Глава 14 Кризис идентичности

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 14

Кризис идентичности

Третьего ноября 1839 года в Гюльхане или «Розовой беседке», находившейся в дальних садах дворца Топкапы, султан Абдул-Меджид сделал заявление, получившее название «Указ Гюльхане», в котором официально объявлялось о начале эпохи танзимат, то есть «реорганизации». Как только позволили обстоятельства, реализация программы реформ Махмуда была продолжена. Являясь публичным признанием того, что старыми методами не удалось приспособить империю к современной эпохе, указ Гюльхане подводил ясную идеологическую платформу под те изменения в правовой и административной сферах, которые имели место в недавнем прошлом, и направлял в нужное русло те изменения, с которыми предстояло столкнуться в будущем. Хотя этот указ был навязан населению верхушкой власти, он являлся документом, с помощью которого султан связывал себя и свое правительство обязательствами договорного сотрудничества со своими подданными. Этот указ касался всех, и все должны были принять к исполнению его предписания. Недавно появившаяся пресса довела содержание указа до грамотной части населения (его текст был опубликован в официальной газете «Takvim-i vak?yi»), а губернаторам провинций и их помощникам было предписано, следуя традиции, торжественно зачитать содержание указа на главных площадях больших и малых городов империи.

Указ был обнародован министром иностранных дел Мустафой Решид-пашой в присутствии султана, а также множества государственных деятелей, представителей духовенства и зарубежных послов. В преамбуле причиной продолжавшегося в течение последних 150 лет падения Османской империи с вершин величия объявлялась неспособность соблюдать священные и султанские законы — далее сообщалось, что такое положение дел можно исправить с помощью введения хорошей системы государственного управления, основанной на принципах безопасности жизни, защиты чести и имущества, а также посредством введения изменений в сферах налогообложения и военной службы. Считалось, что гарантии в отношении жизни и имущества укрепят преданность населения государству. Планировалось изыскать новые источники поступления налогов и с их помощью изменить систему налогообложения, основу которой составляли налоговые округи и «проклятые монополии, от которых земли империи недавно были избавлены». Таким образом, предполагалось ввести четкую систему налогообложения, а целевые вложения получаемых средств (из которых самыми значительными являлись расходы на армию и военно-морской флот) должны были утверждаться правовым способом. Чтобы по справедливости распределить бремя призыва на военную службу, его следовало привести в упорядоченное состояние, а максимальный срок службы по призыву должен был составлять от четырех до пяти лет. Впервые эти принципы надлежало применять ко всем подданным Османской империи: и мусульманам, и немусульманам. Взяточничество, которым была поражена бюрократия, объявлялось вне закона, а уголовный кодекс определял степень наказания нарушителей закона в соответствии с занимаемым положением. Заключительной частью указа было обещание осуществить радикальные изменения в сфере административного управления, причем свидетелями этого обещания призывали стать как всех подданных Османской империи, так и дружественные государства. Указ был ясно и недвусмысленно изложен на языке исламского права, которому не противоречили порожденные им законы, а его в высшей степени религиозный характер нашел свое символическое подтверждение, когда султан, в присутствии представителей высшего духовенства и бюрократии, торжественно утвердил его в Палате Священной накидки.

Как правило, каждый новый султан делал заявление о своем намерении править по справедливости, и за четыре месяца до этого Абдул-Меджид сделал такое заявление во время своего вступления на престол. Необычным было то, что за этим заявлением о намерениях вскоре последовало еще одно, и такой выбор времени не являлся случайным совпадением. В конце 30-х годов XIX столетия сочетание неудач как во внешней, так и во внутренней политике (в особенности угроза, которую представлял собой Мехмед Али, а также смещение баланса сил и интересов великих держав в отношении османского государства) заставило империю, несмотря на широкомасштабные реформы султана Махмуда, перейти к обороне. Если Балталиманийская торговая конвенция 1838 года была той ценой, которую туркам пришлось заплатить за британскую поддержку при заключении соглашения с Мехмедом Али, то провозглашение Указа Гюльхане стало платой за предоставление этой своекорыстной поддержки в течение длительного периода. Танзимат, в сущности был инициативой Махмуда, предпринятой им в последние годы своего правления, а провозглашение Абдул-Меджидом положений Указа Гульхане стало жестом, направленным на то, чтобы продемонстрировать европейским державам искренность турецких намерений модернизировать свое государство. Свидетельствуя о том, что сердце империи забилось с новой силой, этот указ, по всем расчетам, должен был убедить великие державы в решимости и способности империи принимать участие в международных делах на равных с ними условиях (приглашая их проявить добрую волю и оказать поддержку османским реформам) и в то же самое время продемонстрировать готовность пойти навстречу их зачастую чрезмерно шумным заботам о благоденствии немусульманских подданных султана.

