38. Кары и очищение
38. Кары и очищение
В 1812 г., во время нашествия Наполеона, по мере продвижения к Москве вражеская армия заметно уменьшалась. В 1941 г. картина была иной. Гитлеровская армия непрерывным потоком получала пополнения, боевую технику. В Германии и союзных ей государствах шло формирование новых дивизий. Но мало было немцев, австрийцев, румын, финнов, венгров, словаков, итальянцев, хорват, поляков, чехов и иже с ними! Неприятельские ряды весьма ощутимо подпитывались за счет массовых измен советских граждан!
Во Львове при приближении немцев подняли восстание украинские националисты. Освободили заключенных из тюрьмы, провозгласили свое «правительство». Восстание произошло и в Литве, в Каунасе. Заговорщики и примкнувшие к ним жители принялись громить советские учреждения, не успевшие выехать, убивать служащих, милиционеров, красноармейцев. Руководители мятежа тоже объявили себя «правительством», но в основном увлеклись истреблением евреев. Кстати, литовцам в данном отношении принадлежит приоритет. Они начали кампанию геноцида раньше, чем немцы. Заявили, что именно евреи виноваты в присоединении Литвы к СССР. Логики в этом было маловато. Но грабить, резать людей, насильничать над обреченными женщинами показалось местным борцам за свободу чрезвычайно важным и вдохновляющим делом.
Кстати, что касается евреев, то даже они нередко встречали гитлеровцев вполне дружелюбно и лояльно. Руководитель подполья в Ровно Т.Ф. Новак вспоминал, что на Западной Украине многие евреи отказывалось эвакуироваться. Их старики помнили, как хорошо относились к ним немцы и австрийцы в Первую мировую. Внушали соплеменникам, чтобы те не поддавались на призывы уезжать. Дескать, немцы высококультурные люди, представители великой западной цивилизации [89]! А в Литве евреи искали у оккупантов защиты от местных погромщиков. К «цивилизованным» немцам нередко старались перейти и русские. Фельдмаршал фон Лееб докладывал — после окружения Ленинграда толпы жителей по ночам пытались пересечь линию фронта, выбраться в расположение германских войск. Но солдаты получили строгий приказ не принимать их. Перебежчиков встречали пулеметными и автоматными очередями.
Находились и желающие стать полноценными союзниками Германии, воевать на ее стороне. Студент Мартыновский под Лугой и лейтенант Рутченко под Порховом создавали антисоветские партизанские отряды. В г. Локте Брянской области еще до прихода немцев была свергнута советская власть. Организаторы мятежа создали самоуправляемую «республику», ее возглавил инженер К.П. Воскобойников. Начали формировать собственную Русскую освободительную народную армию (РОНА) под командованием Б. Каминского, вооружили трофейным и брошенным советским оружием.
Немцы также задумали эксперимент. В поселке Осинторф под Оршей стали создавать Русскую народную национальную армию (РННА) [147]. Она достигла 7 тыс. человек. Желающих было гораздо больше, но немцы поставили ограничения. Полковник ВВС В.И. Мальцев, успевший в 1938 г. побывать в тюрьме, был начальником санатория ВВС в Крыму. Он преднамеренно не эвакуировался и перешел к немцам, стал бургомистром Ялты, сформировал шесть добровольческих отрядов, а потом пошел служить в люфтваффе и организовал боевую эскадрилью.
Русских изменников принимали и в части вермахта. Особенно после того, как понесли заметные потери и возникла потребность восполнить их. Таких перебежчиков называли «хиви» («хильфсвиллиге» — «добровольные помощники»). Сперва их использовали на тыловых должностях — обозными, подносчиками боеприпасов, санитарами. Потом доверяли оружие. Порой их насчитывалось до 10–12 на германскую роту. А части, целиком составленные из советских граждан, назывались «Остгруппен». Они носили немецкую форму, к ним назначали немецких офицеров. Пост командующего «Остгруппен» занял генерал Гельмих. Но он занимался не оперативным командованием, а вопросами учета и формирования. Такие части не превышали батальона, и вместе их не сводили. Преднамеренно распыляли по разным германским соединениям.
Формировались грузинские, армянские, северокавказские, калмыцкие батальоны, туркестанский легион. Крымские татары не забыли, как их земли отбирали для еврейских переселенцев, как расстреливали их руководителей, выступавших против еврейской автономии в Крыму, — и как раз по этой причине активно поддержали гитлеровцев. Численность крымско-татарских вооруженных частей достигла 20 тыс. человек. Прибалтов немцы выделяли, доверяли им больше, чем русским. Развернулась вербовка в эстонские, латвийские, литовские части вермахта, потом их взяли под эгиду СС. Ну а молдаван Румыния вообще числила своими гражданами — в составе СССР они прожили лишь год. После захвата Молдавии здешних мужчин без долгих разговоров призвали в армию на общих основаниях. Если кто-то не попал под советскую мобилизацию или уклонился от нее, сразу попал под румынскую и был отправлен воевать за кондукэтора Антонеску и короля Михая.
