«Битва народов» на Каталаунских полях

«Битва народов» на Каталаунских полях

Первыми жертвами вторжения гуннов стали Вормс, Майнц, Трир, Страсбург (Аргенторат), Шпейер (Новиомаг), Безансон (Безонтион) и Мец. Следующими должны были оказаться Лютеция (Париж) и Аурелианум (Орлеан), но в силу загадочных обстоятельств этого не произошло. Вот как описывал эти события русский историк XIX века Д. И. Иловайский: «Народные предания Галлии рассказывают о разных чудесах, совершавшихся во время этого нашествия. Например, Париж был спасен молитвами простой девушки Женевьевы. Жители готовились уже его покинуть, но гунны повернули от города, Аттила прошел дальше к берегам Луары и осадил Орлеан. Епископ орлеанский (святой Аньян) поддерживал мужество горожан надеждой на Божью помощь. Наконец осажденные доведены были до крайности: уже предместья заняты врагом, а стены города тряслись под ударами таранов. Те, кто не мог носить оружие, усердно молились в храмах. Епископ дважды посылал уже на башню дозорных; два раза посланные возвратились, ничего не увидав. На третий раз они объявили, что на краю горизонта показалось облако пыли. «Это Божья помощь!» — воскликнул епископ. Действительно, то был римский полководец и наместник Галлии Аэций, который, кроме римских легионов, вел с собой союзников — вестготов и франков».

Так гласят легенды. На самом же деле Аттила просто не дошел до Парижа, повернув по дороге на Орлеан. Он осадил этот город, но взять его не смог вследствие отсутствия поддержки в тылу и прихода сил римского полководца и наместника Галлии Аэция. Надо сказать, что тот, благодаря проявленному им большому дипломатическому искусству, сумел быстро создать в противовес гуннскому союзу союз проримский, в который, кроме римских легионеров, вошли вестготы во главе со своим королем Теодорихом, алеманы, бургунды, сарматы, саксы, аморианцы, часть франков и аланов. Аттила, посчитав для себя неблагоприятным расклад сил и то, что лесистая местность у крепостных стен Орлеана не позволяла развернуться его коннице, вынужден был снять осаду с города и отойти к Шалону-сюр-Марн (Шалону-на-Марне), на Каталаунские поля [29]. Римско-германское войско отправилось вслед за ним.

Подойдя к Каталаунским полям, воины Аэция по обыкновению устроили укрепленный лагерь из бревен, защищенный рвом и стеной. Аттила же просто велел построить свои кибитки в виде круга, а внутри его раскинуть палатки. Его воины не привыкли строить укрепления или рыть окопы.

Перед битвой царь гуннов обратился к придворным прорицателям за предсказанием ее исхода. Те, по словам Иордана, долго всматривались то во внутренности жертвенных животных, то в какие-то жилки на обскобленных костях и, наконец, объявили, что гуннам грозит опасность. Единственным утешением для Аттилы могло служить лишь то, что один из верховных вождей противника должен был пасть в этой битве.

Царь гуннов выбрал для боя равнину, что давало его коннице простор для маневра. Свои войска он вывел лишь в третьем часу пополудни, расположив их следующим образом: на левом фланге находились готы во главе со своим вождем Валамиром, на правом — король Ардарик с гепидами и представителями других народов. Сам же Аттила с гуннами расположился в центре. Он, видимо, планировал первым наброситься на римлян. Аэций же, напротив, возглавил левый фланг своего войска, на правый поставил короля Теодориха с вестготами, чтобы двумя этими крыльями отсечь противника от его флангов.

