Глава 22 «Не жалея пота своего…»

Глава 22

«Не жалея пота своего…»

Итак, мы снова были в Крыму. Еще одна осень в степи, где восточный ветер без конца гоняет кусты перекатиполя от одной линии горизонта к другой. Снова они проносились перед нами. Когда наша дивизия была здесь в предыдущий раз, все уже успели к ним привыкнуть.

Нами теперь командовал новый генерал, и мы снова были счастливы. Он всегда прислушивался к запросам медиков и делал все возможное, чтобы обеспечить раненых всем необходимым.

В это же самое время в нашу дивизию прибыл новый начальник медицинской службы – уже двенадцатый по счету с тех пор, как я сам служил в ней. Я так и не смог понять, в чем заключался смысл политики постоянного перетряхивания людей; могу сказать только одно – эта политика была неверной. Этот полковник ранее никогда не бывал в России, поэтому мы с ужасом ждали целой череды приказов, которые наглядно продемонстрируют всю степень его некомпетентности.

В ходе двух последних зимних кампаний стали очевидны многие недостатки в системе эвакуации раненых, а транспортные возможности частей, занимавшихся их эвакуацией, все еще были далеки от потребностей. В Симферополе имелись новые шестиколесные машины скорой помощи, которые могли ездить только по очень хорошим дорогам, они и доставляли раненых по асфальтированным улицам города из главного госпиталя на железнодорожную станцию, тогда как древние колымаги лейтенанта Иохима запросто преодолевали любую грязь. Некоторые из них уже преодолели сотни тысяч километров – сотни тысяч километров дорог, покрытых пылью, грязью и снегом. Майор Штуббе был где-то на Большой земле. Больше я его никогда не видел и даже не знаю, жив ли он.

Если мы, несмотря ни на что, все-таки смогли преодолеть большинство из возникавших перед нами трудностей, то этим мы обязаны только помощи майора Фабрициуса. Каждый раз мы отправляли к нему Самбо, который доставал сигару из ящичка, ставшего знаменитым на всю дивизию, и майор давал нам столько машин для перевозки снаряжения, сколько мы просили.

Мы располагались в деревушке, расположенной в степях северной части Крыма, населенной болгарами. В 1878 году царь Александр II освободил болгар из-под власти турок, а затем пригласил предков этих людей поселиться здесь. Они расчистили эту землю и начали ее обрабатывать; деревня была окружена громадными полями подсолнухов и кукурузы, а в степи мирно паслись стада животных.

Мы жили в доме старосты. Это был высокий человек крепкого телосложения, с длинной черной бородой, что придавало ему сходство с изображениями святых на средневековых миниатюрах. Мы относились к нему с большим уважением, впрочем, как и все жители деревни, он же, в свою очередь, также весьма неплохо к нам относился, поскольку в тот же самый день, когда мы появились в деревне, мы заверили его, что не будем заниматься грабежами. Как он позднее нам рассказывал, в тот момент он не очень нам поверил, но мы твердо держали свое слово.

Наш собственный опыт показывал, что если относиться к крестьянам хорошо, платить им за яйца и цыплят или же просто обменивать их на нужные им вещи, то нужные нам продукты всегда оказывались в наличии. Более того, мы подружились с крестьянами и во время уборки урожая часто предоставляли им своих лошадей. Большинство из наших ездовых сами были из крестьян, и заботы местного населения им были близки, что способствовало установлению между ними дружеских отношений.

Однажды к нам пришел староста и попросил разрешения ему и старостам из нескольких близлежащих деревень слушать новости из Софии по нашему радиоприемнику. Командир сразу же дал такое разрешение, и теперь каждый полдень благообразные старики собирались в гостиной комнате дома старосты, в котором жили я и Ромбах. Мы всегда уходили, оставляя крестьян одних, а после выпуска новостей староста обычно приглашал нас выпить вместе с ними по стакану домашнего вина. Однажды я зашел в комнату во время прослушивания новостей, чтобы забрать свой ремень; я ни слова не знаю по-болгарски, но несколько раз я услышал словосочетание «Красная армия». Я позвал сержанта Вотрубу. Оказалось, что крестьяне слушают московское радио.

За то, что они сыграли с нами подобную шутку, мы решили преподать им урок. Втроем ворвались в комнату, размахивая револьверами, и заорали:

– Руки вверх!

Весьма напуганные, крестьяне подняли руки. Только староста остался невозмутимым; он спокойно подошел к радиоприемнику, выключил его, затем с улыбкой повернулся к Ромбаху и сказал:

– Господин командир, что нам делать? Мы в опасности. У нас есть жены и дети. Прощай! Простите!

Все это он произнес с достоинством свободного человека, обращающегося к другим свободным людям. Хотя, конечно, никто из нас не был по-настоящему свободным; но тем не менее ничто не могло выразить доверие этих крестьян к обычным немецким солдатам более наглядно, чем то обстоятельство, что они не восприняли наши угрозы, подкрепленные револьверами, всерьез. Немного пристыженные, мы засунули обратно наши револьверы в карманы брюк.

Вечером староста пришел к нам, чтобы спросить совета. Из сообщения московского радио он знал, что Крым вскоре будет занят русскими. Крестьяне от советской власти не ожидали ничего, кроме бесконечных проблем, поскольку среди них наверняка были информаторы, которые сообщат НКВД о тех добрых взаимоотношениях, которые они поддерживали с немецкими войсками. Хотя они и не были «кулаками» в советском понимании этого слова, но они и не входили в колхоз, и староста был убежден, что их всех вышлют в Сибирь. Поэтому он просил нас выяснить, смогут ли немцы удержать Крым, или же, в противном случае, им всей деревней придется переселяться на землю своих предков, в Болгарию.

