Соборный приговор
Соборный приговор
В этой ситуации вполне объяснимо, почему Иван III не спешил разделить с Геннадием его тревоги, почему митрополит Геронтий, к тому же жестко враждовавший с Геннадием, не разделял его озабоченности состоянием умов в новгородской епархии, почему собратья-архиереи, несмотря на активную агитацию, не собирались пособлять ему. И когда в феврале 1488 года в Москве собрался церковный собор, где разбирались обвинения в адрес еретиков, его непосредственного инициатора — новгородского владыку — даже не сочли нужным пригласить на судилище.
Иван III и Геронтий известили Геннадия о его итогах — они никоим образом не отвечали решительному настрою новгородского владыки. Пред собором предстали Герасим Никольский, Григорий Семеновский и его сын дьяк Самсон (Самсонко) — те самые, которые якобы были замечены в богохульстве. Разоблаченные владыкой Геннадием выученики Схарии сбежали из Новгорода в Москву, но защиты здесь не обрели.
На соборном суждении великий князь приговорил их к «градские казни», велев «бить по торгу кнутом». Гридю Борисоглебского собор оправдал: никаких доказательств его вины опричь показаний попа Наума представлено не было. Собственно о еретичестве на соборе не говорилось: новгородцев судили за конкретный проступок. Летописцы сообщают о происшедшем предельно лаконично: «Тое же зимы биша попов новугородцких по торгу кнутьем. Присла их бо из Новгорода владыка Генадеи, что пьяни поругалисы святым иконам, и посла их опять ко владыце».
Осужденные должны были вернуться в Новгород и принести покаяние, в противном случае их следовало передать новгородским наместникам для новой «градской казни». В Кремле явно полагали инцидент исчерпанным. Иначе думал Геннадий, который воспользовался пунктом соборного приговора, позволявшим ему продолжить расследование в случае запирательства виновных, чтобы учинить куда более серьезный розыск, как отзывается сам первогонитель вольнодумцев, «накрепко». В послании Геннадия бывшему архиепископу Ростовскому Иосафу в феврале 1489 года снова в качестве информатора фигурирует поп Наум, снова речь идет о запирательстве еретиков, которых было бы невозможно разоблачить, «аще бы князь великый не приказал своим бояром со мною, своим богомольцем, того обыскати».
Великий князь, повторим, никого «обыскивать» не велел, и тем более не ожидал, что новое следствие принесет сенсационные результаты. Теперь уже в число обвиняемых попали не провинциальные попы-бражники, а высшие чиновники государства в лице Федора Курицына, более того, по убеждению Геннадия, именно дьяк оказался главным зачинщиком ереси. «А то се, господине, състала та беда с тех мест, как Курицин из Угорские земли приехал, да отселе еретицы сбежали на Москву, а писано в подлиннике, что протопоп Алексей, да Истома, да Сверчек, да поп Денис приходили к Курицину, да иные еретицы, до он то у них и печалник, а о государской чести попечения не имеет», — докладывает в октябре 1490 года Геннадий новому митрополиту Зосиме.
Сии ошеломляющие сведения новгородское следствие выведало у дьяка Самсонки, который, оказывается, наблюдал за растленными кремлевскими нравами во время своего пребывания в Москве. Сенсационные разоблачения вызвали очевидное недоумение современников: что мог беглый дьяк Самсонка прознать о делах одного из приближенных великого князя, как мог доподлинно ведать, кто и зачем к нему ходил, и более того, судить о том, достаточно ли печется дипломат о «государской чести». Неудивительно, что, по признанию Геннадия, «моему обыску веру не имут».
Архиерей пытался подкрепить выводы следствия следующими доводами: если бы Самсонка к Курицыну не ходил, откуда бы он мог знать, кто у него собирался. «А потому что Курицин началник тем всем злодеем», — добавлял Геннадий. Столь простодушная мотивировка возбуждала еще большие сомнения в объективности новгородского розыска. Если же Курицын оказался «началником» Самсонки, его опекуном, почему не спас бедолагу от наказания. Не добавляло доверия показаниям новгородца и то обстоятельство, что получены они были под пыткой. Геннадий сознавал, как воспримут этот факт его корреспонденты, и оправдывался тем, что Самсонку пытали не его подчиненные, а люди великого князя, а вернее, великокняжеских наместников.
Однако, несмотря на уязвимость своей позиции, новгородский владыка настаивал на самом суровом наказании обвиняемых. «Да тех, кто в подлинникех писаны, тех бы проклятию предати, да и техъ, къ кому они приходили в соглашение, или кто по них поруку держал, или кто у них печалник…», — указывает он митрополиту Зосиме. На роль «печалника», как известно, следователи назначили Курицына, именно его следовало предать проклятию.