Надеждами на крушение Советского Союза возбудилась определенная часть белогвардейской эмиграции. Генерал Петр Николаевич Краснов, талантливый литератор, но безграмотный и беспринципный политик, строил прогнозы, что события пойдут по двоякому пути. Либо в СССР под влиянием поражений начнется восстание против коммунистов и образуется «правительство типа Петэна — Лаваля», вступит с немцами в переговоры о мире, либо нацисты оккупируют значительную часть страны, а на оставшейся части возникнет правительство, которое вынуждено будет подчиниться Германии. Краснов представил руководству рейха подробный доклад об истории казачества, вызвался быть консультантом в данной области, поднять казачье восстание. Его поддержали «атаманы в изгнании», донской — Абрамов, кубанский — Науменко, терский — Вдовенко и астраханский — Ляхов. Осенью 1941 г. они обратились к немецкому командованию и МИДу, приветствуя «приближающиеся к границам казачьих земель победоносные германские войска».
Впрочем, немцы первое время откровенно игнорировали эмигрантов. Отмахивались, как от навязчивых попрошаек. Из белогвардейских организаций в армию взяли лишь 52 человека — в качестве переводчиков. Но затягивание войны и растущие потери все-таки подтолкнули командование вермахта обратить внимание на русских изгнанников. В Югославии и Болгарии объявили призыв добровольцев в «Охранный корпус». Его возглавил бывший белый офицер Б.А. Штейфон — он успел получить гражданство Германии и служил в рядах вермахта. Широко рекламировалось, что корпус будет основой для грядущей освободительной армии, в его составе создавались казачьи сотни для отправки на Дон и Кубань. К организации подключились генералы Абрамов и Шкуро. Лихой белый партизан Шкуро горел желанием самолично схлестнуться с большевиками. Говорил: «Мне бы только на Кавказ приехать, там меня каждый знает. Как приеду, сразу весь Кавказ подниму против большевиков».
Не тут-то было! Краснова и Шкуро немцы использовали только как рекламные фигуры, им даже не позволили съездить на родину. Не пустили туда и казачьи сотни. Вместо России «Охранный корпус» направили в Югославию бороться с партизанами, стеречь пути сообщения, предприятия, шахты — чтобы высвободить для фронта германские части. Но большинство эмигрантов были настроены патриотически, не желали сотрудничать с оккупантами. «Охранный корпус» недотянул даже до бригады, насчитывал всего 2 тыс. человек.
Среди казаков мутили воду и внутри СССР. Командир 436-го полка майор Иван Кононов, перешедший на сторону немцев, принялся зазывать пленных в свою «казачью» часть Kosaken Abteilung 102, позже она была преобразована в «5-й Донской полк». Хотя современники свидетельствовали, что часть Кононова «преимущественно состоит из народностей Кавказа». По лагерям пленных для вербовки добровольцев начали возить и популярных казачьих лидеров. Тот же Шкуро отчаянно кидал лозунг — «Хоть с чертом против большевиков!» И добровольцы были. Кто-то и впрямь загорался идеей освобождать Россию. В лагере военнопленных для командного состава под Тильзитом распространялось воззвание, что надо превратить Отечественную войну в гражданскую. А кто-то видел возможность сберечь шкуру, вовремя пристроиться на стороне победителей.
Всего через службу в составе вермахта и СС прошло 800 тыс. советских граждан! Воевали на стороне неприятеля — а если не воевали, то несли тыловую службу, тем самым обеспечивали и поддерживали неприятеля. Но и это не все! Кроме армейских частей оккупанты набирали из местного населения подразделения полиции. Желающих нашлось очень много. Никаких проблем со штатной численностью полиции не возникало. Она подчинялась германской администрации, комендантам и органам гестапо, привлекалась и для охраны тыловых объектов, и для борьбы с враждебными элементами, и для карательных акций, и для сбора продовольствия, фуража. Германских солдат на такие задачи можно было не отвлекать.
Между прочим, неприятельский тыл в 1941 г. был относительно спокойным. Партизанское движение заполыхало только в Югославии. В Советском Союзе его еще не было. С июля было принято решение создавать перед отступлением подпольные обкомы и райкомы, готовить структуры будущих отрядов. Но такие группы, оставленные за линией фронта, до поры до времени не получали массовой поддержки. Они погибали или прятались по чащобам от немцев и полицаев.
Но и в советском тылу обстановка оставляла желать много лучшего. Шайки дезертиров пополняли преступный мир, укрывались по лесам и деревенькам. Множились грабежи, воровство, расцветала спекуляция. А самые буйные жители Кавказа сочли, что русские уже разгромлены и с советской властью можно не считаться. Чеченцы и ингуши принялись разбойничать. Нападали на колхозы, угоняли скот. Убивали милиционеров, работников военкоматов. Взбунтовались карачаевцы, вырезали госпитали в Нальчике.