Султану Абдул-Меджиду было всего шестнадцать лет, когда он взошел на трон, поэтому тот подход к реформам, воплощением которого стал Указ Гюльхане (и который так отличался от подхода его отца), обычно считают инициативой Решид-паши. Сформировавшись как личность в школе богословия, он впоследствии перешел в бюрократический аппарат государственного управления и приобрел там богатый опыт в сфере международной политики. Он вел переговоры с Мехмедом Али и его сыном Ибрагим-пашой, когда их экспансионистская политика угрожала империи, и был послом как в Лондоне, так и в Париже. Во время своего пребывания в Лондоне он добился того, что британцы поддержали османское сопротивление экспансии Мехмеда Али. Этот успех положил начало про-британским настроениям среди группы близких ему реформаторов.

Возвышение Решид-паши как проводника британского влияния, которое впоследствии проявилось в османском законодательстве, явно затеняло значение внутриполитических аспектов указа. Решид-паша приложил руку к составлению этого документа, как и члены религиозной иерархии, которые также сыграли значительную роль в его редакции, и это участие, похоже, избавило их от необходимости делать правовую оценку, разрешавшую обнародование указа и означавшую, что они не видят в нем никаких противоречий с нормами исламского права. Сам султан, стараниями своей матери и наставников, вырос в атмосфере приверженности традициям ортодоксального ислама. В заявлении, которое Абдул-Меджид сделал, вступив на престол, он не только назвал себя «главой правоверных и халифом [Всевышнего] на лице земном», но и объявил о том, что никакой терпимости не будет проявлено по отношению к тем, кто не молится по пять раз в день, соблюдая свои религиозные обязанности. Вот что он написал своему великому визирю: «По наследству и по праву нам был передан халифат… и наше желание состоит в том, чтобы увидеть, как повсюду применяется возвышенное исламское право». Как и его предшественники, султан Абдул-Меджид являлся адептом ордена дервишей, в данном случае он, как и некоторые из его ближайших советников, был членом организации Халиди, являвшейся ответвлением ордена Накшбанди. В отличие от адептов Бекташи, члены Халиди в своем учении отмечали центральную роль священного закона, чем снискали признание консервативных правящих кругов. Подобно Накшбанди и Мевлеви, они после 1826 года извлекли выгоду из гибели Бекташи. В начале 40-х годов XIX века в Дамаске, на месте гробницы основателя ордена шейха Халида Багдади, Абдул-Меджид построил мавзолей и обитель дервишей. Все его заявления и дела указывали на то, что он был набожным человеком — в 1851 году он приказал построить мечеть в районе Стамбула Фатих, чтобы хранить в ней вторую накидку пророка Мухаммеда (первая хранилась во дворце Топкапы). Кроме того, Абдул-Меджид был человеком, который пытался найти модель более жизнеспособного государства, руководствуясь пониманием необходимости продолжения реформ в рамках исламского права, что проявилось в положениях Указа Гюльхане.

Все реформы в истории Османской империи встречали противодействие, но если до сих пор сдерживание оппозиции было исключительно внутренним делом, то одним из важных результатов обнародования Указа Гюльхане стало то, что он должен был вывести внутренние проблемы империи на международную арену. Своевременно ответив на внешнее давление Указом Гюльхане, правительство сделало процесс проведения реформ открытым для наблюдения из-за рубежа, что ослабило глубокие различия во взглядах между христианской Европой и исламской Османской империей. Шли долгие и напряженные споры о скорости проведения реформ и характере изменений, а разрешение внутренних конфликтов стало гораздо более сложной задачей, так как попытки удовлетворить зачастую взаимоисключавшие требования европейских держав вызывали шумные протесты.

В первом чтении Указ Гюльхане содержал малопримечательное заявление о намерениях, в котором говорилось о желании улучшить систему управления и оздоровить государственное казначейство. Однако новым аспектом стало то, что акцент был сделан на правовой стороне, призванной создать структуру, в рамках которой должны были осуществляться административные реформы: это было дальнейшим развитием идеи Махмуда, состоявшей в том, чтобы на смену бесконтрольным действиям, продиктованным либо священными текстами, либо прихотью султана, пришло беспристрастное принятие рациональных решений. В 1840 году был принят уголовный кодекс; в том же году была отменена, по крайней мере теоретически, система откупа налогов: на практике намерения законодателей не могли быть в полной мере реализованы, поэтому даже в начале двадцатого века эта система все еще существовала. В разных регионах империи степень осуществления реорганизации была разной. Нехватка кадров, подготовленных к проведению реформ, инертность в сочетании с инстинктивным сопротивлением переменам, навязанным сверху, неплатежеспособное казначейство, неразвитая инфраструктура, значительная доля неграмотного населения, проблемы, связанные с распространением новых ценностей по обширным, отличным друг от друга территориям, — все эти факторы мешали проведению реформ.

