Обзор политико-морального состояния немецко-фашистских войск, действовавших перед фронтом 5 ГТА в период августовских боев 1943 г.
Обзор политико-морального состояния немецко-фашистских войск, действовавших перед фронтом 5 ГТА в период августовских боев 1943 г.
Составлен 5–9 сентября 1943 г. по материалам военно-политического опроса пленных, местных жителей, а также по трофейным документам.
Перед фронтом армии действовали 3, 6, 11, 19-я танковые дивизии; эсэсовские танковые дивизии «Мертвая голова», «Адольф Гитлер», «Рейх», «Великая Германия», «Викинг»; 106, 167, 168, 198, 255, 320, 332-я пехотные дивизии.
1.
Командование немецко-фашистской армии пыталось представить в ложном освещении провал июльского наступления немцев. Когда началось это наступление, одни офицеры объясняли своим солдатам, что цель его «выровнять» и «улучшить» фронт, сократить дугу, идущую к западу от Курска и этим освободить занятые в ней одиннадцать немецких дивизий. Другие офицеры говорили, что задача наступления вернуть то, что было утрачено зимой. Третьи призывали окружать находящиеся в дуге русские войска.
После провала наступления офицеры вынуждены были «забыть» и о приказе Гитлера и о том, что они говорили своим солдатам в начале июля. Нужно было скрыть провал и, по возможности, улучшить упавшее настроение немецких войск. Солдатам стали усилено прививать мистификацию о том, что июльское наступление немцев имело своей целью ослабить живую силу и уничтожить технику русских, готовивших наступление на белгородско-харьковском направлении. Солдатам рассказывали легенду об успешном выполнении этой задачи. Пленный ефрейтор из 5-й батареи артполка 6-й танковой дивизии Гербердт Буш показал, что командир его батареи, лейтенант Шауф, объявил в конце июля своим солдатам, что цель июльской операции достигнута, так как им удалось ослабить силы русских и этим предотвратить наступление Красной Армии, которое намечалось в июле. «Об этом, — говорит Буш, — было также напечатано в сводке генштаба германской армии».
Ложь — обоюдоострый меч. Скрывая от солдат провал наступления, офицеры одновременно ослабили боевую настороженность своих войск. В самом деле: если цель июльской операции, как ее истолковало немецкое командование, достигнута, то опасность наступления Красной Армии на данном направлении миновала. Пленные показывают, что августовские действия наших войск возникли неожиданно для них.
Немцы допускали возможность небольших наступательных операций местного значения. Широкий масштаб начавшегося с нашей стороны наступления потрясающе повлиял на немецко-фашистских солдат. Они были в первые дни боев в состоянии полной растерянности.
«Мы не ждали, — говорит фельдфебель из 167-й пехотной дивизии Вилли Даннер, — что русские сейчас могут затеять такое большое наступление. У нас были разговоры, что они после июльских боев также ослабели, как и мы».
Подобные показания мы получаем от большинства пленных. Упомянутый уже Гербердт Буш сообщает:
«Наша дивизия стояла в армейском резерве. О том, что русские предпримут большое наступление, мы не думали, но предполагали, что возможно наступление местного характера. Очевидно, поэтому у нас было несколько тревог: первая дня за три до наступления, вторая — вечером 2 августа. По тревоге 3 августа дивизия была введена в бой. Солдаты были удивлены, что русские еще в силах наступать».
Обер-фельдфебель — радист из разведотряда 167-й пехотной дивизии Оскар Гарлахер 3.8 показал:
«О предстоящем наступлении русских я узнал 3 августа за два часа до начала наступления. Нам приказали приготовиться для контрудара. Мы этого не успели сделать, так как русские стали через полтора — два часа наступать».
2.
Даже солдаты, верившие в то, что задачи июльского наступления немцев ими выполнены, находились в угнетенном состоянии. Показания, а также трофейные документы обнаруживают при этом три основные причины такого состояния солдат. Первая из них — большие потери, которые понесли вражеские части за время июльских боев; вторая — беспокойные известия из Германии; третья причина — неблагоприятно сложившаяся для немцев международная обстановка.
Пленные из 167-й пехотной дивизии показали, что потери в личном составе там были к началу августовских боев не менее 50 %. В 6-й танковой дивизии потери достигли 70 %. Такое, приблизительно, положение было в 332-й пехотной дивизии. В других дивизиях, активно участвовавших в июльских событиях, положение было немногим лучше. Пленный ефрейтор из 3-й отдельной зенитной роты, приданной 106-й пехотной дивизии, эльзасец Жан Матье показывает, что солдаты его роты подавлены потерями, которые понесла дивизия:
«Мой товарищ из 106-й дивизии, эльзасец Андреас Гитингер, — говорит Матье, — мне сообщил, что там осталось еще к началу августа 40 человек. В 9-й роте 239-го пехотного полка осталось еще к началу августа 6 человек. Когда ее соединили с 11-й ротой, то получилось в общем 11 солдат. Из зенитной роты забрали для пополнения дивизии по 10 человек от каждого взвода. Солдаты в нашей роте не видят выхода из положения. Они жаждут конца войны, но надеются на чудо».
Нужно прибавить, что письма, которые получают солдаты из Германии, пестрят сообщениями о гибели их земляков.
Выражая в этих письмах беспокойство за судьбу солдата, родные, в сущности, внушают ему тревогу за его собственную жизнь и этим снижают его боевой дух. Некий Лоренц Пауль пишет из Керкница штабс-фельдфебелю Отто Ничке:
«Мы были долгое время тобой обеспокоены, ибо вас также могла постигнуть судьба сталинградцев. Юрис Макс тоже был в 29-м и со времени Сталинграда о нем ничего не слышно. Немало знакомых из округа тоже там были прихвачены, ибо в окружении были, вероятно, главным образом бранденбургские войска». Таким образом, сами родные пугают своих фрицев Сталинградом.
