Глава восьмая Бунты и возмездие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава восьмая

Бунты и возмездие

В детстве Генриху Болингброку пришлось постранствовать: мать его умерла от чумы, когда ребенку исполнился год; потом ему повезло – Генрих пережил крестьянскую революцию; пока сражался отец, за ним следило множество опекунов и учителей; сначала Генрих жил в доме второй жены отца, затем – в доме третьей мачехи. Несмотря на все это, он, похоже, вырос нормальным и уравновешенным юношей. Можно не сомневаться в том, что молодой человек обладал всеми качествами правителя, которых не было у его кузена Ричарда, законного короля. Генрих был страстным любителем рыцарских турниров и опытным солдатом, служил вместе с отцом в Испании и вместе с его тевтонцами в Литве, проехал по всей Европе и Средиземноморью, совершил паломничество в Иерусалим и посетил святые места. Он был на стороне лордов-апеллянтов, когда казалось, что те побеждают, и покинул их, когда выяснилось, что он ошибся. Население радостно приветствовало узурпацию Генрихом трона, и большинство вельмож поддержали его восшествие на престол. На первый взгляд он должен был стать популярным и действенным королем. Проблема спорного или не слишком законного наследования дает возможность людям, не согласным с режимом, утверждать, что этот режим незаконен, а потому узурпатор не имеет права взимать налоги, развязывать войны, раздавать земли, вести переговоры с иностранными государствами и осуществлять любые придворные обязанности. На протяжении всех четырнадцати лет правления Генриха мучили неуправляемые вельможи, недостаток средств, шотландцы, французы, валлийцы и, наконец, несговорчивый сын.

Всем английским королям приходилось сталкиваться с недостатком денег, однако от внимания подданных Генриха не ускользнуло то, что унаследовал он не только богатое ланкастерское герцогство, но и приданое жены, Марии де Богун, сонаследницы графа Херефорда. Она родила Генриху четверых сыновей (старший из них станет Генрихом V) и двух дочерей, а в 1394 году умерла, рожая Филиппу. Ее богатство перешло к вдовцу. Всего этого плюс доходы короны, как не без основания полагали люди, должно было быть более чем достаточно для финансирования двора и управления страной. Генриху, однако, пришлось подарить приспешникам Ричарда II большие земельные наделы и крупные суммы денег, а также вознаградить собственных сторонников. Тем самым он создал ложное впечатление, что не намерен облагать население большими налогами. К тому же у него почти не было управленческого опыта и он не был способен контролировать средства, уходившие на содержание двора. Парламент даровал ему таможенные пошлины на шерсть, но экспорт шерсти сильно упал, и следовательно, доход от него был соответствующим. Генрих никогда не был способен жить по средствам, и поскольку одним из его лозунгов был отказ от политики мира, которую исповедовал Ричард, то возобновление войны с Францией означало еще большие затраты.

Франция с ужасом встретила смещение Ричарда и приход Генриха. До той поры французы поддерживали Генриха в попытке вернуть ланкастерское наследие, но видеть королем ни в коем случае не хотели, а потому решили опротестовать смещение законного короля, прикрывая тем самым свою обеспокоенность тем, что Генрих отменит перемирие и возобновит войну. Во Франции царила неразбериха. В 1392 году сошел с ума Карл VI Валуа: первые проявления болезни заключались в том, что он перебил собственную свиту, потом стал слоняться по дворцу, завывая как собака. Ему казалось, что он сделан из стекла, и он боялся разбиться. Временами Карл приходил в себя, но такие периоды случались все реже и были все короче. Теоретически правительство подчинялось королю, но реальную власть, когда Карл впадал в безумие, осуществлял дядя короля Филипп, герцог Бургундии, а когда король был здоров, всем заправлял его брат Людовик, герцог Орлеанский. Эти двое между собой не ладили. Герцог Бургундский, управлявший также и Фландрией, готов был договориться с англичанами ради собственных интересов во Франции и защиты фламандской торговли, а герцог Орлеанский домогался Аквитании, были у него интересы и в Италии (жена его была итальянкой). Герцог Бургундский поддерживал папу римского (так же как Англия и большинство фламандцев), а герцог Орлеанский был сторонником авиньонского папы.

Генрих IV посылал эмиссаров к французскому двору, заверяя их, что поддерживает перемирие (английская партия войны не одобряла заключенный Ричардом договор), однако Карл VI и герцог Орлеанский отказывались признавать Генриха королем и особенно были недовольны его отказом отправить обратно во Францию ребенка-королеву, вдову Ричарда. В 1400 году девочку все-таки вернули, но без приданого: Генрих оставил его у себя на том основании, что выкупа за Иоанна II полностью так и не получил. На самом деле Генрих не мог вернуть приданое просто потому, что в казне не было денег. Стране очень дорого обходился Кале, тем более что в канале процветало пиратство, а когда гарнизон взбунтовался оттого, что ему не платили, Генрих вынужден был рассчитаться с солдатами, но для этого пришлось занять деньги у итальянских банкиров. В том же 1400 году в Уэльсе снова вспыхнули волнения.