Явное манипулирование перекрывающими друг друга категориями, в соответствии с которыми издавна существовало османское общество, а также с правами и обязанностями, присущими каждому индивидууму в силу его принадлежности к той или иной социальной группе, являлось глубинной причиной значительной части волнений, вызванных Указом Гюльхане. Обещание сделать всех равными перед законом было не из тех заявлений, которые османское общество могло бы легко принять, поскольку даже ислам всегда определял три главных типа неравенства: между верующим и неверующим, хозяином и рабом, мужчиной и женщиной. Неравенство между верующим и неверующим стало фундаментальной основой каждого исламского социума. Что касается османского общества, то в прошлом для него еще более характерным было теперь ставшее весьма туманным различие между правящим классом и теми, кем этот класс правил, то есть между освобожденными от налогов и теми, кто их платил. В Османской империи прагматизм и компромисс стали неотъемлемыми атрибутами многих сфер деятельности, а значит упомянутые выше различия не всегда и не везде строго соблюдались. Но публичное провозглашение принципа равенства для всех подданных империи многим показалось слишком большим потрясением, чтобы спокойно его принять, в особенности учитывая, что неприятная сторона этих нововведений состояла в том, что любая неудача или отступление неизбежно должны были вызвать нарекания из-за рубежа.

Самым ярким выражением существовавшего в Османской империи неравенства между мусульманами и немусульманами был подушный налог, который платили последние. Это конкретное отличие нельзя было ликвидировать одним росчерком пера, ведь даже проводимые в то время изменения в сфере государственного управления требовали наличия соответствующей правовой оценки шейх-уль-ислама. Уравнять статус немусульман со статусом мусульман, то есть освободить немусульман от обязанности платить подушный налог, значило лишить государство важного источника доходов и вступить в противоречие с принципом, согласно которому немусульмане в мусульманском государстве считались подданными «второго сорта». Исходя из этого, «равенство» можно было установить скорее путем выравнивания статуса мусульманского населения со статусом немусульман. Поэтому крестьяне мусульмане, как и крестьяне немусульмане, теперь должны были платить прогрессивный налог, величина которого зависела от стоимости земельного участка. Некоторые из новых предписаний, направленных на централизацию и регуляризацию системы сбора налогов фактически, были утверждены еще в последний год правления Махмуда II. Они были предложены для устранения нарушений, которые оказывали губительное воздействие на жизнь налогоплательщиков, но бедные слои мусульманского населения все же были недовольны введением постоянного налога, оплачиваемого наличными деньгами, хотя прежде они были обязаны платить сразу несколько различных налогов, причем некоторые из них тоже наличными. Недовольны были и некоторые другие группы мусульман, которые издавна были освобождены от налогообложения в обмен на предоставление ими особых услуг государству. Теперь и они должны были платить налоги.

Как и ожидалось, христиане Османской империи и их европейские защитники, которые с нетерпением ждали снятия социальных и финансовых ограничений, подтверждавших, что немусульмане имеют статус под данных второго сорта, истолковали то, что подушный налог продолжает существовать как невыполнение обещания сделать всех равными. Всякий раз, когда европейская пресса обсуждала недостатки османской реорганизации, она акцентировала внимание на неудовлетворительной природе системы налогообложения, игнорируя тот неудобный факт, что, как и любому другому государству, Османской империи для ее существования были необходимы доходы от налогообложения. Что касается еврейского населения империи, то к их жалобам прислушивались реже, чем к жалобам христиан, поскольку ни одна из великих держав не стремилась вмешиваться во внутренние дела империи, действуя от лица евреев. Впрочем, в 30-е годы XIX столетия Британия пыталась добиться того, чтобы ее признали защитницей османских иудеев, чтобы таким образом ответить на претензии России стать защитницей православных христиан, и такие же претензии Франции в отношении католиков. Британия рассматривала возможность переселения евреев в османскую Палестину и Сирию. Поскольку численность еврейского населения была незначительной и оно, в отличие от христианских общин, более равномерно распределялось по территории империи, власти не считали, что евреи представляют угрозу османскому государству. Однако, пытаясь создать видимость плюрализма, правительство в 1835 году впервые назначило лидера еврейской общины, который в принципе обладал таким же статусом, как православный или армянский патриарх. Однако это назначение было сопряжено с трудностями, вызванными нежеланием иудаизма признавать наделенную высшими полномочиями личность: сначала к нему относились с подозрением и лишь со временем признали.

