V. Римский быт Углубление и усложнение классовых противоречий
V. Римский быт
Углубление и усложнение классовых противоречий
74. Петроний Арбитр, Сатирикон
Кай (или Тит) Петроний Арбитр — римский аристократ-землевладелец, занимавший высшие должности (был consul suffectus при Нероне), славился своим образованием и тонкостью вкуса; его прозвали «arbiter elegantiae». По сообщению Тацита, Петроний, заподозренный как соучастник в Пизоновом заговоре против Нерона, вынужден был покончить самоубийством в 66 г. Петронию приписывают дошедший до нас в отрывках роман «Сатирикон» с ярко выраженной сатирической окраской. Особый интерес представляет для нас эпизод «Пир Тримальхиона», где в почти карикатурном изображении выскочки-вольноотпущенника, разбогатевшего на темных делишках и спекуляции, рассеяно множество ценных описаний быта и экономики Рима середины I в.
XXXVII. Земли у Тримальхиона — соколу не облететь, денег — тьма-тьмущая: здесь в каморке привратника больше серебра валяется, чем у иного за душой есть. А рабов-то, рабов-то сколько. Честное слово, едва ли десятая часть знает хозяина (в лицо). В общем, он любого из здешних балбесов в рутовый лист свернет.
Нет того, чтобы он что-нибудь покупал на стороне: шерсть, померанцы, перец — все дома растет; куриного молока захочется — и то найдешь. Показалось ему, что домашняя шерсть недостаточно добротна, он пустил в стадо баранов, купленных в Таренте. Чтобы производить дома аттический мед, велел привезти из Афин пчел, — кстати, и доморощенные пчелки станут лучше благодаря гречанкам; на днях еще он написал в Индию, чтобы ему прислали груздевых семян. Нет у него ни единого мула, рожденного не от онагра. Видишь, сколько подушек! Ведь все до единой набиты пурпурной или багряной шерстью. Душа радуется! Но и его товарищей-вольноотпущенников остерегись презирать. И они не без сока. Видишь вон того, ниже всех возлежащего? Теперь у него 800 000 сестерциев, а ведь вырос из ничего: недавно еще бревна на спине носил…
XLIV… Говорите вы все ни к селу ни к городу; почему никто не побеспокоится, что ныне хлеб кусаться стал? Честное слово, я сегодня хлеба найти не мог. А засуха-то все по-прежнему! Целый год голодаем. Эдилы, — чтобы им пусто было! — с пекарями стакнулись. Да, «ты мне, я тебе». А бедный народ страдает, а этим обжорам всякий день сатурналии. Эх, если бы у нас были еще те львы, которых я застал, когда только что приехал из Азии! Вот это была жизнь!.. В те поры хлеб не дороже грязи был. Купишь его на асс — вдвоем не съесть; теперь же он не больше бычьего глаза. Увы! Увы! С каждым днем все хуже; наша колония — словно телячий хвост, народ растет. А кто нам виноват, что у нас эдил трехгрошовый, которому асс дороже нашей жизни. Он втихомолку над нами посмеивается. А в день получает больше, чем иной по отцовскому завещанию. Уж я-то знаю, за что он перехватил тысячу золотых. О, если бы мы были настоящими мужчинами, ему бы не так привольно жилось. Нынче народ: дома — львы, на людях — лисицы. Что же касается до меня, то я проел все свои животы, и, если голод продолжится, придется и домишко продать.
XXI. Друзья, — сказал… Тримальхион, — и рабы — люди: одним с нами молоком вскормлены, и не виноваты они, что участь их горькая. Однако по моей милости скоро все напьются вольной воды. Я их всех в завещании своем на свободу отпускаю, Филагиру, кроме того, завещаю его сожительницу и поместьице. Кариону — домик, и двадесятину [147], и кровать с постелью. Фортунату же делаю главной наследницей и поручаю ее всем друзьям моим. Все это я сейчас объявляю затем, чтобы челядь меня теперь любила так же, как будет любить, когда я умру.
