Глава 12 Кандидат в офицеры

Глава 12

Кандидат в офицеры

Сентябрь — декабрь 1943 года

Ораниенбаум-Невель

Начало сентября — 31 октября 1943 года

В начале сентября 58-я дивизия получила приказ готовиться к переброске на запад от берегов Ладоги на относительно спокойный участок фронта, в так называемый Ораниенбаумский котел. Прошло всего два года, и мы снова оказались в знакомых местах.

Прежде чем перебраться на новые позиции, мы отправили туда разведчиков, чтобы определить будущее местоположение орудий и прочего боевого снаряжения.

Только что получив звание фельдфебеля, я был назначен командиром передовой группы. 8 сентября, за день до прибытия дивизии, я написал письмо Аннелизе, в котором описал окружающую местность: «Я вижу Балтийское море, крыши ленинградских домов и холмы Финляндии».

На следующий день во время разговора с обер-лейтенантом Рейхардтом мой командир неожиданно спросил меня:

— Хочешь стать офицером?

Хотя мне было ясно, что он хочет возложить на меня нешуточную ответственность, этот вопрос застал меня врасплох. Однако, несмотря на мое удивление, я почти мгновенно ответил:

— Так точно, герр обер-лейтенант! Хочу!

Так с собственного согласия я стал кандидатом в офицеры, наконец получив возможность стать командиром, к чему меня всегда манило мое вечное стремление к лидерству.

Через два дня, 11 сентября, полковник Беренд, наш командир полка, наградил меня Железным крестом 1-го класса за храбрость, проявленную при отражении танковой атаки противника на берегах Невы, а также за участие в прочих боевых действиях. В нашей роте Железный крест 1-го класса имели всего несколько солдат, и поэтому мне чрезвычайно польстила эта награда.

Обрадованный, я попытался дозвониться до Аннелизы прямо из нашего блиндажа на передовой под Ораниенбаумом, желая поделиться с ней моей радостью. Телефонная связь ограничивалась исключительно военными нуждами, я понимал, что звонок могут заблокировать, однако все-таки решил попытать счастья. Воспользовавшись полевым телефоном, я дозвонился до полкового коммутатора, а затем до дивизионного. Дивизионные телефонисты соединили меня с госпиталем в Сент-Питер-Ордиге, где работала Аннелиза. К моему великому разочарованию, мне ответили, что сегодня у нее выходной. Я попытался дозвониться еще раз, но так и не смог с ней поговорить. Это очень меня раздосадовало.

Прежде чем поступить в военное училище в Германии, кандидат в офицеры должен был отслужить небольшой срок командиром стрелкового подразделения. 18 сентября меня временно назначили командиром отделения, состоявшего из десятка солдат одной из стрелковых рот, которые в основном были родом из Гамбурга и его окрестностей.

Лишившись своих привычных обязанностей и старых товарищей, я почувствовал, что новое назначение уготовило мне роль, к которой я был не готов. Я взялся за новое дело без особого воодушевления, однако прекрасно понимал, что это необходимый шаг на пути к офицерскому званию.

Вскоре боевая обстановка потребовала от нас серьезных действий. В начале октября разведка выяснила, что русские накапливают две армии под Невелем, в 250 километрах к югу от Ленинграда. Являясь транспортным узлом, лежащим между группой армий «Север» и группой армий «Центр», Невель был стратегически важным участком фронта.

В ответ на эту угрозу верховное командование направило в район Невеля с северной части фронта дополнительные части вермахта, в том числе и 58-ю дивизию. Вместе с пехотой 154-го полка мое отделение 2–6 октября проделало путешествие из Ораниенбаума в Невель, преодолев расстояние почти в 500 километров.

Наступление Красной Армии началось 6 октября и стремительно вклинилось между двумя немецкими группами армий. Только что прибывшая на передовую 58-я дивизия сыграла решающую роль в остановке наступления к северу от Невеля, однако под натиском советских войск не смогла удержать город.