В 30-е годы XIX столетия в районе крепости Ниш, неподалеку от западной границы империи с Сербией, имел место целый ряд восстаний. Сербский лидер Милош Обренович отказался поддерживать мятежников и вместо этого благоразумно продолжил осуществление административных реформ в сотрудничестве с османскими властями. Однако в 1839 году он отказался от власти, и передаваемый по наследству княжеский трон занял его шестнадцатилетний сын, Михаил. Спустя два года, когда стала осуществляться налоговая реформа, начались волнения: класс землевладельцев состоял из христиан, крестьянство составляли как мусульмане, так и христиане, и все они были недовольны не только новыми ставками налогов, но и тем фактом, что некоторые налоги, которые теоретически были отменены, все еще с них взимались. В претензиях, с которыми в том же году крестьяне христианского вероисповедания из района крепости Ниш обратились к Михаилу Обреновичу, едва ли можно было усмотреть хоть какой-то намек на желание обрести независимость. Они отражали лишь стремление крестьян улучшить условия своей жизни. «Люди не выступают против законного правительства султана, а просто хотят того, чтобы благожелательные положения Указа Гюльхане точно и аккуратно выполнялись», — такая озабоченность была выражена в одном из крестьянских прошений. Между тем, отдельные очаги сопротивления объединялись по культурнорелигиозным признакам и чтобы подавить волнения, местные османские администраторы обратились к помощи албанских войск, сформированных из мусульман. И они, действуя с особой жестокостью, выполняли поставленную задачу до тех пор, пока в дело не вмешался Стамбул. Религиозный подтекст этого конфликта не оставили без внимания защитники православного населения Османской империи: Россия выразила свой протест и в надлежащее время из Стамбула была направлена комиссия, которой было поручено определить, что же лежит за этим инцидентом. Османское правительство считало, что сербское руководство спровоцировало волнения, но опасаясь того, что подобные протесты, вызванные реформами налогообложения, могут привести к еще более масштабным межэтническим и межрелигиозным волнениям в этом взрывоопасном районе, решило умиротворить христиан путем освобождения за выкуп тех их единоверцев, которые были арестованы албанскими нерегулярными войсками, и возвратив похищенное у них поголовье скота и другое движимое имущество, а также выплатив деньги тем, по отношению к кому применялось насилие. Постепенно все бежавшие вернулись домой.

Событием, которое самым наглядным образом продемонстрировало, что реформы, хотя и не всегда проводимые до конца и с надлежащей решимостью, все же заходят слишком далеко и осуществляются слишком быстро как для большинства представителей высшего эшелона бюрократии, так и для населения в целом, стало случившееся в марте 1841 года смещение Решид-паши с поста министра иностранных дел. Очевидно, это смещение произошло по причине того, что Мехмед Али подкупил недругов Решид-паши, которые сочли его виновным в том, что годом ранее, была подписана конвенция по умиротворению Леванта. Правительство находилось в руках людей с консервативными взглядами и кабинет министров единогласно решил, что недавно принятые меры следует отменить, что привело к еще большей неразберихе. Одним из факторов, способствовавших падению Решид-паши, стало то, что духовенство не одобрило введенный им свод законов о торговле, созданный по французскому образцу и не имевший никакой связи с нормами исламского права: напротив, этот кодекс имел дело со взаимоотношениями торговых партнеров, банкротствами и т. п., и вскоре его действие было приостановлено.

Еще султан Махмуд обнаружил, что реформы стоят денег. Его администрация прибегла к уменьшению реальной ценности монет, что привело к самой жестокой инфляции за всю историю Османской империи. В период с 1789 по 1808 год, когда Махмуд стал султаном, содержание серебра в монете под названием куруш, которая тогда повсеместно использовалась, не менялось, но за тридцать лет его правления оно снизилось приблизительно на 80 процентов. В золотых монетах содержание драгоценного металла стало ниже 20 процентов. Можно выявить два периода девальвации: между 1808 и 1822 годами и между 1828 и 1831 годами. На второй, менее продолжительный период, приходится и русско-турецкая война 1828–1829 годов, и бремя репараций, которые впоследствии были навязаны Османской империи. Имевшее место в 1826 году подавление бунта янычар ликвидировало группу самых решительных противников обесценивания монет. Этот второй период оказался весьма успешным, так как после его окончания казначейству стало легче платить по своим обязательствам.

Но одно обесценивание не могло стать адекватным решением проблемы долгосрочных финансовых потребностей, а государство слишком много задолжало финансовым посредникам из Галаты. В 1840 году был введен такой еще непроверенный финансовый инструмент, как бумажные деньги. Хотя по своим отличительным признакам эти бумажные деньги были ближе к долгосрочным казначейским облигациям (они подлежали обмену на драгоценные металлы только через восемь лет, при ставке процента в пределах 12,5 % годовых), были в обращении только в Стамбуле и подделывались фальшивомонетчиками, со временем они были признаны средством обмена, сравнимым с монетами. Именно к этому и стремилось правительство, которое таким образом добилось некоторых успехов в деле пополнения государственной казны. В 1844 году был введен биметаллический стандарт, который устанавливал фиксированный курс обмена серебра на золото, что также способствовало стабилизации монетной системы. Как и многие нововведения, принятые Османской империей в те годы, эти новшества пришли из Египта.

Вскоре после своего смещения в 1841 году Решид-паша вернулся в Париж в качестве посла. В 1845 году он был отозван и снова назначен министром иностранных дел, а в следующем году стал великим визирем. Его пребывание в этой должности, которое с некоторыми перерывами продолжалось вплоть до самой его смерти в 1858 году, было долгим для того времени, и находясь на этом посту, он восстановил упавший за время правления Махмуда II статус великого визиря. Молодому султану Абдул-Меджиду потребовалось некоторое время, чтобы утвердить свою власть (по большей части из-за проблем, которыми сопровождалась реорганизация), но благодаря тому, что на его стороне был почтенный Решид-паша, он получил возможность продолжить осуществление программы реформирования, которая стала жертвой консерваторов, занявших высокие должности в 1841 году.

