Годовщина Октябрьской революции

Годовщина Октябрьской революции

Вечером этого дня, в 18.00, в Большом театре состоялась грандиозная церемония, организованная советским правительством в ознаменование годовщины Октябрьской революции. Программа началась с полуторачасового доклада Молотова, полного восхваления успехов, достигнутых Советским Союзом. После него последовал легкий эстрадный концерт: пение, музыка и темпераментные танцы. Сталин сидел в боковой ложе, и присутствующие не могли его видеть.

В перерыве гостей пригласили в буфет, где стол был сервирован вкуснейшими сандвичами и разнообразными деликатесами. Здесь Деревянский, советский посол в Хельсинки, подошел поговорить со мной. Раньше я много раз беседовал с ним весьма откровенно, поэтому теперь я пожаловался ему, что переговоры проходят с трудом и, весьма похоже, могут закончиться безрезультатно. Он заверил меня, что скоро наступит перелом к лучшему. Я спросил, на чем базируется его убежденность, но он не смог объяснить.

Церемония закончилась в 0.30.

Следующий день, 7 ноября, был днем годовщины революции, большим праздником для Москвы и всего СССР. Мы получили приглашение наблюдать парад на Красной площади. День был сырой, и Паасикиви не захотел идти на площадь и стоять там несколько часов, так что я отправился туда один. Мне отвели место среди иностранных дипломатов, на невысокой трибуне слева от Мавзолея Ленина. Оттуда открывался хороший вид на площадь. Вскоре на трибуну на верху Мавзолея поднялась группа наиболее известных вождей Советского Союза, включая Сталина и Молотова. Я заметил вокруг себя также много известных людей.

Во время парада по площади прошло около 30 тысяч солдат. Ими командовал маршал Буденный, которого легко можно было узнать по его знаменитым усам. После пехоты по площади прошли мощные моторизованные силы. Парад произвел сильное впечатление на зрителей, по крайней мере на меня, не слишком большого знатока таких вещей.

Отношение к параду моего соседа — Лоуренса Штейнхарта, посла Соединенных Штатов, — было противоположным. Он то и дело критиковал как войска, так и их оружие. То танки казались ему неповоротливыми, то армейское оружие выглядело устаревшим, поскольку автоматом был вооружен, наверное, каждый двадцатый солдат, и так далее. Наконец я не вытерпел и спросил его, является ли он специалистом в этих вопросах. Он ответил, что раньше был офицером. Поскольку день был холодный, он то и дело прикладывался к фляжке с коньяком, которую доставал из кармана. Он предложил выпить и мне, но я только поблагодарил, сказав, что не замерз.

После окончания военного парада началась процессия совсем другого рода. Людская река плотными рядами вытекала на площадь с дальней стороны. Люди несли в руках множество громадных портретов знаменитых деятелей, поэтому площадь представляла собой целое море лиц. Кто-то сказал, что миллион человек прошли мимо Мавзолея и стоящих на его трибуне лидеров. Когда демонстрация закончилась, зрители стали расходиться. Возвращаясь в посольство пешком, я обратил внимание, что весь город был на ногах. Улицы были полны народа. Люди проводили этот день как всенародный праздник.

Празднование годовщины революции продолжилось и вечером, хотя и другим образом: на 22 часа был назначен прием Молотовым членов дипломатического корпуса. Он состоялся в бывшем дворце богатого купца. Среди приглашенных были и члены финской делегации. Паасикиви не пожелал идти, сославшись на легкую простуду, но я с радостью принял приглашение.

Сначала мы все заняли места в большом зале, где перед нами выступили знаменитые русские артисты с музыкальной программой. После концерта мы перешли в другие комнаты, где был сервирован поздний ужин.

По случаю идущих в настоящий момент переговоров с Финляндией я удостоился чести сидеть за столом почетных гостей, рядом с такими членами правительства, как Молотов и Микоян. Сталина на приеме не было. Среди гостей были Потемкин с супругой. Судя по гостевой карточке, стоявшей на каждом приборе, место рядом со мной должен был занять пресловутый Берия, глава ГПУ, но вместо него приехал его молодой заместитель Меркулов. Из иностранных дипломатов за нашим столом были посол «дорогого друга и союзника» Советского Союза, гитлеровской Германии, граф Шуленбург; итальянский посол Россо с супругой; послы Китая, Персии и Эстонии, а также госпожа Ирьё-Коскинен. Остальные многочисленные гости разместились за меньшими столами, стоявшими в некотором отдалении. Еда и напитки были в изобилии, одних только вин было пять сортов. Тосты следовали один за другим, гости не жалели напитков. Молотов, как мне показалось, решил вызвать своих соседей по столу на соревнование и после каждого тоста лихо осушал свой бокал. Он предложил тост за Финляндию, пожелав успеха проходящим сейчас переговорам. Я поднялся и почтительно произнес ответный тост. Микоян, сидевший рядом с Молотовым, очевидно, решил проверить, удастся ли «капиталистической женщине» устоять против его вина. Он произносил тост за тостом за молодую жену посла Россо, и скоро глаза ее закатились.