Когда поезд, в котором находились мое отделение и другие подразделения 154-го полка, прибыл в район Невеля, мы сразу ввязались в жаркий бой. После того как командир стрелковой роты отметил на карте мое задание, я отправился к моим солдатам, чтобы показать им, где на передовой располагается наша позиция. «Слушайте меня внимательно. Вон та высота перед нами находится под огнем русских. Когда мы поднимемся на нее, они увидят нас. Придется с ее вершины быстро перебежать на ту сторону, и тогда у нас снова будет укрытие». Крикнув «Вперед!», я повел их за собой. Выскочив на голый, лишенный деревьев гребень холма, мы сразу же оказались под пулеметным огнем противника и тут же устремились вниз, на другую сторону Несмотря на нашу уязвимость, нам чрезвычайно повезло, и мы выполнили боевое задание без потерь, с одним только раненым.

Добравшись до передовой, я приказал своему отделению окапываться и наваливать на края окопов бревна, чтобы создать оборонительное сооружение. Какое-то время спустя в небе появилось несколько немецких пикирующих бомбардировщиков «штука».

Мы с тревогой наблюдали за тем, как они стремительно приближаются к нам. По мере того как самолеты набирали скорость, пикируя на наши позиции, взвыли сирены, установленные у них под крыльями. «Штуки» летели прямо на нас! Лишь в последнюю минуту они изменили курс и сбросили бомбы на вражеские цели, расположенные в 150 метрах перед нашими окопами.

Вскоре после того как мы заняли свои позиции, на ничейную землю забрело стадо баранов. На закате один из солдат моего отделения подстрелил одного и после наступления темноты притащил его в наши окопы. Мы освежевали его и поджарили на костре. Долгое время не видев мяса, мы устроили настоящий пир, до отвала наевшись жареной баранины.

Наша радость длилась недолго. По всей видимости, мясо было плохо прожарено. Весь взвод испытал серьезное расстройство желудка и без конца бегал в кусты. Лично я мучился диареей целых две недели, и, наконец, почувствовав себя нормально, поклялся никогда в жизни больше не притрагиваться к баранине.

По причине того, что в последних боях погибло несколько командиров стрелковых рот, меня вскоре поставили командовать полным взводом, насчитывавшим более тридцати солдат. Обстановка сложилась тяжелая. Нам часто не хватало блиндажей для укрытия от холодной погоды, и мы были вынуждены прятаться от вражеских пуль в стрелковых ячейках. 12 октября во время боя я почувствовал, как пуля впилась в левый рукав моей шинели. Хотя мне лишь слегка оцарапало кожу, пришлось сделать перевязку и медики на время перевели меня с передовой в тыл.

Обрадовавшись свободной минуте, я взялся писать письмо Аннелизе. Следующие строчки отразили те чувства, которые я тогда испытывал: «Лишь твое присутствие и моя любовь к тебе позволяют мне выживать под вражеским огнем во время боев, идущих на Восточном фронте».

После того как я пробыл со своим стрелковым взводом пару дней на передовой, 16 октября поступил новый приказ, согласно которому я должен был передать взвод другому человеку, а сам отправиться в тыл.

Испытывая нехватку в офицерах, командование, по всей видимости, беспокоилось о сохранности кандидатов в офицеры и полагало, что нельзя допустить, чтобы они погибали, не успев отправиться в военное училище.

Хотя мое пребывание на посту командира пехотного подразделения оказалось положительным жизненным опытом, оно продолжалось слишком недолго, чтобы между мной и подчиненными установилась крепкая духовная связь. Хотя солдаты относились ко мне с надлежащим уважением, в целом оно оставалось достаточно формальным.

Я в свою очередь не успел привязаться к ним и продолжал скучать по моим товарищам из 13-й роты. Мне нравилось выполнять обязанности корректировщика огня, я знал, что безопасность всего полка часто зависит от моих умений, ловкости и осторожности.