Даже в Красной армии настроения оставались шаткими и ненадежными. Как уже отмечалось, под Севастополем пятеро моряков ценой своих жизней сорвали вражескую атаку. Всего пятеро! Но десять тысяч бойцов при отступлении от Перекопа подняли руки вверх. Они не были ранены, не лежали в бессознательном состоянии, не были окружены. Дорога назад была свободна, но не пошли. Решили, что хватит — устали, навоевались. Ждали и искали немцев, кому бы сдаться… А когда знаменитую 316-ю Панфиловскую дивизию доставили на фронт, защищать Москву, во всех трех ее полках отмечались весьма нездоровые высказывания: «Надо бросать воевать», «Сейчас 50 % колхозников настроены против Советской власти…» Во всех полках докладывали о перебежчиках.
Но и нацистское руководство знало — СССР рушится. Заигрывать с побежденными, привлекать кого-то из них в «союзники» Гитлер не видел смысла. Зачем? Распоряжаться в новых обширных колониях должны были только немцы. Украинские, литовские, латышские попытки организовывать свои «правительства» сразу были пресечены. На инициаторов цыкнули и указали, что они многовато о себе возомнили. А тем, кто считал немцев избавителями от коммунизма, быстро пришлось раскаяться. Да и тем, кто полагал возможным приспособиться к любой власти…
Эта власть повсеместно начиналась с «превентивного» террора. Гитлеровцы признавали его целесообразным во всех оккупированных странах, а уж в России тем более. Улицы захваченных городов сразу оклеивались приказами с угрозой смерти за любые нарушения, от «саботажа» и нарушения комендантского часа до незарегистрированных домашних животных. В Бресте тысячи людей арестовали и согнали на стадион «Спартак». Сортировали несколько дней, держали на трибунах, на солнцепеке, без еды и воды. Некоторых расстреливали здесь же, на футбольном поле. Других увозили в тюрьмы и лагеря. Третьих сочли неопасными, распустили по домам.
В первый день оккупации Минска казнили 100 человек за какой-то оборванный телефонный провод. Квалифицировали как диверсию, расстреляли взятых наугад заложников. Украинские и белорусские деревни заполыхали еще без всяких партизан — для острастки. Из леса по колонне звучали выстрелы каких-нибудь окруженцев, и гитлеровцы отыгрывались на ближайшей деревушке. Или натыкались на сопротивление советских войск, несли потери и срывали злость на мирных жителях. Это было частью общей политики Германии. Директива фюрера от 22 июля предписывала «распространение оккупационными войсками такого террора, какой потребуется для искоренения любых попыток сопротивления среди гражданского населения».
Еще страшнее оказалась участь солдат, которые так бездумно, массами сдавались «братьям по классу». Возиться с ранеными гитлеровцы редко считали нужным. Обычно прочесывали поле боя и недееспособных пристреливали. А здоровых или относительно здоровых строили в бесконечные колонны и гнали пешком по дорогам — и под солнцем, и под дождями. На водопой в лучшем случае подпускали к реке, а то и не подпускали. Еды не было. Кто выбился из сил и отставал — добивали. Иногда издевались или забавлялись. В Минске прямо на главной улице конвой стал бросать в большую колонну куски хлеба. Изголодавшиеся люди кинулись драться за еду, а по ним открыли огонь.
Но и тех, кого довели до лагеря, ждали дальнейшие мучения. Их очередной раз сортировали. Коммунистов, политработников, евреев уничтожали. Иногда убивали и других «непонравившихся». Розенберг свидетельствовал: «При этом полностью игнорировались какие-либо политические соображения. Так, во многих лагерях пленных расстреливали, к примеру, всех «азиатов». А большинство лагерей представляли собой лишь огороженные участки открытого поля, без каких-либо помещений, без крыши над головой, почти без еды. Люди начинали умирать от голода, от болезней. Объедали траву под ногами, коренья. Где-то разрешали приходить местным жителям, бросать через колючую проволоку картошку или свеклу, в других местах отгоняли.
Но германское командование даже в самых смелых мечтах не ожидало такого количества пленных! Лагерей не хватало. Вызывало озабоченность, что приходится отвлекать много солдат для конвоирования. Охрану пленных поручили военно-строительной организации Тодта, где служили запасники старших возрастов. А 8 сентября 1941 г. верховное командование вермахта издало приказ за подписью Кейтеля, разрешивший «как правило» применение оружия против пленных. Иными словами, допускавший никуда их не вести, а расстреливать на месте. В войсках приказ восприняли с удовлетворением. Так было проще, удобнее, быстрее. А в итоге из трех с лишним миллионов сдавшихся подавляющая часть погибла за несколько месяцев. Сотни тысяч расстреляли, остальные вымерли в лагерях — замерзли осенью и зимой 1941 г. под открытым небом, скончались от голода. Сбывались слова Евангелия: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее» (Матф. 16, 25).
