«Понеже невежа и поселянин есть…»
«Понеже невежа и поселянин есть…»
Гибель противников вызывала у любостяжателей нескрываемую радость. Р. Г. Скрынников замечал, что Иосиф Санин с видимым удовольствием описывал смерть еретика Алексея, муки в заточении еретика Захара. Заволжцы не были склонны требовать жестокого наказания вероотступников. В свое время афонские исихасты подозревались в ереси своими противниками. В Константинополе за короткое время (1341–1355) состоялось семь церковных соборов, где учение Григория Паламы то предавалось анафеме, то провозглашалось истинно православным, пока наконец не стало официальным.
Нил, проведя много лет на православном Востоке, разумеется, знал об ожесточенной борьбе и взаимных нападках сторон, и это обстоятельство заставляло его внимательно относиться к обвинениям в ереси, тем паче подобное обвинение с большой долей вероятности могло быть предъявлено и самим заволжцам.
Среди списка востребованной архиепископом Геннадием литературы в рамках предпринятой им интеллектуальной мобилизации значится «Беседа» пресвитера Козьмы, посвященная разоблачению ереси богомилов. Ю. К. Бегунов обращал внимание на то, что творение болгарского богослова Х века Козмы Пресвитера было необходимо новгородскому владыке и Иосифу Волоцкому «для опровержения некоторых, вполне конкретных взглядов новгородских еретиков».
Оттуда же из писаний Козьмы борцы с ересью могли получить следующий ценный совет, которому охранители неукоснительно следовали в дальнейшем: «Уча еретика, не только не научить его, но и кого-либо из неразумных развратить…» Между тем богомилов, враждовавших против церковной собственности, в Византии сравнивали с паламитами. Пренебрежение к обрядности и внешности, предпочтение живого духа мертвой букве, враждебное отношение к чиновничьему пониманию пастырского служения приводили к тому, что обвинения исихастов в богомильстве сделались общим местом.
Со стороны Варлаама Калабрийца звучали также обвинения исихастов в мессалианстве. Последователи Варлаама настойчиво пытались подвести учение Паламы под «Анафемы павликианам и мессалианам», пока самих варламитов в 1351 году не причислили к еретикам. А теперь вспомним, что именно в мессалианстве — наряду с приверженностью другим лжеучениям — обвинял жидовствующих Геннадий Гонзов и Иосиф Санин. Новгородский архиерей и его единомышленники явно искали и находили сходство между воззрениями заволжских старцев и еретическими доктринами, и своими разоблачениями целили не только в вольнодумцев, но и в нестяжателей. Скорее даже во вторых, чем в первых.
Старец и бес. Средневековая миниатюра
Подтверждением тому служит командировка двух агентов (по-иному и не скажешь) волоцкого игумена в Белозерский монастырь — произошло это уже в правление Василия III и после смерти Нила Сорского. Обосновавшись в монастыре под благочестивым предлогом, они провели в стенах обители ряд розыскных мероприятий, в результате которых у одного из насельников сыщики обнаружили крест под постелью (стало быть, пытливые иноки не поленились туда заглянуть), а другой старец Кириллова монастыря при неожиданном появлении у него волоцкого собрата якобы бросил какую-то книгу в печь.
Это дало повод агентам послать преподобному Иосифу донесение, содержавшее обвинение пустынников белозерских в «великой ереси». Через своего брата, ростовского архиепископа Вассиана, Иосиф Волоцкий передал этот донос великому князю, однако Василий показал его находившемуся у него в чести князь-иноку Вассиану Патрикееву. Последний любостяжателей ненавидел, и в итоге вся эта спецоперация обернулась против ее организаторов, а доставивший донос иосифлянин был даже подвергнут пытке и умер.
Но, возможно, самой важной причиной, не позволявшей заволжцам «бросить камень» в «жидовствующих» и прочих отступников, было их глубокое и искреннее осознание собственного несовершенства. Сокрушению о своих грехах посвящена «Молитва… старца Нила… имущая покаяние и исповедание грехов и страстей». В ней преподобный Нил Сорский говорит, что даже землю оскверняет своим «хожнием». Отправляя послание к брату, вопросившему его о помыслах, преподобный Нил Сорский писал: «Что бо аз реку, не створив сам ничто же благо! кый есть разум грешнику? Точию грехи».
