Петр III – 186 дней, или Оклеветанный принц

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Петр III – 186 дней, или Оклеветанный принц

Кажется, царствование этого императора было самым коротким. Мы уже говорили о Карле-Питере, родившемся в Киле от Карла-Фридриха, герцога Голштинского и Анны Петровны, старшей дочери Петра Великого. Само имя, данное мальчику, должно было подчеркивать его права на два престола, на две короны – всероссийскую (по матери) и шведскую (Карл-Фридрих был в родстве с Карлом XII). Однако жизнь вовсе не балует мальчика. Через несколько месяцев после рождения он теряет мать. А в одиннадцать лет остается круглым сиротой. Двоюродная тетка Анна Иоанновна проклинает само его существование, для нее этот мальчик – живая угроза упрочению династической линии Романовых-Милославских. В Стокгольме также не рвутся короновать подростка Карла-Питера. И, наконец, наследственные отцовские владения так и остаются урезанными со времени Северной войны: Шлезвиг все еще принадлежит Дании.

Мальчик получает образование, обычное для его времени и происхождения – история, языки, математика, военное дело. Следует особо отметить его любовь к музыке, в которой ему не отказывала в дальнейшем даже его супруга (будущая Екатерина II), нарисовавшая в своих мемуарах его портрет одною лишь черною краской. По свидетельствам других современников, он был недурным скрипачом.

Захватившая престол Елизавета так же озабочена упрочением династической линии Романовых-Нарышкиных, как ее предшественница и соперница Анна Иоанновна заботилась о Романовых-Милославских. Обе были бездетны и потому все династические надежды возлагали на племянников.

Тотчас же по воцарении Елизавета предпринимает шаги для переезда племянника из Киля в Санкт-Петербург. Тринадцатилетний мальчик едет инкогнито (так ехал когда-то в Россию и его отец). Сопровождают подростка два опытных дипломата, Николай Андреевич и Иоганн-Альбрехт Корфы. Елизавета справедливо опасается, что мальчика могут насильственно задержать в Стокгольме или в Копенгагене. Родственники «Брауншвейгского семейства» могут использовать наследника российской новоиспеченной императрицы в качестве заложника, могут потребовать освобождения Ивана Антоновича и его близких.

Однако путешествие проходит благополучно. Зимой 1742 года мальчик прибывает в Санкт-Петербург. В том же году в ноябре вдруг является из Стокгольма делегация с известием об избрании Карла-Питера наследником шведского престола. Но у Елизаветы уже не отнимешь «ее собственного наследника»; она заблаговременно приняла меры: Карл-Питер уже принял православное крещение, теперь он – великий князь Петр Федорович.

Продолжается образование мальчика. Русскому языку учит его дипломат Исаак Веселовский, точным наукам – Якоб Штелин. Последний отмечает способности Петра Федоровича к математике, фортификации и артиллерийскому делу, а также великолепную память.

В 1745 году семнадцатилетний великий князь вступает в брак с шестнадцатилетней принцессой ангальтцербстской, Софией-Фредерикой-Августой, в русском крещении она была наречена Екатериной Алексеевной. Брак этот – следование уже апробированной брачной модели – брак наследника российского престола с немецкой принцессой, отпрыском семейства весьма небогатого. Кандидатура Софии-Фредерики усиленно навязывается Елизавете Фридрихом II прусским, с которым императрицу связывают сложные отношения дружбы-вражды. А мать будущей Екатерины II приходилась родной сестрой принцу Карлу, епископу Любекскому, тому самому, что должен был сделаться супругом Елизаветы, но так скоропостижно скончался… Сохранились письма новой Екатерины Алексеевны, они адресованы прусскому королю, и из них явствует, что юная особа отлично понимала, какую замечательную услугу оказал ей этот умный человек, способствовав ее «русскому браку». Он как бы поставил ее на трамплин, а далее уж она сама исхитрилась сделаться императрицей всероссийской. Романовская концепция часто подчеркивает тот факт, что Петр Федорович ценил Фридриха, «врага России», а Екатерина II, напротив, разорвала якобы унизительный для России договор с Пруссией о мире и военном союзе. Но уже через два года после смерти Петра II Екатерина преспокойно заключила этот договор заново; без лишнего шума, как мы уже отметили. Семейная жизнь юных супругов, кажется, не была особенно счастливой. После рождения сына Павла они и вовсе отдаляются друг от друга. Властная Елизавета не ладит ни с племянником-наследником, ни с его супругой. Новорожденного мальчика она отнимает от родителей и сама руководит его воспитанием, явно намереваясь оставить ему престол. Повторяется, как видим, история взаимоотношений Анны Иоанновны с племянницей и мужем племянницы. Однако по завещанию престол все же оставлен именно Петру Федоровичу.