17 октября полковник Беренд приказал мне отбыть на десятидневные учебные курсы. Они проводились в тылу, в нескольких милях от передовой, и предназначались для предварительной подготовки кандидатов в офицеры перед отправкой в училища. 31 октября, получив официальный статус фенриха (младшего кандидата в офицеры), я отправился на поезде в Германию.

Партизаны

Для защиты от нападений советских партизан на переднем и последнем вагонах состава устанавливались легкие противотанковые орудия.

Хотя несколько раз нам приходилось делать остановки, вызванные диверсиями на железнодорожных путях, в целом мы проехали через оккупированную советскую территорию без особых приключений.

Несмотря на действия партизан, затруднявшие снабжение вермахта всем необходимым, серьезных перебоев в нем наша дивизия не испытывала. Сильнее всего на снабжение влияло другое — скверные погодные условия и суровая зима 1941/1942 года. С тех пор немецкая армия исправно получала продовольствие, боеприпасы, военное снаряжение и все прочее. Даже письма и посылки из дома приходили вовремя.

Хотя на передовой мы не замечали каких-то сбоев в снабжении, в 1943 году солдаты, возвращавшиеся из отпусков, все чаще и чаще рассказывали о том, что действия партизан в тылу превращаются в серьезную проблему. Дело дошло до того, что частям вермахта приходилось проводить в своем тылу антипартизанские операции, чтобы обезопасить линии коммуникаций. Несмотря на это, русским партизанам часто удавалось проводить диверсии на железных дорогах, затрудняя передвижение наших войск и транспортировку боевой техники.

Находясь на фронте, мы в значительной степени обвиняли в обострении обстановки немецкую администрацию на оккупированных землях, бесчеловечно обращавшуюся с гражданским населением России. Мы, простые немецкие солдаты, называли их «золотыми фазанами» из-за золотисто-коричневой расцветки их партийной формы. Они славились беспринципностью, высокомерием и продажностью. Приправленная нацистской идеологией жесткость приводила к тому, что на занятых нами землях те, кто когда-то встречал нас как освободителей от большевизма, стали поддерживать партизан, работавших на победу коммунистов.

Возвращение в Германию

31 октября — 7 декабря 1943 года

По причине того, что полученный мной приказ не предусматривал немедленного моего прибытия на резервную базу 58-й дивизии в Ольденбурге, мы с Аннелизой решили провести вместе несколько дней в Сент-Питер-Ордиге, в Шлезвиг-Гольштейне, где она работала медсестрой. 3 ноября я, наконец, добрался до этого маленького городка и снял номер в местном отеле.

Хотя в это время года в тех краях стоит холодная и ветреная погода, мы с Аннелизой с радостью гуляли по окрестностям города и часто бывали на побережье. Мы не виделись целых полгода, были счастливы встрече и радовались каждой минуте, проведенной вместе.

8 ноября я прибыл в Ольденбург, в главный учебный центр 58-й дивизии, где солдаты проходили переподготовку перед отправкой обратно на фронт. Вместе со мной туда прибыла Аннелиза, захотевшая два дня побыть в Ольденбурге.

Вернувшись к себе в Сент-Питер-Ордиг, она почувствовала боль в животе, и 17 ноября в больнице соседнего городка Теннинга ей сделали операцию по удалению аппендицита. Прежде чем вернуться в Пюгген, чтобы провести полагающийся мне трехнедельный отпуск перед началом занятий в военном училище, я навестил ее в больнице и провел с ней несколько часов.

Вернувшись на следующий день домой, я был радостно встречен родственниками. Как всегда, сестренки просили покатать их на спине и поиграть с ними. Несмотря на то что я был счастлив встрече с семьей, мне стало ясно, что жизнь в Германии с каждым днем становится все труднее.