В своем Уставе Нил приводит следующие слова Григория Синаита: «Как не считать себя сквернейшим из всех тварей, в естественном состоянии находящихся, как (созданы), мне, по причине безмерных моих беззаконий (пребывающему) ниже естества? Ибо, воистину, и звери, и скоты чище меня, грешного…» В своем духовном завещании преподобный молил братию: «По кончине моей повергните тело мое в пустынном месте, да изгложут его звери и птицы, потому что согрешило оно перед Богом много и недостойно погребения».
«Молитва» преподобного Нила Сорского вторит размышлениям святого Ефрема Сирина «О Втором пришествии Христовом»: «… только я вспомнил об оном страшном пришествии Христовом, как вострепетали кости мои, душа и тело содрогнулись, я восплакал с болезнию сердечной и сказал со стенанием: Как явлюсь я в тот страшный час? как предстану пред судилище страшного Судии? Что буду делать, когда святые в чертоге небесном будут узнавать друг друга? Кто признает меня?… Мученики покажут свои раны, подвижники свои добродетели: а я что покажу, кроме своей ленности и нерадения? О душа недостойная! О душа грешная! О душа безстыдная! О душа всегда ненавидевшая жизнь!»
В проповедях преподобный Ефрем называл себя грешником, который должен прежде извлечь бревно из собственного глаза, невеждой и неучем, уверял, что он сам виновен во всем том, от чего советовал слушателям остерегаться, и ничего не соблюл из того, чему поучал. Нил Сорский настаивал на том, что он «и грешен и нерадив и ничего хорошего не сделал».
Отличительную черту проповеди, как и личности Ефрема Сирина, составляла его любовь и горячая ревность о спасении ближнего. Он увещевал, просил, умолял: «Умоляю вас, чада мои, потрудимся в это краткое время. Не будем нерадивы здесь, возлюбленные мои, чтобы не раскаяваться безконечные веки, где не принесут нам пользы слезы и воздыхания, где нет покаяния… потрудитесь, чада мои любимыя, умоляю вас, потрудитесь, чтобы мне о вас и вам обо мне радоваться вечныя времена».
О своем горячем желании по силе помочь всем спастись писал старец Нил в каждом своем сочинении и послании, в этом он видел единственный смысл своих «писаний»: "И аз сего ради предах писание Господе и братии моей спасения ради моего и всех произволяющих въздвизая совесть к лучшему и съхраняяся от небрежения и злого жития и вины, иже зле и плотскаа мудрствующих человек, и преданий лукавых и суетных, иже от общаго нашего врага и лестьца и от нашея лености прившедших».
Призывы к смирению и терпимости встречаются у многих знаменитых представителей аскетической традиции. «Христиане не должны никого осуждать: ни явную блудницу, ни грешников, ни людей бесчинных, но взирать на всех с простодушием и чистым оком», — писал преп. Макарий Египетский. С XIV века излюбленным чтением на Руси стали «Поучения» аввы Дорофея, который напоминал, что одному Богу принадлежит власть оправдывать и осуждать. Святые «не ненавидят согрешающего и не осуждают его, не отвращаются от него; но сострадают ему, скорбят о нем, вразумляют, утешают, врачуют его, как больной член, и делают все, чтобы спасти его».
Преп. Исаак Сирин учил: «Истинные праведники всегда помнят, что недостойны они Бога… Кто не почитает себя грешником, того молитва не приемлется Господом». Не приходится сомневаться в том, что Нил Сорский разделял эти взгляды. «Чужие грехи и малейшие разглядываю, а свои великие беззакония покрываю. С ближнего и малые заповеди спрашиваю, а сам все вместе презираю. Вовне благоговейно лицемерствую, а внутри всякого бесчиния и безумия исполнен», — обличает себя Нил в своей «Молитве».
Человека с подобным умонастроением невозможно представить в роли обличителя чужих пороков и заблуждений, а тем более судьи и палача, у него не могло быть ничего общего с теми, кто призывал жечь и вешать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.