В октябре 1490 года должен был состояться новый собор на еретиков. Незадолго до этого митрополитом Московским и Всея Руси вместо умершего Геронтия стал симоновский архимандрит Зосима. Но для Геннадия ничего не переменилось. Новгородского владыку не только не вознаградили за усердие, но запретили въезд в Москву и потребовали исповедания о вере и отчета о связях с Литвой. Не участвовал он и в поставлении нового митрополита, ограничившись тем, что прислал «повольную» грамоту с согласием на избрание Зосимы.
Понимая, что поддержки у митрополита и великого князя ему не найти, Геннадий основные надежды возлагал на епархиальных владык. По мнению А. И. Клибанова, Геннадий в основном ядре участников собора видел своих единомышленников и упорно работал над тем, чтобы сделать из них союзников. И начало заседаний собора, казалось, оправдало его ожидания.
Собор начался с откровенной провокации — владыки решили отслужить молебен за упокой душ «великих князей и великих княгынь» в Архангельском соборе, где покоятся почившие в Бозе Даниловичи. Там владыки, естественно, обнаружили архангельского протоиерея Дениса, «и реша ему от всех епископов слово поносно ркущи ему: «Изыди, человече, изо олтаря, недостоин еси соборне служить с святыми епископы».
Об инциденте немедленно сообщили Геннадию. Однако устроив обструкцию Денису, владыки далее не обнаружили склонности к радикальным действиям. Собор не вынес посмертного проклятия протоиерею Алексею, не согласился провести в церкви чистку, не вынес огульных обвинений в адрес обвиняемых и вопреки чаяниям Геннадия выразил надежду, что еретики «обратяся на прежнее благочестье».
Расследование свелось к изучению поведения девяти еретиков: изобличенного лично Геннадием в качестве стригольника чернеца Захара, протопопов Дениса и Гавриила, иереев Максима и Василия, дьяков Макара, Гридя, Васюка и Самухи. В палату к Зосиме пришел Иван III «с многыми своими боляры и дьакы» и велел в присутствии обвиняемых прочесть материалы, присланные Геннадием. Выслушал он и показания московских свидетелей. По его указу Зосима сообщил, что говорят о ереси священные правила. В соответствии с ними Зосима и собор отлучили еретиков от церкви по обвинению в хуле на Иисуса Христа, богоматерь, святые иконы. Денис составил особое покаяние.
Представших перед собором изобличили в том, что они «божественную службу неподобно совершающа, ядша и пивша, и Тело Христово ни во чтоже вменяюще и яко прост хлеб, и Кровь Христову яко просто вино и пиво и воду, и иные многи и неподобны ереси творяще противно правилом святых Апостол и святых Отец, но и болшии Ветхаго Закона держахуся, по-июдейски Пасху праздноваху, и в среду и в пяток мяса и млеко ядяху, и иные многи неподобные еретические дела глаголаху и творяху, их же не мощно и писанию предати, и многих простых людей прелстиша своими скверными ересьми».
Иван III не только не привлек к следствию Федора Курицына, но и не произвел никакого «градского» наказания новгородских еретиков, которых попросту возвратили Геннадию. А собственно, на каком основании великий князь должен был выдавать с головою своего многолетнего ценнейшего помощника — на основании полученных под пыткой показаний Самсонки? А почему он должен был безоглядно верить в их правдивость?
Да и тот факт, что осужденных отдали во власть их злейшего неприятеля — новгородского архиепископа, вряд ли можно считать проявлением «либерализма». Некоторых из еретиков отправил в заточение и изгнание сам Иван III. Попавшие в руки Геннадия Денис и Захар вскоре, очевидно, умерли от мучений. Остальных Геннадий велел «жечи на Духовском поли, а инех торговой казни предати, а овех в заточение посла, а инии в Литву збежали, а инии в Немцы». Если уж осужденные смогли сбежать из-под стражи, то пенять Геннадию нужно на самого себя.
Взглянув на список наказанных, мы увидим, что было разгромлено ядро еретического кружка, состоявшее из попов и дьяков с Торговой стороны, — то есть собор на самом деле добросовестно выполнил свою задачу по искоренению обнаружившегося вольномыслия, примерно наказав лиц, стоявших у истоков его распространения.
Геннадий, кроме того, отвел душу, устроив в Новгороде настоящее шоу — велел за 40 «поприщ» от Новгорода посадить еретиков задом наперед на лошадей, надеть им на головы «шлемы берестены остры, яко бесовьскыа, а еловци мочалны, а венци соломены, с сеном смешаны, а мишени писаны на шлемех чернилом: “Се есть сатанино воиньство!” И повеле водити по граду, и сретающимь их повеле плевати на них, и глаголати: “Се врази божий и христианьстии хулници!”».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.