В коллективных письмах на Восточный фронт перечисляются списки по 20–30 знакомых адресату людей, павших на поле боя.
3.
Известия о событиях в самой Германии также не могут служить источником утешения для солдат. Это, прежде всего, относится к письмам из городских районов. Сообщения о бомбардировках немецких городов стали обычным явлением в этих письмах и даже в немецко-фашистской печати. Немцы два года тому назад хвастливо кричали из всех радиостанций о своем воздушном флоте и угрожали разбомбить весь мир. Они, конечно, пытались это сделать. А теперь получилось другое. Они льют крокодиловы слезы и выступают в роли обиженных: какое право имела английская бомба, искавшая в Кельне завод горючего, попасть в Кельнский собор? Немецкий обыватель, огрызаясь, оставляет город и бежит, исполненный страха в деревню. Некая тетя Христина пишет из Франкфурта-на-Майне своему племяннику на Восточный фронт:
«Те, которые пришли к таким грязным крестьянам, будут этим не так довольны. Но разве это им поможет. Лучше на грязной земле, чем в Эссене в подвале, ибо Томми посетили Эссен также в прошлую ночь. По-видимому, они хотят разнести этот город в пух и прах».
Немцы хотели превратить в пепел Москву и Лондон, а получилось другое: Москва осталась Москвой и вместе с Лондоном летает бомбить Берлин. Надо сказать, что этот город, в самом деле, превратится в прах, если он своевременно не освободится от Гитлера. Послушаем, что рассказывает фашистский солдат-отпускник, побывавший недавно в Берлине и потом попавший к нам в плен. Рудольф Гольнов — старший солдат из 5-й роты 417-го пехотного полка 168-й пехотной дивизии сообщает о Берлине следующее:
«Когда я 20 июля приехал в Берлин, то там продолжались пожары, начавшиеся 16–17 июля от воздушных бомбардировок. По улице Унтерден-Линден сгорело свыше 80 больших зданий. Другие дома были разрушены. Особенно пострадал в городе район Фридрих-Штадт».
Бомбардировка Берлина продолжается. Многочисленные письма из Германии на Восточный фронт сообщают об эвакуации жителей из этого города.
Эсэсовцу Гергардту Ресселу (полевая почта 48314 Д) в письме от 9.7 из Гиршурга жена пишет: «Представь себе — берлинцы вынуждены выселяться … Люди, которые должны работать, не имеют права оставлять Берлин». Как чувствуют себя эти «люди», говорится в другом письме: «Вальтер из Гартэнштадта тоже сказал, что когда окончится война, он босиком побежит из Берлина домой».
Нужно ли говорить, какое влияние оказывают подобные письма на настроение солдат? Командование немецко-фашистских соединений вынуждено принимать меры, чтобы поддержать моральное состояние своих частей. Среди трофейных документов обнаружено тревожное и патетическое обращение командира 167-й немецкой пехотной дивизии генерал-майора Триренбергера к солдатам соединения. Он призывает своих подчиненных помочь солдатам, семьи которых пострадали от бомбардировок. Дальнейшие выдержки из документов о воздушных налетах были бы просто скучны. Более достойны внимания такие факты, как сообщение о взрыве, который произвел, быть может не случайно, в знаменитом химическом концерне И.Г. В письме старшему стрелку Иозефу Фрольцу (полевая почта 37900) из семьи Фрольца (Людвигсфаген-на-Рейне), сообщается:
«Еще вчера вечером в 18 часов произошел взрыв в И.Г. Мы в Маудахе думали, что пробил наш последний час. Было много убитых и тяжелораненых. Будем надеяться, что эта несчастная война скоро окончится».
Солдаты узнают из писем не только о бомбардировках и взрывах. Бремя тотальной трудовой мобилизации отражается в жалобах фронтовиков. Любопытно, что фашистская тетка Христина потеряла в этом пункте свое терпение. Она мечтала покончить летом 1943 г. с Восточным фронтом и потом показать англичанам «свои зубы». Христина была уверена, что это удастся сделать и, как будто, готова была принять личное участие в этой победе. Но когда тетку Христину потянули в бюро труда, она жалобно застонала, ее воинственный пыл стал сразу угасать:
«Большинство девушек и женщин, — пишет она племяннику на Восточный фронт, — привлечено к работе на военном производстве. Если уже теперь получаются недоброкачественные боеприпасы, то не знают, что говорить, ибо все уходит в эти фабрики боеприпасов. Меня тоже вызвали второй раз завтра в бюро труда по вопросу военной мобилизации. В первый раз я была на комиссии у врача. Здесь приблизительно так же, как у солдат: кто нездоров, того производят в здоровые. Я бы теперь желала, чтобы меня, по крайней мере, еще некоторое время не трогали, ибо я абсолютно не на высоте и едва имею силы выполнять теперешнюю работу, не говоря уже о дополнительной работе, к которой я вовсе не привыкла…. Нужно лишь удивляться, что моя соседка счастлива иметь 45-летний возраст, к тому еще пользуется 44-летней служанкой и до сегодняшнего дня никакое ведомство этим не заинтересовалось. Где же справедливость? Я привела лишь один пример, но вблизи нас имеется много таких. Разве можно этим не возмущаться? Впрочем, все это ни к чему, война должна когда-нибудь кончиться и нужно работать. Все же, когда видишь, как некоторые умудряются пройти мимо войны, то с досады желчь разливается. А потом еще эти ловчилы высмеивают тех, кто работает».
