Коминтерн

Коминтерн

Коминтерн после своего основания в 1919 г., провозгласив себя мировой партией революционного действия, стремился стать (особенно в первые годы деятельности) своего рода штабом по подготовке и осуществлению мировой пролетарской революции. Архивные документы свидетельствуют, что руководство РКП(б) и Коминтерна, исходя из роли Коминтерна как «штаба мировой революции», стало активно пользоваться презумпцпией «революционной целесообразности», отвергая юридические и иные нормы как «буржуазные», «классово чуждые» и даже враждебные.

Представление, господствующее у большей части руководства Коминтерна (кстати, как и руководства РКП(б)), о верховенстве «революционного права», «революционной целесообразности» и «революционной совести», активно влияло на весьма бесцеремонное их отношение к государственным границам и национальным отношениям. Это влияло также и на вопросы финансирования революционно-пропагандисткой и иной деятельности создаваемых компартий.

«Коммунистический Интернационал ставит себе целью: борьбу всеми средствами, даже с оружием в руках, за низвержение международной буржуазии», — говорилось в Уставе Коминтерна, принятом его II конгрессом в августе 1920 г. Для ведения такой борьбы требовалась соотвествующая организация. «По существу дела Коммунистический Интернационал должен действительно и фактически представлять собой единую всемирную коммунистическую партию, отдельными секциями которой являются партии, действующие в каждой стране».[68]

Вместе с тем следование ленинской концепции мировой революции предусматривало объединение вокруг Советской России «всех просыпающихся народов Востока» для решающего натиска на мировой империализм.[69]

Тогда созданный в Москве Коминтерн казался организатором мировой пролетарской революции. «Можно ручаться, что победа коммунистической революции во всех странах неминуема… победа Коммунистического Интернационала во всем мире и в срок не чрезвычайно далекий — эта победа обеспечена», — говорил Ленин в марте 1920 г. в связи с первой годовщиной Коминтерна.[70]

Известно, что внешняя и внутренняя политика большевиков в эти годы базировалась на целом комплексе противоречивых и утопических идей, основой которых была теория мировой социалистической революции. В контексте этой общей идеи важная роль предписывалась подрыву и разрушению империалистической периферии посредством национально-освободительных революций. И в этой работе должное место отводилось Коминтерну.

Аппарат ИККИ разрабатывал инструкции о работе коммунистов в армиях зарубежных стран по их разложению. В архиве Коминтерна сохранился совершенно секретный проект документа «Организация работы среди вооруженных сил буржуазии (армия, флот, полиция, жандармерия, фашистские организ[ации]”.[71]

В окончательном виде этот секретный документ получил название «Инструкция по работе среди войск». Он был переведен с русского на немецкий, английский и французский языки, надо думать, что и на китайский тоже. Немецкий текст датирован 31 августа 1928 г. «Инструкция» была наиболее развернутым изложением отношения Коминтерна и компартий к революционной борьбе за власть и вооруженному восстанию, к военно-конспиративной работе коммунистов по разложению армии вообще — к подрывной деятельности против государственных учреждений стран капитала как в мирное время, так и во время войны, особенно же на случай военных действий против Советского Союза. VI конгресс Коминтерна специально указывал, что в центре борьбы против военной опасности должна стоять защита СССР. Компартии обязаны ориентировать международный пролетариат на поддержку национально-революционных войн и революций, вести антивоенную работу в армиях империалистических государств, а в случае возникновения новой империалистической войны выдвинуть — как и во время Первой мировой войны — лозунг превращения ее в войну гражданскую, иными словами, в международную социальную революцию».[72]

Жесткий курс на откровенное революционное насилие как в Советской России, так и во внешнем мире делал коммунистических вождей слепыми и глухими к любым предостережениям морального характера, в том числе исходящим от деятелей культуры — В. Короленко, М. Горького. Остался без ответа и остро поставленный одним из теоретиков анархизма П. Кропоткиным в письме Ленину от 21 декабря 1920 г. вопрос: «Зачем же толкать революцию на путь, который поведет ее к гибели, главным образом от недостатков, которые вовсе не свойственны социализму и коммунизму, а представляют пережиток старого строя и старых безобразий неограниченной, все пожирающей власти?»[73] Поводом для написания письма на имя В.Ленина стала публикация и газетах «Известия» и «Правда» заявления, что Советской властью решено взять в заложники эсеров из группы Савинкова[74] и Чернова,[75] белогвардейцев Национального и Тактического центра[76] и офицеров-врангелевцев; и что в случаях покушения на вождей Советов решено «беспощадно истреблять» этих заложников.

«Неужели среди вас не нашлось никого, чтобы напомнить своим товарищам и убедить их, что такие меры представляют возврат к худшим временам Средневековья и религиозных войн и что они недостойны людей, взявшихся созидать будущее общество на коммунистических началах; что на такие меры не может идти тот, кому дорого будущее коммунизма? — спрашивал у В. Ленина П. Кропоткин. — Неужели никто не объяснил, что такое заложник? Заложник посажен в тюрьму — не как наказанный за какое-нибудь преступление. Его держат, чтобы угрожать его смертью своим противникам: — «Убьете одного из наших, а мы убьем столько-то ваших!» — Но разве это не все равно, что выводить человека каждое утро на казнь и отводить назад в тюрьму, говоря: «Погодите! Не сегодня!»