Интервенты не только убивали, но и грабили. Сперва в деревнях останавливались передовые части. Солдаты гонялись за курами, весело резали свиней, обжирались. Потом их сменяли вторые эшелоны, тылы, штабы. Выискивали по хлевам и погребам, что осталось. А вслед за армией двигались органы администрации, нацеливались обирать капитально и систематически. 16 июля на совещании с Герингом, Кейтелем, Борманом, Розенбергом, Ламмерсом Гитлер определил предстоящие задачи: «Мы стоим сейчас перед необходимостью разрезать пирог в соответствии с нашими потребностями, чтобы иметь возможность, во-первых, доминировать на этом жизненном пространстве, во-вторых, управлять им, а в-третьих, эксплуатировать его». Ответственный за эксплуатацию, Геринг, инструктируя комиссаров оккупированных территорий, откровенно заявлял: «Я намерен грабить, и грабить эффективно».
По районам устанавливались цифры обязательных поставок продовольствия, сырья. Их распределяли по селам, деревням. Опять же под угрозой суровых кар за неисполнение. Вводилась обязательная трудовая повинность. На местных жителей возлагались ремонт дорог, мостов, расчистка от грязи и снега, перевозки грузов на своих лошадях и подводах. Это было началом «нового порядка». Гитлер указывал: «Что касается смехотворной сотни миллионов славян, мы превратим большинство из них в таких, какие нужны нам, а остальных изолируем в их собственных свинарниках, и всякого, кто говорит о снисхождении к местным жителям и их приобщении к цивилизации, следует направлять прямо в концлагерь». Ему вторил Борман, писавший Розенбергу, что славяне призваны работать на немцев, а если они не нужны, то могут умирать. Размножение он признавал нежелательным, а образование опасным — для русских, мол, достаточно считать до 100, а «каждый образованный человек — это будущий враг» [149].
Однако грабежи и террор являлись лишь первыми шагами на пути к «новому порядку». Под руководством Гиммлера разрабатывался Генеральный план «Ост» — освоения захваченных стран. Полный оригинал его не сохранился, был своевременно уничтожен. Но до нас дошла переписка по плану, замечания, рабочие материалы, позволяющие отчетливо представить этот проект. Так, Гиммлер писал разработчику плана доктору Майеру: «В район заселения на Востоке следует включить Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию и Ингерманландию, а также весь Крым и Таврию…» (причем в понятие «Белоруссия» включались земли «вплоть до Орла и Твери»), «Упомянутые области должны быть тотально германизированы, то есть тотально заселены…».
Заселены немцами! Из коренных жителей некоторую часть признавали «расово пригодной» для германизации. Она должна была оторваться от родных корней, перейти на чужой язык, забыть о своем происхождении и превратиться в немцев. Другая часть сохранялась в подобии резерваций, для рабского труда. Остальных ожидало поэтапное «выселение». Предусматривалось «выселить» поляков — 80–85 %, литовцев, латышей и эстонцев — 50 %, западных украинцев — 65 %, белорусов — 75 %. А куда их предстояло «выселять», видно из того, что евреи «подлежали выселению» на 100 % [7].
Эти преобразования уже начинали претворяться в жизнь. Именно в рамках этих проектов действовали четыре айнзацкоманды — А, В, С, D. Для каждой выделялась своя зона: Прибалтика, Белоруссия, Украина, Юг Советского Союза. В первую очередь им предписывалось обезглавить советский народ. Истребить «коммунистических активистов», способных сплотить вокруг себя людей, представлять угрозу для нацистской власти. Но понятие «коммунистических активистов» оказывалось слишком расплывчатым. Если брать только членов партии и армейских политработников, получалось маловато. А советскую иерархию немцы знали плохо, путались в ней. Для организации чисток привлекали местных старост, бургомистров, полицаев. Они строчили доносы на кого угодно, дабы выслужиться, сводили личные счеты.
К «активистам» причисляли депутатов захудалых сельсоветов, колхозных бригадиров и прочее мелкое начальство. Хватали на расправу «семьи красных командиров» — а в СССР в категорию «командиров» входили даже сержанты. Для количества добавляли к коммунистическим комсомольских активистов — а комсомол был массовой организацией, в ней состояло большинство молодежи. Иногда в списки включали стахановцев — обычных рабочих или крестьян, удостоенных этого звания за перевыполнение трудовых нормативов.
Западные области Советского Союза оказались залитыми кровью. В материалах Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков сохранились тысячи свидетельств, одно ужаснее другого. Очевидцами выступали военные, выходившие из окружения, бежавшие из плена, жители населенных пунктов, освобожденных в ходе контрнаступлений. Рассказывали о кошмарах Львова — как во дворе забитой узниками тюрьмы сотни людей были расстреляны или заколоты штыками. Рассказывали о лагере заложников под Минском: сюда притаскивали совершенно случайных граждан, которых нахватали в облавах, и так же, случайным образом, отсчитывали обреченных на смерть.