Все принялись благодарить хозяина за его благодеяния. Он же, оставив шутки, велел принести экземпляр завещания и посреди всеобщего вопля сожаления прочел его от начала до конца. Потом, переводя глаза на Габинну, проговорил: «Что скажешь, друг сердечный? Ведь ты воздвигнешь надо мною памятник, как я тебе заказал? Я очень прошу тебя: изобрази у ног моей статуи собачку мою, венки, сосуды с ароматами и все бои Петраита [148], чтобы я по милости твоей еще и после смерти пожил. Вообще же памятник будет по прямому фасаду — сто футов, а по боковому — двести. Я хочу, чтобы вокруг праха моего были всякого рода плодовые деревья, а также обширный виноградник. Ибо большая ошибка украшать дома при жизни, а о тех домах, где нам больше жить, не заботиться. А поэтому прежде всего желаю, чтобы в завещании было помечено: «Этот монумент наследованию не подлежит». Впрочем, это уже мое дело предусмотреть в завещании, чтобы я после своей смерти не претерпел обиды. Поставлю кого-нибудь из вольноотпущенников моих стражем у гробницы, чтобы у моего памятника никто не ходил за нуждой. Прошу тебя также вырезать на фронтоне мавзолея корабли, на всех парусах бегущие, а я будто в тоге-претексте [149] на трибуне восседаю, с пятью золотыми кольцами на руках [150] и из кошелька рассыпаю в народ деньги. Ибо, как тебе известно, я устраивал общественную трапезу и раздавал по два денария на человека. Хорошо бы, если ты находишь возможным, изобразить и самую трапезу и все гражданство, как оно ест и пьет в свое удовольствие. По правую руку помести статую моей Фортунаты с голубкой в руке, и пусть она на цепочке собачку держит. Мальчишечку моего также, а главное — побольше винных амфор, хорошо запечатанных, чтобы вино не вытекало. Конечно, изобрази и урну разбитую и отрока, над ней рыдающего. В середине часы, так чтобы каждый, кто пожелает узнать, который час, волей-неволей прочел бы мое имя. Что касается надписи, то вот прослушай внимательно и скажи, достаточно ли она хороша, по твоему мнению:
«Здесь покоится Г. Помпей Тримальхион Меценатион. Ему заочно был присужден почетный севират. Он мог бы украсить собою любую декурию Рима, но не пожелал. Благочестивый, мудрый, верный, но вышел из маленьких людей, оставил 30 миллионов сестерциев и никогда не слушал ни одного философа. Будь здоров. И ты также».
LXXV… Веселитесь, прошу вас, друзья, ибо я таким же, как вы, был, да вот благодаря уму своему до всего дошел. Смекалка делает человеком, все остальное ничего не стоит. Хорошо купишь, хорошо продашь. Пусть другой вам другое скажет. Я лопаюсь от счастья… Да, как я вам уже говорил, своему благоразумию обязан я богатством. Из Азии приехал я не больше вон этого подсвечника, даже каждый день по нем свой рост мерил; чтобы борода скорее росла, верхнюю губу ламповым маслом смазывал. Четырнадцать лет по-женски был любезным моему хозяину; ничего тут постыдного нет — хозяйский приказ. И хозяйку ублаготворял тоже. Понимаете, что я хочу сказать, но умолкаю, ибо я не из хвастунов.
LXXVI. Итак, с помощью богов я стал хозяином в доме; заполонил сердце господина. Чего больше? Хозяин сделал меня сонаследником Цезаря [151]. Получил я сенаторскую вотчину. Но человек никогда не бывает доволен: вздумалось мне торговать. Чтобы не затягивать рассказа, скажу кратко — снарядил я пять кораблей. Вином нагрузил — оно тогда на вес золота было — и в Рим отправил. Но подумайте, какая неудача: все потонуло. Не выдумка, а факт: в один день Нептун проглотил тридцать миллионов сестерциев. Выдумаете, я пал духом? Ей-ей, я даже не поморщился от этого убытка. Как ни в чем не бывало снарядил другие корабли, больше, крепче и удачнее, так что никто меня за слабого человека почесть не мог. Знаете, чем больше корабль, тем он крепче. Опять нагрузил я их вином, свининой, благовониями, рабами. Тут Фортуната доброе дело сделала — продала все свои драгоценности, все свои наряды и мне сто золотых в руку положила: это были дрожжи моего богатства.