Начиная с зимы 1943/1944 года, местные власти велели детям каждый день приносить на занятия по куску угля для обогрева деревенской школы, состоявшей из одной комнаты. В тех случаях, если запас угля в школе заканчивался, моим сестрам и другим ученикам приходилось целый день кутаться в теплую одежду, сидя в холодном, нетопленом помещении.

К этому времени Марлен закончила начальную школу, и ее отправили продолжать учебу в Зальцведель, где ее главный учитель был убежденным нацистом. Зная о недостаточной идеологической лояльности нашей семьи, он часто придирался к моей сестре, особенно за ее неумение правильно отдавать нацистское приветствие. Из-за этого Марлен приходилось особенно усердно заниматься, чтобы не дать этому нацисту оснований придираться к ней за неважную успеваемость.

Этот пример является лишь малым свидетельством того, как власти относились к нашей семье из-за ее нежелания лизать зад нацистам. Приведу еще один пример. Когда родители попросили разрешения заколоть одну из наших свиней, им стали в этом препятствовать, проявляя ненужную волокиту. Как только государство потребовало от фермеров обязательных поставок мяса, нашу семью включили в список одной из первых в округе.

Во всем прочем судьба моей семьи не особенно отличалась от жизни других немецких семей. Мои родители рисковали потерять на войне не только меня, но и моего брата Отто, призванного в армию в начале 1943 года. После курса общевойсковой подготовки его пехотную дивизию отправили на север Франции, в Нормандию. Его брат-близнец Ганс был инвалидом детства, и поэтому в армию его не призвали, хотя он и мечтал стать солдатом.

Когда мы с Отто находились на фронте, мать каждый день ожидала наших писем. Желая узнать больше о военной обстановке, она тем не менее не верила информации, преподносимой официальной немецкой прессой.

Рискуя навлечь на себя строгое наказание местных властей за прослушивание вражеского радио, она регулярно слушала по приемнику передачи Би-би-си. Иногда к ней присоединялся кто-нибудь из членов нашей семьи, но чаще всего она одна слушала английские программы на немецком языке, чтобы получить правдивые сведения о ходе войны. Следя за передвижением войск по карте, мать хорошо знала, где проходит линия фронта, а иногда даже места, в которых находились мы с Отто.

27 ноября Аннелизу выписали из больницы в Теннинге. Она получила краткосрочный отпуск и съездила в Гамбург, где я провел с ней целых четыре дня. Мы остановились у тети Фриды, милой пожилой женщины, давней знакомой ее отца. Она воспитывала Аннелизу, когда та росла без матери. Жила тетя Фрида в двухкомнатной квартире в Винтерхуде, предместье Гамбурга. Дом располагался позади лавки, в которой продавались деликатесы.

Так же как и дом отца Аннелизы в Вандсбеке, ее дом не пострадал во время бомбежек. Тем не менее разрушения в сердце Гамбурга были колоссальными. Постоянно заливаясь слезами, Аннелиза рассказала мне о тех жутких испытаниях, которые она пережила этим летом.

Ей чудом удалось уехать из города до начала серьезных бомбардировок и с огромным трудом добраться до госпиталя, в котором она работала. Там ей пришлось ухаживать за ранеными, у которых были кошмарные ожоги. Огненный смерч, прокатившийся по Гамбургу, вызвал такую высокую температуру, что плавился даже асфальт, превратившись в раскаленную жидкую смолу.

Люди, пытавшиеся убежать от огня, сгорали живыми факелами.

На фоне недавней трагедии наша короткая встреча казалась нам бесценным подарком судьбы. Война чувствовалась повсюду, и от нее нигде нельзя было скрыться. И все же, несмотря на тревожные фронтовые сводки, невероятный оптимизм и вера в неминуемую победу преобладали среди тех, кто окружал меня в те дни.

Речи Геббельса, в которых он обещал немцам таинственное чудо-оружие, превосходящее любое оружие врага, внушали надежду на то, что грядут большие перемены.