Спасшиеся окруженцы описывали «жен красных командиров», казненных под Белостоком — нагие и изуродованные женские трупы были насажены на колья. В Бахмаче жертвами стали триста «стахановок» с детьми, их согнали в станционный склад и сожгли заживо. Под Ленинградом гитлеровцы неоднократно использовали женщин и детей в качестве живого щита. Вели их перед собой в атаках возле городка Добруш, возле совхоза «Выборы». А печальные свидетельства наподобие села Аграфеновки под Ростовом, где враги перебили пятьдесят жителей, исчислялись не единицами и не десятками — такие известия стекались отовсюду.
С этими расправами соединилось «окончательное решение еврейского вопроса». Данный термин прозвучал в июле 1941 г., уполномоченным по «окончательному решению» был назначен Гейдрих. Его детища, айнзатцкоманды, взялись за дело широко и энергично. В советских городах по примеру Польши евреев собрали в гетто. Здесь им предстояло подождать, когда настанет их черед. Айнзатцкоманды составляли маршруты движения, от города к городу. Прибыв на новое место, намечали подходящие места для акций. Чаще всего противотанковые рвы. Их понарыли много, они были широкими и глубокими.
Евреям объявляли — их будут куда-то перевозить, разрешали взять самое ценное имущество. Но везли или вели к месту экзекуции. Технология расстрелов совершенствовалась, убийцы выработали оптимальные методы. Их описывал, например, Я. Карпук, очевидец казней под Ровно: «Я не раз видел, как гитлеровцы уничтожали советских граждан — украинцев, русских, поляков, евреев. Происходило это обычно так: немецкие палачи привозили к месту расправы обреченных, приказывали раздеваться донага и ложиться в яму лицом вниз. По лежащим гитлеровцы стреляли из автоматов в затылок, потом на трупы расстрелянных таким же образом клали второй слой людей и умерщвляли их, затем третий до тех пор, пока яма не наполнялась. После этого трупы обливались хлорной известью и засыпались землей».
Таким образом истребляли евреев в Белостоке, Пинске, Житомире, Бердичеве, Замостье, десятках других городов и местечек. Конечно, 4 тыс. человек для уничтожения миллионов никак не хватило бы. Но айнзатцкоманды выступали организующими центрами. А для непосредственного исполнения привлекали полицаев, подразделения армии и СС. Например, в Белоруссию специально для массовых казней привезли 8 литовских и 1 украинский полицейские батальоны (видать, оценили опыт и рвение литовцев на данном поприще). Для задач «окончательного решения» использовали и еврейскую полицию. Так, отряду из Вильнюсского гетто было поручено истребить 1,5 тыс. соплеменников в Ошмянах. Начальник еврейской полиции Яков Генс согласился, но стал торговаться с немцами и как-то уломал сократить количество. Ему позволили не убивать женщин и детей, а только стариков. Потом Генс оправдывался — старики все равно скоро умерли бы, так что и преступления серьезного не было.
В Киев немцы вошли 19 сентября. Но диверсионные группы НКВД перед оставлением города заминировали здания по главной улице, Крещатику. Рассчитали, что там разместятся германские штабы и администрация. Взрывы громыхнули 24 сентября, разрушив и повредив дома в центре города. Нацисты сочли, что крайними за столь крупную диверсию можно выставить евреев. Арестовали 9 раввинов, приказали им подписать воззвание: «После санобработки все евреи и их дети, как элитная нация, будут переправлены в безопасные места…» Уж кто поверил трогательной заботе об «элитной нации», кто не поверил — но толпы людей в назначенное время потекли к местам сбора. Их регулировали, направляли дальше, к концлагерю, выстроенному возле урочища Бабий Яр. Концлагерю небольшому, но потоки вливались, вливались туда — и поглощались. Через репродукторы гремела музыка, маскируя нежелательные звуки. За двое суток, 29–30 сентября, здесь расстреляли 34 тыс. человек…
Впрочем, в последнее время возникла довольно странная тенденция — сводить злодеяния нацистов исключительно к холокосту. Это непонятно и нелепо. Претендовать на исключительность — перед кем? Перед лицом смерти? Мирового зла? Цифры показывают — евреи составляли около 10 % мирного советского населения, погибшего в период войны и оккупации. В противотанковых рвах и прочих массовых захоронениях перемешивались кровь и разлагающаяся плоть русских, белорусов, украинцев.
Между прочим, ошибочной является и другая тенденция — относить все зверства только на счет германских нацистов. Из их союзников в лучшую сторону отличались разве что итальянцы и словаки. Финны были известны дикой жестокостью. Известны случаи, как они замучивали пленных, умерщвляли страшными пытками. На Смоленщине в Починковском районе располагалась германская часть и относилась к местным жителям довольно сносно. А финский батальон, сменивший ее, собрал всех мужчин, вывел за околицу и переколол штыками. Без повода, без обвинений, просто так.