Солдаты на Восточном фронте знают о тотальной мобилизации, о том, что в Германии заставляют сдавать детей в детские сады, а их матерей привлекают к работе. Не оставляют в покое и стариков. Пленный фельдфебель из 3-й роты 616-го батальона Гельмут Гаук жалуется на то, что отец его вынужден работать слесарем, несмотря на свой 60-летний возраст. А ночью появляются английские бомбардировщики и не дают отдохнуть. Письма с родины также дают знать солдатам, что Гитлер применяет крайние меры для пополнения своей потрепанной армии. В письме из Штутгардта от владельца фабрики автомобильных принадлежностей Густава Рау на Восточный фронт говорится о напряженном положении в стране, о мобилизации последних остатков мужчин, о том, что, наряду с 45-летними, забирают с завода остатки молодежи. Рау жалуется на то, что становится все труднее и труднее «затыкать дыры», которые вследствие мобилизации образуются у него на производстве.
«Мы, — пишет Рау, — выделываем вручную нарезные патроны для автомобильных свечей, тогда как раньше их производили исключительно автоматическим способом».
Известно, что взятых в армию немцев заменяют иностранцами. Когда немецкий солдат приезжает с фронта в Германию, то он склонен там видеть засилье иностранцев. Рудольф Гольнов с горечью рассказывает о том, что когда был в отпуске в Берлине, то видел там большое множество итальянцев, голландцев, бельгийцев и других иноземцев. Русские носят на правой стороне груди светло-синюю четырехугольную нашивку с белой окантовкой. В середине надпись «ОСТ», Гольнов также видел в Берлине много французов. Это бывшие военнопленные, которых теперь заставляют здесь работать. Вблизи Берлина, в городе Либенвальде есть фабрика боеприпасов, где работают 600 украинцев. Есть на этой фабрике и немцы, но они работают в отдельных от украинцев помещениях. Гольнов не говорит о причине своего огорчения, но мы понимаем: гитлеровский солдат обеспокоен тем, что Германия наводнена теми самыми народами, против которых они воевали на Западе и теперь воюют на Восточном фронте. Немцы несут поражение за поражением. Где гарантия, что в известный момент бредущие по Берлину мирные рабы не окажутся действующим противником? Гитлеровскую молодежь возмущает общение немецких девушек с голландцами и бельгийцами. Одно время в городских садах на стволах деревьев висели печатанные на пишущей машинке листовки, клеймящие этих девушек. Отец одной из таких девушек ходил жаловаться на это к городскому правителю. Последний ответил, что фюрером не запрещен брак немки с голландцем, так как голландцы относятся к нордической расе. Гольнов утверждает, что даже после этого разъяснения немецкие солдаты неодобрительно относились к фактам общения немок с голландцами.
Таким образом, отпускники привозят на фронт беспокойные известия из Германии и этим портят боевое настроение в частях. Некоторые офицеры перестали по этой причине пускать своих подчиненных в отпуск. Немецкое командование вынуждено было издать специальную инструкцию для командиров (Der Chef und seine Urlauber) о том, как ориентировать уезжающих в отпуск солдат и как принимать вернувшихся в часть отпускников.
4.
Международные события, протекавшие в августе, были третьей причиной снижения боевого духа вражеских войск. Это относится прежде всего к событиям в Италии. Через 2–3 дня после отставки Муссолини в ряде частей был прочтен перед строем приказ по гитлеровской армии о том, что отставка Муссолини не ослабит положения стран оси, что Италия до конца войны останется верным союзником Германии. Перед строем также было прочтено воззвание итальянского короля Виктора Эмануила. Пленный ефрейтор из 5-й батареи артиллерийского полка 6-й танковой дивизии Гербердт Буш показывает, что солдаты в полку, обсуждая приказ, высказывали сомнение в том, что причиной отставки Муссолини была болезнь. Они были все встревожены. Некоторые говорили, что немцам, находящимся в Италии, нужно строго следить, чтобы Италия не заключила без Германии мир со своим противником. Пленный фельдфебель из 3-й роты 616-го отдельного зенитного дивизиона Гельмут Гаук показал, что в связи с событиями в Италии солдаты втихомолку говорили: «Ну, теперь конец Германии. Чем дальше затянется война, тем хуже для нас». В некоторых подразделениях школы усовершенствования командного состава 4-й танковой армии солдаты расценивали события в Италии как революцию, в результате которой итальянская армия не в состоянии будет продолжать войну и должна будет капитулировать.
Любопытен ответ, который дает на вопрос о возможности подобного переворота в Германии пленный фельдфебель из 315-го гренадерского полка 167-й пехотной дивизии убежденный фашист Вилли Даннер. «О событиях в Италии, — говорит он, — думаю, что если партия дала себя распустить, то она не имела глубоких корней в народе. Тут еще имело значение то, что итальянской фашистской партии противодействовали имеющиеся в стране другие партии. Влияние оказали и военные поражения. В Германии не может случиться то, что произошло в Италии потому, что партия там имеет глубокие корни в народе, а других партий нет. По крайней мере, мы о них не знаем. Я уже три года не был в Германии, но думаю, что там такой переворот также маловероятен, как в России». Ответ Вилли Даннера показывает, что в гитлеровской армии еще имеется ядро, создающее известную устойчивость в немецко-фашистских частях. Не случайно Даннер пытался во время политического опроса обрисовать положение в германской армии таким, каким его хотел бы видеть истинный фашист. Даннер член гитлеровской партии с 1930 г.
5.
Немецкие оккупанты пытаются скрыть от света язвы, гложущие гитлеровскую армию. Но разве это можно сделать, когда они покрывают весь организм? Перед нами сводка приведенных в исполнение судебных наказаний за май 1943 г. по 167-й немецкой пехотной дивизии.