Перед началом сражения Аттила постарался вдохновить своих воинов речью. Если верить готскому преданию, приведенному Иорданом, то в ней говорилось: «Нападем смело на неприятеля, кто храбрее, тот всегда нападает. Смотрите с презрением на эту массу разнообразных народов, ни в чем не согласных между собою, кто при защите себя рассчитывает на чужую помощь, тот обличает собственную слабость перед всем светом… Итак, возвысьте свою храбрость и раздуйте свой обычный пыл. Покажите, как следует, гуннам свое мужество… Я бросаю первый дротик в неприятеля, если кто-либо может остаться спокойным в то время, когда бьется Аттила, тот уже погиб». Как видим, царь гуннов был силен в красноречии, и его призывы всегда достигали цели. Поэтому и на этот раз воодушевленные его словами воины со свирепой отчаянностью бросились в бой.

Ход битвы, состоявшейся 15 июня 451 года [30], подробно описан Иорданом: «Войска сошлись… на Каталаунских полях. Была на равнине покатая возвышенность, образующая холм. И вот каждая сторона стремилась захватить ее. …Направо стояли гунны со своими, налево — римляне и вестготы с союзниками. И вот, оставив склоны, они вступают в битвуиз-за вершины. Правое крыло войска составлял Теодорих с вестготами, левое — Аэций с римлянами, в середине же поместили Сангибана, предводительствовавшего… аланами… Против расположилось гуннское войско, в середине которого находился со своими храбрейшими Аттила… Крылья же образовали многочисленные народности и различные племена, которых Аттила подчинил своей власти. Между ними выделялось войско остготов, предводительствуемое Баламиром, Теодемиром и Видемиром… А бесчисленным войском гепидов предводительствовал прославленный король Ардарик, который вошел в доверие к Аттиле своей исключительной верностью… Остальная же… толпа королей и вождей разных племен ожидала, подобно телохранителям, приказаний Аттилы, и как только он поводил глазами, так без возражений, со страхом и трепетом являлся пред его лицо каждый… Один Аттила — король над королями — стоял над всеми и за всех действовал… Аттила направил своих, чтобы они заняли вершину холма, однако Торисмунд [31] и Аэций его опередили: они раньше овладели возвышенностью холма и легко отбили устремившихся туда гуннов… Сходятся врукопашную. Завязывается битва, жестокая и повсеместная, ужасная, отчаянная. Ни о чем подобном не рассказывает древность, повествующая о такого рода деяниях… Если верить рассказам стариков, протекавший по упомянутому полю в низких берегах ручей широко разлился от крови, струившейся из ран сраженных… Тут Теодорих король, объезжавший и ободрявший свое войско, был сброшен с коня и, растоптанный ногами своих, кончил престарелую жизнь… Тогда вестготы, отделившись от аланов, устремились на отряды гуннов и убили бы самого Аттилу, если бы он из предосторожности заблаговременно не убежал и не укрылся в лагере, обнесенном повозками».

Бой прекратился только с наступлением ночи. Для Аттилы он стал единственным, в котором великий завоеватель потерпел поражение. Победившие римляне укрылись в своем укрепленном лагере, а удрученный предводитель гуннов в ожидании следующего штурма стал готовиться к худшему. В случае нового натиска со стороны римлян он даже решил сжечь себя на костре, но не попасть в руки врагов. В то же время Аттила не терял надежды на то, что ему удастся обмануть противника и выбраться из западни. Поэтому он приказал, чтобы из его лагеря всю ночь раздавались звуки трубы и бряцание оружия, которые должны были убедить Аэция и его союзников в готовности гуннского войска продолжить наутро битву. Это была своеобразная «психическая атака», которой хитрый завоеватель пытался устрашить римских воинов. Описывая состояние гуннского короля, Иордан сравнивал его с раненым зверем: «Как лев, гонимый отовсюду охотниками, большим прыжком удаляется в свое логовище, не смея броситься вперед, и своим рыканием наводит ужас на окрестные места, так гордый Аттила, король гуннов, среди своих кибиток наводил ужас на своих победителей».

