10 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

10

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Немногие из тех, кто стал свидетелем событий XX в., способны питать какие-то иллюзии относительно репрессивных возможностей государства и его способности произвести полный переворот в умах и душах своих подданных. Сейчас трудно было бы доказывать, как то делали некоторые историки XIX в., что тамплиеры действительно совершали те преступления, которые вменялись им в вину режимом Филиппа Красивого, или же что признания их свидетельствуют о чем-то ином, кроме слабости человека перед пыткой духовной и физической, ибо пытку могут выдержать лишь исключительно сильные личности. Прямая связь между применением пытки и признаниями явственно продемонстрирована материалами следствия по делу тамплиеров, особенно во Франции и в Англии — двух странах, которые в средние века во многих областях сохраняли теснейшие связи. Мало что можно уяснить для себя при мимолетном знакомстве с признаниями подсудимых, в тщетных поисках некоей закономерности, которая могла бы означать их виновность, либо же некоей несообразности, которая могла бы стать доказательством чьей-то невиновности или наоборот, ибо при подобном дилетантском, общем подходе, да еще учитывая широко применявшиеся пытки, любой подобный анализ будет неизбежно неубедительным. Итак, если поверхностный анализ показаний (полученных зачастую под пыткой) ничего не дает, то ничего не дадут и попытки отыскать материальные свидетельства виновности, ибо не было обнаружено ни идолов, ни тайных Уставов, несмотря на хитроумные измышления королевских чиновников и старательные изыскания антикваров и историков XIX в.1. Куда более убедительные результаты дает изучение самих обвинений; если их рассматривать в более широком контексте преследования еретических учений в XII-XIII вв., то само содержание этих обвинений — и это совершенно очевидно — доказывает, что вряд ли тамплиеры были в чем-то виновны. Статьи обвинения представляют собой явную попытку сыграть на глубоко укоренившихся в народном сознании страхах, и прежде всего-в отношении необъяснимых сил окружающего мира. Эти страхи зачастую фокусировались на определенной группе «изгоев», например на евреях. В деле тамплиеров обвинение рассчитывало использовать неизбывно враждебное отношение к ордену после неудач 1291 г., чтобы тамплиеры тоже стали своего рода «изгоями». Однако, как указывает Х.К. Ли, в отличие от катаров ни один тамплиер не был готов принять мученическую смерть за те еретические убеждения, в которых, по мнению следствия, братья так долго упорствовали2, и все же многие из них, включая, наконец, самого великого магистра, были казнены или умерли, но так и не признали себя и свой орден виновными.

Вопрос о том, успел ли орден к началу XIV в. так или иначе прийти в упадок, еще более сложен. Безусловно, сосредоточенность на административных и финансовых проблемах всегда представляет собой существенную угрозу духовному развитию любого монашеского ордена, а тамплиеры с самых первых дней своего существования проявляли к этим проблемам достаточно активный интерес, за что орден критиковало папство еще в 1179 г., — иными словами, ордену с самого начала была глубоко небезразлична судьба принадлежавших ему земель, как и предоставленные привилегии, ну а в XIII в. пробуждается уже всеобщая враждебность масс по отношению к богатому и процветающему ордену, связанная отчасти с чересчур высокомерным поведением отдельных тамплиеров. Все монашеские ордена переживают период искушения успехом, приносящим значительные пожертвования, а вслед за ними и ответственность за новые земельные владения, право вершить суд и зависимость от ордена множества людей; также увеличивается и число желающих вступить в орден, причем порой новички могут существенно дискредитировать искренне верующих и преданных ордену братьев. С другой стороны, сама природа рыцарского ордена требует, чтобы он имел достаточно четкую и сильную иерархическую структуру, способную обеспечивать ему в том числе финансовые поступления для экипировки воинов, для содержания и строительства замков, для защиты паломников в Святые места. Расходы такого ордена настолько велики — особенно если принять во внимание еще и обеспечение тылов и перевозок, а также логистику крестовых походов, — что вспомогательные структуры его должны быть весьма обширны, и порой ордену приходится содержать больше штатских, чем воинов. Более того, согласно описям имущества, составленным чиновниками Филиппа Красивого в октябре 1307 г., вряд ли можно предполагать, что эти штатские члены ордена жили в роскоши. Не является почвой для осуждения и недостаточная гибкость политики ордена после падения Акра в 1291 г., ибо, пока госпитальеры захватывали Родос, а тевтонские рыцари консолидировались, чтобы удержать в своих руках Пруссию, тамплиеры упорно следовали своему исконному предназначению, которое, как подчеркивал их Устав и обряд посвящения в орден, требовало, чтобы они, не щадя жизни, защищали Святую Землю и боролись с неверными. По сравнению с этим завоевание островка Родос, находившегося под властью Византии, представляется весьма легкой задачей. Лишь будущее показало, что Римско-католическая церковь никогда более и не отвоевала бы своих позиций на земле Палестины. А тамплиеры и не подозревали, что «выходят из моды», и продолжали принимать в свои ряды новичков практически до самого начала процесса3.