Поговорить толком за время этого длинного обеда мне так и не пришлось. Мои соседи по столу оказались неразговорчивыми. Меркулов, сидевший справа от меня, оказался очень мрачной личностью; когда я пытался завести с ним разговор, он отвечал кратко и односложно. Слева от меня сидел дородный посол Китая, с которым я тоже пытался поговорить. Но на каком бы языке я ни пытался завести с ним разговор, он не понимал, а я, к сожалению, не знал китайского языка. Мне оставалось только наблюдать за тем, что происходило за нашим столом и маленькими столиками. Кстати, обстановка за ними была куда свободнее, чем за нашим.

Когда долгий ужин закончился и мы встали из-за стола, ко мне подошел и представился граф Шуленбург. Он сказал, что накануне прилетел из Берлина, чтобы принять участие в празднествах. И заметил, что в германском министерстве иностранных дел считают заключение соглашения между Финляндией и Советским Союзом делом решенным. Согласно его мнению, Финляндия могла бы предложить один остров поблизости от Ханко, который бы удовлетворил Советский Союз. Я подумал, что он имеет в виду Юссарё, об уступке которого мы запросили правительство, и удивился, как могла произойти такая быстрая утечка информации из Хельсинки. Но оказалось, что он имел в виду Утё, который упоминался в германской прессе.

Я сказал, что не уверен в том, что соглашение будет достигнуто, поскольку все зависит от советской стороны.

«Вам, разумеется, виднее», — ответил Шуленбург.

Разговор перешел на трудности переговоров, и я выразил сожаление, что после советско-германского пакта ситуация изменилась не в нашу пользу. Я отметил, что не в интересах Германии позволить Советскому Союзу вести свою собственную линию в этом вопросе.

Шуленбург сказал: «Но что мы можем сделать? У нас связаны руки. В настоящий момент мы ничего не можем сделать. Сейчас СССР получил ту возможность, которой давно дожидался».

Потом мы поговорили о положении в Германии, которое, по его признанию, было плохим, хотя и не таким плохим, как в России. «Если бы немцы увидели, какой здесь недостаток продуктов питания, они бы не ворчали так много», — заметил посол.

В целом, судя по словам моего собеседника, германо-советская дружба была не такой уж горячей. Он говорил о русских в самых презрительных выражениях и в конце концов сконцентрировал свой огонь на нынешнем банкете. «Und mit diesen Menschen mussen wir zusammenarbeiten!» («И с такими людьми мы должны сотрудничать!») — сказал он, когда мы прощались.

Мне удалось также переговорить с народным комиссаром внешней торговли Микояном, одним из ближайших друзей Сталина. Он был в курсе проходивших переговоров и выразил надежду, что они закончатся соглашением. Я пожаловался и ему на чрезмерность советских требований, которые ставят под вопрос достижение соглашения. Он удивился, сказав, что они были «минимальными», как говорили все советские руководители. Он сообщил мне, что, когда в Совете Министров обсуждали требования, которые предстояло предъявить Финляндии, то решили, что ей должны были быть предъявлены самые легкие требования. Все они испытывают громадное уважение к Финляндии; в ходу пословица «финский народ — твердый народ», и к нему надо относиться с осмотрительностью. «Представьте себе, — сказал он, — если бы в нашем правительстве были одни только русские, все обстояло бы совсем по-другому. Но Сталин грузин, я — армянин, и многие из остальных относятся к национальным меньшинствам. Мы прекрасно понимаем положение малых стран».

Микоян не скрывал своего восхищения Сталиным. Ленин, по его словам, был очень одаренным человеком, но Сталин — гений, что значит гораздо больше. При этом Микоян не забывал прикладываться к бокалу, и разговор становился все менее связным.

Прием все еще продолжался, когда я начал пробираться к выходу; домой я вернулся в три часа ночи. Новые инструкции, которые были обещаны нам накануне, еще не прибыли из Хельсинки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.