Чего боги хотят, то быстро делается. В первую же поездку округлил я десять миллионов. Тотчас же выкупил я прежние все земли моего патрона. Домик построил; рабов, лошадей, скота накупил; к чему бы я ни прикасался, все вырастало, как медовый сот. А когда стал богаче, чем вся округа, тогда — руки прочь: торговлю бросил и стал вести дела через вольноотпущенных. Я вообще от всяких дел хотел отстраниться, да отговорил меня подвернувшийся тут случайно звездочет…
LXXVII… Вот какова моя судьба. И если удастся мне еще в Апулии имений накупить — цель жизни моей исполнена. Между тем пока Меркурий бдит надо мной, я этот дом перестроил: помните, хижина была, а теперь храм. В нем четыре столовых, двадцать спален, два мраморных портика; во втором этаже еще помещение; затем моя собственная опочивальня, логово этой змеи [152], прекраснейшая каморка для привратника, есть помещение для гостей.
Одним словом, когда Скавр [153] приезжает, всегда у меня останавливается, хотя у его отца есть превосходное имение около моря. Многое еще имеется в этом доме — я вам все сейчас покажу. Верьте мне: асс у тебя есть, асса ты стоишь. Имеешь, еще иметь будешь [154]. Так-то ваш друг: был лягушкой, а стал царем.
XXVIII… Мы… пришли к дверям, на которых висело объявление, гласившее:
«Если раб без приказания господского выйдет за ворота, то получит сто ударов».
У самого входа стоял привратник в зеленом платье, подпоясанный вишневым поясом, и чистил на серебряном блюде горох. Над порогом висела золотая клетка, из коей пестрая сорока приветствовала входящих.
XXIX. (Об этот порог) я впрочем чуть не переломал себе ноги, пока, задрав голову, рассматривал все. По левую руку, недалеко от каморки привратника, была нарисована на стене огромная цепная собака, а над нею большими квадратными буквами написано: «Берегись собаки».
Товарищи меня обхохотали. Я же, оправившись от падения, не поленился пройти вдоль всей стены. На ней был нарисован невольничий рынок с вывесками и сам Тримальхион, еще кудрявый [155], с кадуцеем в руках, ведомый Минервой, (торжественно) вступал в Рим. Все передал своей кистью добросовестный художник и объяснил надписями: и как Тримальхион учился счетоводству, и как сделался рабом-казначеем. В конце портика Меркурий, подняв Тримальхиона за подбородок, возносил его на высокую эстраду. Тут же была и Фортуна с рогом изобилия, и три парки, прядущие золотую нить. Заметил я в портике и целый отряд скороходов, обучающихся под наблюдением наставника. Кроме того, увидел я в углу большой шкаф, в нише которого стояли серебряные лары, мраморное изображение Венеры и довольно большая засмоленная золотая шкатулка, где, как говорили, хранилась первая борода самого хозяина. Я расспросил привратника, что изображает живопись внутри дома.
Илиаду и Одиссею, ответил он, и бой гладиаторов, устроенный Лэнатом.
XXX. Но некогда было все разглядывать. Мы уже достигли триклиния, в передней половине которого домоуправитель проверял отчетность… Но что особенно поразило меня в этом триклинии, так это пригвожденные к дверям ликторские связки с топорами, оканчивавшиеся внизу бронзовыми подобиями корабельного носа, а на носу была надпись: «Г. Помпею Тримальхиону — севиру августалов [156] — Киннам-казначей». Надпись освещалась спускавшимся с потолка другим светильником, а по бокам ее были прибиты две дощечки; на одной из них, помнится, имелась нижеследующая надпись: «III январских календ и накануне наш Гай обедает вне дома». На другой же были изображены фазы луны и ход семи светил и равным образом показывалось, посредством разноцветных шариков, какие дни счастливые и какие несчастные. Достаточно налюбовавшись этим великолепием, мы хотели войти в триклиний, как вдруг мальчик, специально назначенный для этого, крикнул нам: «Правой ногой!», мы, конечно, несколько смутились, опасаясь, как бы кто-нибудь из нас не нарушил обычая.