25 декабря 1761 года император Петр III вступает на престол. В своем первом манифесте он подчеркивает именно то, что он – внук Петра Великого, и обещает «во всем следовать стопам премудрого государя, деда нашего императора Петра Великого». И действительно, недолгое правление Петра III богато, что называется, «первыми шагами»: здесь и меры по развитию промышленности, и меры по созданию условий для развития науки и культуры; именно с воцарением Петра III Ломоносов связывал возможности расцвета науки и культуры в России; и, наконец, Петр III начинает интенсивно реформировать армию… Одним из важных распоряжений Петра III было распоряжение о ликвидации печально известной Тайной канцелярии. Один этот шаг рисует императора как реформатора очень серьезного. Что говорить о «Манифесте о вольности дворянства», согласно которому дворяне имели право служить или же не служить вовсе. (Вспомним, что первый шаг к этой «дворянской вольности» предпринят был еще Анной Иоанновной.) Неизвестно, во что вылились бы в дальнейшем реформы Петра III. Но так или иначе, «Манифест» вписал свою строку в трагическое писание российской истории. С одной стороны, «дворянская вольность», конечно, способствовала развитию дворянской, аристократической культуры, наилучшими плодами этого развития явились, прежде всего, Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Баратынский – русский литературный язык и российская словесность. С другой же стороны, та же самая «вольность» дала новый толчок еще более интенсивному развитию крепостного права: «неслужащие» дворяне принялись интенсивно хозяйничать в своих поместьях… Кажется, впрочем, Петр III желал продолжить внутригосударственную политику своего деда в отношении нивелировки сословий, но наверняка сказать трудно. Во всяком случае, едва ли он намеревался отменить или смягчить крепостное право. Едва ли…

Однако фактически все начатые Петром III реформы не получили дальнейшего развития в царствование Екатерины II. Почему? Попытаемся понять хотя бы на примере попытки армейских реформ Петра III. Реформы эти были весьма рациональны. Так же, как некогда Петр I обращает внимание на устройство западноевропейских армий, так же его внук берет за образец целый ряд рациональных моментов в устройстве армии германской, прусской. Реформируется устройство армии, полков, батальонов и рот. Вводится более рациональная военная форма. Особое внимание уделено медицинской помощи, полковым лекарям. Начинается борьба за ликвидацию непомерных обозов, тормозивших мобильность армии. Предполагается проводить военные учения, держать армию в постоянной боевой готовности. Составлен «Строевой Устав пехотного полку для Российской Императорской армии». Однако устав этот до армии так и не дошел… Но все же, почему?

Да, Петр III желал действовать «как лучше». Но своеобразие величия Екатерины II, вероятно, заключалось в том, что она знала, понимала, «как надобно действовать». Она принялась всячески муссировать пресловутую «антипатриотичность» своего супруга, хотя ведь и его дед, Петр Великий, перенимал устройство армии у своих европейских противников. Далее Екатерина отлично воспользовалась тем, что попытка Петра III интенсифицировать военную подготовку вызвала раздражение привилегированных гвардейских полков, уже привычных к вольготной, почти как в прежних стрелецких слободах, жизни. Тотчас же после смерти Петра Великого выявилась роль гвардейцев в начавшейся чехарде переворотов и узурпаций. Екатерина совершенно справедливо полагала, что гвардейцы еще пригодятся ей именно в этом качестве «помощников» и потому следует не раздражать их, а, напротив, ласкать и баловать. И, кроме всего этого, Екатерина понимала, как должна развиваться армия империи – не «качественно», а «количественно». Петр I дал российской армии корабли, пушки и рекрутский набор. Екатерина II поняла, что в армии растущей империи вполне возможно экономить на модернизации вооружения, на провианте и обмундировании. Ведь все равно главная сила этой армии – не пушка, не штык, не автомат и не ракетная установка, а всегдашний бесправный Андрей Иванович, это он будет переходить в немыслимых условиях через Альпы и закрывать своим живым сердцем амбразуры. И чем больше их в армии, безответных, бесправных, тем легче побеждать.