В захваченной Карелии правительство Хельсинки устроило «финнизацию». Местных карелов и финнов объявили «родственными», даже стали призывать в свою армию. А «нефинноязычное население», то есть русских, независимо от пола и возраста, причислили к пленным и загнали в лагеря. Среди иллюстраций фашистских зверств стала как бы «классической» одна фотография — детишки за колючей проволокой показывают свои ручонки, где вытатуированы номера. Но обычно умалчивается, что на фото изображен не германский лагерь. Это финский лагерь в Кондопоге! Заключенных, в том числе и детей, гоняли на тяжелые работы, держали впроголодь, за проступки избивали. В одном лишь Петрозаводске в лагерях возле города умерло не менее 7 тыс. человек. А общее количество жертв оценивают в 20–25 тыс.
Венгры бесчинствовали в Югославии. Сегедский корпус генерала Фекетхалми-Цейдлера взялся «чистить» Воеводину от сербов — эта область раньше принадлежала Австро-Венгрии, значит, сербы захватили ее! По селам людей даже не расстреливали, а рубили топорами. А в январе 1942 г. прокатилась расправа в г. Нови-Сад. Масштабы были поменьше, чем в Киеве, но методы аналогичные. 3,5 тыс. человек согнали на берег Дуная, заставили на морозе раздеваться догола, выгнали на лед и расстреляли.
В России мадьяры вели себя не лучше. Например, только в трех деревнях Севского района они убили не менее 420 мирных жителей. Когда расстреливали мужчин, многие женщины и дети попрятались в лесу — их нашли и замучили. Баб и юных девочек насиловали перед тем, как зарезать или застрелить. Не пощадили совсем малышей, приканчивали вместе с матерями. В другой карательной операции, между Рославлем и Брянском, венгры согнали с мест проживания 12 тыс. жителей, их деревни сожгли, более тысячи человек было казнено. В 1942 г. в Будапеште вышла книга свежих воспоминаний «Военный дневник». Один из авторов, взводный командир Шандор Криштоф, подробно расписывал, как он и его подчиненные помогали немцам в карательных акциях, какое удовольствие доставляло ему убийство женщин и детей. Имел наглость благодарить Бога, что смог поучаствовать в искоренении славянской и еврейской «заразы». Причем в Венгрии этой книге присудили литературную премию [38]!
Страшными палачами показали себя и хорваты. Они неоднократно отметились при расправах в Советском Союзе, но особенно активно поучаствовали в борьбе с партизанами в Югославии. Точнее, в этнических чистках. В походах по деревням и в специально созданных концлагерях Ясеновац, Стара-Градишка, Баница, Саймиште, Шабац, Црвени Крст развернулось истребление сербов. Хорватские усташи изобрели особый кривой нож, «серборез», соревновались в убийствах на скорость. Рекордсменом стал бывший студент Петар Брзица, за день он перерезал горло 1360 сербам, получил за это от командования золотые часы и серебряный сервиз, а также угощение — жареного поросенка и вино.
А уж румыны были далеко не самыми лучшими и не самыми доблестными воинами. Но в свирепости могли дать фору кому угодно! Антонеску наметил капитальную программу чисток на присоединенной территории — своими силами, без немцев. Начались эти расправы даже не на советской, а на собственной земле. 28 августа 1941 г. румыны погромили евреев в Яссах, некоторых перебили, 8 тыс. выслали в концлагеря. Потом взялись за Молдавию.
Арестовывали всех, кто так или иначе выдвинулся при советской власти, занимал мало-мальски руководящие должности, вел общественную работу. Тюрьмы в каждом городе были забиты, повсюду гремели расстрелы. Молдавских крестьян сажали и пороли за организацию колхозов, использование помещичьего инвентаря. Евреев и цыган выгоняли из домов, гнали в концлагеря. Кстати, евреев во внутренних областях Румынии Антонеску так и не тронул. Они были связаны с теми же кругами финансистов и спекулянтов, которым угождал сам маршал. А на советских евреях отыгрался, они были «чужими», открывалась возможность пополнить их имуществом казну и карманы начальства.
Особенно размахнулись румыны в Одессе. Ночь на 18 октября, первая после их вступления в город, стала ночью ужасов. Солдаты разбрелись по улицам. У случайных встречных отбирали часы, одежду и проламывали головы прикладами, пыряли штыками. Вламывались в дома, насиловали женщин. Позже румынское командование разводило руками — дескать, солдаты «устали» от долгой и тяжелой осады, вот и поправляли нервы. На следующий день на столбах и деревьях появились повешенные по приказу комендатуры — за что, никто не знал.
Румыны прочесывали город, насобирали 3 тыс. пленных, по каким-то причинам не сумевших эвакуироваться со своей армией или преднамеренно оставшихся. Их согнали на территорию старых артиллерийских складов. Сюда же приводили задержанных в облавах, которых сочли подозрительными. Но никаких разбирательств и выяснений личности не было. 19 октября людей, собранных здесь, начали отсчитывать партиями, выводить и расстреливать. Некоторых заперли в складах и сожгли заживо.
