Первый русский конституционалист

Первый русский конституционалист

Сведений об отставном поручике Ф. Кречетове сохранилось очень мало, и даже в судебном деле нет документов о его происхождении. Известно только, что в 1761 году он был писцом в Карачевской воеводской канцелярии, затем служил копиистом в Юстиц-коллегии, писарем в штабе фельдмаршала Разумовского и, наконец, аудитором в Тобольском пехотном полку. В 1775 году в чине подпоручика Ф. Кречетов вышел в отставку, через 4 года был произведен в поручики и причислен к Герольдии Правительствующего Сената.

Еще будучи военным, Ф. Кречетов чувствовал, что «не только человека, но и животное убить не может», и, выйдя в отставку, намеревался все свое время посвятить культурно-просветительской деятельности. Поверив, как и многие, в либеральные обещания и мудрые указы Екатерины II, он стал мечтать о широкой деятельности и пользе, которую при содействии общества можно будет принести отечеству. Человек он был образованный и начитанный, к тому же проникнутый глубоким уважением к личности и правам человека.

^{Закон. Скульптура С.С. и Н.С. Пименовых}

Более 20 лет «как в военной, так и в статской… службе должность свою он исправлял беспорочно: взяток не брал, судопроизводство пытался вести по закону и совести, отличался неутомимой тягой к знаниям и целые ночи проводил за чтением русских и иностранных журналов». В среде приказного сословия Ф. Кречетов считался «белой вороной», и нет ничего удивительного в том, что в 1782 году он остался не у дел и без всяких средств к существованию. Правда, он предвидел конец своей канцелярской карьеры и потому заблаговременно (в 1871 году) получил в Академии наук аттестат, дававший ему право преподавать русскую словесность.

Видя вокруг возмутительные картины бесправия и произвола, пылкий энтузиаст и наивный мечтатель с жаром принялся за литературную деятельность, чтобы подготовить основы для будущего облагодетельствования всего человечества. Залог же будущего счастья России он видел в освобождении крестьян от крепостного права, распространении просвещения, насаждении законности и прав человека, ограничении самодержавия выборным законодательным учреждением. Увлекшись учением французских энциклопедистов, Ф. Кречетов проектирует устроить «всенародное, вольное, к благоденствованию всех общество», планировал организовать широкую сеть училищ, чтобы ликвидировать неграмотность среди всех слоев российского населения; широко пропагандировать юридические знания, чтобы бороться против беззаконий и лихоимства, а воспитание в масонском духе, по его мнению, скорее смягчило бы грубые нравы народа. О необходимости скорейшего исполнения своих столь грандиозных планов он подавал прошения самой Екатерине II, Святейшему Синоду, петербургскому митрополиту, разным вельможам и ведомствам. Но его записки вызвали только недоумение и смех в кругах, приближенных к императрице, где их назвали «нелепыми писаниями».

В 1787 году Ф. Кречетов задумал выпустить свои литературные труды. Однако ни влиятельных покровителей, ни денег для осуществления своих замыслов у него не было, и пришлось ему искать единомышленников, готовых разделить с ним расходы и труды по созданию крупного книгоиздательства. В декабре он издал брошюру с объявлением о подписке на издание, «души и сердце пользующее», под названием «О всех и за вся и о всем и ко всем, или Российский патриот и патриотизм». Но план его – «купить или построить собственную… типографию для напечатания всех юридических и собственных своих деяний» – обернулся неудачей. Объявленная подписка принесла всего 75 рублей, на которые удалось издать только один номер журнала «Не все и не ничего». Остальные листы были запрещены цензурой и распространялись среди членов общества в рукописном виде.

Название журнала сыграло роковую роль в судьбе отставного поручика, так как слова эти произносятся во время совершения литургии. Узнав об этом, петербургский обер-полицмейстер Н. Рылеев решил выяснить, нет ли в названии какого-нибудь кощунственного злоупотребления. Управа благочиния произвела расследование и выяснила, что издатель выпустил брошюру, не получив на то разрешения, да и купец Овчинников – владелец типографии – напечатал ее самовольно. Поэтому вскоре последовало распоряжение: книгу конфисковать, а Ф. Кречетова и владельца типографии привлечь к ответственности. Автор брошюры лежал в это время в горячке в доме своего знакомого Д. Татищева, но явившаяся полиция все-таки отобрала у Ф. Кречетова 100 экземпляров брошюры и взяла с него два письменных заявления, которые вместе с показаниями купца Овчинникова отправила в Управу благочиния.

В своих объяснениях правдолюбец писал, что нельзя брошюру принимать за книгу, так как это не сочинение, а только объявление об открытии подписки на ряд произведений под названным заглавием. Сам он не видит в названии ничего предосудительного или оскорбительного для религии, так его патриотические издания будут служить для распространения в народе нравственных начал. Однако даже чисто культурная деятельность Ф. Кречетова была признана вредной и опасной для государства, и Управа благочиния передала это «весьма важное» дело в Нижний надворный суд, но оно было отложено до полного выздоровления дерзкого автора. А пока экземпляр брошюры и оригинал одного из сочинений Ф. Кречетова отправили петербургскому митрополиту Гавриилу, который нашел в них много злоупотреблений.