Май был в этом году спокойным для гитлеровской армии месяцем. Несмотря на это, в дивизии за короткий срок набралось 23 судебных дела. В них вы найдете и пьянство, и хищение военного имущества, и мужеложство, и членовредительство, и очковтирательство, и трусость, и объедание подчиненных — и все, что хотите. Если за месяц набралось в дивизии столько судебных дел, то можно наверняка сказать, что количество дисциплинарных проступков было во много раз больше. Что явление это относится не только к одной 167-й дивизии, видно из другого попавшего к нам документа. Речь идет о директивном письме Ставки Верховного командования германской армии о поведении офицеров этой армии. В этом письме, изданном в секретном порядке, показан большой букет фактов разложения немецко-фашистского офицерства. Тут собрано все, начиная с полового разврата и кончая мошенничеством, воровством, членовредительством, дезертирством, пораженчеством и выступлениями против Гитлера и его партии. Мы приводим только небольшую часть выдержек из этого документа.
«…..Старший офицер, бывший в особом положении в одном высшем штабе, под влиянием тяжелых контрударов противника позволил себе в присутствии личности, стоящей официально вне армии, выразить явно пессимистическое представление о дальнейшем ходе сражения.
…..Капитан и командир роты, в присутствии других офицеров, а также в присутствии командиров из его батальона, неоднократно высказывался отрицательно о национал-социалистической партии и национал-социализме. Он также хвалился своим знакомством с писателями-эмигрантами. Когда ему заметили, что он ведь, кажется, национал-социалист, капитан ответил, что всего от него можно требовать, только не этого.
Командир батальона не выступил сразу же против речи своего подчиненного, а наоборот, ставя вопросы, побудил его к дальнейшим разлагающим разговорам. Лишь потом командир батальона объявил ему выговор и приказал извиниться перед офицерами, слышавшими высказывание капитана. После этого командир батальона объявил перед офицерским составом своего батальона вопрос исчерпанным. Один лейтенант из того же батальона не удовлетворился таким решением вопроса и обратился за советом к своему старшему брату, который также был офицером. Брат лейтенанта доложил об этом своему командиру батальона. Когда, таким образом, старшие начальники узнали о происшествии, командир дивизии предал лейтенанта суду чести. Суд обвинил лейтенанта в отсутствии у него гражданского мужества и в недоверии к начальству за то, что он не своему непосредственному начальнику доложил о факте своего недовольства исходом упомянутого происшествия, но обратился к своему брату.
Усматривая в этом нарушение чести, суд предложил разжаловать лейтенанта. Командир дивизии присоединился к предложению суда чести. Дальнейшие мероприятия против командира роты и командира батальона не были применены.
Принятые меры:
а) отставка командира дивизии согласно № 24/2/в военных законов;
б) снятие командира батальона согласно № 4/2/б военных законов и отправка на фронт для исправления в боях;
в) немедленное увольнение командира роты согласно № 24/3/с военных законов, с лишением звания. Восстановление в первичном солдатском чине может последовать лишь по милости фюрера;
г) лейтенанту сделать внушение и перевести в другую воинскую часть.
…..Офицер со средней репутацией …..слышал в узком кругу отрицательные суждения своего командира роты о национал-социалистической партии и ее организациях. Этот офицер, не выступил сразу же против суждения командира роты, не доложил об этом своим старшим начальникам. Лишь через четверть года он сообщил командиру батальона об упомянутом происшествии, в связи с жалобой по поводу дисциплинарного взыскания, которое на него наложил командир роты.
…..Врач из высшего штаба, проявивший себя на фронте, имеющий очень хорошую репутацию, напился во время служебной командировки так, что, несмотря на то, что всегда с трудом поддавался опьянению, подвергся патологическому припадку. В этом состоянии он потребовал от подчиненной ему медицинской работницы немецкого Красного Креста, чтобы она к нему пришла. Одному из подчиненных врачей он в коридоре признался, что пришел для интимного сношения. После кратковременного разговора с этой медработницей он стал ее целовать и, несмотря на ее сопротивление, насильно бросил ее на диван. Она вскочила и вырвалась из комнаты, несмотря на требование своего начальника остаться с ним….
…..Один командир батальона умертвил большую группу русских пленных, несмотря на то, что ему не угрожала от них никакая опасность. Этот поступок он объяснил, между прочим, тем, что один из его братьев был убит партизанами…..
…..Один офицер в ряде ходатайств о компенсации по поводу действительно происшедших от зажигательных бомб повреждений ряд вещей зачислил в категорию совершенно разрушенных и получил за них 10 000 марок. На самом деле в этих вещах были легко повреждены лишь незначительные детали…..
…..Офицер-комендант лагеря на Украине — в течение продолжительного времени, вопреки существующим приказам, отпускал самовольно за взятки военнопленных. Это, по-видимому, способствовало партизанскому движению…..
…..Один офицер неоднократно высказывал в присутствии подчиненных разлагающие армию мысли. Между прочим, он подверг сомнению перспективы немецкой победы. Об этих его высказываниях говорили офицеры и солдаты…..
…..Один офицер в апреле 1942 г., замещая в России командира батареи, наказывал некоторых солдат за малейшие служебные промахи трехчасовой маршировкой. Один час маршировки проводился в его присутствии, с недопустимыми затруднениями (солдат часто заставляли ложиться, делать повороты на поясной бляхе, на болотистой почве). Он приказал, чтобы через час после такого наказания солдаты являлись к нему в опрятном виде с вычищенным оружием. Один из наказанных вследствие всего этого застрелился. По поводу это происшествия офицер дал суду ложное объяснение, заявляя, что речь идет о несчастном случае, и нет никаких оснований говорить о самоубийстве….