Все это, однако, дает основание предполагать, что тамплиеры оказались более уязвимы, чем ордена, склонные к конформизму. Военные, финансовые, а порой и политические функции ордена привлекали в него таких людей, которые вряд ли вписались бы в братство, члены которого проводят время в созерцательности и прилежных занятиях научными изысканиями. Желание соответствовать идеалам основателей ордена заставляло его членов жить жизнью весьма активной, да иного пути они просто и не искали. Тогда как некоторые действия цистерцианцев или францисканцев к началу XIV в. вряд ли встретили бы одобрение у основателей этих орденов, да и сами братья в этот период уже, разумеется, далеко не всегда следовали духу своих Уставов, в целом ордена по-прежнему выполняли в обществе достаточно важные функции, служа отдушиной для тех, кому раздумья, знания и благородное служение обществу представлялись важнее всего остального4. Однако существование ордена тамплиеров вне крестовых походов было бы попросту неоправданным, ибо лишалось своего основного смысла, того внутреннего стержня, который помогал братству преодолевать все трудности и надеяться на возможную грядущую реформацию ордена. В этом смысле стремление госпитальеров и тевтонцев создать новые рыцарские ветви своих орденов было, похоже, более разумным, чем, возможно, полагали даже они сами.

Внутренняя организация ордена тамплиеров в этот период усиливала риск его упадка, особенно в странах Запада, ибо описи, составленные в 1307-1308 гг., свидетельствуют, что тамплиеры редко жили в достаточно крупных монашеских общинах, где могли бы строго соблюдать устав и обряды послушания. Многие приорства тамплиеров на Западе были весьма малы и включали всего двух-трех братьев — что, должно быть, подталкивало их к сближению с местным светским окружением, причем порой до такой степени, что становилось трудно отличить тех, кто вроде бы являлся монахами, от их соседей-мирян. Проблемы, которые проистекали из этого, ярко иллюстрирует одно из обвинений, весьма успешно применявшихся во время следствия: некоторые из братьев просто понятия не имели о богословской теории Святых таинств и о том, что отпущение грехов мирянами недопустимо. Изменения, произошедшие в отношении церкви к этим вопросам с начала XII в., капелланам непременно следовало бы разъяснить всем остальным братьям, однако, похоже, этого не произошло. Сходными причинами объясняется и укоренившееся мнение, что духовная жизнь ордена в начале XIV в. уже претерпевала кризис, тогда как многие другие ордена переживали период расцвета. Вполне возможно, орден тамплиеров действительно не слишком привлекал священнослужителей, обладавших талантами и амбициями, ибо ордена, подобные цистерцианцам и доминиканцам, для такой категории людей, разумеется, подходили значительно лучше. Священник, питающий надежды сделать какую-то карьеру, скорее всего, вообще не мог рассматривать службу в ордене тамплиеров как завидное место в рамках церковной иерархии; возможно, неприязнь других орденов, а также белого духовенства мешала дальнейшему продвижению капелланов братства по службе, во всяком случае, мало кто из них стали прелатами Святой церкви.

И все же говорить о внутреннем разложении ордена нет оснований: показания Арнольда Калиса из приорства Мас-Деу, уже очень пожилого человека, который не мог даже вспомнить, как его принимали в орден, загадочные «сестры» ордена, описанные Понсаром де Жизи, и беспутная жизнь некоторых тамплиеров после роспуска ордена, возможно, косвенно и намекают на эту проблему, однако сами по себе не являются серьезными свидетельствами абсолютного упадка ордена к 1307 г. Критикам можно было бы возразить, что хотя первые признания и были получены достаточно быстро, однако шесть сотен тамплиеров все же сохранили верность ордену и выдержали яростные атаки обвинителей в начале 1310 г.; даже после сожжения 54 тамплиеров в мае того же года далеко не все оказались совершенно запуганы или уничтожены морально, ибо лишь менее пятой части тех, кто вызвался защищать орден, можно с определенностью отнести к отказавшимся от защиты после сожжения братьев5. В любом случае, даже если у ордена тамплиеров и были какие-то недостатки, то и у других современных ему орденов недостатков было не меньше6, и они также могли бы приобрести совсем иное значение в глазах историков, если бы орденам этим тоже выпало на долю пасть жертвой режима Филиппа Красивого.