XXXI… Между тем подали совсем невредную закуску… В середине закусочного стола находился ослик коринфской бронзы с тюками на спине, в которых лежали с одной стороны черные, с другой — белые оливки. Над ослом возвышались два серебряных блюда, по краям которых были выгравированы имя Тримальхиона и вес серебра, а на припаянных к ним перекладинах лежали (жареные) сони, обрызганные маком и медом. Были тут также шипящие колбаски на серебряной жаровне, а под сковородкой — сирийские сливы и гранатовые зерна… Подали первое блюдо с корзиной, в которой, расставив крылья, как наседка на яйцах, сидела деревянная курица. Сейчас же подбежали два раба и под звуки неизменной музыки принялись шарить в соломе; вытащив оттуда павлиньи яйца, они раздали их пирующим. Тут Тримальхион обратил внимание на это зрелище и сказал:
«Друзья, я велел подложить под курицу павлиньи яйца. И, ей-богу, боюсь, что в них уже цыплята вывелись. Попробуйте-ка, съедобны ли они».
Мы взяли по ложке, весившей не менее полуфунта каждая, и вытащили яйца, сработанные из крутого теста. Я едва не бросил своего яйца, заметив в нем нечто вроде цыпленка. Но затем я услыхал, как какой-то старый сотрапезник крикнул: — Э, да тут что-то вкусное! И я вытащил из скорлупы жирного винноягодника, приготовленного под соусом из перца и яичного желтка.
XXXIV. Тримальхион, кончив игру, потребовал себе всего, что перед тем ели мы, и громким голосом дал разрешение всем, кто хочет, требовать еще медового вина. В это время по данному знаку грянула музыка, и поющий хор убрал подносы с закусками. В суматохе упало большое (серебряное) блюдо; один из отроков его поднял, но заметивший это Тримальхион велел надавать рабу затрещин, а блюдо бросил обратно на пол. Явившийся раб стал выметать серебро вместе с прочим мусором за дверь. Затем пришли два молодых эфиопа, оба с маленькими бурдюками, вроде тех, из которых рассыпают песок в амфитеатрах, и омыли нам руки вином. Воды никому не подали.
75. Марциал, Epigr.
М. Валерий Марциал родился в Испании около 40 г., умер около 100 г. Выбился в люди благодаря своему поэтическому таланту и беспардонному подхалимству. Император Тит оцепил его талант и возвел его в достоинство всадника; он был придворным поэтом Домициана, которому посвящена значительная часть его эпиграмм. Он прямо афиширует свою продажность. В эпиграмме VIII 24 он пишет, обращаясь к Домициану:
Если чего попрошу в стыдливой и тоненькой книжке,
Коль не бесстыдным тебе лист мой покажется, дай
И, если ты и не дашь, допусти прошение, Цезарь;
Зевсу от ладана нет и от молитвы обид.
Кто из злата творит иль мрамора лики святые,
Не создает тот богов; молит кто — тот создает.
От Марциала дошли до нас 12 книг эпиграмм и 2 книги «Гостинцев» («Apophoreta») — записок-двустиший, которые, по словам поэта, должны заменить подарки.
Творчество Марциала отражает настроения римской рабовладельческой и денежной знати, перестраивавшейся в условиях упадка старых методов эксплуатации и в направлении новых, не менее жестоких, выраставших из противоречий рабовладельческого общества. Все интересы поэта вращаются вокруг спальни и пиршественного стола. Его остроумные, подчас цинично-грубые эпиграммы показывают класс рабовладельцев-аграриев и ростовщиков в период разложения рабовладельческого общества, когда «всеобщему бесправию и отчаянию по поводу того, что наступление лучших времен невозможно, соответствовали всеобщая апатия и деморализация». Существование паразитирующих богачей и царедворцев «заполнялось наживой богатства, наслаждениями богатством, частными сплетнями, частными интригами». Этой характеристике, данной Энгельсом, как нельзя более соответствуют герои Марциала. Интересно, что, будучи выскочкой, он кокетничает изысканностью своего вкуса, тонкостью понимания наслаждений жизнью и с жестоким презрением высмеивает безвкусицу, аляповатую роскошь и самодовольное чванство «нуворишей», т. е. богатых «выскочек» вроде Зоила. В этом смысле эпиграммы Марциала — ценный памятник эпохи. Вместе с тем они представляют собой сокровищницу материалов для знакомства с бытом высших классов того времени. Утварь, одежда, вина, кушанья, косметика, посуда, предметы искусства — все эти тысячи мелочей занимают внимание поэта, от которого мы таким образом узнаем, какие товары производились, где и для кого, какова была обстановка в доме богатого римлянина, какие существовали игры, развлечения и т. п.