А потом случилась примерно такая же история, как в Киеве. Перед оставлением Одессы разведчики Приморской армии раздобыли любопытный документ: план размещения в городе румынских учреждений. Здание управления НКВД на Марзалиевской улице предназначалось для комендатуры и сигуранцы (контрразведки). Подвал дома заминировали. Оставшиеся в городе подпольщики сообщили, что в это здание съезжается начальство на какое-то совещание. Из Крыма по радио мина была взорвана [55].
Погибли комендант Одессы генерал Глогожану, два десятка румынских и немецких офицеров, охрана, чиновники — всего 67 человек. Антонеску в ярости распорядился казнить по 200 человек за каждого убитого офицера и по 100 за солдата. На самом деле казнили гораздо больше. Войска устроили облаву по Марзалиевской и нескольким соседним улицам. Выгоняли из квартир всех жителей подряд, целыми семьями расстреливали их на месте, возле домов, многих перевешали. Потом по городу началась очередная повальная чистка. Забирали людей, кто так или иначе был причастен к обороне Одессы. Рабочих местных фабрик и мастерских, портовых грузчиков и служащих, врачей, медсестер. Хватали и евреев. Их скопом объявили виновными.
Возобновились расстрелы и сожжения в старых складах. Второе место для массовых экзекуций выбрали на территории порта, там беспрерывно грохотали ружья и пулеметы. Когда убийцы пресытились кровью и устали, еще уцелело довольно много схваченных евреев и заложников. Их повели в концлагеря, организованные в Богдановке и Доманевке, некоторых добивали по дороге. В эти дни погибло 25–35 тыс. одесситов. Но расправы не прекращались и позже. В румынской зоне оккупации функционировало 49 концлагерей. Один из них, возле Тирасполя, специально предназначался для уничтожения цыган. Сюда их свозили из разных мест. Общее число жертв румынского террора исследователи оценивают в 350 тыс.
Была ли Россия обречена? Да! Она уже была обречена! Враг превосходил ее по всем параметрам! Превосходил и по людским ресурсам, и по оснащенности вооружением, техникой. Превосходил промышленным потенциалом — объединенным потенциалом всей гитлеровской Европы. Враг превосходил ее воинским опытом и мастерством. И, вдобавок ко всему, наш народ разделился сам в себе. Разве это не было откровенным предвестником гибели? «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет» (Лк. 11, 17). Это выглядело неизбежным и неотвратимым. Поэтому с Россией уже не церемонились. Ее убивали, терзали и растаскивали все кому не лень. Не только немцы, а даже второсортные шавки фюрера, вроде Финляндии и Румынии!
И все-таки… нашествие со всеми ужасами вызвало и такие последствия, на которые враги никак не рассчитывали. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) назвал войну «очистительной грозой». Очистительной! И ведь он был прав. Русскому народу в самом деле пришлось очищаться от богоборчества и прочих соблазнов, которых он наглотался в предшествующие десятилетия. Пришлось неимоверными страданиями, лишениями и потерями искупать то, что он натворил в революциях и при попытках строительства «земного рая».
Еще раз напомним — в июне 1941 г. в армии служили солдаты 1922–1923 г. рождения. Ровесники разгрома Церкви! Дети, появившиеся в свистопляске кощунства и гонений на христианство. Появившиеся от блудных невенчанных связей, некрещеные, выросшие в атмосфере безбожия. А командовали ими вчерашние активисты, взрывавшие и закрывавшие храмы, забрасывавшие камнями крестные ходы. Именно это поколение попало под первый, самый страшный удар и было смято, стерто почти полностью. Кто-то попадал под неприятельские пули или сам стрелялся от безысходности. Кто-то умирал в плену или предавал — абы выжить. А кто-то именно в безысходности находил единственную дорожку к истинному спасению, к Богу…
Бедствия потрясали страну. Переворачивали ее, корежили и раздирали горем. Но ведь в итоге очищение оборачивалось благом для России! Народ каялся! Народ отбрасывал мишуру и ложь, которой тешил и ослеплял сам себя. Уже 28 июня 1941 г. местоблюститель патриаршего престола Сергий сообщал экзарху Русской православной церкви в Америке митрополиту Вениамину: «По всей стране служатся молебны… Большой религиозный и патриотический подъем». И сам митрополит Сергий молился в Москве «о даровании победы русскому воинству» — молился при огромном стечении народа. Да и как было не обратиться к Господу матерям тех же самых солдат, которых в это время перемалывали вражеские танки? Как было не обратиться женам или сестрам бойцов, получивших повестки в армию? Как было не обратиться к Нему самим солдатам?
Протоиерей Георгий Поляков (участвовавший в боевых действиях в Чечне) пишет: «Кто побывал в смертельном бою и хоть краем глаза видел смерть, знает — никто не умирает атеистом. Когда дыхание смерти почувствуешь рядом, почувствуешь ее прикосновение и неминуемость прощания с жизнью… порой самые рьяные атеисты обращались к Богу» [102]. В последующие десятилетия советские источники многое «затерли», постарались затушевать, но сохранились кадры старой кинохроники, фотографии, показывающие переполненные храмы. И среди прихожан — много военных. Солдаты, командиры молятся не таясь, открыто.