И неужели ваши товарищи не понимают, что это равносильно восстановлению пытки — для заложников и их родных?

Надеюсь, никто не скажет мне, что людям, стоящим у власти, тоже невесело жить на свете. Нынче даже среди королей есть такие, что смотрят на покушение на их жизнь как на «особенность их ремесла».

…Даже короли и попы отказались от таких варварских способов самозащиты, как заложничество. Как же могут проповедники новой жизни, строители новой общественности прибегать к такому оружию для защиты от врагов?

Не будет ли это сочтено признаком, что вы считаете свой коммунистический опыт неудавшимся и спасаете уже не дорогое вам строительство жизни, а лишь самих себя?

Неужели ваши товарищи не сознают, — спрашивал В. Ленина П. Кропоткин, — что вы, коммунисты, какие бы вы не наделали ошибки, — работаете для будущего? И что поэтому вы ни в ком случае не должны запятнать свое дело актами, так близкими к животному страху? — что именно подобные акты, совершенные революционерами в прошлом, делают так трудными новые коммунистические попытки?

Я верю, что лучшим из вас будущее коммунизма дороже собственной жизни. И помыслы об этом будущем должны заставить вас отвергнуть такие меры».[77]

Здесь хотелось бы также обратить внимание читателя на критические взгляды Розы Люксембург на точку зрения В. Ленина и Л. Троцкого о демократии и диктатуре. Известно, Р. Люксембург высоко оценивала историческую инициативу большевиков, которые взятием власти в России смело пошли впереди мирового пролетариата, показывая ему пример. Вместе с тем она предельно ясно высказала свое несогласие с российскими большевиками по вопросу о демократии. «Основная ошибка теории Ленина — Троцкого, — считала она, — состоит именно в том, что они, как и Каутский, противоставляют диктатуру демократии… Последний решает для себя вопрос, естественно, в пользу демократии, а именно буржуазной демократии, ибо именно ее он противопоставляет как альтернативу социалистическому перевороту. Ленин — Троцкий, напротив, решают в пользу диктатуры в противовес демократии и тем самым диктатуры горстки людей, т. е. буржуазной диктатуры. Таковы два противоположных полюса, равноудаленных от истинной социалистической политики».[78]

«Свобода, — писала Р. Люксембург, — лишь для сторонников правительства, лишь для членов одной партии, сколь бы многочисленными они ни были — это не свобода. Свобода всегда есть свобода для инакомыслящих. Не из-за фанатизма «справедливости», а потому, что от этой сути зависит все оживляющее, исцеляющее и очищающее действие политической свободы; оно прекращается, если свобода становится привилегией».[79]

«Без всеобщих выборов, неограниченной свободы печати и собраний, свободной борьбы мнений замирает жизнь в любом общественном учреждении, она превращается в видимость жизни, деятельным элементом которой остается одна только бюрократия… Более того, такие условия должны привести к одичанию общественной жизни — покушениям, расстрелам заложников и т. д. Это могущественный объективный закон, действия которого не может избежать никакая партия»,[80] — как актуально и сегодня звучат ее слова, сказанные почти более 80 лет назад.

Ошибки большевиков Роза Люксембург объясняла экстремальными условиями, в которых оказалась русская революция, оставшись изолированной в Европе. Однако она видела серьезную опасность в том, что большевики «нужду выдают за добродетель, хотят теперь по всем пунктам теоретически зафиксировать навязанную им этими фатальными условиями тактику и рекомендовать международному [пролетариату] как образец социалистической тактики, достойной подражания. Тем самым они не только совершенно неоправданно зарывают свои действительные, неоспоримые исторические заслуги в груде вынужденных ошибочных шагов, но и оказывают плохую услугу международному социализму, во имя которого сражались и страдали, стремясь внести в его арсенал в качестве новых открытий все перекосы, обусловленные в России чрезвычайными обстоятельствами, в конечном же счете явившиеся следствиями банкротсва интернационального социализма в этой мировой войне… Все мы подвластны закону истории, а социалистическая политика может осуществляться лишь в международном масштабе».[81]

Итак, общим для арсенала средств, методов деятельности, применявшихся Коминтерном, был акцент на вооруженное насилие, хотя оно не всегда являлось единственным путем движения к цели. Тем самым операции Коминтерна нарушали нормы уголовного права той или иной конкретной страны. Поскольку центром управления всей системой Коминтерна являлась Москва, вне зависимости от того, насколько значительной была связь между ним и советскими государственными органами или РКП(б), если бы она была установлена, Советское правительство несло ответственность за его действия. Все это обусловливало чрезвычайную конспирацию как едва ли не ведущий принцип организации аппарата Коминтерна — структуры и методов деятельности персонала. Таким путем стремились не только предупредить раскрытие операций самого Коминтерна, но и закамуфлировать его неразрывную связь с советским механизмом политической власти, хотя это было сделать очень трудно.