…..Один офицер занимался мужеложством, используя для этой цели своих подчиненных. После того, как его поведение обнаружилось, он попытался склонить одного подчиненного к ложным показаниям, якобы опровергающим основное обвинение. Ввиду непосредственной угрозы суда, офицер хотел побудить подчиненного показать, что изобличающий его свидетель дает показания по злому умыслу, чтобы ими прикрыть имеющиеся на него подозрения в намерении дезертировать….
…..Офицер на прощальной пирушке в гостинице в Бельгии, в присутствии других офицеров, одного унтер-офицера, двух немецких женщин и одной бельгийки, высказал сомнение в победе немцев. Тут же он выразил сожаление о том, что сидящий здесь против него унтер-офицер не проникнут его (антигосударственной) идеей. О фюрере он высказался особенно враждебно…..
…..Один офицер на Восточном фронте, отговариваясь болезнью, уклонился от участия в предстоящем бою, добился направления его в лазарет и перемещения на родину. По возвращении через полгода во фронтовую часть он, пользуясь плохой погодой, симулировал в течение нескольких дней лихорадку, чтобы уклониться от службы на передовых позициях…..
…..Офицер на Восточном фронте, узнав о предстоящем большом наступлении войск, которыми он командовал, прострелил себе руку, чтобы освободиться от участия в этом наступлении. За членовредительство приговорен к смертной казни…..
…..Офицер продал трофейную пишущую машинку другому ведомству, выдавая ее за собственную, и полученные 700 марок оставил у себя. Когда началось следствие, он предложил своему подчиненному дать перед судом ложные показания.
Несмотря на запрещение отлучаться из квартиры, он с дорожными принадлежностями пришел в дом одного офицера союзного государства и стал просить помочь ему бежать за границу или скрыть его от немецких военных властей…»
Приведенные выдержки потому попали в документ, изданный для поучения офицерства от имени Гитлера, что факты, которые в них отмечаются, это не единичные явления в германской армии. Каждый из этих эпизодов является лишь примером, взятым из множества подобных. Рыба гниет с головы: мы увидим ниже картины морального распада солдатских масс гитлеровской армии.
В ходе августовских боев настроения в частях противника ухудшились. Причины этих ухудшений видны из показаний пленных. Рудольф Гольнов сообщает о частях 168-й пехотной дивизии следующее:
«В начале августа нас было в роте 55 человек. Уже 5 августа нашим батальоном командовал унтер-офицер, а батальон состоял из 30 человек. К 19 августа в полку было не больше 40 человек, а командование полком принял обер-лейтенант. Неоднократно сменявшиеся командиры все выбывали из строя. Пополнения рядового состава не было, если не считать 6 человек, присланных к нам 14 августа из обоза. Среди них были оставшийся без глаза повар и унтер-офицер-инвалид. Отсюда ясно, почему у солдат было такое тяжелое настроение. Мы не расходились во мнении о том, что войну не выиграем. Нам обещали все время смену, а потом стали говорить, что позиции придется удерживать собственными усилиями».
О настроениях в окруженной вражеской части дает показания унтер-офицер из
2-й роты 465-го пехотного полка 255-й пехотной дивизии Гербердт Матшуля.
«Пять — шесть дней тому назад, — говорит он, — офицеры нам объявили, что мы окружены. Прежде всего они предупредили нас против сдачи в плен. Они говорили, что в плену нас все равно расстреляют. От воздушных бомбардировок и от вашей артиллерии у нас были очень большие потери. В нашей роте, когда я оттуда уходил, оставалось 25–30 человек, а стрельба по ним продолжалась. Были среди солдат антивоенные разговоры. Ругали командование, ругали Гитлера и Геббельса, говорили о том, что положение германской армии безнадежно».
Наши войска подходили в этой сложной для противника обстановке к восточной столице Украины. В этом свете выясняется смысл поездки Гитлера в Харьков. Вопрос о том, в чьих руках окажется в ближайшее время этот город, был вопросом большой военной и политической важности. На фоне сложившейся международной обстановки, сдача Харькова означала весьма чувствительный удар по голове германского фашизма. Мы не ошибемся, если скажем, что в цели посещения Харькова входил и вопрос о боевом духе солдат и офицеров. Самоуверенный фюрер думал своим личным посещением города улучшить моральное состояние своих войск и тем самым обеспечить удержание столицы. На самом деле приказ Гитлера об удержании Харькова лишь напомнил обессилевшим дивизиям об их плачевном состоянии. Как прозвучал этот приказ в частях, рассказывает тот же Гольнов.
«Я слышал, — говорит он, — от одного обер-ефрейтора, который приехал несколько дней назад из Харькова, что там 14 августа был Гитлер. Он посетил госпитали, в том числе лазарет, где был тогда на излечении этот ефрейтор. Гитлер приказал отправить всех легкораненых на фронт, а тяжелораненых вместе с госпиталями эвакуировать в Киев. Затем он издал коротенький приказ, в котором указывает, что положение тяжелое, но не безнадежное. Он призывает всех своих солдат отстаивать Харьков до последнего дыхания, так как этот город является основным опорным пунктом на востоке Украины. Приказ прочитал нам перед строем командир полка капитан Ганниг и ничего от себя не прибавил. Наш полк стоял в это время севернее Харькова и был отрезан от города прорвавшимися русскими войсками, которые поставили нас под угрозу окружения. Солдаты нашего батальона видели, как немецкие войска отступают с двух сторон к нам. Мы должны были во что бы то ни стало удержать здесь позиции. Нас пугали также сброшенные в эти дни листовки, в которых говорилось, что Харьков станет для нас вторым Сталинградом, что мы не сможем отступить назад потому, что нам отрежут пути отхода. В этой обстановке мы не могли воспринять приказ фюрера, как он этого требовал. „Кто будет удерживать Харьков?“ — спрашивали мы друг друга. Мы знали, что нас мало осталось, и говорили между собой о том, что Харьков нам не удержать».