Но новой атаки со стороны римлян на следующий день не последовало. В их стане возникли разногласия, в результате которых новый король вестготов Торисмунд покинул со своим войском лагерь. Оставшийся без союзника Аэций не решился атаковать гуннов. Благодаря этому Аттила смог спокойно уйти с остатками своей армии за Рейн. Исходя из этого, некоторые военные историки (в частности, Алексей Паталах) склонны считать результат сражения ничейным, но подавляющее большинство оценивает его как первое и единственное поражение гуннского завоевателя. И только Рафаэль Безертдинов утверждает, что в этой битве проиграли римляне и их союзники: «Обе стороны несли большие потери, но горели желанием победить. Страшная резня длилась сутки. Напор Аесиуса удержали не союзники хуннов, а их богатыри, которых много полегло на поле боя. К вечеру второго дня римские легионеры отступили. Весь мир убедился — тюрки непобедимы».

Так или иначе, но битва на Каталаунских полях стала одной из самых кровопролитных в истории войн. Согласно позднейшей легенде, после нее тени павших еще три дня продолжали сражаться между собой. А число погибших с обеих сторон было огромным. По данным Иордана, в битве в общей сложности погибло 165 тысяч человек. Другие ученые, в част ности известный русский историк и публицист XIX века М. М. Стасюлевич, доводят число потерь с обеих сторон до 300 тысяч человек. Однако обе эти цифры можно считать преувеличенными. С учетом разнородности участников сражения оно было названо «битвой народов». По единодушному мнению историков, она является одной из самых значительных битв мировой истории. Считается, что если бы в ней победил Аттила, то это могло бы привести к гибели остатков римской цивилизации и падению христианства в Западной Европе, а в конечном итоге — к господству азиатов в Европе. В частности, Бувье-Ажан пишет, что «битва народов» ознаменовала собой столкновение двух миров — «римской цивилизации» и «варварства». Их противостояние выразилось и в уровне технического прогресса, и в противоборстве христианства и язычества, «вернее, разнородного смешения языческих верований и суеверий в сочетании с атеизмом». Французский историк дал очень емкое и образное определение этому событию, сказав, что «на Каталаунских полях сошлись Запад и Восток, город и степь, крестьянин и кочевник, дом и шатер, Меч Господень и Бич Божий». А еще он считает, что «это была борьба за независимость и свободу», в которой «различные варварские племена поднялись против захватчиков-гуннов, чтобы сообща защитить землю Галлии».

Тем не менее, исход «битвы народов» по сей день вызывает у историков множество вопросов. Ответить на них очень непросто, так как не сохранилось никаких воспоминаний непосредственных ее участников, а все, что о ней известно, почерпнуто из произведений преимущественно римских авторов, содержащих их личные субъективные комментарии. Примерами того могут служить письма и поэмы Сидония Аполлинария и упомянутое уже здесь сочинение Иордана. Но больше всего отголосков этого сражения дошли до нас в легендах, одинаковых у самых разных народов и бережно сохранявшихся в течение многих столетий, которые мало что поясняют в расстановке сил и намерениях противников. В какой-то мере это, возможно, удалось сделать Бувье-Ажану в одной из глав своей книги об Аттиле, которая так и называется «Загадка Каталаунских полей». Первый вопрос, которым задается французский исследователь, звучит так: почему вестготы ушли с места битвы первыми. Поскольку угроза со стороны Аттилы еще не исчезла и битва могла возобновиться в любое время, не был ли их уход предательством по отношению к римлянам? Но, проанализировав события в Аквитании того времени, он пришел к выводу, что поведение вестготов, скорее всего, было обусловлено обстоятельствами, связанными с трагической смертью Теодориха. Молодой король вестготов Торисмунд поспешил вернуться на родину, опасаясь, что его младший брат Эврих, узнав о смерти отца, может захватить власть в стране. По мнению Бувье-Ажана, он поклялся Аэцию, что вернется к нему, если в этом возникнет необходимость, и ушел со своими воинами по его просьбе ночью, не гася за собой огни.

