихся в войска по требованию воевод) оказалось весьма значительным. Страшным бичом стало дезертирство из действующей армии. Поэтому цифру в 1000 конников надо признать реалистичной, тем более учитывая, что исходит она от самих осажденных.

Вот выдержки из разрядной книги, рисующие печальную картину с набором войск для обороны Пскова: «Память340 Михаилу Ивановичу Внукову. Велел ему государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси ехать в Вотцкую пятину341 збирать детей боярских на государеву службу во Псков; а в Вотцкой пятине готов князь Василей князь Иванов сын Почюй Ростовский… А собрав детей боярских по списку… ехать с ними князь Василью Ростовскому на государеву службу во Псков к воеводе ко князю Ондрею Ивановичу Хворостинину тотчас… А самому Михаилу остатись в Вотцкой пятине з достальными детьми боярскими и, сыскивая, бити кнутом и высылать на государеву службу во Псков; а достальных собрав сполна, самому отвести во Псков. А которые дети боярские учнут бегати, и им имать детей их и людей, да где про них скажут, и им тамо посылать, да сыскав тех детей боярских, велено бить кнутом, да и дать их на поруки, а за поруками их выслать на государеву службу во Псков. А которых детей боярских не изъедут и скажут про них, что они бегают же, а живут по иным пятинам, и им посылать в те пятины, где про ково скажут, и велеть им имать да приводить к себе да бить кнутом, а за поруками отвести на государеву службу во Псков. Да идучи им дорогою, беречи тово накрепко, чтобы дети боярские на дороге от них не отставали ни один человек… А хто по списку с ним детей боярских не поедет, и тем быть казненным, а поместья их и з животами342 и с хлебом имать на государя… А не сберет детей боярские Вотцкие пятины всех по списку, на государеву службу во Псков без ослушанья тотчас не отведет, — и Михаилу Внукову и князю Василью Ростовскому быть в великой опале и в смертной казни»343. Вот так. Дворянское ополчение собирают под страхом битья кнутом, смертной казни и последующей конфискации имущества у семьи казненного… а всё равно не могут собрать! Упомянутый выше князь Василий Ростовский докладывает: «…многие дети боярские не слушают, на государеву службу не едут». Ослушников велят не просто «бить кнутом», а «бить кнутом по всем торгам», т. е. прилюдно, — не только причиняя боль, но и бесчестя. А помощника князя В. Ростовского, князя Василия Волховского, за нерадение в сборе ополченцев под Псков приказали оштрафовать на крупную сумму и бросить на несколько дней в тюрьму, а потом отправить в Москву, где, очевидно, будет определена его дальнейшая судьба344. Столь плохо шли дела уже в 1578–1579 гг. К 1581 г. положение ухудшилось…

В ходе осады гарнизону на помощь пробивались извне дополнительные отряды, в частности, группа стрелецкого головы Федора Мясоедова (не менее 300 бойцов), а также еще сотня бойцов Даниила Исленьева и еще небольшой отряд неизвестной численности на двух лодках (польские сведения). По известиям псковской летописи, в город пробился «приказ стрельцов с Никитою Хвостовым»345, — иначе говоря, еще порядка 500 человек. Поляки оценили численность отряда стрелецкого головы Хвостова в 700 бойцов, но они сочли, что во время ночного прорыва большую часть своей группы Хвостов растерял и в городские ворота успела войти лишь сотня Исленьева. Более того, Пиотровский сообщает, что сам Хвостов со слугой оказался в польском плену346, и тут уж поляки вряд ли ошибаются… Всего, таким образом, осажденный город получил 500–800 воинов подмоги.

Таким образом, Псков располагал для обороны как минимум около 4500 стрельцов, казаков и поместной конницы, 1,5 человека артобслуги. Итого около 6000 воинов- профессионалов. Р.Г. Скрынников считал, что дворян в городе все-таки 2500, а не 1000, добавлял к этому числу еще и боевых холопов и получал в итоге порядка 4000 кавалерии347. Однако, хотелось бы повторить: количество дворянского ополчения могло быть гораздо меньше того, на что рассчитывали загодя. Добавление же к «детям боярским» вооруженных слуг (боевых холопов) вообще крайне маловероятно: во-первых, русские пленники, сообщая полякам о 1000 «конников», никак не делили их на дворян и холопов348; во-вторых, данные Н.В. Смирнова четко показывают: уже за несколько лет до «псковского сидения» разоренные поместные хозяйства не позволяли дворянам снаряжать вместе с собою в поход дополнительных людей349. Поэтому боевых холопов в составе дворянского ополчения было, надо полагать, совсем немного.