6.
Вопрос о людских резервах, едва не самый больной вопрос немецко-фашистской армии. Гитлер уже давно не в состоянии комплектовать эсэсовские дивизии из одних только немцев. Пленный австриец из эсэсовской дивизии «Викинг» Антон Ланг дает весьма любопытную характеристику национального состава полка «Германия», которому он принадлежал. Там имеются бельгийцы, датчане, голландцы, хорваты, силезцы и, даже, эльзасцы, о нежелании которых служить в гитлеровской армии немцы достаточно осведомлены. Если основные опорные дивизии германской армии комплектуются таким образом, то можно себе представить, за счет кого пополняются неэсэсовские части. Еще в середине августа мы имели характерные показания по этому вопросу. Гренадер из 2-й роты маршевого батальона, принадлежащего 19-й танковой дивизии, эльзасец Герман Георг сообщает:
«В нашем батальоне не меньше 50 % эльзасцев. Остальные — югославы и поляки. В 1940–1941 гг. немцы нам говорили, что в нас не нуждаются. В 1942 г. стали призывать нас к военной службе. Мы отказывались. Часть из нас была за это направлена на принудительные работы, а некоторые были расстреляны. Остальных заставили подписать обязательства служить в немецкой армии. Когда наш батальон находился в Циркунах, гренадер-люксембуржец Гофман прострелил себе ногу. По-моему, он это сделал, чтобы уйти с фронта». Аналогичные показания дает гренадер-эльзасец из того же батальона Йоганн Димер: «Большинство солдат, пришедших в батальон в январе этого года — страсбуржцы. Часть из них за отказ от службы в гитлеровской армии побывала в концентрационных лагерях. Там держали их несколько месяцев и заставили голодать так, что они вынуждены были подписать обязательства. Насильно взятые в армию эльзасцы в беседе между собой ругали Гитлера». О национальной разобщенности между немецкими и чешскими солдатами свидетельствует добровольно сдавшийся в плен чех из 255-й пехотной дивизии Альберт Вайтнер: «Немцы в нашей колонне, — говорит он, — всегда остерегались говорить откровенно в присутствии чешских солдат. Я чувствовал себя оскорбленным, когда немцы, желая в моем присутствии что-то друг другу сказать, начинали искоса на меня смотреть. Я ненавижу немцев. Чего хотят от нас эти мерзавцы? Мы, чехи, ничего общего с ними не имеем, а они ворвались к нам, и управляют нашими городами». Нужно ли удивляться тому, что такие солдаты при первом подходящем случае сдаются в плен? Взятый в районе Уды рядовой из учебно-опытной роты офицерской школы поляк Ленговский Бернгардт попал в армию также как силезцы.
«В июне 1942 года, — говорит Ленговский, — мой старший брат Антек получил повестку о явке на призывной пункт и не явился. Через три дня пришли немецкие полицейские, которым брат ответил, что в Польше он воевал против немцев, а теперь вместе с немцами воевать не пойдет. Здесь же в хате Антек был расстрелян. Через месяц такую же повестку получил я».
Крайне острая нужда заставила Гитлера вернуть в строй солдат, признанных после ранения негодными к несению строевой службы. Пришлось также пустить в ход необученных рекрутов. Группа таких воителей в количестве 33 человек из 248-го запасного учебного батальона пролежала 10 августа день в обороне в районе Щетинино и потом сдалась в плен. Старые солдаты скептически смотрят на поступающее к ним пополнение. Пленный солдат из 8-й роты 308-го полка 198-й пехотной дивизии Бернгардт Кульман признается, что его с товарищами встретили в части неприветливо. «Нас было в роте, — говорит он, — 15 человек, присланных 26 августа из запаса. Старики ставили нам в укор нашу неопытность. Они говорили, что мы плохо обучены и что большой помощи от нас ожидать нечего». Судя по тому, что рассказал о себе Кульман, от него действительно нельзя было ожидать подвигов. По каким-то неписаным правилам, о которых ему в запасной роте сообщил офицер, он как единственный сын своих родителей не должен был попасть на передовые позиции. Когда роту 26 августа послали в оборону, Кульман обратился с этим вопросом к командиру своего отделения, а последний к командиру роты. Что мог ответить на это командир? Кульман остался на передовой линии. «Я, — говорит он, — пришел в оборону в состоянии полного безразличия, ибо пуля идет от бога и может настигнуть меня везде».
Острота создавшегося в августе положения заставила немецкое командование прекратить отпуска, которые солдаты получали до последнего времени. В письме, взятом на поле боя в районе Уды, принадлежащем обер-ефрейтору Шиллеру (полевая почта 28183) и адресованном в Вену Лизе Трамплер, написано: «Я хотел сейчас ехать в отпуск, но отпуска прекращены вследствие больших потерь. Нахожусь вблизи Харькова и участвую в победоносном отступлении». Фрицы уже привыкли отступать и, даже, пытаются по этому поводу шутить.