Если обвинения в ереси так и остались недоказанными, а свидетельства внутреннего разложения ордена нельзя признать удовлетворительными, то неизбежно возникает вопрос об иных мотивах, побудивших Филиппа Красивого предпринять аресты и начать этот процесс. Наиболее очевидный из этих мотивов, буквально первое, что приходит в голову, — это финансовая сторона дела, ибо и в целом финансовое положение королевства оставляло желать лучшего, да и в более узком плане — не хватало звонкой монеты, чтобы вернуться к «хорошим деньгам» Людовика Святого. Денежные проблемы французского правительства совершенно очевидны. Однако, хотя это явно основная причина нападок на тамплиеров, не исключена возможность и иных поводов для арестов. Тамплиеры были военной организацией, подчиненной не королю, но папе и папству, и обладали значительными свободами и неприкосновенностью в пределах французского королевства. Возможно, человек столь крутого нрава, как Филипп Красивый, не мог не видеть в них угрозы своему идеалу государства Капетингов. На первый взгляд аргумент этот выглядит довольно неубедительно, особенно если принять во внимание, каковы были тамплиеры — малочисленные, нередко пожилые и плохо вооруженные — из разбросанных по провинциям сельских приорств. Слабость французской армии, продемонстрированная в битве под Куртре, и тот явный факт, что относительно небольшие группы весьма решительных, хорошо вооруженных и целеустремленных людей способны были в XIII в. одерживать значительные военные победы, заставляют предположить, что тамплиеры во Франции действительно могли при желании составить прямую угрозу королю. Но, что еще более вероятно, неприкосновенность и свободы, предоставленные тамплиерам, вызывали постоянные возражения легистов Филиппа IV; так что дело тут, скорее в принципе, чем в некоей военной угрозе. Если же, как полагает проф. Дж.Р. Стрейер, Филипп IV был полон желания воплотить в жизнь основные идеи Людовика Святого — править всей страной, используя католическую веру как основу для объединения народа и укрепления французской монархии7, — тогда тамплиеры, особенно если их изобразить еретиками, являвшими страшную угрозу подобному святому единству, по справедливости должны были быть уничтожены. Выступления представителей французского правительства во время процесса, конечно же, свидетельствуют в пользу точки зрения проф. Стрейера на характер правления Филиппа IV, и все же представляется, что на самом деле, по крайней мере в значительной степени, эта акция была проведена по куда более корыстным причинам. В конце концов, положение тамплиеров во Франции вовсе не было уникальным, госпитальеры тоже были достаточно привилегированным орденом и подчинялись лишь папе. Возможно, довольно и того, что существование ордена тамплиеров как богатой, пользовавшейся привилегиями, независимой и состоявшей преимущественно из представителей аристократии организации в королевстве, правитель которого добился немалых успехов в подчинении себе феодальной верхушки, претило Филиппу Красивому. Тогда как госпитальеры, подобно прочим, чье благополучие зиждилось в основном на пожалованной земельной собственности, постоянно страдали от роста цен при фиксированной ренте, «движимое» или «ликвидное» богатство тамплиеров, тесно связанных с банковскими делами и торговлей земельной собственностью, было для монархии не только оскорблением, но и искушением. И наконец, нельзя сбрасывать со счетов возможность того, что Филипп и его министры действительно верили обвинениям в ереси, выдвинутым против тамплиеров; это также выделяло тамплиеров среди прочих, сходных с ними, элементов политической структуры королевства, таких, как госпитальеры. Несмотря на явно пропагандистскую направленность обвинений, этот фактор все же приходится учитывать. «Христианнейший король» проявил во время своего правления достаточную склонность к самообману, хотя ни он, ни его советники не могут быть полностью отделены от своего окружения и своего народа, чтобы рассматривать их исключительно как неких кукловодов-манипуляторов .

Скорее всего, процесс тамплиеров следует объяснять набором внешних по отношению к ордену факторов, а не какими бы то ни было внутренними его неудачами: финансовыми нуждами Филиппа Красивого, слабостью папства после поражения Бонифация VIII, падением Акра и реакцией на это западного христианского мира, а также той случайностью, что заставила Климента V пригласить Жака де Моле во Францию именно во время очередного финансового кризиса правительства Филиппа IV. Однако, несмотря на то что все эти реальные обстоятельства имеют к процессу самое непосредственное отношение, нельзя игнорировать и социальный контекст. Современники тамплиеров верили, что дьявол постоянно ищет возможность сеять разврат и смуту в христианском обществе и, атаковав наиболее слабые звенья в его структуре, разрушить его функциональное единство. Задача верующих состояла в том, чтобы всегда быть начеку, помня об этой угрозе, а когда дьявольские козни становились очевидными, безжалостно отсекать злокачественную опухоль, чтобы гибель не угрожала всему организму. Аргументы, использованные против тамплиеров во время процесса, не только построены на этих представлениях средневековых христиан, но и отражают их. Еще в Пуатье Плезиан предупреждал папу, что «дьявол подкрадывается как тать, желая ворваться в дом твой»8; анонимный юрист в 1310 г. оправдывал свою точку зрения на необходимость обвинительного приговора тем, что и в Евангелии говорится, как целый город был повергнут во прах, ибо многие его жители, хотя и не все, совершали грехи идолопоклонства и содомии, а именно эти грехи вменялись в вину тамплиерам9; на Вьенском соборе Гийом Ле Мэр определил смысл действий против ордена тамплиеров словами Евангелия от Матфея: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя…»(Мф., 5:29-30)10. Таким образом, процесс этот нельзя рассматривать как определение виновности или невиновности подсудимых; это одна из средневековых трагедий, в которой общество, предоставив своему правителю (Филиппу IV) возможность действовать в соответствии с его устремлениями, само сокрушило и уничтожило орден, некогда составлявший гордость этого общества и им же учрежденный.