IX. 19. Ты в трехстах, Собелл, стихах воспеваешь
Понтика бани, которого ужин прекрасен.
Хочешь ужинать ты, Собелл, а не мыться [157].
IX.112. В чем господина беда, раба в чем благо, не знаешь
Ты, Кондил, вопия, что ты так долго рабом.
Сон безмятежный дарит тебе дрянная подстилка,
А бессонный лежит, видишь ли, Гай на пуху.
С первым лучом, трепеща, господ приветствует стольких
Гай, а ты, Кондил, ни одного между тем.
«Долг свой, Гай, возврати», — восклицает Феб, а оттуда
И Циннато, а тебе некому крикнуть, Кондил [158].
Ты боишься бича? Но подагра сечет и хирагра [159]
Гая, и тысячу розог бы он предпочел.
А что тебя утром не рвет [160] и ты языка не поганишь [161],
Не предпочтешь ли Кондилом трижды, чем Гаем-то, быть?
V.79. Уже одиннадцать раз ты, Зоил, вставал от трапезы,
И одиннадцать раз ты наряд уж менял [162],
Чтобы задержанный пот не засел во влажной одежде
И не нанес ветерок холеной коже вреда.
Что же, хоть ужинал я с тобою, Зоил, не потею?
Видно наряд-то один холод приносит большой.
76. Марциал, Epigr. XIV (Apophoreta)
Apophoreta («гостинцы») — так называли сладости, орехи и т. п. мелочи, которые по обычаю того времени гости уносили с званого пира с собою домой.
Под этим заголовком Марциал выпустил сборник кратких эпиграмм-двустиший, дающих интересный материал об утвари, одежде, косметике, рукописях, картинах и т. д. Во вступлении автор говорит:
I.13. «Можешь на месте любом ты книжку вот эту окончить:
В двух стихах объяснен каждый отдельный предмет».
II. 1. «Спросишь: Заглавья зачем приписаны тут? Я отвечу:
Чтобы заглавья одни ты, коль захочешь, прочел».
Следуя совету поэта, ограничимся в большинстве случаев одним заглавием.
Как видно из нижеследующего длинного перечня, производство сводится преимущественно к изготовлению предметов роскоши.
…3) Табличка (для письма) из цитра. 4) Пятилистные таблицы. 5) Таблички из слоновой кости. 6) Трилистные таблички. 7) Таблички из пергамента. 8) Таблички Вителлианские… 10) Большие листы. 11) Бумага для писем. 12) Шкатулка из слоновой кости. 13) Деревянные шкатулки. 14) Лодыжки (для игры в кости) из слоновой кости. 15) Игральные кости. 16) Игральный рожок (для метания кости). 17) Игральная доска. 18) Шашки… 20) Письменный прибор. 21) Ручка для грифелей. 22) Зубочистка. 23) Уховертка. 24) Золотая шпилька. 25) Гребни. 26) Шампунь. 27) Мыло. 28) Зонтик. 29) Македонская шляпа. 30) Рогатины. 31) Охотничий нож. 32) Короткий меч. 33) Кинжал. 34) Серп (переделанный из меча). 35) Топорик. 36) Инструменты цирюльника. 37) Книжный шкаф. 38) Связка тростниковых перьев. 39) Ночник. 40) Свеча. 41) Лампада о многих фитилях. 42) Восковая свеча. 43) Коринфский канделябр. 44) Деревянный канделябр. 45) Деревянный мяч. 46) Мячик для игры втроем. 47) Надутый мяч. 48) Ручные гири (гимнастические)… 50) Шапочка. 51) Скребки. 52) Роговая бутылка… 54) Погремушка… 56) Зубной порошок («Нужен на что я тебе? Пусть я деве достанусь: Купленные не привык я чистить зубы»). 57) Бегеновый бальзам. 58) Пенистый натр. 59) Опобальзам. 60) Мазь (для кожи). 61) Роговой фонарь. 62) Опахало из павлиньего хвоста. 63) Фонарь из пузыря. 64) Флейты. 65) Дудки. 66) Войлочные сандалии. 67) Бюстгальтер. 68) Опахало из коровьего хвоста. 69) Родосский пирог. 70) Пшеничный пирог… 72) Колбаса… 77) Клетка из слоновой кости. 78) Баночка (из слоновой кости) для мазей… 82) Метелки (пальмовые). 83) Чесалка. 84) Футляр (для свитков). 85) Павлинья кровать (т. е. из дерева с жилками, вроде «птичьего глаза»). 86) Попона. 87) Сигма (полукруглый диван для сиденья). 88) Чаша (черепаховая). 89) Стол из цитра. 90) Стол кленовый… 92) Пятифутовая мерка («В метках дубовая трость, концом заключенная острым, часто подрядчиковы все плутовства выдает»). 93) Старинные кубки. 94) Бокалы. 95) Чеканный золотой фиал. 96) Кубки Ватиния. 97) Золотом чеканные блюда. 98) Аххетинская посуда. 