Правительство дало понять неисправимому правдоискателю, что пора бы ему остепениться, однако он не внял этим предостережениям и даже пытался обжаловать решение Управы благочиния в Святейшем Синоде, прося разрешения самому быть цензором собственных изданий. Но митрополит Гавриил признал «излишними домогательства» Ф. Кречетова, в просьбе велел отказать и вообще, чтобы он «в не заслуживающих одобрения сочинениях не упражнялся и оных печатать самовольно не отваживался».

После запрета передавать свои мысли обществу из жизни Ф. Кречетова ушло все, о чем он мечтал и на что надеялся. Выздоровев, он поселился в доме Д. Татищева, но стал вспыльчив и раздражителен, в спорах порой доходил до бешенства, чем часто пользовались жившие в доме люди. К тому же он люто возненавидел митрополита и, забыв о всякой осторожности, бранил его на всех петербургских перекрестках. И три человека из живших в доме Д. Татищева написали донос, что в своих речах Ф. Кречетов порицает начальство, «пристойными красками изображает» уложение французское и намеревается различными вольностями довести человечество до высшей степени благополучия, а также просветить Россию и тем самым избавить народ от царского ига, в котором он по слепоте своей пребывает… Указывалось также, что Ф. Кречетов, «негодуя на необузданность власти, восстав на злоупотребления, возвращает права народу»; сообщалось и о его замыслах убить петербургского митрополита, и о поношении властей, и о его желании с помощью войск освободить крестьян и т. д. Донос обратил на себя внимание петербургского генерал-губернатора, и тот направил его в Тайную канцелярию для особого расследования. Ф. Кречетова арестовали, все рукописи его тщательно просмотрели, но начавшееся по его делу следствие было направлено на выяснение не его преступлений, – их, собственно говоря, и не было, а на выяснение мыслей, слов и желаний правдоискателя.

Следствие велось очень быстро, так как были добыты неопровержимые доказательства его «злонамеренности», в частности, то, что он неприлично выражался об императрице и особенно о митрополите Гаврииле. Да и свидетели порассказали много всего, кроме купца Еркова, который и под пыткой ни в чем не признался. Сам Ф. Кречетов на обвинения отвечал, что доносчик, видимо, принадлежит к людям, которые исказили его мысли и стремления: «сказанной им речи пересказать не могли, прибавляют всю истинную речь своим умом и в совсем другой вид переделывают». Он предрекал митрополиту Гавриилу участь московского митрополита Амвросия, растерзанного толпой в дни «чумного бунта», пугал власти солдатским восстанием, даже грозился заточить в монастырь саму императрицу – «как убивицу, впадшую в роскошь и распутную жизнь».

Два месяца Ф. Кречетова допрашивали в Тайной канцелярии «с пристрастием». Вызванные свидетели подтвердили донос в надежде заслужить себе прощение, сам же узник отрицал только выдвинутое против него обвинение поднять солдат и крепостных крестьян на восстание. Однако своего отрицательного отношения к самодержавию и лично к русской императрице не скрывал…

Оскорбления ничтожного поручика не беспокоили Екатерину II и ее окружение. Их интересовало другое: не стоят ли за Ф. Кречетовым более влиятельные силы. Но даже самое тщательное расследование всех связей отставного поручика не дало никаких результатов. Но напуганное французской революцией правительство все же решило заключить злонравного поручика в Петропавловскую крепость – чтобы он «впредь не мог своими злыми плевелами заразить малосмысленных людей». Коменданту предписывалось держать узника «под крепчайшею стражею, не допуская к нему никого, так и писать ему не давая».

Через месяц Ф. Кречетова снова вызвали в Тайную экспедицию и допросили вторично. Поводом для этого послужила вновь найденная бумага, в которой он писал о своем намерении «объяснить великость дел Петра III». – «Какие ты знаешь великие дела Петра III? – спросили Ф. Кречетова, и он отвечал, что, кроме указа о вольности дворянства, великим делом этого императора считает указ, данный Синоду, чтобы подсудимых не отдавать под суд тому, на кого они бьют челом».

Тайная экспедиция нашла много «вредных мыслей» в записке узника и постановила, что по новым данным вина его увеличилась. И в 1794 году Ф. Кречетова перевели в Шлиссельбург, где он просидел 6 лет. Изможденный и оборванный, с распухшими от водянки ногами, узник произвел жуткое впечатление на видавшего виды тюремного инспектора, который однажды проводил в крепости проверку. Однако и в заключении Ф. Кречетов не метался в бессильной злобе по камере, а читал и перечитывал те немногие книги, которые было дозволено держать в тюрьме. На свободу он вышел только после восшествия на престол императора Александра I. Вышел босой и почти голый, к тому же оказался без крыши над головой и без куска хлеба. Но не собственные бедствия и болезни беспокоили нищего старика, а судьба его просветительских замыслов. И в приемные министров снова посыпались письма с проектами об устройстве юридических училищ и «школ грамотности». Беспокойного прожектера выслали в Пермь, определив ему скудную пенсию по инвалидности. Однако и в ссылке, до последних дней жизни, Ф. Кречетов не оставлял надежд на то, что его трудолюбие и энергия найдут в конце концов достойное применение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.