Восстание спровоцировал территориальный спор между валлийским рыцарем Овейном Глендауэром и сэром Рейнольдом Греем, большим другом Генриха IV и членом его совета. Спор этот решился не в пользу Глендауэра. Семья Глендауэра имела валлийское происхождение, по отцовской линии он был потомком племенных вождей, регулярно женившихся на девушках из английских или англо-валлийских семей. Жена Глендауэра происходила из аристократического семейства Ханмер, до сих пор пользующегося влиянием в Уэльсе. Глендауэр изучал право в Вестминстере, возможно, сопровождал английскую карательную армию во время похода в Шотландию. Парламент не сумел поддержать Глендауэра, и это стало катализатором самого серьезного восстания в Уэльсе со времен завоевания страны Эдуардом I в 1283 году. Вырвалось наружу недовольство удушающей налоговой политикой, которую проводили приграничные лорды и центральное правительство, вывели из себя преференции английским поселенцам и англоваллийцам, отсутствие карьерных возможностей для местного духовенства и чиновников и невозможность противодействия политике, с которой они были не согласны. Очень скоро мятежники собрали армию, объявили Уэльс независимым, провозгласили Глендауэра принцем Уэльским, потребовали смещения Генриха Ланкастерского и отмену английского языка в Уэльсе. Они вторглись в приграничные города и, как и всегда, принялись жечь и грабить. Английские замки, охранявшиеся небольшими гарнизонами, были захвачены. Бунты продолжались еще лет пятнадцать, и, хотя серьезной опасности трону не представляли, короля раздражали, к тому же приходилось отвлекать войска, которые с большей пользой могли быть задействованы во Франции.

Несмотря на то что тело Ричарда было открыто продемонстрировано публике и все могли убедиться, что он и в самом деле умер, находились и те, кто продолжал уверять, что король жив. Они готовы были устраивать волнения от имени короля или в качестве оправдания восстания использовали возможность того, что Ричард жив. За время своего правления Генрих видел немало бунтов и потенциальных мятежей, а самый серьезный произошел в 1403 году. Возглавил его Перси. Генри Перси, граф Нортумберленд, был союзником Генриха Болингброка в смещении Ричарда II и вместе со своим сыном Генри Хотспером отвечал за охрану северных границ с шотландцами. 14 сентября 1402 года Перси устроил западню шотландской армии, командовал которой Арчибальд Дуглас. Шотландцы возвращались с добычей после набега на Англию. Произошло это в Хомилдон-Хилле, в сорока милях к северу от Ньюкасла. Шотландцы встали на холме в оборонительную позицию «шилтрон» – плотное круговое построение с копейщиками в первых рядах. Такая позиция была очень эффективна, если англичане атаковали верхом. Согласно принятой недавно тактической доктрине, англичане отступили, и бой начали лучники, стрелявшие в шилтрон с расстояния двухсот ярдов. Выстрелы были точными, и противник умылся кровью. Дуглас увидел, что лучников ему недостает, к тому же они неэффективны, так разве он позволит им стоять смирно под градом сыплющихся стрел? Поэтому он приказал своей пехоте и коннице идти на врага. Солдаты спустились с холма, но так и не встретили английскую пехоту. Английские лучники медленно отступали, останавливаясь через каждые несколько ярдов и выпуская очередной залп стрел. Шотландский шилтрон дрогнул и развалился, преследуемый англичанами. Число солдат, задействованных с обеих сторон, и число потерь неизвестно, однако в плен было захвачено большое количество шотландских рыцарей, включая самого Дугласа, ослепшего на один глаз от чьей-то меткой стрелы.

После Хомилдон-Хилла лояльность Перси пошатнулась. Бывали и раньше споры о стоимости поддержания порядка в пограничной полосе, и о том, сколько заплатили или не заплатили Перси, и почему Хотсперу не возместили расходы за кампанию против мятежников в Уэльсе. Но теперь разгорелся главный спор – кто должен получать выкуп за шотландских пленных. Весной Генри Перси пошел на юг якобы для соединения с королем в новой кампании против валлийских мятежников, однако 9 июля, добравшись до Честера, Генри объявил, что Ричард II жив, а Генрих IV – узурпатор. К Перси присоединился отряд знаменитых чеширских стрелков, солдаты надели знак «белого оленя» – эмблему Ричарда II. Поскольку Перси отлично знал, что Ричард мертв, он не мог долго притворяться, и, когда армия разрослась из-за притока добровольцев, идущих со всех сторон, Генри объявил, что, оказывается, король Ричард мертв, убил его Генрих Ланкастер, а законным наследником является Эдмунд Мортимер, граф Марч, которому на ту пору было двенадцать лет.

Притязания Эдмунда на престол основывались на том, что его мать Филиппа, дочь Лайонела, второго сына Эдуарда III, была, конечно, старше отца Генриха, Джона Гонта, и хотя женская линия эти притязания ослабляла, они тем не менее были вполне допустимы[70]. Всюду заговорили, что Генрих узурпатор и убийца, припомнили ему несправедливые налоги, и то, что государственную казну он тратит на личные нужды, и то, что в высших слоя царит коррупция, и то, что он держит при себе порочных советников. Перси отправил разведчиков к Овейну Глендауэру, и если бы смог соединить свою армию с валлийцами – а французы уже заявили о своей поддержке, – то положение Генриха IV стало бы весьма ненадежным. Случилось то, что случилось. Шестнадцатилетний Генрих Монмут, принц Уэльский и будущий король Генрих V, был на тот момент в Шрусбери и командовал, по крайней мере формально, операцией против валлийских мятежников. Они с Перси были друзьями, вместе участвовали в кампаниях против мятежников, принц многому научился у Перси. В свите принца в Шрусбери был также дядя Генри – сэр Томас Перси, граф Вустер. Прослышав новость, он немедленно присоединился к племяннику. Армия Генри должна была соединиться с войском Глендауэра, переправиться через реку Северн и, воспользовавшись двумя мостами, дойти до Шрусбери.