В семидесятые годы Екатерина смягчает требования к росту рекрутов: теперь в армию берут людей более низкорослых. С 1767 года рекрутские наборы распространены и на крепостных малороссов (в малороссийских губерниях Екатерина ввела крепостное право). Но по-прежнему, основная сила российской армии – русский крепостной, переведенный из крепостной зависимости в зависимость армейскую. Бесчисленные Андреи Иванычи будут заколоты штыками, пробиты пулями, разорваны пороховыми взрывами во имя расширения екатерининской империи на север и на восток. И Романовская концепция во всех своих видах оправдывает и превозносит это издевательство над русским человеком…

Несомненно, Петр не оценил дальновидности мышления своей супруги. Покамест он строил проекты и намеревался быть подобным великому деду, она действовала, всячески дискредитируя мужа слухами и порочащими сплетнями. Так же, как некогда Елизавета, Екатерина пытается выставить себя обиженной, гонимой, едва ли не жертвой. Личные отношения супругов, как мы уже говорили, весьма дурны. Кто в этом виновен? Скорее всего, Екатерина. Петр Федорович склонен смотреть на женщин, как смотрел его великий дед, обоим не импонирует вмешательство женское в государственные дела. Но Петр Федорович явно не понимает, с какой женщиной он имеет дело. Он – «человек прожектов», она – «человек действия», прагматик. Когда-то Петр Великий расстался с Евдокией Лопухиной, потому что она оказалась прежде всего не «женой мужа», а «человеком своего клана». Петр Федорович и Екатерина фактически уже давно не живут совместною семейною жизнью. Екатерина третирует Петра как нелепого чудака. Петр презирает ее за безнравственность, ханжество, двуличие… Имеет ли он право на подобное презрение? Вероятно, в какой-то степени – да. Розная, раздельная интимная жизнь супругов протекает у каждого по-разному. Петр Федорович вступает в близкие отношения с Елизаветой Романовной Воронцовой. В сущности, даже нельзя сказать, что она его возлюбленная, фаворитка; нет, эти отношения более напоминают настоящий брак. (Имеются свидетельства о том, что ко времени переворота Елизавета Воронцова ожидала ребенка от императора. Что сталось с этим ребенком после воцарения Екатерины, родился ли он живым, неизвестно, разумеется. Замужняя сестра Воронцовой, Екатерина Дашкова – горячая сторонница, близкая подруга будущей императрицы. Отец их, прозванный за взяточничество «Роман – Большой Карман», принужден лавировать между Петром III и будущей Екатериной II; после переворота он, конечно, «вышел сухим из воды».) Отношения Петра с Воронцовой – личное пристрастие. Ее отец не может быть ему полезен в политических делах, ее сестра и вовсе на стороне Екатерины. Сама же будущая императрица строит свою личную жизнь на основах совсем иных. Ее «романы» продиктованы не личными пристрастиями, но политической выгодой. Таковы ее отношения с гвардейцами, братьями Орловыми. Такова, по сути своей, ее интимная связь с претендентом на польский престол Станиславом-Августом Понятовским. От этой связи рождается дочь Анна, объявленная законной принцессой, то есть дочерью Петра Федоровича, что, естественно, компрометировало его и делало смешным. («Царевна Анна», впрочем, скоро умерла.)

Летом 1762 года произошел очередной переворот, супруга императора незаконно захватила власть. Тотчас ею были предприняты шаги по легализации захвата. В газетах был опубликован и широко обнародован в публичных устных чтениях манифест Петра III об отречении его от престола; сам Петр был отвезен в Ропшу, где, согласно официальному объявлению, очень вовремя для Екатерины скончался. (Вскоре, как мы знаем, был убит якобы при «попытке к бегству» и другой, крайне опасный для Екатерины человек, Иван Антонович).