Известно, что после оставления Харькова, противник приложил много усилий, чтобы удержать позиции, обеспечивающие ему пути отхода на запад. На некоторых участках немцы оказали большое сопротивление нашим наступающим частям. Те мероприятия, которые немецкие офицеры применили, чтобы согласно приказу германского командования, удержать позиции в районах Коротич и Люботин, оказали тяжелое воздействие на солдат. Это особенно относится к пополнению, которое получил в конце августа полк «Дэр Фюрер» эсэсовской дивизии «Дас Рейх». Сдавшийся добровольно в плен 28 августа солдат этого пополнения Иозеф Лебеода по этому вопросу показывает:
«Три дня назад нас прислали в 6-ю роту. Командир отделения передал нам приказание командира роты держать позиции до тех пор, пока не ворвутся русские танки вместе с пехотой. В первые два дня ваши минометы нас так обстреливали, что не было никакой возможности подвозить нам пищу. Мы изголодались так, что солдаты стали говорить: „Черт возьми, скорее бы пришли русские и нас перестреляли“». Часть солдат из группы, сдавшейся в плен вместе с Лебеодой, признаются прямо, что в плен пошли потому, что трое суток не ели. Характерно, что они пришли с листовками, в которых была напечатана ежедневная норма продовольствия, установленная советскими законами для военнопленных.
Бернгардт Кульман рассказывает о переживаниях солдат его роты, в связи с приказом держать позиции, следующее: «Мы заняли позиции, которые до нас держали эсэсовцы. Командир роты нам это сообщил и прибавил, что мы обязаны удержать эти позиции, пока не будет приказа об отходе. В течение трех дней боя, в котором я участвовал, мы чувствовали на себе больше всего минометный огонь русских. Нельзя было высунуть голову из окопа. Солдаты говорили между собой о том, что они этого не выдержат и думали, что вот-вот начнется наступление русских. Из командного пункта роты поступило приказание приготовить гранаты. Офицеры угрожали расстрелять на месте каждого, кто самовольно оставит окоп. Наши минометы отвечать стрельбой не могли. Один был разбит вашим огнем, другие не должны были обнаружить себя стрельбой до определенного момента. Все солдаты оставались на месте до приказа об отходе, который последовал 28 августа. Командир отделения объяснил нам причину отхода тем, что дальше невозможно держаться. Как восприняли это мои товарищи — не знаю, но я почувствовал облегчение. В течение первых двух дней мои нервы сдали, несмотря на то, что были всегда очень прочны».
Таким образом, сопротивление немецких войск в районах Коротич и Люботин было достигнуто офицерами применением чрезвычайных мер.
7.
Гонимые с украинской земли оккупанты дают полную волю своей разнузданности. Гражданка из освобожденного в конце августа поселка Ударный, Ольга Егоровна Подлипная, рассказывает, что в последние дни пребывания в поселке солдаты ночью врывались в хаты и требовали, чтобы их вели к 17-летним «паненькам».
«Все время, — говорит Подлипная, — на улицах поселка было хмуро. Нельзя было увидеть ни одной девушки. Теперь еще не прошло и недели, как отсюда выгнали немцев. Поэтому я с непривычки удивилась, когда увидела, как наши девчата пляшут вечером на улице под гармошку». Подлипная рассказывает, как один немец ввалился в ее хату и забрал дамские туфли, как другой немец в поисках сметаны залез рукой в горшок с супом, который стоял у нее в печи. В ответ на упрек хозяйки солдат что-то пробормотал и ушел. Немцы в последнее время особенно злились и грабили. К Подлипной пришли забирать корову, угрожая в противном случае сжечь хату. Несмотря на то, что селяне угнали своих коров в лес, немцам все же удалось забрать в Ударном 6 коров. В селе Полевое у крестьянки Анны Цимбал грабители взяли корову, у ее соседки Анны Григорьевны забрали шелковую юбку, отрез шелковой материи и много другого добра, которое она нажила, когда работал на советском заводе в Харькове.
Немецкие солдаты, по-видимому, не скрывают свои воровские похождения от родных. Пресловутая тетя Христина из Франкфурта-на-Майне, посылая своему племяннику на Восточный фронт посылку, пишет:
«Это все-таки не то, что русские куры, которые тоже не всегда, ведь, есть возможность кушать. Правда, если бы, милый Михель, такая возможность представлялась часто, то ты справился бы с этим. Не так ли?». Ариец настолько привыкает воровать, что когда приезжает в Германию, то продолжает по привычке обкрадывать своих земляков. Эсэсовцу Гергардту Рэссэлю (полевая почта 48314 Д) в письме от 9.8.43 г. из Гинзбурга жена пишет:
«Время от времени мы должны подходить к окну, ибо военные занимались у нас во дворе и очистили сараи, так как нуждались в разных вещах».
Гитлеровский грабеж мирного населения на Украине давно уже достиг своего предела. Рассказы селян освобожденных нами районов об этом грабеже будут в свое время собраны и составят многочисленные книги о злодеяниях немецких прохвостов. К этим памятникам позора и бесславия врагов человечества мы приобщим также их собственные признания. Перед нами документы, говорящие о том, что серо-зеленая солдатня настолько разгулялась, что даже их офицеры не в силах умерить затеянный ими грабеж. Бесшабашное воровство солдат мешает их начальникам организованно обирать население. Один из приказов немецких властей на Украине отмечает, что продовольствие, которое так «беспорядочно» отбирают солдаты у населения, необходимо не только для немецкой армии, но прежде всего для снабжения Германии. Иначе говоря, хлеба, взращенные потом и кровью украинцев, должны уйти во чрево толстозадых немок. Приказ № 7 от 15 апреля 1943 г. комендатуры села Поповка проявляет бандитский характер продовольственных экскурсий солдат…
«Установлено местной комендатурой, — говорится в приказе, — а также многочисленными жалобами старост из вокруг находящихся населенных пунктов, что так называемые организующие группы, в количестве 4–5 человек, насильно отбирают в Поповке и в других пунктах продукты первой необходимости (яйца, муку, птицу), большей частью под угрозой наказания от имени местной комендатуры. В одном населенном пункте, даже ночью, было отобрано два теленка и племенная свинья».