99) Полоскательница («Иностранный сосуд, от цветных я прибыл британнов, Рим же меня называть предпочитает своим»). 100) Понакийские кубки. 101) Посуда для грибов. 102) Сурентинские бокалы. 103) Решето для снега (для охлаждения вина). 104) Снежный мешок (для той же цели). 105) Судки для холодного и горячего. 106) Глиняная кружка… 108) Сагунтские кубки. 109) Кубки, украшенные геммами. 110) Винная фляга. 111) Хрустальные бокалы. 112) Стеклянное облако (посуда для вина). 113) Фарфор 114) Куманское блюдо. 115) Стеклянные кубки («Нила искусству дивись: когда художник старался Виду им больше придать, сколько трудов он сгубил»). 116) Кружки для снега… 120) Серебряная ложечка. 121) Ложечка для улиток… 123) Шкатулка для перстней… 127) Канузийское (в Апулии) коричневое сукно. 128) Капюшон (галльский). 129) Красное карнузинское сукно. 130) Кожух. 131) Пурпурная накидка. 132) Шляпа. 133) Пэтийская накидка. 134) Наперсный пояс. 135) Обеденный костюм. 136) Теплая накидка. 137) Белые плащи. 138) Мохнатая скатерть. 139) Либурнские капюшоны. 140) Киликийские валенки… 142) Шейная повязка. 143) Патавинские туники («Шерсти много берут Патавинские ткани тройные, Только разрезать пилой толщу возможно туник»). 144) Губки. 145) Байковые накидки. 146) Подушки. 147) Байковые одеяла. 148) Постельные накидки… 150) Постельные накидки из разноцветных нитей («Это Мемфиса земля тебе дар посылает: уж гребень Нильский победу стяжал над вавилонской иглой»). 151) Пояс (женский)… 154) Шерсть аметистового цвета. 155) Белая шерсть («Первой в Апулии шерсть, второй по достоинству Парма, И уже в-третьих Алтин славен овцою своей»). 156) Тирская шерсть. 157) Поллентинская шерсть… 159) Левконский тюфяк. 160) Циркский тюфяк («Снятый в болоте тростник тюфяком называется цирка. Вместо левконских перин бедный скупает его»). 161) Пух (лебяжий)… 170) Золотое изваяние победы… 179) Серебряная Минерва… 190) Т. Ливий на пергаменте («Ливий громадный вмещен здесь в малом количестве кожи. А библиотеки всей мало ему у меня»)… 189) Галльская собачка. 199) Астурский иноходец. 200) Борзая… 208) Стенограф («Как слова ни беги, а все же рука их проворней; Кончить язык не успел, кончила дело рука»).
77. P. Oxy. II 275=W. 324. Договор об обучении ткацкому ремеслу. 66 г.
Договариваются между собой Трифон, сын Дионисия, сына Трифона, по матери сын Тамунии, дочери Оннофрия, и Птолемей, сын Павсириона, сына Птолемея, по матери сын Офелуты, дочери Теона, ткач, оба — жители города Оксиринха. Трифон отдает Птолемею своего несовершеннолетнего сына Тоониса от матери Сараевты, дочери Апиона, на срок один год от сего числа, (причем Тоонис обязывается) услужать и делать все, что ему прикажет Птолемей в отношении всего ткацкого ремесла, насколько его сам Птолемей знает. В течение всего срока мальчик получает пищу и одежду от Трифона, на счет коего относятся и все налоги, причитающиеся с мальчика; в возмещение чего Птолемей ежемесячно уплачивает ему пять драхм в счет питания и за весь срок договора двенадцать драхм в счет одежды. При этом Трифону не разрешается забрать своего мальчика от Птолемея до истечения срока договора; а сколько дней в течение этого (срока ученик) не будет работать, на такое же количество дней он его оставит сверх срока или же уплатит за каждый день одну драхму серебром; за отнятие (мальчика) до срока он уплачивает неустойку в сто драхм и столько же в казну. Такой же неустойке подлежит Птолемей, если он не обучит мальчика. Договор об обучении. В 13 г. Нерона Клавдия Цезаря Германика императора, в месяц август 21. (Другим почерком:) Птолемей, сын Павсириона, сына Птолемея, и матери Офелуты, дочери Теона, все сделаю в течение одного года. Зоил, сын Гора, сына Зоила, и матери Диевты, дочери Сокеи, подписался за него, неграмотного. В 13 г. Нерона Клавдия Цезаря Августа Германика императора в месяц август 21.