Судя по сохранившимся сведениям, Петр пытался вступить с Екатериной в переговоры и упустил несколько возможностей покинуть страну. Официально было объявлено, что он умер от геммороидального припадка, похороны были торжественные, но поспешные. Позднейшие исследователи уже не могли сомневаться в том, что свергнутый император был убит. Возможно даже, что убийство было совершено самолично Алексеем Орловым…

Романовская концепция признала факт убийства. Теперь задача историков была это убийство оправдать. Ситуация складывалась жуткая в своей пикантности. По приказу женщины убит был ее супруг, отец ее ребенка. Итак, чем же оправдать подобное убийство? Историки достаточно осторожно указывают на то, что Екатерине самой грозила опасность: якобы, не прими она вовремя меры (то есть не убей она вовремя мужа?), Петр настоял бы на ее заточении в монастырь. Это утверждение никакой критики не выдерживает и, более того, не соотносится с уже начатой Петром политикой огосударствления церкви. Мы не находим свидетельств о том, чтобы Екатерине грозила хоть какая-то опасность. Напротив, она совершенно не была стеснена в своих действиях. Совершенный ею переворот – лучшее тому доказательство. «Раздельная» жизнь «двумя дворами» вполне устраивала Петра, никаких радикальных мер в отношении своей жены он предпринимать не собирался. Кажется, он наивно полагал, что своим поведением, сменой «партнеров» она компрометирует себя. Он не понимал, что это ее поведение – часть ее практики вербовки сторонников. «Распущенности» Екатерины он наивно противопоставлял свою «прочную связь» с Воронцовой.

Второе оправдание совершенного убийства: «неспособность Петра к правлению». Выдвигая это оправдание, Романовская концепция создавала опасный для самих Романовых прецедент. Оказывалось, что человека, согласно чьему бы то ни было мнению, «неспособного к правлению», вполне логично и как бы и законно – убить! То есть беззаконное убийство трактовалось как логичное, «правильное», и потому как бы и «законное» действие.

Но особенно упирает Романовская концепция, как мы уже говорили, на «антипатриотизм» Петра III. Сюда подверстываются, конечно, его армейские реформы и некоторые шаги к огосударствлению церкви. Любопытно, что в этом последнем Петр III мог опираться на трактат М. В. Ломоносова «О сохранении и размножении российского народа», кстати и до сих пор не преданный широкой гласности. Почему? Вероятно, потому, что реформы, предлагавшиеся Ломоносовым, несли на себе явный отпечаток протестантизма. Он прямо предлагал: «Пусть примером будет Германия». Но, как бы там ни было, конкретные меры по огосударствлению церкви предприняты не были. Екатерина же, естественно, в числе обвинений, выдвинутых ею против Петра, на первое место поставила его якобы намерение ввести «иноверный закон». Привлекая на свою сторону церковных иерархов, она приостанавливает начавшуюся секуляризацию монастырских владений. Но через два года возобновляет ее без лишнего шума… Помимо прочих мотивов Екатерина в период, предшествовавший перевороту, и тотчас по воцарении, стремится заигрывать с церковью, отлично понимая, что в стране сплошной неграмотности человек, говорящий с амвона, – мощное оружие пропаганды…

Надо сказать, что для Екатерины было характерно определенного рода обращение с указами супруга. Так, она широковещательно подтвердила упразднение Тайной канцелярии, но создала Тайную экспедицию – аналогичное зловещее учреждение для борьбы с «внутренними врагами».

О перевороте, совершенном Екатериной, существует достаточно обширная литература. Впрочем, почти вся она, начиная хотя бы с известных «Записок» Воронцовой-Дашковой, носит по отношению к будущей императрице апологетический характер, оправдывает ее действия и всячески стремится очернить императора.

Записки очевидцев переворота, мемуарные свидетельства и оценки, например, секретаря французского посольства в Санкт-Петербурге Рюльера или секретаря саксонского посольства Гельбига императрица впоследствии всячески пыталась уничтожить. Авторы винят Петра за нерешительность и отмечают «равнодушие народа», столь, впрочем, характерное для всей чехарды послепетровских (после Петра I) узурпаций, как мы уже говорили.