Одной из необходимых административных мер, принятых в годы отсутствия Решид-паши, было учрежденное в 1843 году исследование сельскохозяйственных ресурсов империи, с целью передачи центральному правительству сведений о потенциале провинций. После того как его восстановили в должности, были начаты далеко идущие реформы, особенно в правовой сфере и в сфере образования. Так, уже в 1847 году коммерческие суды обслуживали как мусульман, так и немусульман, а в 1850 году обновленный свод законов о торговле, составленный по французскому образцу, пришел на смену тому своду законов, который за девять лет до этого стал одной из причин смещения Решид-паши. Было учреждено министерство образования и открыты светские школы для мальчиков возрастом от десяти до пятнадцати лет. В целом создание новых структур, которые не имели отношения к традициям ислама, было полезно для модернизации государства, но возникали неизбежные противоречия и конфликты со все еще функционировавшей традиционной системой, и эти противоречия было не так просто разрешить. К тому же подобных нововведений было не много.

Несмотря на реформы, перемены в сельской местности наступали слишком медленно. Землевладельцы с большими сельскохозяйственными угодьями никуда не исчезли, а напротив, продолжали заправлять всеми делами, как правило, считаясь только со своими собственными интересами, и без труда извращали самые благие намерения реформаторов. По динамике своего развития восстание, вспыхнувшее в 1850 году в придунайской области Видин, возможно, является типичным для волнений, имевших место в других районах. В этой области землевладельцы-мусульмане были озлоблены отменой барщины — системы принудительного труда, навязанной крестьянству, которое преимущественно состояло из христиан, арендовавших свои земельные участки. Объявленная вне закона в 1838 году барщина фактически продолжала существовать, как и другие неоплачиваемые и обременительные услуги, выполнения которых требовали от крестьян. Их вооруженное сопротивление заставило землевладельцев обратиться с прошением к правительству, которое в ответ указало на то, что барщина отменена и что данный вопрос следует уладить на месте. Однако решение подобных споров находилось в ведении местного совета, а поскольку сами землевладельцы, направившие прошение, составляли большинство в этом совете, проблема была решена в их пользу, и поэтому ситуация практически не изменилась. Есть свидетельства того, что отношение к данному инциденту России и Сербии было одной из гарантий проявления сдержанности в отношении видинских событий и что следствием этих волнений стали притязания болгар на независимость. Похоже, в правящих кругах Османской империи бытовало оптимистическое мнение, что пересмотр государственной идеологии приостановит волнения среди христианских меньшинств, но, по всей вероятности, такое мнение являлось безосновательным.

Возможно, это вызовет удивление, но еще до возвращения Решид-паши на пост великого визиря был сделан робкий шаг в направлении осуществления одного из самых спорных пунктов Указа Гюльхане и важнейшей части нового плана по введению равенства для всех — призыва немусульман в боевые воинские части империи. Согласно данной шейх-уль-исламом фетве, не существовало никаких канонических препятствий несению воинской службы немусульманами, и нашлись неопровержимые доводы в пользу того, что их следует призывать. Империя нуждалась в войсках, и по целому ряду причин, среди которых были и боевые потери, имела место некоторая убыль мусульманского населения. Члены кабинета министров задавали себе вопрос: не лучше ли будет брать немусульман только на службу в сухопутные войска, а не на боевые корабли с их ограниченным пространством, где они едва ли смогут легко общаться с моряками-мусульманами? Тем не менее к 1843 году были составлены все основополагающие документы, и в 1845, а также в 1847 году был проведен призыв христиан на службу в военно-морском флоте — и это несмотря на то, что тогда партия реформаторов не находилась у власти. Правительство пыталось обуздать чиновников, которые жестоко обращались с призывниками, но британцы все равно выражали недовольство и опасались, что следующим шагом будет призыв христиан в сухопутную армию. В период между 1848 и 1851 годами призыв моряков-христиан не производился; в 1851 году, чтобы избежать призыва во флот, многие македонские христиане бежали на Пелопоннес, а христиане Трабзона пытались обзавестись документами, подтверждающими, что они находятся под защитой местного греческого и русского консулов, и даже иностранными паспортами. Такие уступки, как предлагаемая христианам возможность работать на имперских военно-морских верфях вместо службы на боевых кораблях, не могли вывести сложившуюся ситуацию из тупика.