78. BGU L, 27.=W.9.445. Файюм. II—III в.
Привет любезнейшему брату Аполлинарию. Множество приветов. Прежде всего желаю тебе здравствовать, сам я здоров. Сообщаю тебе, что я высадился 6 эпиф [163], мы выгрузку закончили 19-го того же месяца. Я прибыл в Рим 25-го того же месяца, и место (организация?) приняло нас как богу угодно было; мы со дня на день ждем dimissoria (документы на отъезд), так что по сей день никто из прибывших с хлебом не освободился. Кланяюсь супруге твоей и Серену и всем любящим тебя поименно. Будь здоров. 9 месоре.
79. Р. Оху. III 475=W.494. Оксиринх. 182 г.
Гиерак, Оксиринхский стратег, служителю Клавдию Серену. Копия поданного мною, Леонидом Сереном, заявления переслана тебе, чтобы ты, взяв общинного врача, осмотрел означенное в заявлении мертвое тело и, передав его для погребения, дал (совместно с ним) письменное заключение. (Другой рукой:) Подписал. (Первой рукой:) В 23 г. Марка Аврелия Коммода Антонина Цезаря господа 7 гатир. (Третьей рукой:) Копия заявления: Стратегу Гиераку от Леонида Серена, торговца, (сына по) матери Таврии, из Сенепты. В шестом часу вечера во время праздничной церемонии, когда по обычаю возле дома зятя моего Плутиона выступали танцовщицы с бубнами… раб его Эпафродит, лет 8, вздумавший перегнуться с крыши этого дома и смотреть на танцовщиц, упал и умер. Ввиду этого я, подавая настоящее заявление, прошу, если тебе будет угодно, отрядить одного из состоящих при тебе служителей в Сенепту, чтобы тело Эпафродита могло получить подобающее обряжение и погребение. В 23 г. императора Цезаря Марка Аврелия Коммода Антонина Августа Армянского, Мидийского, Парфянского, Сарматского, Германского величайшего. Гатир 7 Леонид Серен подал.
80. Дион Кассий, XLVII 14, 2
Они [164] заявили, что женам убитых они отдадут их приданое, а детям — мужского пола десятую часть, женского пола двадцатую часть имущества каждого. Однако не только это не было исполнено, за редкими исключениями, но и все имущество прочих грабили самым наглым образом. Со всех домов как в городе (Риме), так и во всей Италии, отданных внаем, была взыскана (в виде налога) годичная квартирная плата, а с тех домов, которые владельцы занимали сами, — половина квартирной платы по (приблизительной) оценке. У владельцев земельных участков они отняли половину их доходов.
81. W.9.496. Файюм. II—III в.
Памунис… Тесенуфису… председателю привет. Заявляю согласие наняться тебе с еще тремя танцовщиками в деревне Филадельфии начиная с 24 мехира старого стиля (?) на семь дней, причем я получаю от тебя в уплату ежедневно 28 драхм, а ты обязуешься нас кормить, предоставить нам удобное помещение и еще в виде премии три артабы фиников от коллегии неукоснительно. Я имею получить…
82. Аврелий Виктор, Epit. I 16
В его время (Августа) ежегодно ввозили в столицу из Египта двадцать миллионов модиев [165] хлеба.
83. Hist. Aug. 23, 2. (Север)
Умирая, он оставил норму (хлеба) на семь лет, так, чтобы каждый день можно было тратить 75 тысяч модиев.