О том, что молодой Перси восстал против короны, Генрих IV узнал в Дерби, где он предлагал армии пойти на север и помочь Перси на шотландской границе. Он понимал, что должен успеть в Шрусбери, надо было перейти через мосты Северна раньше Хотспера и, конечно же, не позволить взять в заложники принца Уэльского. 20 июля после марш-броска длиной в 32 мили – нелегкое испытание даже для конницы – он добрался до Шрусбери прежде мятежников Хотспера. Тем осталось либо драться, либо сдаться. В трех милях от Шрусбери с востока на запад тянется низкая гряда длиной восемьсот ярдов, на этой гряде Хотспер и решил остановиться. Как всегда, хронисты оценили численность мятежной армии по-разному, однако почти все они сильно преувеличили ее размеры. Если предположить, что тяжеловооруженные и обычная пехота выстроились в четыре ряда, возможно, их было 2400 человек; если численность лучников была такой же или немного больше – что уже являлось стандартом в английских армиях, – то у Хотспера могло быть около 5000 человек. У короля, вероятно, было немногим больше.

Воскресным утром 21 июля 1403 года королевская армия вышла из Шрусбери и встала в боевую позицию на плоской равнине на расстоянии 400 или 500 ярдов к югу от гряды. Не очень ясно, как развернул свое войско король. Обычно вперед выдвигались две баталии, а третья, которой командовал король, оставалась в резерве. Определенно можно сказать, что принц Уэльский командовал левой баталией, но, судя по тому, что произошло позднее, король командовал правой баталией. Возможно, в армии короля было всего две баталии, а может, и три, только резерва не было. На месте сражения сейчас находятся частные сады и луга, а в 1403 году эта земля была засажена горохом, он рос так густо и был таким высоким, что затруднял движение и не позволял видеть далее чем на двадцать ярдов.

Начался долгий процесс переговоров с целью решения спора без сражения. Большую часть дня Томас Вестбери, аббат Шрусбери, в сопровождении королевского чиновника сновал от одной стороны к другой, донося предложения и контрпредложения. Король соглашался простить мятежников, если повинятся, а Хотспер настаивал на конституционных переменах, которые, вероятно, не могли быть приняты королем. Трудно понять, как стороны могли прийти к компромиссу. Вечером король сделал вывод, что Хотспер намеренно затягивает переговоры в надежде выиграть время, дожидаясь подкрепления из Уэльса. На самом деле, хотя Хотспер не знал этого, Овейн Глендауэр был в это время в сотне миль оттуда, у предсказателя в Кармартене[71], к тому же долины в Уэльсе были затоплены, что очень затрудняло приход подкрепления.

Короче, сражения нельзя было избежать, и открыли его лучники мятежников. Впервые две противоборствующие английские армии использовали одинаковую тактическую доктрину. Поначалу казалось, что мятежники берут верх над армией короля. Люди Хотспера стояли на возвышении и видели цель, в то время как королевская армия пробиралась сквозь горох и ее лучникам цель было трудно определить. В хронике того времени говорится, что под ливнем стрел мятежников королевские солдаты были словно «листья деревьев, опадавшие после заморозка». Когда же они ответили, «с обеих сторон люди падали, точно яблоки осенью, сбрасываемые южным ветром». Похоже, что в этот момент часть королевской армии дрогнула – предположительно это были задние ряды пехоты: им показалось, что короля застрелили. Частично это компенсировалось отрядом мятежной армии под предводительством некоего Ричарда Рэмкина, но процесс был не столь гладким, как выглядит на бумаге. Солдаты, сбегавшие с холма в сторону королевской армии, могли быть приняты не за дезертиров, а за нападающих, но, поскольку солдаты короля расступались перед ними, можно предположить, что во время переговоров Рэмкин дал роялистам знать о своем намерении перейти на их сторону.

Несмотря на свою импульсивную натуру, Генри Перси был опытным солдатом и, должно быть, понимал, что для него в этой ситуации лучше всего обороняться и дать возможность королевской армии атаковать. Последние шестьдесят лет англичане именно так выигрывали сражения, а поскольку Хотспер находился на возвышении и командовал лучшими английскими лучниками, это давало ему преимущество. То, что мятежное войско стало спускаться с холма, вряд ли входило в планы Хотспера – должно быть, такое действие ему навязали. Большинство хронистов согласны с тем, что в первых рядах мятежников находился отряд шотландских рыцарей под предводительством одноглазого Арчибальда Дугласа. При Хомилдон-Хилле всех этих людей взяли в плен, и они согласились воевать за Хотспера в обмен на освобождение от выкупа. Королевское знамя и сам король в богатых доспехах, должно быть, настолько воспламенили Дугласа, что он, забыв о благоразумии, ринулся вперед, увлекая за собой своих шотландцев, и Хотсперу, вероятно, ничего не оставалось, как только поддержать его. Пехота мятежников с Дугласом во главе с грохотом ринулась вниз, не обращая внимания на потери, которые наносили им королевские лучники. Королевский знаменосец упал как подкошенный, сражение было ожесточенным. У короля Генриха, с целью обмана противника, было три или четыре рыцаря, носивших такое же облачение, как у монарха[72], и по меньшей мере два из них были убиты. Судьба Англии висела на волоске.