Советские модификации Романовской концепции фактически полностью приняли сторону Екатерины. Советские историки волей-неволей фиксируют забавный парадокс: с одной стороны, они, конечно, третируют Екатерину II как «угнетательницу»; с другой – прославляются победоносные екатерининские войны, всячески критикуется и осуждается Петр III за свое «антипатриотичное» поведение, и фактически открыто оправдывается убийство Петра III. То есть открыто проводится мысль о возможности устранения «неспособного» политика-соперника посредством убийства; равно как и о том, что территориальное расширение посредством интенсивных военных действий есть политика наиболее «патриотическая».

Но самым интересным источником, всячески чернящим Петра III, являются мемуарные записки самой Екатерины II. Записки эти многократно цитированы (чаще всего без указания источника), пересказаны, послужили источником большого количества прозаических произведений. При этом очень немногие осознают, что на достоверность этих воспоминаний едва ли возможно полагаться.

Ведь «Записки» Екатерины II созданы вовсе не для того, чтобы как можно более точно вспомнить о том, что было; но, прежде всего, для того, чтобы изложить и внушить читателям свою версию происходивших событий. «Записки» Екатерины II характерны изложением живым и ярким, изобилуют множеством ярких живых подробностей и, на первый взгляд, производят впечатление весьма убедительных свидетельств. Поражает то, что Екатерина не щадит собственную репутацию. Но видно, что она готова не пощадить себя, лишь бы в очередной раз выставить Петра в черном, дурном свете. Екатерина рисует мужа человеком неумным, болезненным, психически ненормальным. В ее повествовании разбросано множество деталей, так или иначе выставляющих Петра жалким и смешным, долженствующим вызывать гадливость и неприязнь. В описании подробностей интимной жизни «Записки» Екатерины спокойно могут спорить с каким-нибудь современным эротическим изданием. Впечатление удивительной нечистоты остается от описания того, как Елизавета приставила к молодой супружеской паре, Петру и Екатерине, опытную чету Чоглоковых, с целью «научения» молодых супругов интимной жизни. Екатерина уверяет, что ее супруг долго не мог исполнить свои мужские обязанности вследствие определенного дефекта физического. Не стесняясь, намекает на то, что сын ее и Петра Павел – не сын своего отца… О своем романе с Сергеем Салтыковым Екатерина рассказывает так, что фактически у читателя не остается сомнений – Салтыков, а не Петр Федорович, является настоящим – «по крови» – отцом Павла.

Но зачем же это последнее? Зачем она компрометирует уже не только постылого супруга, но и сына? Ответ достаточно прост: ей ведь необходимо держать сына в отдалении от престола и всячески это отдаление обосновывать. Ведь она узурпатор не только по отношению к мужу, но и по отношению к сыну. В сущности, она вступила на престол в качестве регента, временного правителя при несовершеннолетнем сыне своем, но по достижении им совершеннолетия она ему престол не уступила. Естественно, в ее интересах изображать и сына «неспособным», «человеком дурного характера» и даже «безумным». И – как бы между прочим – еще и незаконным, не имеющим права претендовать на отцовский трон…

Для Екатерины все ее соперники – «дурно воспитанные и праздные»; люди, которые «заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих». Она была настоящим политиком; когда дело касалось престола и власти, для нее не существовало никаких чувств, даже материнских. И что еще ей оставалось делать, если по поводу ее воцарения французский посол в Санкт-Петербурге восклицал: «Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петра I был свергнут с престола и потом убит, с другой – как правнук царя Иоанна увязает в оковах, в то время как Ангальтская принцесса овладевает наследственной их короной, начиная цареубийством свое собственное царствование».

Все сказанное Екатериной в «Записках» было так или иначе повторено в мемуарах ее приближенных, и более близких, и более отдаленных. Вероятно, о Екатерине возможно сказать, что именно она положила начало жанру псевдомемуаров.