Итак, боевое ядро защитников города составляло порядка 6000 пеших и конных бойцов.

Сколько взрослых мужчин мог выставить Псков на стены в 1581 г.? Мнения историков расходятся в широчайшем диапазоне. Пишут о 12, 27, 35, даже о 50 тысячах вооруженных псковичей и жителей окрестных земель. Четкое понимание мобилизационных возможностей Пскова весьма затруднено: нет ясного представления о численности населения города. Можно назвать лишь приблизительные, неточные цифры.

Казалось бы, города и земли Московского государства неоднократно подвергались писцовым описаниям.

А качественно выполненная писцовая книга дает весьма подробные и обстоятельные сведения о жителях города, торговле, ремесленных занятиях, церквях и состоянии оборонительных сооружений. Описание ведется подвор- но, вследствие чего легко выявить количество постоянно проживающего населения. Так какая сложность — определить по писцовым книгам численность псковичей?

Проблема, к сожалению, заключается в том, что землеописания за XVI столетие сохранились далеко не полностью. Современный историк располагает ими лишь в виде фрагментов. Это в полной мере относится и ко Пскову. Есть летописное сообщение за 1510 г. о наличии в городе 6500 дворов350, то есть приблизительно 30 ООО жителей351. И есть еще писцовая книга 1585–1587 гг. Но последняя заключает в себе «лишь описание псковского торга и оброчных угодий», т. е. неполна352. По писцовым книгам первой половины XVII в. в городе — 812 «тяглых» (несущих всю сумму налогов и повинностей «на великого государя») дворов и 126 «белых» (избавленных от полноты «тягла»). Выходит… за столетие посадское население уменьшилось во Пскове на 87,5 %! Но и эта цифра оставляет желать лучшего: во-первых, не принимаются в расчет дворы, занятые служилыми людьми (стрельцы, пушкари, воротники и т. п.) 353. Во-вторых, и писцовая книга 1585–1587 гг., и тем более писцовые книги XVII в. ничего не могут сказать о демографии города в 1581 г. Ведь Псков испытал две мощные встряски: лишился множества жителей в результате тяжелой осады, а потом испытал на себе тяжелое дыхание Смуты… В качестве полезной основы, достоверность которой специалистами до сих пор не оспаривалась, остается лишь та самая летописная цифра за 1510 г.

Но, допустим, если в 1510 г. Псков населяло приблизительно 30 000 человек, то больше их стало, или меньше, скажем, к 1550 г.? К 1570-му? К 1581-му? Неизвестно. Можно предположить, что город рос, поскольку оказался под надежной защитой государей московских. И с той же, если не большей, степенью вероятности можно говорить и о значительных потерях Пскова в десятилетия, непосредственно предшествовавшие Баториеву нашествию. Так, весной 1562 г. на город обрушился страшный пожар, унесший множество жизней. Зимой 1562/63 г. Псков понес колоссальные убытки, обеспечивая деньгами посошан из государевой армии, шедшей брать Полоцк. В 1566–1568 гг. Псков и вся окрестная область несколько раз проходили через массовые эпидемии, уложившие в гроб немало народу, в том числе архиепископа Трифона. В 1570 г. Псковщина понесла урон от большого опричного карательного похода, возглавленного самим царем. Наконец, в середине 1570-х Псков опять жестоко пострадал от повинностей, связанных с обеспечением посошной рати: «[Иван IV] повеле правити посоху под наряд и мосты мо- стити в Ливонскую землю и вифлянскую, и зелейную руду збирати; и от того налогу и правежу вси людие новгородцы и псковичи обнищаша и в посоху поидоша сами, а давать стало нечево, и тамо зле скончашася нужно от глада и мраза и от мостов и от наряду. Во Пскове байдаки и ло- дьи больший посохой тянули под ливонские городы, под Улех и, немного тянув, покинули по лесом, и тут згнили, и людей погубили»354. К этому остается добавить потери, понесенные прифронтовой областью от боевых действий в ходе Ливонской войны.

Некоторую ясность вносит одно иностранное известие, хорошо известное любителям псковской старины.