Несмотря на многочисленные затруднения, возникавшие в процессе ввода в действие новых законов, османские реформаторы, которые поддерживали принципы, изложенные в Указе Гюльхане, считали себя равноправными партнерами европейских держав в новом мировом порядке. Символом равноправия было участие Османской империи в таких мероприятиях, как всемирные выставки. Сердечность турецко-британских отношений, наглядным примером которой были контакты Решид-паши с британским послом в Стамбуле, Стратфордом Каннингом, занимавшим этот пост с 1825 по 1827 год, а потом в период между 1842 и 1858 годами, несомненно побудила турок воспользоваться возможностью принять участие в первой из этих выставок, состоявшейся в Лондоне, в 1851 году. Кроме того, турки были участниками всемирных выставок 1855 и 1867 годов в Париже, 1862 года — в Лондоне и 1863 года — в Стамбуле, а также других выставок, проводившихся в том же столетии, но позднее. Согласно официальному заявлению целью участия была демонстрация плодородия турецких земель и способности турецкого народа в сфере сельского хозяйства, промышленности, искусств и ремесел. Около 700 производителей отправили свои товары, и некоторые из них, в особенности из таких полунезависимых провинций, как Египет и Тунис, были награждены призами.

С 1839 года и вплоть до начала военных действий, которые привели к разразившейся в 1853 году Крымской войне, империя находилась в состоянии мира с другими государствами, так как она стремилась стать частью окружавшего ее мира. Постепенное внедрение в промышленность и сельское хозяйство технических новшеств привело к росту производства товаров для внутреннего и внешнего рынков сбыта. Что касается международной торговли, то права, предоставленные иностранным купцам, которые теперь могли свободно торговать в пределах империи и ликвидация монополий, создали такие условия, которые были одними из самых либеральных в мире.

В 40-е годы XIX столетия Британия оказалась впереди других великих держав, в то время как Россия явно была вынуждена перейти к обороне в своих отношениях с Османской империей. Но вскоре появились признаки того, что Россия активно добивается раздела империи, используя для ее дестабилизации такой предлог, как защита православных христиан. Как и во все предыдущие столетия, соперничество между католиками и православными в священных для христиан местах Палестины было благодатной почвой для иностранного вмешательства. В 1690 году верх взяли францисканцы, которые укрепили свое главенствующее положение в 1740 году после того, как французы оказали туркам поддержку при заключении Белградского договора, а в 1757 году уступили его православным, которых поддерживали русские. В 40-е годы XIX века эта проблема вновь обострилась, так как вопрос о святых местах стал одним из элементов многостороннего соперничества между Францией и Россией. Своей численностью, русские паломники значительно превосходили и своих единоверцев из Османской империи, и католических паломников, а царь Николай I проявлял живой интерес к святым местам Палестины. На протяжении нескольких последующих лет Османской империи пришлось выслушивать горячие обращения России и Франции, каждая из которых поднимала этот вопрос для того, чтобы укрепить свой международный престиж и получить широкую поддержку собственного населения.

Заметным событием того периода стали строительные работы которые имели большое значение для верующих, и связаны они были с базиликой-мечетью Айя София, или Святая София, православной Византии. Когда в 1847 году султан Абдул-Меджид сделал заказ на капитальный ремонт мечети, она находилась в настолько ветхом состоянии, что люди, посещавшие Стамбул, подробно описывали негодное состояние самого здания и его декоративной отделки. Последний раз Айя Софию ремонтировали в середине XVIII столетия при султане Махмуде I. С конца XVIII столетия, первоначально с целью сохранения своего религиозного авторитета среди оказавшихся под властью России крымских единоверцев, все последующие султаны стали подчеркивать, что они являются халифами ислама, и Айя София стала играть новую роль «символического центра османского халифата», дополненную целым рядом мифов, объясняющих это новое толкование. Проведение реставрационных работ, заказ на которые был сделан в 1847 году, доверили братьям Фоссати из Швейцарии, которые прибыли в Стамбул еще в 1837 году, чтобы построить Российское посольство. После завершения строительства они остались в империи и построили целый ряд различных зданий, от загородных вилл правительственных чиновников до католических церквей. У султана вызывала некоторое беспокойство возможная реакция духовенства на этот проект. И все же он несколько раз посещал Айя Софию во время проведения ремонтных работ. Его распоряжение о реставрации появилось как раз в тот момент, когда большинство реакционных священнослужителей находилось за пределами Стамбула — они совершали паломничество в Мекку.

В 1849 году в честь окончания ремонта Айя Софии султан Абдул-Меджид заказал в Париже медаль, на одной стороне которой был изображена его собственная монограмма, а с другой — базилика-мечеть. В результате очертания этого здания стали широко узнаваемы, а его символическое значение возросло. Тогда турки очень точно определили момент, когда им необходимо сыграть активную роль в создании того образа, который они представят внешнему миру. Реставрация Айя Софии была предпринята Абдул-Меджидом для того, чтобы привлечь к своим деяниям внимание собственного народа и в то же самое время являлась проявлением доброй воли в отношении христианского мира на языке, который был понятен этому миру. Внимание султана к этому памятнику, находившемуся в городе, который они так желали заполучить, должно быть, раздражало русских столь же сильно, как и очередной шаг, предпринятый турками ради того, чтобы угодить своим британским союзникам: предоставленние убежища полякам и венграм, бежавшим после закончившихся неудачей антиабсолютистских революций 1848 года, к подавлению которых имела отношение сама Россия, находившаяся под самодержавной властью Николая I. Нельзя сказать, что этот жест не принес пользу самим туркам, поскольку многие из этих беженцев пополнили армию и бюрократический аппарат империи.