Спас положение молодой принц Уэльский. Хронисты, как всегда, по-разному описывают подробности сражения, но, похоже, мятежники толпой кинулись к королю. Если бы они могли убить его или взять в плен, сражение было бы окончено и победа оказалась бы на их стороне. Однако впопыхах мятежники ослабили давление на левый фланг королевской армии. Некоторые хронисты свидетельствуют, что принц Уэльский пошел вперед, прорвал линию мятежников, развернул свое войско и атаковал противника с тыла. Это характеризует принца как человека, обладавшего большей способностью к контролю и маневру, чем это было возможно в ситуации хаоса, когда команды передавались с помощью барабана, трубы и предупреждающих сигналов, когда трудно было хоть что-то услышать и еще труднее подчиниться команде. Более вероятным представляется, что принц повернул свою баталию на девяносто градусов и атаковал правый фланг мятежников. Принц проявил огромную личную храбрость. В какой-то момент – вероятно, когда армии были на отдалении одна от другой, – принц был ранен стрелой в лицо, однако отказался покинуть поле сражения[73], что говорит и о значительном мужестве, и о несомненном таланте полководца. Преимущество перешло к роялистам, атакуемая с обеих сторон и уступающая в численности противнику армия мятежников начала рассыпаться. Хотспера убили, и все было кончено, началась мясорубка. Некоторые пытались добежать до лошадей и ускакать, для тех же, кто остался, был один выбор – сдаться или умереть.

Король Генрих одержал победу, а зачистка и преследование противника продолжались до ночи, после чего изможденные победители принялись зализывать раны, чистить оружие и подыскивать место для ночлега. Древко стрелы, попавшей в лицо принцу Уэльскому, сломалось, но наконечник все еще сидел в верхней челюсти. Позвали хирурга короля, Джона Брэдмора. Он сделал (или у него уже были) щипцы, которыми можно было извлечь наконечник. Сначала он расширил рану – вставил в нее несколько деревянных штырей, смазанных медом (мед обладает антисептическими свойствами), когда рана стала большой, он вставил щипцы в выемку наконечника, крепко ухватил его и извлек из раны. В ту пору в отсутствие анестетиков это был долгий и невероятно болезненный процесс, но благодаря припарке из ячменя с медом инфекции удалось избежать и рана зажила через три недели[74].

Мы не знаем точное количество погибших и раненых с двух сторон, но число их было значительным, причем цифры, возможно, были бы еще более внушительными, если бы роялистам пришлось атаковать мятежников вверх по склону[75]. Арчибальда Дугласа снова взяли в плен, к потерянному им глазу в бою при Хомилдон-Хилле на сей раз он присовокупил яичко. В очень неприятном положении оказался сэр Томас Перси, граф Вустер. Мятежники потерпели поражение, и возмездие было суровым. Томас Перси не надеялся на снисхождение: он был доверенным человеком принца Уэльского и предал своего сюзерена. На следующий день после сражения его обезглавили в Шрусбери вместе с рыцарями Шропшира – сэром Ричардом Верноном и сэром Ричардом Венейблсом. Тело Хотспера предали земле, но вскоре выкопали, четвертовали и передали эти части Честеру, Бристолю, Ньюкаслу и Лондону, а голову выставили в Йорке. С другими мятежниками расправились после поспешно проведенных судов. Генри, граф Нортумберленд, глава семейства Перси, был допущен к королю и попросил у него прощения. Он переложил вину на своего сына, благо тот был уже мертв. Генрих мог бы казнить графа немедленно, однако решил выставить его перед парламентом. Лорды решили, что граф не виновен в предательстве. Старик отделался большим штрафом, а его замки и земли перешли к более лояльным подданным. Вероятно, этот урок пошел графу впрок.

Погибших похоронили на поле боя в братской могиле подле дороги Уитчерч. В 1406 году король Генрих выдал разрешение на постройку в этом месте часовни. Она стоит там до сих пор, а неподалеку высится статуя короля. В часовне можно увидеть список рыцарей, принимавших участие в битве, и описание их гербов. Разглядывая этот список, приходишь в изумление из-за количества семей, участвовавших в сражении. Там были Калвли, де Бурги, Массей, Стэнли, де Кокс, Грейс. Любая средневековая знатная семья почитала главным долгом удержание своей земли, а если в момент гражданской войны ты ставил не на ту лошадь, то заведомо терял свою землю, и потому в скачках двух лошадей лучше было поддерживать обоих седоков.

Хотя победа короля при Шрусбери положила конец самому серьезному бунту правления Генриха, неприятностей хватало. В канале по-прежнему бесчинствовали французские пираты, и приходилось поощрять английских капитанов, чтобы они отвечали на агрессию подобным же образом. Казавшаяся нескончаемой война в Уэльсе привлекала французов, в поддержку валлийцам они совершали набеги на остров, поскольку готовы были сделать что угодно, лишь бы ослабить Англию. Лже-Ричарды появлялись то там, то здесь: один, например, объявился в Шотландии, и его никак не удавалось поймать. Денег, как обычно, недоставало. В 1404 году парламент заявил, что у короля достаточно средств и можно обойтись без новых налогов, а королю следует сократить многочисленные субсидии и пособия, которые он ввел после своей коронации. Поскольку эти субсидии вознаграждали тех, кто поддержал Генриха в борьбе за трон, ликвидировать их было не так-то просто, а попытки двора сократить их стоимость, переместив бенефициаров в менее престижные замки, оказались тщетными. Нечем было оплачивать военные расходы, и королевские поставщики вынуждены были прибегать к реквизициям, а когда и военным нечем стало платить, офицерам предложили служить за свой счет.