На смену разгромленной и сдавшейся молодежи призывались из запаса и занимали место в строю люди старшего поколения. Выросшие еще в царской России, ветераны Первой мировой — сохранившие в душе идеалы патриотизма, а нередко и веру в Бога. Именно им пришлось выправлять положение, останавливать зарвавшегося врага. Может показаться парадоксальным, но это факт — только в СССР и только в Великой Отечественной войне пожилые, плохо вооруженные ополченцы дрались лучше многих кадровых дивизий. Ну а другим приходилось заново учиться любви к своему Отечеству, учиться на собственном опыте, а то и на собственной шкуре. Осознавать, что без Отечества нельзя — от этого зависит и жизнь всего народа, и твоих родных, и тебя самого.
Иногда эти открытия и осознания были случайными: человек проходил через такое, что больше не мог оставаться прежним. Но и советское правительство, командование действовали в том же направлении. Над страной зазвучала песня, совсем не похожая на бравурные мотивчики предвоенных лет: «Идет война народная, священная война…» А Сталин назвал войну Великой Отечественной, в сентябре 1941 г. разогнал «Союз воинствующих безбожников», закрыл все антирелигиозные журналы.
В самый напряженный момент сражения под Ленинградом к прилетевшему новому командующему, Жукову, обращались многие должностные лица — директора заводов, морское начальство, городская администрация. Среди них был и митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский). Он попросил разрешения устроить вокруг города крестный ход с чудотворной Казанской иконой Божьей Матери. Жуков разрешил [31]. Крестный ход не афишировали, проводили ночью — врагов не привлекать, но и своих не «смущать». Но ведь в это же время немцы отменили дальнейшие атаки, штурм не возобновился!
А в день Покрова Пресвятой Богородицы, когда начиналась битва за Москву, митрополит Сергий (Страгородский) обратился с посланием к москвичам: «Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг силен, но «велик Бог земли русской» — как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу… За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших» [62].
И кто же мог представить трагической осенью 1941 г., что она уже начиналась — Победа! Государство и народ потеряли огромную территорию, потеряли весь цвет кадровой армии! Но последующие события покажут, что они не подорвали силы, а наоборот, стали сильнее! Чудо? Может быть, чудо. Или закономерность. Люди, разобщенные идеологией, пропагандистскими бреднями, гражданскими войнами, взаимными счетами — сплотились! Снова стали единым русским народом, неразрывно спаянным с родной землей, со своими историческими корнями. Заново впитали силу земли, русский дух.
Заново потянулись и к Вере Господней. А разве могли противостоять Ему самые извращенные премудрости нацистских магов, энергия их «черных солнц» и «высших неизвестных»? Величины-то получились совершенно несопоставимые! С одной стороны — Сам Господь с Пресвятой Богородицей, все Воинство Небесное, «молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших». С другой — языческие обрядики и оккультная мелочевка. Грязненько, хиленько, да и пусто.
До мая 1945 г. было еще долго. Впереди ожидали тяжелейшие испытания. Все это будет. Битва за Москву, оборона Севастополя, Кавказ, Сталинград, Курская дуга. Будут и новые страшные поражения, бесчисленные жертвы. Будут триумфы. Будут свои, советские «котлы», в которых придется вариться и сдаваться уже не нашим, а вражеским армиям. Будут победные марши по освобожденным европейским столицам, парады и букеты цветов на танковой броне. Будут московские небеса, раскрашенные пышными охапками салютов, будут нацистские знамена, летящие в пыль…
А нацистские вожди будут уходить к своим потусторонним покровителям — во тьму. Наперебой кинутся искать антихристианский конец самоубийц, прыгать в омуты смерти среди общего безумия и хаоса. Это будет как эпидемия, один за другим. Закоптят смрадные погребальные костры, будто насмешка над языческими — кучки мертвой плоти и мундирного тряпья, второпях облитые бензином. Таким же образом уйдут их оккультные учителя. 9 мая, в самый День Победы, бросится в воды Босфора основатель ложи «Туле» Зеботтендорф. Генерал и профессор Карл Хаусхофер вспомнит о своем посвящении в самурайскую магию «Зеленого дракона». Заставит любящую супругу выпить яд, а сам совершит обряд сэппуку, вспорет себе живот японским мечом…
Все это будет позже — и может быть, станет темой следующей книги. Но и беспросветной осенью 1941 г. советские люди уже побеждали. В первую очередь они побеждали себя. Побеждали собственное безверие, упрямство, эгоизм, гордыню. Они менялись. Становились другими. Становились обычными русскими воинами. Многие никогда не бывали в храмах Божьих, никогда не читали Евангелий. Но их душам открывалась Высшая Любовь! Та самая Высшая Любовь, о которой говорил Спаситель: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). А ведь в этой Любви — САМ ГОСПОДЬ! Поэтому перед ними начинали открываться ворота побед.
10 апреля 2013 г. от Рождества Христова, п. Монино
Данный текст является ознакомительным фрагментом.