Антонио Поссевино, посланник папы римского, выполнял дипломатическую миссию как раз в то время, когда шло «псковское сидение». Он лично подолгу бывал в лагере поляков под стенами города и оценивал его население в 20 ООО жителей. Учитывая разорительные условия военного времени, его оценка представляется реалистичной. Кроме того, надо принять во внимание особую цепкость папского представителя к вопросам, относящимся к сфере интересов разведки: военным силам России, ее экономическому и демографическому потенциалу, фортификации… Очень внимательный наблюдатель, Поссевино проявляет в таких случаях высокую точность. Если он прав, то город мог выставить на защиту своих укреплений в лучшем случае 6000–7000 взрослых мужчин. Если за оборонительными сооружениями укрылась какая-то часть населения псковской округи, то число бойцов увеличивается на тысячу-другую. Ясно, что, узнав об приближении королевской армии, во Псков поспешили далеко не все из окрестных жителей. Многие предпочли Баторию присягнуть, о чем есть недвусмысленные свидетельства документов. Другие укрылись в Псково-Печерской обители, располагавшей внушительными укреплениями. Третьи нашли пристанище в малых крепостях, расположенных неподалеку от города: таков был приказ И.П. Шуйского, отданный перед началом осады…355 Поэтому подмога, оказанная гарнизону со стороны окружных сёл, вряд ли оказалась сколько-нибудь значительной. Итак, предположительно, Псков мог вооружить для оборонительных действий 6000–9000 горожан и селян.

Если приплюсовать к силам гарнизона отряды вооруженного населения, всего получится 12–15 тысяч защитников356. Не 57 тысяч, не 35 и даже не 20, а намного меньше. Людские ресурсы Пскова к началу осады оставляли желать лучшего. А в период боевых действий, как уже говорилось, ему доставили весьма скромную помощь извне. Последние два-три месяца «псковского сидения» осажденные не получили никакого подкрепления от русских войск, оперировавших на флангах и в тылу неприятеля.

Отчасти эта плачевная ситуация компенсируется тем, что осаждающие вынуждены были распылять свои силы. Прежде всего, полякам нанесли, хоть и незначительный, а все же урон в живой силе, когда они осаждали крепость

Остров. Кроме того, изрядных потерь польскому командованию стоили бесплодные атаки на Псково-Печерский монастырь. Оголодавшие солдаты армии вторжения пытались добыть монастырские припасы, а заодно поживиться богатствами обители, но, положив немало людей, отступили. Наконец, на отдельные отряды Батория — его фуражиров, разведчиков, обозников — время от времени нападали русские мобильные силы, базировавшиеся на соседние города и крепости.

Выясняя, сколько бойцов имел под своими знаменами Стефан Баторий, надо учитывать, что Речь Посполитая была крепко потрепана войной и внутренними потрясениями. На протяжении многих лет страна вела изнурительные боевые действия. Ее мобилизационные возможности оставляли желать лучшего. Поэтому ничуть не удивляет тот факт, что отряды иностранных наемников — немцев, венгров, французов, шотландцев — при осаде Пскова были использованы польским королем в качестве главной ударной силы. Самих поляков и литовцев элементарно не хватало для продолжения войны. Да и деньги, насущно необходимые при столь масштабных боевых действиях, король получил с большим трудом. Еще один поход, после псковского, польский монарх уже в принципе не мог планировать.

Тем не менее по страницам статей, монографий и научно-популярной литературы гуляют весьма завышенные оценки численности Баториевой армии. Чаще всего встречается цифра: 47–50 тыс. конницы и пехоты357. Она опирается на польский источник — воинские реестры, однако не вполне достоверна. Разбираясь с этим видом делопроизводства, трудно отличить отряды, действовавшие в армии Батория непосредственно при осаде Пскова, от отрядов, привлеченных к походам и прочим боевым операциям хоть и на главном направлении, но в других местах.

Разумную позицию занял В.В. Новодворский. По его мнению, «…силы Батория… доходили до 60 ООО человек. Но всеми этими силами король не мог воспользоваться: он должен был отрядить одну часть на соединение со шведами, с которыми он желал поддерживать дружественные отношения, другую — на защиту различных крепостей государства, так что свободным оставался отряд в 40 ООО человек». Однако и эти силы Баторий мог собрать лишь при крайнем напряжении сил. Новодворский убедительно доказывает, что у Великих Лук польский король располагал силами около 35 ООО бойцов или несколько менее того. Что касается похода под Псков, то в данном случае, по оценкам историка, «…вся армия Батория доходила только до 30 ООО человек»358.