Несмотря на пустую казну и враждебный парламент, король выжил. Его научил пример Ричарда II, презревшего парламент и магнатов и дорого заплатившего за это. Генрих спрятал гордость в карман и пошел на компромисс. В 1405 году французы захватили английский город Марк, в трех милях к востоку от Кале. Один из офицеров гарнизона Кале, сэр Ричард Астон, решил, что терпеть больше незачем: надо отвоевать город. Он взял с собой отряд, состоявший из пятисот тяжеловооруженных и легких пехотинцев и двухсот лучников, и нагрузил стрелами двенадцать повозок. Амуниции оказалось более чем достаточно, поскольку результат получился весьма эффектным – пятнадцать французских рыцарей было убито, а в плен взято несколько сотен. Командиру – графу Сен-Полю, одиозному налетчику на южные английские порты – удалось бежать, бросив оружие. На острове Уайт и в Дартмуте стало спокойно, однако тот факт, что набеги французов вообще имели место, доказывает, что защитником королевства Генриха назвать нельзя, как бы он ни пытался.

Генри Перси-старший, граф Нортумберленд, в 1403 году сохранил голову и свои поместья, но урок ему впрок не пошел, ибо в 1405 году он снова принял участие в бунте. Нортумберленд заключил «тройственный союз» – соглашение с сэром Эдмундом Мортимером, отцом того Мортимера, что претендовал на трон, и Овейном Глендауэром. Эта троица собиралась сместить Генриха IV и поделить между собой Англию и Уэльс. Глендауэру достался бы Уэльс вместе с приграничной полосой, Нортумберленду – север, а Мортимеру все остальное. Верил ли кто-нибудь из них, что все получится, или это были ни к чему не обязывающие слова с целью укрепить союз, неизвестно. В любом случае восстание не могло быть успешным хотя бы потому, что у заговорщиков не было единого центра и они слабо представляли, что будут делать, когда сформируют свою армию.

Одним из главных приверженцев восстания был пятидесятипятилетний архиепископ Йорка Ричард Скроуп. На эту должность Скроупа назначил Ричард II, а заслужил он ее скорее благодаря успехам отца, солдата и верного слуги монархии, нежели выдающимся способностям в области теологии. Впрочем, он был достаточно искушен в каноническом праве. В свое время Скроуп возглавил депутацию, принявшую якобы добровольное отречение Ричарда II от трона. Скроуп поддержал восшествие на престол Генриха IV и был одним из прелатов, которые подвели его к трону во время коронации. То, что Скроуп принял участие в бунте 1405 года, можно расценить как результат давления со стороны местного лорда – Нортумберленда. Впрочем, Скроуп выступал против обложения налогами священников, разделял недовольство купцов, страдавших от налогов, он мог быть автором или по меньшей мере издателем манифеста, написанного бунтовщиками. В этом документе перечислялись обычные жалобы о несправедливом налогообложении, однако имелось и указание на то, что Генрих нарушил свою клятву и сместил Ричарда II.

Бунт был быстро задушен – давний враг Перси Ральф Невилл, граф Уэстморленд, и младший сын короля Джон Ланкастер выступили против мятежников и одержали победу над поспешно собранным и плохо вооруженным войском Скроупа, составленным главным образом из жителей Йорка. Скроупа арестовали, так же как и девятнадцатилетнего сэра Томаса Моубрея, первого герцога Норфолка и маршала Англии, поссорившегося с Ричардом II и умершего в ссылке. Нортумберленд покинул прежних союзников и бежал в Шотландию. Король уже не хотел проявлять милосердие: в прошлый раз он простил зачинщиков, а теперь четко дал понять, что бунта не потерпит. Вместо того чтобы передать Скроупа папе и сделать выговор епископу-изменнику, как он поступал ранее в сходных обстоятельствах, Генрих решил устроить суд и ему, и другим арестованным вельможам. В Лондон пошел приказ – прислать судейскую команду. Услышав, что его собрата будет судить светский суд, Томас Арундел, архиепископ Кентерберийский и близкий друг короля, вскочил на коня и мчался весь день и всю ночь в Бишопторп, что на севере Йоркшира, туда, где находился король. Поразительная прыть для человека пятидесяти одного года, да еще в то время![76]

Арундел добрался до Бишопторпа 7 июня 1405 года и стал умолять короля не казнить Скроупа, напомнив о короле Генрихе II, виновном в убийстве архиепископа Бекета. Король обманул старого друга, послал его спать, а сам той же ночью вызвал Скроупа в суд, и на следующий день его и двух других осужденных обезглавили. Это была первая судебная экзекуция архиепископа. Не только Англия, но и вся Европа пришла в ужас. Даже если смертный приговор был справедлив, а он и в самом деле был справедлив, убийство клирика, к тому же еще и архиепископа, вызвало шок, что позволило врагам Генриха заявить, что он убил не только законного короля, но и одного из избранников Господа. По слухам, папа в Риме был потрясен, он проклял всех, причастных к этому делу, однако его протест долго не просуществовал – возможно потому, что его утешило денежное вливание, да и чудеса на могиле Скроупа в Йорке долго не продлились. В 1408 году папа Григорий XII простил Генриха в обмен на обещание построить три церкви. Вскоре после казни Генрих заболел, по слухам, проказой. Сейчас, после исследования скелета Генриха, мы знаем что король не страдал от самой ужасной болезни, от которой тогда не было лекарства, но его противникам выгодно было распространять такие слухи, они утверждали, что Генриха постигла кара господня за расправу над Скроупом. Какая бы болезнь ни мучила короля, но здоровье его, начиная с 1408 года, стремительно ухудшалось, что потребовало привлечения совета к управлению государством, а возглавил этот совет принц Уэльский. Такое положение привело к разногласиям между отцом и сыном, король Генрих стал подозревать старшего сына в заговоре против себя.