Но почему же тогда покинул Каталаунские поля Аттила? Может быть, благодаря непогашенным вестготами огням — этой маленькой военной хитрости Аэция, — он не догадался об уходе вестготов и, опасаясь того, что его заметно поредевшая армия не выдержит следующего боя, решил отступить? Но французский историк сомневается в этом, считая, что численность гуннской армии и после сражения оставалась вдвое большей, чем у галло-римлян. Он высказывает другие предположения о причине отступления гуннов: «Предположение первое: Аттила сохранял численное превосходство, и активное преследование его было чревато для Аэция определенным риском. Он отступал — и этого было довольно.

Второе предположение: Аттила был уверен, что Аэций не станет продолжать войну, так как, не получив от Валентиниана III дополнительных легионов, он мог преподнести отступление гуннов как победу и претендовать на триумфальную встречу в Италии.

Третье предположение: возобновление сражения привело бы к полному разгрому гуннов, от которого Аэций предпочел пока воздержаться, понимая, что Аттила не нападет. Аттила же осознал, что одного только героизма и численного превосходства недостаточно, чтобы выиграть войну. Он оценил преимущества техники и снаряжения римлян и опасался нового, еще более тяжелого поражения. Поэтому он решил вести себя как побежденный, демонстративно отступив, чтобы Аэций посчитал ненужным добивать поверженного врага, признавшего свое поражение.

Четвертое предположение: между Аттилой и Аэцием существовал сговор. Даже сойдясь на поле брани, они инстинктивно оставались сообщниками. Каждый мог стремиться победить другого, но никак не уничтожить. Раздел «мира» все еще был возможен, надо было только дождаться удобного момента и разыграть свои личные козыри. Аэций отпустил Аттилу, как сделал это еще раньше под Орлеаном. Аттила сделал бы то же самое, если бы повернулось колесо фортуны и побежденным оказался бы Аэций. Можно даже предположить, что посредничал не один только Констанций и связь между Аттилой и Аэцием поддерживалась регулярно, даже в самые напряженные периоды их взаимоотношений. Подобное и возможно, и невозможно. Возможно, что в 451 году так и случилось…

Была у Аттилы и еще одна причина уйти: он должен был сохранить доверие союзников. Если в сложившихся условиях Аттила и согласился сыграть для римлян и галло-римлян роль побежденного, то гунны и их союзники вовсе не считали сражение проигранным. Бой был прерван, и хотя обе стороны понесли тяжелые потери, ничего еще не было решено».

Бувье-Ажан категорически не согласен с теми учеными, которые считают, что отступление Аттилы от Константинополя, снятие им осады Парижа и «бессмысленное дезертирство» с Каталаунских полей служат «доказательством его нездорового непостоянства, неспособности завершить начатое дело, за которое уже дорого заплачено». В связи с этим он пишет: «Это предположение совершенно несостоятельно. Поступки Аттилы имеют под собой весомые основания. Штурм Парижа не решал стратегических задач, а отступление с Каталаунских полей, хотя и нанесло болезненный удар по его самолюбию, было продиктовано исключительно здравым смыслом. Продолжение битвы могло обойтись слишком дорого, разумнее было пересмотреть план кампании». По всей вероятности, гуннский завоеватель руководствовался при этом известным принципом: отступление не поражение, отойти еще не значит уйти.

Трудно судить, насколько справедливо то или иное умозаключение французского историка, так как ни одно из них не подкреплено историческими материалами. Однако о том, что после жестокой «битвы народов» Аттила вовсе не считал себя побежденным, а войну оконченной, можно судить хотя бы по тому, что сразу же по возвращении домой он стал готовиться к новому походу. Проанализировав расстановку сил на территории Западной Римской империи, он решил, что наиболее правильным будет сконцентрироваться на захвате Италии и завоевании все той же Галлии, но теперь с юга. И уже весной 452 года гуннский завоеватель вторгся в Италию, по обыкновению отмечая свой путь ужасными разрушениями, пожарами и истреблением тысяч людей. По словам Бувье-Ажана, «начиналась самая ужасающая кампания Аттилы. Помимо кровавой резни, она была примечательна достижениями гуннов в области военной техники и стратегии, а также своим совершенно неожиданным, парадоксальным финалом». 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.