Тут оккупанты выдают себя с головой. От имени комендатуры солдат может обирать мирного жителя потому, что этот житель привык смотреть на комендатуру, как на один из «организующих» органов гитлеровского режима. Фашистские чиновники сумели вызвать хулиганский дух фрица. Но они не знают, какими заклинаниями его можно умерить. Правитель белгородской комендатуры в приказе № 9 от 25.5.43 г. растерянным голосом обращается к войсковому начальству: «Прошу командиров соединений еще раз указать войскам, что запрещается что-либо организовывать и отбирать у гражданского населения».
Просьба коменданта прозвучала гласом вопиющего в пустыне. В приказе № 13 от 26 мая та же белгородская комендатура снова отмечает бандитский налет: «В ночь с 24 на 25 июня на улице Широкой, № 231 большая толпа солдат из неизвестного до сих пор соединения под угрозой применения оружия взяла из сарая последнюю корову. Установлено, что эта корова была уведена в направлении нп Большовец (4 км северо-западнее г. Белгород)». Мы могли бы подсказать коменданту — какому соединению принадлежит упомянутая толпа солдат. Это единое оккупантское соединение, в которое также входит белгородская комендатура. Она вместе с этой толпой является плотью от плоти «нового порядка на Украине». Их нельзя разобщить, также как нельзя разъединить оборотные стороны идущей на киноэкране картины. Чтобы спасти белгородских граждан от грабежа, надо было уничтожить и комендатуру, и ее «неизвестных» помощников. Что касается организованного грабежа, то в последнее время оккупанты, очевидно, испытывают продовольственные затруднения. Может быть, это связано с их отступлением. Раньше они брали у населения по три литра молока в день с коровы. В начале августа в поселок Ударный явился чиновник из люботинской городской управы и потребовал, чтобы впредь жители сдавали по 6 литров утреннего молока с коровы в день.
Пленные боятся рассказывать правду о великих мучениях украинцев, которых немцы вывезли в Германию. Они заикаются лишь о том, что украинцы там живут в отдельных лагерях, в бараках. Тут мы обходимся без показаний немцев. Стоны невольников доносятся до нас в письмах. Хутор Шевкоплясов Дергачевского района Харьковской области состоит всего из нескольких десятков дворов. Несмотря на это, немцы увезли отсюда более 60 юношей и девушек. Хуторянка Оксана Игнатовна Островерх со слезами на глазах рассказывает, как негодяи увезли в Германию двух ее дочерей — Марусю и Мотю. Маруся долго пряталась от немецких чудовищ. В одну из майских ночей пошел дождь, и девушка ушла в дом спать. В хату ворвались два солдата и один полицай, схватили ее как преступницу и увезли… Писем от этой дочери Оксана не имеет, до нее дошли слухи, что многие из увезенных уже успели умереть от истощения. Насколько эти слухи соответствуют истине, мы видим из других писем, которые хуторяне получают из Германии. Перед нами открытка, которую получила Мария Захаровна Шевкопляс от своей дочери Паши из Штеттина. Сообщить открыто о своей горькой доле Паша не может, она научилась писать иносказаниями и намеками. Так, например, в хуторе недавно умерла в последней стадии чахотки девушка Галя. Паша в письме вспомнила о чахоточной Гале и пишет:
«Не думайтэ, що нам тут пагано жывеця, нам дуже харашо. Мы тут уси поправылысь, як Ваша сусидка Галя».
Пашина мать показывает фотографию, на которой сняты три смеющиеся украинские девушки. Посередине — широкоплечая, цветущая Паша. Это было советское время, когда она работала на 5-й обувной фабрике в Харькове. А теперь она из Штеттина пишет:
«Дороги ридни! Просю я Вас молиться богу, як лягаетэ, молиться, як встаетэ и такжэ за мэнэ молиться. Можэ бог дасть, то колы-небудь вэрнэмось».
Письмо искромсано немецкой цензурой. Посередине вырезана строка, один край подрезан, другой замазан черной краской. Комментариев не надо: слезы подступают к горлу при чтении этого письма. Дочь Александры Шевкопляс — Анну — поймали, как ловят собак и увезли в немецкую деревню. Анна ничего не успела с собой захватить. Через семь месяцев ее родители получают письмо, но не могут его прочесть — оно написано по-немецки. Горько и вместе с тем смешно читать немецкое письмо, написанное от имени простой украинской девушки в украинскую деревню. «Ваша дочь неграмотна?», — спрашиваем мы родителей Анны. «Нет, — отвечает отец, — она окончила семилетку». Очевидно, решила ухитриться, ибо немецкое письмо легче ускользает от внимания немецкой цензуры. Из письма от имени Анны видно, что она уже семь месяцев ходит раздетая и разутая: «У меня нет одежды. Пришли мне мои вещи, а также рукавицы, ботинки, чулки и белье. Я уже три раза вам писала по-русски, и все они приходят обратно».
Вот почему фрицы боятся давать показания о жизни наших людей в Германии. Об отношении немцев к нашим пленным немецкие пленные тоже боятся говорить правду. О фактах крайне жестокого отношения гитлеровцев к пленным красноармейцам рассказал поляк Ленговский Вернгардт — солдат армейской школы усовершенствования танковой армии. Ленговский когда-то сам испытал прелести немецкого плена и это теперь благоприятно отразилось в его отношении к русским, которых немцы заставляли его охранять.