Нортумберленду нельзя было позволить еще одно предательство. Королю пришлось отменить спланированную экспедицию в Уэльс и отправиться на север. Генрих начал систематически расправляться с северными городами, сочувствовавшими бунтовщикам. Нортумберленд пытался найти поддержку в Уэльсе, но восстание начало затухать, а короткой поездкой во Францию Нортумберленд ничего не добился: у французов хватало своих проблем. В отчаянии Генри Перси решил рискнуть и поставить на кон все: в 1408 году вторгся в Англию из Шотландии. Армия у него была крошечная – вероятно, не более нескольких сотен, самое большее тысяча человек. Вдобавок к тем солдатам, которых он привлек в Шотландии, Перси призвал в армию слуг из своих северных поместий; примкнули к нему и сторонники епископа Бангора и аббата Хэйла. Вторжение оказалось недолгим. Король Генрих был еще в пути, когда шериф графства Йоркшир сэр Томас Рокби с поспешно поднятым войском встретился с людьми Нортумберленда возле Нейрсборо и гнался за ними двенадцать миль на юг, к Тадкастеру. Нортумберленду пришлось ретироваться, и он отошел на четыре мили к западу, к Брамем-Мур. Перси нашел место для обороны и стал поджидать Рокби. Тот явился утром 14 февраля 1408 года вместе с лучниками и атаковал Нортумберленда. Результат этой битвы никем не оспаривается: армия мятежников была разгромлена, очень мало кому удалось вернуться в Шотландию. Сам Генри Перси яростно сражался, но был убит; мертвое тело четвертовали, а голову вывесили на Лондонском мосту. Король Генрих отправился на север и свершил возмездие; помогала ему толпа информаторов, страстно желавших доказать свою лояльность и пользовавшихся возможностью рассчитаться по старым долгам. Среди казненных был аббат Хэйла, но о судьбе епископа Бангора хронисты молчат. Генри Перси был лишен титула, а его поместья конфискованы на основании парламентского акта[77].

Между тем гражданская война во Франции не дала воспользоваться проблемами английского короля. Если бы Францию не раздирали междоусобицы, то, воспользовавшись финансовыми затруднениями Генри, французы могли бы легко захватить Аквитанию, но приступы безумия у Карла VI учащались, власть была у герцогов Бургундского и Орлеанского, однако цели у них были разными. Их враждебность дошла до того, что в ночь на 23 ноября 1407 года, всего через несколько дней после примирения между ними, на герцога Орлеанского в Париже было совершено нападение, и его забили до смерти. Сначала ему отрезали руку, чтобы он не наслал проклятие на нападавших. Все верили, что убили его по наущению герцога Бургундского (говорили, что несколько дней спустя тот и сам это признал).

Франция разделилась на два военных лагеря. Дело покойного герцога Орлеанского перешло к тестю его сына, графу Арманьяку, который дал свое имя фракции орлеанистов. Эта группа контролировала Францию к югу от реки Луара и меньшую часть английской Аквитании, а бургиньоны господствовали на севере (включая Париж), во Фландрии и в большей части Голландии. Бретань, как обычно, сохраняла нейтралитет, Нормандия тоже не хотела принимать чью-либо сторону. Герцог Бургундии уже подписал торговое соглашение с Генрихом IV, и угроза Кале со стороны Фландрии уменьшилась, возобновилась торговля английской шерстью, да и казна немного оздоровилась.

В 1411 году Париж осадили арманьяки, и герцог Бургундский обратился к Генриху IV за помощью. На тот момент принц Уэльский был председателем королевского совета, поскольку отец болел, и в сентябре английская армия, состоявшая из 800 конников и 2000 лучников под командой племянника архиепископа Кентерберийского – тридцатилетнего Томаса Фицалана, графа Арундела, – высадилась в Кале. Затем войско проследовало в Аррас, соединилось с освободительной армией бургиньонов и двинулось на Париж. 9 ноября 1411 года Арундел штурмом взял предместье Парижа Сен-Клу, после чего вернулся в Кале и отплыл в Англию.

На следующий год король поправился, и принц отошел в сторонку. Теперь англичане стали помогать арманьякам, пообещавшим в обмен на военную помощь в их борьбе против бургиньонов поддержать присоединение Аквитании к Англии, то есть то, что уже утвердил английский парламент. Четыре тысячи человек под командой второго сына короля Генриха, Томаса Ланкастера (ставшего недавно графом Албемарлом и герцогом Кларенсом), высадились в Нижней Нормандии. Согласно хронике Брута, высадке 7000 конников (возможно, их было гораздо меньше) под предводительством некоего «лорда Хамбе» пытались помешать. Ланкастер одержал над ними победу, взял пленных и двинулся на юг, чтобы соединиться с арманьяками в Пуату. Когда армия пришла туда, оказалось, что два французских герцога – молодой Орлеанский и Бургундский – сумели прийти к временному соглашению, и Кларенс повел свою армию через южную Францию к английскому Бордо, сжигая и грабя все на своем пути. Домой он согласился уйти только после того, как арманьяки ему заплатили. Краткое перемирие между двумя французскими фракциями позволило англичанам получить от обоих герцогов согласие на аннексию Аквитании, но поскольку ни арманьяки, ни бургиньоны не могли сказать что-либо от имени короля, как и от имени французского правительства, согласие это осталось незаконным и бесполезным. Впрочем, и мир был вскоре нарушен: в 1413 году в Париже бургиньоны напали на сторонников арманьяков, начали убивать их и поджигать их дома. Беспорядки утихомирило только появление армии арманьяков во главе с девятилетним дофином Карлом. Герцог Бургундский вынужден был сдать Париж арманьякам, после чего бежал во Фландрию и начал искать поддержки англичан.