Уже в царствование Александра I, внука Екатерины, воспитанного ею и заложившего краеугольные камни в здание культа «великой императрицы», были написаны интересные и очень стилистически своеобразные воспоминания Андрея Тимофеевича Болотова «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков». Вот как тщательно воспроизводит Болотов все «концептуальные доводы», которые Екатерина всячески распространяла, готовя переворот:

«…около сего времени ропот на государя и негодование ко всем деяниям и поступкам его, которые чем далее, тем становились хуже, не только во всех знатных с часу на час увеличивалось, но начинало делаться уже почти и всенародным, и все, будучи крайне недовольными заключенным с пруссаками перемирием и жалея об ожидаемом потерянии Пруссии, также крайне негодуя на беспредельную приверженность государя к королю прусскому, на ненависть и презрение его к закону, а паче всего на крайнюю холодность, оказываемую государыне, его супруге, на слепую его любовь к Воронцовой, а паче всего на оказываемое отчасу более презрение ко всем русским и даваемое преимущество пред ними всем иностранцам, а особливо голштинцам, – отважились публично и без всякого опасения говорить, и судить, и рядить все дела и поступки государевы. О государыне же императрице, о которой носилась уже молва, что государь вознамеривается ее совсем отринуть и постричь в монастырь, сына же своего лишить наследства, изъявлять повсюду сожаление и явно ей благоприятствовать…»

Однако о готовящемся заговоре и о своей дружбе с Григорием Орловым Болотов пишет вот что:

«…дело сие и тогдашнее предприятие г. Орлова было такого рода, которого счастливый и отменно удачный успех не мог еще быть никак предвидим и считаться достоверным, то, напротив того, все сие отважное предприятие сопряжено было с явною и наивеличайшею опасностью, и всякому, воспринимающему в заговоре том соучастие, надлежало тогда, властно как на карту, становить не только все свое благоденствие, но и жизнь самую…

Нет! нет! Никогда бы и никак я на то не согласился, и как бы г. Орлов не стал меня уговаривать, но я верно бы его не послушался. А как бы скоро сие случилось, то подумайте, не подверг ли б я себя и самым сим превеликой опасности? Не вооружил ли б я всю их шайку на себя злобою? Не произвел ли б я во всех их опасение, чтоб я не донес на них государю и не подверг их всех опасности величайшей, и не могли ль бы они, для обеспечения себя от меня, предпринять против самого меня еще чего-нибудь злого и даже восхотеть сбыть меня с рук и с света?

Да хотя б и того не было, как не мог ли б я и после, как хотевший быть с ними заодно, претерпеть какого-нибудь за то бедствия и опасности?.. Не стал ли б тогда меня самый долг присяги побуждать открыть столь страшный заговор самому государю? Но отважился ли бы я и на сие предприятие?..»

Однако далее – Болотов (именно благодаря известному Манифесту о вольности дворянства) получает возможность выйти в отставку и едет в провинцию, к родным – «Не прошло еще и одной недели с приезда моего, как вдруг получаем мы то важное и всех нас до крайности поразившее известие, что произошла у нас в Петербурге известная революция, что государь свергнут был с престола и что взошла на оный супруга его, императрица Екатерина II.

Не могу и поныне забыть того, как много удивились все тогда такой великой и неожидаемой перемене, как и была она всем поразительна и как многие всему тому обрадовались, а особливо те, которым характер бывшего императора был довольно известен и которые о добром характере нашей новой императрицы наслышались…»

Ну вот, мудрому, как говорится, довольно! Но о чем только думали творившие Романовскую концепцию историки, когда научали читателей радоваться разного рода «внезапным революциям», в результате которых, обходя понятия долга, чести, присяги, «лучшие» успешно заменяют «законных»…

Интересно, что уже в период Перестройки утвердившийся взгляд на Петра III как на «непригодного к правлению» и «антипатриота» начинает пересматриваться. В частности, выходят из печати: эссе В. Сосноры «Спасительница отечества» и исследование А. С. Мыльникова «Искушение чудом»…

Сохранившиеся портреты показывают Петра III как человека с довольно мягким выражением лица; брови и чуть закругленный кончик носа выдают фамильное сходство с Петром I, Елизаветой и Анной Иоанновной – романовское сходство…

И следует заметить напоследок, что, реабилитируя подобным образом принцев и императоров, «оклеветанных несправедливо», легко, что называется, «увлечься в их сторону» и начать идеализировать их (это, в частности, касается и известного популярного исследования Н. Я. Эйдельмана о Павле I).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.