Некоторые из них приняли ислам, но многие сохранили прежнее вероисповедание.

В 1850 году, являясь президентом Французской республики, принц Луи Наполеон вновь заявил о своих правах на попечительство святых мест Палестины, что было сделано ради того, чтобы получить поддержку французского духовенства. В 1852 году долгие переговоры закончились тем, что ключи от церкви Рождества Христова в Вифлееме были переданы католикам. Но пользы от этого было не слишком много, поскольку в угоду России турки ввели некоторые ограничения. Несмотря на это, в начале 1853 года возмущенный царь обсуждал с британским послом в Санкт-Петербурге свои планы по разделу того, что он впервые назвал «больным человеком Европы». Царь Николай надеялся получить дунайские княжества, Болгарию и Сербию, британцы должны были получить Египет и Крит, а Стамбул стал бы свободным портом. Но на это Лондон практически ничего не ответил. Русский посланник князь Александр Меньшиков принял такую реакцию за молчаливое согласие и в конце февраля 1853 года предъявил султану ультиматум с требованием сохранения доминирующего положения России в святых местах и признания ее прав в отношении православных подданных Османской империи. Требования царя были отклонены, и в начале июля русские войска стали переправляться через реку Прут и проникать в Молдавию. В сентябре Британия и Франция послали четыре военных корабля, которые должны были пройти через Дарданеллы и двигаться в направлении Стамбула. 27 октября, после целого ряда бесплодных дипломатических шагов, османской армии было приказано переправиться через Дунай. Так начинался военный конфликт, получивший название «Крымская война». Однако официально война была объявлена только в марте 1854 года. После того как в ноябре 1853 года русские обстреляли турецкий флот в Синопе, Британия и Франция, которые постоянно опасались намерений России в отношении Османской империи, поспешили прийти туркам на помощь. У Османской империи оказались союзники по борьбе с северным соседом, и Крымская война началась.

Австрия не меньше Османской империи была потрясена тем, что русские оккупировали дунайские княжества, и сыграла роль посредника четырех держав, вступивших в войну. В июне 1854 года русские войска были вынуждены уйти, и на их место прибыли подразделения австрийской армии, что отвечало условиям договора с султаном, который на время войны передал Австрии свои суверенные права на дунайские княжества. Таким образом, исключался проход войск воюющих сторон через эти княжества, и центр войны переместился в Крым, где Британия и Франция собирались уничтожить русский флот и военно-морские сооружения и навсегда положить конец ожесточенным спорам в отношении «вопроса о проливах». Целью трех союзников был портовый город Севастополь, но только через год, в сентябре 1855 года, они наконец смогли его покорить. К ноябрю русские войска настолько продвинулись на кавказском направлении, что взяли крепость Карс, находившуюся в северо-восточной Малой Азии, а в декабре Австрия пригрозила вступить в войну на стороне союзников, если Россия откажется просить о мире. Начатые переговоры вскоре закончились тем, что 30 марта 1856 года был заключен Парижский мирный договор.

Парижский договор признавал Османскую империю таким же членом европейского сообщества, как и другие державы, и, гарантируя ее территориальную целостность, казалось, предупреждал о том, что она больше не станет жертвой российских (или чьих-либо других) территориальных притязаний. Османская империя, наконец, добилась признания, которого домогались все султаны начиная с Селима III. Россия недооценила британское влияние в регионе, а ее надежды установить контроль над Черным морем были разбиты вдребезги. Теперь это море было открыто для торговли всех стран, и никому не позволялось его милитаризировать. Формально княжества и Сербия возвращались под суверенитет Османской империи и получали гарантии от европейских государств. Трагический тон высказываний русских генералов после подписания мирного договора (один из них писал, что «больше нет возможности скрываться за завесой официальных самовосхвалений») объясняло признание министра иностранных дел, князя Александра Горчакова, который спустя одиннадцать лет заявил, что во время Крымской войны Российской империи грозила весьма реальная опасность катастрофы.

В Парижском договоре была сделана ссылка на так называемый «Указ о реформе», который был обнародован султаном 18 февраля 1856 года и подробно рассматривал вопросы, связанные с немусульманским населением Османской империи, условия жизни которого вызывали пристальный интерес европейских держав. В этом указе нечеткие обязательства, изложенные в Указе Гюльхане, полностью разъяснялись. Султан Абдул-Меджид гарантировал своим подданным свободу вероисповедания и брал на себя обязательство, что отличия по «религиозному, языковому или расовому» признаку будут «навсегда вычеркнуты из административного протокола». Теперь для представителей всех вероисповеданий были открыты двери в гражданские и военные школы, а также на государственную службу, являвшуюся сферой, в которой традиционно доминировали мусульмане. Указ вновь заявил о намерении заменить систему откупа налогов системой прямого налогообложения. Новые правовые процедуры должны были гарантировать более беспристрастное отправление правосудия. Кроме того, в указе были обещания предпринять усилия по модернизации инфраструктуры государства посредством учреждения банков и реформирования финансовой системы, улучшения коммуникаций и с помощью общественных работ. В отношении последних в указе было сказано, что следует изыскать способы «извлечения прибыли из науки, искусства и финансов Европы». Особое место в тексте Парижского договора занимало положение о том, что иностранные державы лишаются права вмешиваться во внутренние дела Османской империи, хотя возможность их вмешательства подразумевалась в каждой фразе Указа о реформе.