20 марта 1413 года король Генрих IV скончался в возрасте сорока семи лет. Его могила в Кентерберийском соборе находится против гробницы Черного Принца, в смерти сына которого был повинен Генрих, – ирония судьбы, на которую в то время вряд ли кто обратил внимание. На его портрете мы видим старое, обрюзгшее лицо, кажется, что оно принадлежит другому человеку. Энергичного любителя поединков, хорошо образованного, красноречивого и общительного Генриха Болингброка поддержало большинство населения, которое и помогало ему в смещении Ричарда II. По свидетельству хронистов, Болингброком восхищались за «мужество, которое он проявлял неоднократно». Однако же, став королем, он столкнулся с несговорчивым парламентом, и во время его четырнадцатилетнего правления было по меньшей мере восемь мятежей. С годами Генрих становился все подозрительнее, болезнь его прогрессировала, и корону он удерживал за счет компромиссов, позволяя парламенту отбирать у себя королевские прерогативы. Хотя, в отличие от Ричарда II, Генрих притязал на французский трон, но мало что сделал для этого, и война во время его правления ограничивалась набегами, пиратством и блокадой. Главной заботой Генриха было подавление валлийского восстания Овейна Глендауэра, к тому же ему постоянно приходилось разбираться с другими мятежами, а денег на походы в Европу не было. Он не много сделал и для организации и тактического развертывания английской армии, правда, поспособствовал совершенствованию артиллерии, которая в большинстве армий пока не влияла на исход битвы.

Хотя волнения в Уэльсе продолжались и после кончины Генриха, перед последним бунтом Нортумберленда они все же шли на спад. Овейна Глендауэра поддерживали многие, возможно, что в их числе было большинство урожденных валлийских аристократов, но только не простые люди, не валлийцы английского происхождения и не английские поселенцы, так что Глендауэр контролировал лишь ограниченные районы Уэльса. На море всем заправляли англичане, и, за исключением нескольких высадок французов, Глендауэр не мог получить подкрепления водным путем. Большинство замков были недоступны, а те, что пали под напором мятежников, быстро вернулись к своим хозяевам. Англичане укрепили приграничную полосу, окружили мятежников и не допускали к ним сочувствующих из Англии, а когда валлийцы совершали вылазки в Шропшир, конные отряды англичан тотчас пускались за ними в погоню. Государственные маршруты поставок в Уэльс и из Уэльса охранялись, но поставщиков-валлийцев английские солдаты не пропускали. Многие родственники Глендауэра, включая жену, были арестованы и заключены в Тауэр; по крайней мере один сын был убит, возрастало число жертв среди старших командиров. По мере оздоровления английской казны солдатам стали платить, оплачивались и военные поставки, Глендауэру же приходилось рассчитывать только на деньги, полученные за выкуп пленных, а когда тех не стало, он занялся грабежом соплеменников. Такая политика не снискала ему поддержки населения. Восстание длилось так долго оттого, что мятежники придерживались очень разумной тактики: в обычные битвы они не ввязывались, а совершали набеги, устраивали засады, привлекали снайперов, после чего потихоньку сбегали в горы. Но партизаны войну не выигрывают, а вот упорная политика взятия на измор, контроль побережья, оборона приграничной полосы и привлечение денег для продолжения кампании даже во времена финансовых трудностей привели, в конце концов, англичан к победе. Генрих IV немало тому поспособствовал. Судьба Глендауэра остается неведомой. Поскольку его так и не поймали, думают, что в 1415 году он скончался, но как это произошло и где его тело, так и осталось загадкой.

Шотландия тоже перестала быть проблемой со времен последнего вторжения Нортумберленда. Умная разведка и искусное мореплавание позволили в марте 1406 года похитить наследника шотландского трона Джеймса Стюарта (позднее короля Шотландии Якова I). Он был захвачен на море, когда плыл в школу во Францию. Англии повезло, что отец мальчика Роберт III умер месяц спустя: это позволило заключить в Тауэр еще одного короля Шотландии. Обращались с Джеймсом хорошо, однако он 18 лет оставался узником, что помогало Англии держать в безопасности свои северные границы.

Возможно, Генрих IV не смог или не сумел продолжить войну с Францией, зато его сын и наследник точно был на это способен. К моменту восшествия на трон Генри Монмут зарекомендовал себя в Шрусбери как солдат, и хотя там он следовал указаниям более опытных командиров, тем не менее продемонстрировал отвагу и понимание управления боем, да и в валлийских войнах, пока болел отец, он отвечал за подавление бунтов. Монмут научился контролировать армию в отсталой стране, понял, как следует вести осаду, осознал важность таких предметов, как мобилизация и разумная логистика, и все это принесло ему успех в последующих кампаниях. Во времена ученичества многие смотрели на Генри как на юнца – любителя вина, женщин и сомнительных компаний. Он и в самом деле часто ссорился с отцом, иногда спорил с ним в вопросах иностранной политики и даже создал свой двор в пику отцу. Но после смерти Генриха IV сын оставил неблаговидное поведение в прошлом.