Современный польский историк X. Котарский подсчитал по воинским реестрам за 1579 г., что все силы Речи Посполитой насчитывали 56 ООО ратников, а в поход для ведения активных боевых действий на основном направлении страна могла выставить в лучшем случае несколько менее 42 ООО359. Но это — если собрать все боевые силы в одном месте, чего никогда не бывало. По этой же работе видно, что во время Великолукской кампании против России у Батория было порядка 48 300 бойцов, а притом, по словам исследователя, «на главном направлении боевых действий», или, иначе, «на главном театре военных действий», король мог использовать порядка 43 000360. Что касается следующей кампании, а именно Псковской, то мобилизация воинских сил Речи Посполитой осложнялась значительными финансовыми проблемами. Очевидно, порядок численности коронных и литовских войск (считая и все наемные отряды) сравним с тем, что было у Батория год назад. Предположительно, король располагал несколько меньшими силами, но — незначительно меньшими. Будучи задействованы на литовско-ливонском фронте, все ли они оказались собраны в королевском лагере у стен Пскова? Трудно сказать. Скорее всего значительная часть их оказалась в других местах, хотя и в рамках того же направления. Какой-то процент вошел в состав гарнизонов по городам и замкам «главного направления», какой-то был использован на флангах армии для ее поддержки и охраны приграничных земель, какой-то — действовал в Ливонии и в Северской земле под Трубчевском, где поляками велись активные боевые действия361, но в осаде никакого участия не принимал.

Реалистичные цифры даны в другом польском источнике — переписке участника «псковского сидения» Ст. Пиотровского, не совсем верно именуемой «Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию».

Ксендз Ст. Пиотровский пишет о 8000 кавалерии, 14 ООО пехоты и 20 осадных орудиях, при которых должна была состоять особая обслуга362. Итого 22–23 тыс. воинов. Это весьма правдоподобная цифра, поскольку она дается по результатам воинского смотра, произведенного 12 августа уже в походе; к тому же дается она человеком, который был одним из секретарей королевской канцелярии и писал по поручению коронного маршала Андрея Опалинского. Он пишет, опираясь на документы. Переписка имела деловой конфиденциальный характер и не предназначалась для широкой публики. Поэтому Пиотровский, имея исключительно едкий склад личности и весьма ироничный стиль письма, не стесняясь, дает волю и тому, и другому. Он проявляет критическое отношение к военным вождям и порой даже к самому королю. Иными словами, это автор, в высшей степени не склонный к победным фанфарам, восхождению на котурны и эпическим пассажам о воинской героике. Его текст — живописание крови, грязи, потерь и тревог. И Пиотровский прямо говорит: маловато народу собралось для столь серьезного дела, как взятие Пскова! Тут не до прибытка, самим уйти бы живыми…

Позднее Пиотровский добавляет: 12 сентября в лагерь Стефана Батория прибыл сикурс: около 1000 конников и «сколько-то пехоты», примерно те же цифры названы и в историческом сочинении Рейгольда Гейденштейна. 17 октября, по Пиотровскому, прибыло 150 шотландских наемников (по Ливонской хронике Ф. Ниенштедта, их было 200), а в начале декабря пришли вести о скором прибытии еще 200 шотландцев363. По данным того же Пиотровского, 27 августа Стефан Баторий устроил воинский смотр двум отрядам: Юргена Фаренцбека (150 немецких наемных кавалеристов и 1600 немецкой же наемной пехоты), а также курляндского герцога (150 конников). Надо полагать, смотр устраивали новоприбывшим войскам, а не тем, кто давно оказался в составе армии. Гейденштейн, повествуя о событиях самого начала осады, до начала инженерных работ под стенами (т. е. тот же конец августа), говорит: «к тому времени» прибыл Фаренцбек со своими людьми, «в то же самое время» явился и некий Варфоломей Бутлер с отрядом и «несколько волонтеров из Пруссии». Бутлер служил поручиком в войсках курляндского герцога, поэтому можно констатировать: в двух разных источниках речь идет об одном и том же событии364. Значит, на исходе августа армия Батория получала еще одно значительное пополнение — около 2000 бойцов, в основном пехоты. И всего пехотных отрядов у короля набиралось порядка 16 000 человек.

Итого получается порядка 25–27 тыс. конников, пехотинцев и артиллеристов. Это, конечно, меньше тех 40 с лишним тысяч которые теоретически могли быть собраны для действий на всем «главном театре военных действий», — используя терминологию X. Котарского. Но следует учитывать, что силы главного направления были разбросаны по разным точкам и участкам, помимо королевской армии, осаждающей Псков.