Обещанные реформы оказались развитием той программы, которая осуществлялась, начиная с последних лет правления Махмуда II, но теперь об этом публично заявили, что было сделано под мощным давлением и в результате сильного влияния европейских союзников, которые были решительно настроены на то, чтобы воспрепятствовать притязаниям России на роль защитницы православных подданных империи и не допустить нестабильности на Балканах, которая могла стать следствием этих притязаний. Решид-паша, который с 1855 года был не у дел и не играл никакой роли ни в составлении Указа о реформе, ни в выработке положений Парижского договора, был крайне этим обеспокоен. Он признавал, что империи необходимо привести себя в соответствие с изменившейся ситуацией и обратить внимание на положение немусульман, но был против того мнения, что перемены должны наступить одномоментно и по распоряжению иностранных держав. Однако более всего он опасался того, что, ознакомившись с указом, мусульмане империи решат, что с ними совершенно не считаются, и что столь безапелляционное сбрасывание со счетов столетий совместной истории отразится на отношениях между мусульманами и немусульманами. Он предупреждал правительство о том, что оно должно быть готово к неизбежному возникновению напряженности в отношениях.

Возможно, условия Парижского договора отвели от империи угрозу территориальных притязаний России, но теперь внешнее давление было оказано на нее с другой стороны: Британия настоятельно потребовала выполнения взятых султаном обязательств. Вот что сообщал интеллектуал и государственный деятель Ахмед Кевдет-паша о том, какую реакцию вызвал у многих мусульман указ после того, как он был обнародован: «Сегодня мы лишились священных прав нашей общины, которых наши предки добились ценой своей крови. Мусульманская община является правящей общиной, но у нее отобрали принадлежавшие ей священные права. Это день горести и печали для всех мусульман». Хотя оба указа обещали лучшие условия жизни для всех османских подданных, как мусульман, так и немусульман, восприятие этих указов было весьма различным. Едва ли можно было позавидовать условиям жизни простых османских подданных, независимо от их вероисповедания, но среди мусульман стало расти негодование, так как немусульмане стали при любой возможности предъявлять свои недавно обретенные «права», пытаясь извлечь для себя максимум пользы из тех мер, которые были предприняты в отношении их общин. Казалось, что те же самые административные реформы, которые приносили пользу одним, еще больше угнетали других. В последующие после обнародования Указа о реформе месяцы и годы по всей стране происходили столкновения между мусульманами и немусульманами. Чтобы восстановить порядок, приходилось посылать войска, и было много убитых.

Одним из первых признаков недовольства проведением реформ были волнения 1859 года в Стамбуле. Принимавшие в них участие офицеры армии и священнослужители, в том числе приверженцы конформистской секты Накшбанди — Халиди (членом которой был султан Абдул-Меджид), выступали против наносивших им ущерб изменений в законодательстве. Неясно, что именно входило в намерения заговорщиков: роспуск правительства или смещение султана. Их арестовали и судили в военной школе «Кулели» на берегу Босфора, в честь которой и был назван этот инцидент. По распоряжению великого визиря Мехмеда Эмин Али-паши, они были отправлены в ссылку или заключены в тюрьму.

Заявленные в указе 1856 года обещания в отношении свободы вероисповедания для всех подданных Османской империи включали в себя утверждение о том, «что никого не будут принуждать к переходу в другую религию». В отличие от христианства с его разнообразными формами, ислам редко выходил за рамки традиционного для него способа обращения в свою веру, и турки всегда относились к этому с пониманием. Некоторые приписывали это тому факту, что до реформ танзимат значительное немусульманское население было необходимо, потому что оно платило подушный налог, который приносил доходы казне. Даже отступничество от ислама и переход в одну из других «книжных религий» (христианство или иудаизм) в то время обычно допускалось, но только если оно не было результатом принуждения. Вместо этого официальные круги Османской империи изливали свой гнев на тех мусульман-суннитов, которые имели склонность относиться с симпатией к религиозным убеждениям шиитов. Это имело сходство с отношением русского царя Николая I, презиравшего «староверов», которые, как и приверженцы шиитского ислама в Османской империи, были заклеймены как «раскольники» и преследовались. Но принцип равенства всех перед законом, который впервые был провозглашен в Указе Гюльхане, нарушил традиционную уравновешенность османского государства в этих вопросах. К тому же имевшее место в последующие годы иностранное вмешательство в дела, связанные с обращением в ислам и отступничеством от него, несомненно, способствовало тому, что позиция в отношении религии, подробно изложенная в Указе о реформе 1856 года, носила явно оправдательный характер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.