В Британии двадцать первого века королева является главой англиканской церкви, но на деле религия не имеет основополагающего влияния ни на управление страной, ни на жизнь большинства людей. В Средневековье все было по-другому: любое решение правительства и короля должно было учитывать позицию Церкви. В сегодняшний светский и циничный век нелегко осознать влияние религии на наших средневековых предков. Религия была мощным инструментом социального контроля[78]. В средневековой Англии наказ короля был убеждающим, и вдвойне убедительным делало его то, что это наказ всевышнего. Были, конечно же, люди, которые смотрели на все по-другому, что сейчас мы назовем научным подходом – никто из образованных людей не считал, что Земля плоская, – однако колдовство и магия процветали вплоть до шестнадцатого века. (Инквизиции, порицавшей колдовство и сжигавшей ведьм, в Англии никогда не было, а причиной тому наравне с теологией было то, что она имела иностранное происхождение.) Тем не менее обычный человек был крайне суеверным. Он верил, что после смерти пойдет на небеса, если будет усердно молиться и исполнять церковные заповеди, в противном случае ему предстоит крайне неприятная вечность в аду, о чем постоянно напоминало изображение Страшного суда над церковными дверями. Необъяснимые явления – внезапный шторм, землетрясение, болезнь – были либо знаками недовольства господа, либо происками дьявола.

В любом веке необразованные и никуда не выезжающие люди весьма суеверны, невежественное население исповедует религиозный фундаментализм, однако гораздо труднее ответить на вопрос, отчего и великие люди верили в реальность ада и рая. Во всяком случае, они так говорили, и число часовен, построенных знатью, и денег, отпущенных религиозным орденам, вроде бы доказывает, что они говорили правду; об этом свидетельствуют и слова, сказанные ими в предсмертные минуты. Впрочем, многие дары и декларации могли быть сделаны в надежде, что после смерти их имена останутся в истории. Мы можем задаваться вопросом, насколько искренними были религиозные верования, по крайней мере среди богатых и образованных, но ничуть не сомневаемся во власти и влиянии Церкви. Хотя монополией в области образования уже не обладала – правительственным структурам все больше требовались люди, умеющие читать, писать и считать, – она извлекала выгоду из всех правительственных начинаний. Архиепископы становились канцлерами, епископы вели за собой армии, местные правительства в графствах не могли ничего сделать без согласования с приходами; Церковь была одним из самых крупных землевладельцев королевства, причем сказочно богатым. В отличие от наших дней, когда большинство британских епископов происходят из низшего среднего класса, в Средневековье епископами становились члены знатных семейств, и они имели огромное влияние как в самой Церкви, так и вне ее пределов. Международная дипломатия творилась клириками, а папа, будь он в Риме или Авиньоне, имел влияние во всем мире.

Поддержание статус-кво было в интересах Церкви, а в интересах светской власти – поддержка духовенства; доказательством страха перед ересью является то, что ее упорно старались подавить[79]. Понятно, что некоторые эзотерические аргументы, противоречившие принятым учениям, еще можно было вытерпеть – много энергии было потрачено, например, на споры о том, сколько ангелов поместится на булавочной головке[80], либо об относительной бедности Иисуса Христа, – однако то, что наносило удар по силе и влиянию Церкви, должно было быть искоренено.

После первой вспышки чумы возникли странные культы и странные верования; одной из самых распространенных ересей того времени было движение лоллардов. Участники этого движения исповедовали учение Джона Уиклифа, богослова, родившегося примерно в 1330 году. Уиклиф подвергал сомнению авторитет папы, перевел Библию на английский язык и выступал против доктрины пресуществления. К выступлению против папы многие англичане и немалое число английских священников относились с сочувствием, но перевод Библии на национальный язык был совсем другим делом. Священникам по службе положено в нужном смысле интерпретировать библейскую латынь, а если простые люди станут самостоятельно изучать Библию, вчитываясь в текст, увидят несоответствия, то, возможно, подвергнут сомнению все Писание. Доктрина пресуществления тем не менее проповедовала, что хлеб и вино превращаются в плоть и кровь Христову, после того как верующий их вкушает. Справедливость этого утверждения может быть оспорена, и само высказывание основано на вере, а не на науке, но в это верили и до сих пор верят, и некоторые христианские церкви до сих пор это проповедуют[81]. Уиклиф говорил, что превращение это символическое, а не настоящее, тем самым подрывая догмат церковного учения, и папа его проклял. Уиклиф уцелел, частично благодаря протекции Джона Гонта, частично благодаря тому, что университет Оксфорда не захотел, чтобы его докторами управляла церковь. Так что в 1384 году Уиклиф мирно скончался в своей постели.

Лолларды (бормочущие молитвы) зашли немного дальше, чем, вероятно, хотелось того Уиклифу. Им не нравилось, что папа взимает налоги с английского духовенства, правда, в этом отношении они отражали взгляды большинства англичан, включая и Эдуарда III. Они выступали против всевластия папы и коррупции в церкви. Если бы они на этом остановились, это могло бы сойти им с рук, но когда они объявили папу Антихристом, выступили против церковной иерархии и, начиная примерно с 1380 года, стали рассылать по стране проповедников с английскими Библиями, то превратились в настоящую угрозой установленному порядку, и их объявили еретиками. Сам Уиклиф, в отличие от последователей, не поддержал крестьянскую революцию. Тех же, кто поддержал, назвали бунтовщиками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.