Вопрос был более чем коварным. Не было сомнения в том, что Крым не удастся удерживать в течение долгого времени, но армейские офицеры не могут вот просто так взять и выложить какому-то старосте секреты, которые они не могут сообщить даже своим солдатам. Но в конце концов, мы ведь не были простыми армейскими офицерами. Можно ли обмануть этого достойного и честного человека, доверившегося нам?

Пока мы с Ромбахом обсуждали этот вопрос, жена старосты принесла бутылку вина; староста разлил его по стаканам, поднял свой и осушил его одним залпом, в соответствии с болгарским обычаем. Древние обычаи приходится соблюдать, поэтому мы последовали его примеру. Затем он внимательно на нас посмотрел, его руки поколись на коленях, и время от времени он почесывал свою седую бороду. С мудростью, присущей всем пожилым крестьянам, он понял, что мы обсуждаем. В любом случае им надо было уезжать. Мы сказали ему, что никто не может предугадать всех перипетий войны: если русских удастся остановить на линии пролива, то жители деревни смогут вернуться обратно в любой момент; если же русские придут сюда, то им лучше уехать насовсем. Староста пожал нам руки.

Следующие три дня крестьяне посвятили подготовке к отъезду, а в это время линия фронта, проходившая по северному берегу Азовского моря, начала постепенно откатываться на запад. Крестьяне крепили к колесам своих телег новые ободы; забивали овец, варили мясо и солили его в больших чанах; в кирпичных печах, расположенных прямо во дворе, они пекли хлеб. Все, что они делали, было вполне разумно и хорошо продумано; причем все это делалось спокойно и сосредоточенно. Казалось, что они действовали в соответствии с неким давно разработанным планом. Несколько поколений назад их предки прибыли на эту дарованную им землю, а теперь они готовились ее покинуть. Они сохранили чувство собственного достоинства.

Рота выделила старосте несколько карабинов, поскольку, не имея оружия, крестьяне были беззащитны против волков. Генерал был здравомыслящим человеком, и он благосклонно отнесся к нашей просьбе выдать им соответствующее разрешение.

На рассвете следующего дня лошади были запряжены в телеги, а скот выгнан на улицу из сараев. При первых лучах солнца собралась вся семья старосты. Старший сын поднял икону, которую его прадед привез некогда из Болгарии; вплоть до сегодняшнего дня она оберегала их всех. Вся семья начала молиться, опустившись на колени, староста на прощание прочитал «Отче наш» в своем старом дворе; он упал на колени рядом с печью, в которой они каждый день пекли хлеб в течение многих лет. Склонив свое бородатое лицо, поцеловал землю, которую всю свою жизнь поливал потом, землю, которая в благодарность за труд дарила им изобилие. Поцеловал икону. Потом поднялся на ноги, направился к нам, обнял, по-отечески расцеловал каждого, а затем призвал на нас Божье благословение. Череда телег тронулась в путь.

Медленно громоздкие телеги выехали за ворота. Коровы и овцы плелись сзади, окруженные лающими собаками. На широкой деревенской улице к этой процессии начали присоединяться прочие крестьяне, гоня свой скот в степь. Вплоть до полудня мы могли видеть облако пыли, которое постепенно исчезло за горизонтом. Бездомные и гонимые, эти люди скитались по земле, как и их далекие предки в незапамятные времена.

Через несколько дней, когда меня отправили за пределы части с разведывательной миссией, я вновь наткнулся на этих вынужденных переселенцев. Крестьяне ехали по дороге на телегах в строго установленном порядке, а староста приветствовал меня как старого друга. Мы отдали ему весь табак, который у нас был с собой. Крестьяне пересекли Перекопский перешеек, но они так никогда и не добрались до Днепра. Передовые части русских настигли их в Ногайской степи, и они рассеялись во всех направлениях. Их надеждам на светлое будущее не дано было осуществиться. Вряд ли кто-нибудь из них сможет вернуться в свое прежнее степное село, а если это и случится, то весьма нескоро. Вновь и вновь оно будет являться им в ночных снах, и они будут просыпаться по утрам со слезами на глазах.

Через несколько дней после отъезда крестьян Ромбах покинул роту. Он был назначен начальником медицинской службы одной из дивизий, занимавшей позиции на центральном участке Восточного фронта. Можно сказать, что дивизии, в которую его назначили, повезло: в его лице она получила человека, который впитал в себя весь опыт войны с русскими. Все были очень расстроены, поскольку надеялись, что он станет начальником медицинской службы нашей собственной дивизии. Вся наша часть выстроилась вдоль той самой деревенской улицы, по которой всего несколько дней назад ехали крестьяне на телегах. Ездовые даже поставили в парадную шеренгу двух коров, которых крестьяне нам отдали, чтобы раненые, которым требовалось диетическое питание, могли получать молоко, а также двух блеющих баранов и свинью.

Ромбах каждому пожал на прощание руку. Обошел строй своих старых товарищей, даже погладил лошадей, коров, баранов и свинью – при этом раздался оглушительный взрыв хохота. Затем, произнеся несколько напутственных слов, передал мне командование ротой. В течение 3 лет рота несла невидимый флаг под его мудрым и эффективным командованием. Расчувствовались даже испытанные и закаленные в трудностях бойцы.

Наконец Ромбах сел в машину. Я стоял на подножке и скомандовал:

– Направо!

На прощание мы с ним вдвоем проехали вдоль строя, а как только мы поравнялись с последним человеком, я спрыгнул с подножки и приложил руку к пилотке. Медленно доехав до угла, Ромбах исчез в облаке пыли за посадками акаций.

Он вернулся обратно через 7 лет плена.