84. Светоний, Caes. 42
Народные переписи стали производиться не в прежнем порядке и не в обычном месте, а по улицам и через домовладельцев. Число получавших хлеб от казны с 320 000 человек уменьшено до 150 000. С целью предотвратить рано или поздно возможность каких-либо новых беспорядков в случае переписи, было приказано преторам ежегодно пополнять по жребию места умерших теми, кто еще не попадал в число получающих даровой хлеб. 80 000 граждан было распределено по колониям вне Италии. Чтобы пополнить уменьшавшуюся цифру населения столицы, был издан указ, запрещавший гражданам более 20 и менее 40 лет от роду и не состоявшим на военной службе дольше трех лет подряд находиться вне Италии.
85. Дион Кассий, XLIII 21, 2
Так он (Цезарь) совершил триумф и при этом угостил народ и роздал ему хлеб и масло сверх установленной нормы; толпе, получавшей хлеб, он роздал обещанные семьдесят пять драхм и сверх того еще по двадцати пяти, а солдатам — по целых пять тысяч.
86. Марциал, Epigr. III 82
Кто сотрапезником быть у Зоила способен,
Ужинает тот пускай между жен подоградных [166],
Трезвый у Леды пусть пьет из кружки разбитой, —
Это и легче и чище того полагаю.
В желтом платье лежит он на занятом ложе
И соседей вокруг толкает локтями,
Опершись на подушки из шелка и пурпур.
Только рыгнет он, стоящий подросток подносит
Перьев пурпурных и зубочисток мастичных,
И от жары навевает нежно прохладу
Опахалом зеленым наложница лежа.
Мальчик гонит и мух миртовой веткой.
Мнет натиральщица с быстрою ловкостью тело
И искусной рукой все проходит суставы.
Евнух пальцев трещащих звук уловляет
И, как бережный он наблюдатель…
У господина хмельного блюдет за порядком [167].
Сам же к толпе, что у ног, назад он склонился,
Средь собачонок, что лижут гусиную печень,
Разделяет куски кабана средь гимнастов.
И любимцу дает он горлицы гузку.
Как с Лигурийских скал вина нам подносят
Или муста, что зрел в дыму Массилийском.
Перед шутом он нектаром Опимианским
Пьет за здравицу в хрусталях и фарфорах.
И, умащенный сам из фляг Космианских,
Он, не краснея, нам шлет в золоченой улитке
Мазь для волос, что в ходу у распутницы бедной.
Множеством кубков к концу пораженный, храпит он;
Мы же лежим и, хранить принужденные этим
Храпом молчанье, за здравие пьем лишь кивками.
Так Малхиона мы терпим распутное чванство.
Руф, и ему отомстить мы не в силах, — он мерзок.
87. Сенека [168], ер. II 6 (18)
11. …Гораздо обильнее стол в тюрьме (чем у бедняков); даже осужденных на смертную казнь исполнитель приговора не кормит так скудно.
88. Фронтин, de controv. agr. Около 100 г.
…в Африке, где частные лица владеют имениями, не меньшими, чем территория иного государства. Более того, у многих имения гораздо больше, чем такая территория.
89. Марциал, Epigr. XII 32
О, отвратительные Календы июля [169].
Видел я рухлядь твою, Вацерра [170]. Я видел,
Как незадержанное за наем двухгодичный
Рыжая с семью волосками жена уносила,
Также седая и мать с огромной сестрою.
Фурии, думал я, вышли из Дисовой ночи.
Вслед за ними от стужи и голода чахлый
И гораздо бледнее несвежего бука,
Нового времени Ир [171], и сам ты тащился.
Перебирается холм Арицинский [172], казалось.
Одр трехногий прошел и стол о двух ножках
Вместе с лампадой и со стаканом из рога.
Сбоку разбитый горшок тут же мочился, —
Шея амфоры посверху зеленой жаровни.
Что были герры [173] тут иль дешевые сельди,
Возвещал кувшина бессовестный запах.
Как над сажалкой он морской веет разве.
Четверть при этом была Толозского сыра
С четырехлетним венком черным полея.
С чесноком на обрывке да луком лущеным.
И материнский горшок полон гадкой смолою,
Коей застенные девы [174] выводят пушок свой.
Что же ты ищешь хором, глумясь над деревней,
Ежели даром прожить, о Вацерра, ты можешь?
Скарб этот пышный вполне мосту [175] приличен.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.