Косвенно правильность этих выводов подтверждают свидетельства о сборе Стефаном Баторием воинской силы для похода на Псков. Некий Нарвит, офицер из роты кастеляна Гнезненского, примкнувший к армии польского короля, сообщает в письме от 9 июля 1581 г., что у Батория к тому времени имелось менее 10 ООО бойцов, годных для военных действий. По мнению Нарвита, волонтеры набирались плохо, их меньше, чем в прошлом году. Да и войск в целом вряд ли окажется больше, нежели год назад. Ядро армии к тому времени составляли венгры, но их лишь 5000365. Между тем поход Батория на Псковщину начался в 20-х числах июля. По дороге к его армии присоединилось несколько отрядов, не изменивших численность королевского войска кардинально. Вряд ли за декаду или чуть более Баторий сумел увеличить количество своих бойцов в четыре раза: с десяти тысяч до сорока!

По словам того же Пиотровского, к 14 ноября 1581 г. всей кавалерии у осаждающих осталось менее 7400 бойцов (результаты смотра, проведенного поротно), а к 4 декабря — 7000 конников366. Таким образом, задолго до завершения осады в этом роде войск армия Батория потеряла около 2500 человек (в том числе и дезертирами). После этих цифр мало веры можно дать известию Гейденштей- на, будто в составе армии, отступавшей от Пскова после неудачной осады, оставалось… 24 000 одних только кавалеристов367. Но ведь не зря же Гейденштейна именовали «герольдом воинской славы Стефана Батория»! У него многое показано в несколько… облагороженном виде.

В походе 1579 г., когда Стефан Баторий брал Полоцк, под его знаменами собралось воинство в 16 000 бойцов, превосходившее осажденные русские войска по численности в 2,6 раза (6000, но есть данные, что там было 3000); позднее, при взятии Великих Лук, «…численное преимущество войск Речи Посполитой» было подавляющим — 5,8: 1 (35 ООО против 6000 или даже около 1500)»368. Похоже, к 1581 г. польский король совершенно уверился в собственной непобедимости. Его новая армия в лучшем случае лишь вдвое превосходит силы защитников Пскова, притом сами поляки считают, что там собралось гораздо больше бойцов… Если сложить этот факт с другим, а именно с тем, что Стефан Баторий взял с собою в поход недостаточное количество пороха и ядер (а источники не оставляют в этом ни малейшего сомнения), то всё его масштабное предприятие начинает испускать отчетливый запах авантюры…

Сам король, явившись под стены города, почувствовал огромный риск своего положения. Он не стал скрывать сомнений от ближайших советников. Его биограф Рейнгольд Гейденштейн сообщает об этом с полной откровенностью: «Рассмотрев укрепления города, король легко понял, что он был прав, когда не соглашался сначала с мнением тех многих, которые утверждали, что лучше всего прямо идти сюда, и что далеко не все, как он сам теперь узнал, было ему сообщено о положении города Пскова и его укреплениях. Он видел, что приступил к осаде города, не имея достаточно пехоты, что если бы он хотел, не щадя величайших усилий, взять город приступом, то нужно было бы привести ее втрое больше, что у него не было и достаточных запасов пороха (курсив мой. —Д.В.). Запас в Сузе (Суше? Сураже? — Д.В.) сгорел от неосторожного обращения с огнем тех, которые охраняли его; а в замен его, вследствие предвзятой мысли о мире, с самого начала подскарбиями заготовлено было недостаточное количество; да притом, вследствие особенной трудности подвоза, так как только по реке оставалась возможность транспорта, они с трудом могли привезти даже и тот, который был приготовлен. Вследствие того, раздумывая о всех случайностях, ему казалось иногда, что лучше было бы или, оставив Псков, направиться прямо к Великому Новгороду, который, как полагали, был менее укреплен, или обратиться к соседним крепостям: Порхову и Гдову и уже, покорив их, из них теснить город, так как первая, находясь между Новгородом и Псковом, как полагали, очень удобна была для того, чтобы отрезать Псков от подкреплений и подвоза съестных припасов, а последняя прилегает к крепости Ивангороду, который образует Нарвский порт; но с одной стороны как и вышеуказанные доводы и опасность от Пскова, а с другой и слава самого Новгорода, который также, как известно, и сам может иметь значительные силы, чтобы сопротивляться, наконец дальность дороги, ибо уже кончалось лето и ожидались непогоды, не допускали исполнить упомянутое намерение. Что касается до второго способа осады и взятия соседних крепостей, то, по его мнению, во-первых, это было бы недостойно славы начатого похода, а во-вторых, придало бы мужества неприятелю. Вследствие таких соображений, не отчаяваясь в возможности преодолеть вышеозначенные трудности при помощи доблестного духа и храбрости своих воинов, при содействии которых он уже достиг многого другого, король стал обдумывать выбор места для лагеря»369.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.