Известно специальное письмо генерального секратаря Профинтерна С. А. Лозовского от 28 декабря 1923 г. в политбюро ЦК ВКП(б) о взаимоотношениях Советского правительства и Коминтерна. Оно написано в связи с заявлением 18 декабря 1923 г. в сенате США государственного секретаря Юза об отказе американского правительства от переговоров с Советской Россией и от восстановления с ней дипломатических отношений. Одним из мотивов отказа был, по утверждению Юза, факт «все продолжающейся пропаганды за ниспровержение существующего у нас строя». 19 декабря госдепартамент США сделал заявление для печати. В нем излагалось содержание «инструкции», будто бы посланной Коминтерном Рабочей партии Америки, по организации «боевых ячеек» для обучения стрельбе и подрывному делу. Госдепартамент здесь же попытался обосновать тождественность Советского правительства с Коминтерном. В заявлении Г. Чичерина по этому поводу говорилось, что «любые документы, опубликованные г. Юзом как якобы перехваченные инструкции Американской рабочей партии, излагающие детально разработанные планы революции, — фальшивка».[82]

До сегодняшнего дня некоторые стороны Коминтерна как организации и его деятельности остаются еще неясными. Это связано как с тем, что далеко не все работники Коминтерна фиксировали на бумаге, так и тем, что многие действующие лица ушли в «мир иной», в основном в годы репрессий 1937–1939 гг. (по далеко не полным данным было уничтожено более ста человек руководства Коминтерна),[83] кстати как и деятелей военной разведки и ИНО ОГПУ, что мы наглядно увидим в дальнейшем.

Итак, А. Лозовский предлагал «каким-нибудь формальным актом, на который можно было бы в дальнейшем всегда ссылаться, торжественно заявить об «абсолютной независимости» Советской власти от Коминтерна и наоборот». «В этом постановлении, — писал автор, — воздав должное Юзу и всем другим дипломатическим жуликам, сказать примерно так: «Всероссийский Съезд Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов торжественно заявляет, что Коммунистический Интернационал, как и Красный Интернационал Профессиональных Союзов, находящихся на территории Союза Республик, представляют собой добровольные международные объединения, деятельность которых не может быть контролируема Советской властью и ее органами. С другой стороны, эти добровольные международные объединения революционных рабочих не могут, со своей стороны, контролировать деятельность Советской власти, исключительно подотчетной Всероссийскому Съезду Советов».[84] А. Лозовский откровенно писал, что такое «заявление должно в дальнейшем служить прикрытием для всех наших дипломатов».[85]

В связи с этим интересен такой факт. Когда британское правительство через свои службы узнало, что в Китае действует в качестве политического советника М. Бородин, то оно запросило совесткую сторону о роли этого «советника» в Китае. На что Литвинов ответил, что «Бородин неизвестен ни ему, ни комиссару Иностарнных дел, и если он предпринимает что-либо в Китае, то вне компетенции Советского Союза».[86]

Типичным для деятельности Коминтерна в 20-е годы становится использование его закордонных организаций в качестве инструмента советской внешней разведки и организации повстанческих операций. Для И.Сталина и его окружения Коминтерн постепенно становится лишь «поставщиком кадров для ведения подрывной и разведывательной работы».[87]

Учитывая, что к революционной деятельности Коминтерна за рубежом было явно отрицательное отношение, его представителям приходилось там работать в нелегальных условиях, тесно координируя свою работу с разведывательными органами ИНО ВЧК и военной разведкой, часто под дипломатической «крышей» советских полпредств или торговых миссий. Характерно, что и многие руководители советской внешней разведки вышли из структур Коминтерна или работали в его руководящих органах. Так, в бюро Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала (ИККИ) с 29 марта 1919 г. входил Я. Берзин, он же входил в Малое бюро ИККИ с июля 1919 г. по август 1920 г., состоящее из 3–6 человек.[88] Многие из лучших советских разведчиков начинали свою деятельность в структурах Коминтерна и затем, после соответствующей проверки, передавались в Разведупр РККА или в ИНО ОГПУ.

По данным сына О. Пятницкого, по численности и количеству коминтерновских заграничных «пунктов» (т. е. резидентур) они не уступали ни резидентурам 4-го управления Генштаба РККА, ни резидентурам ИНО ОГПУ.[89] Коминтерновская разведка иногда зарубежными исследователями именуется как «политическая разведка».

Однако каждая из резидентур работала самостоятельно на свое ведомство и не должна была подменять друг друга. Это наглядно видно из проекта Положения об отделениях Коминтерна за границей и представителях Разведупра и ВЧК от 8 августа 1921 г.

«1. Представитель Коминтерна не может в одно и то же время быть и уполномоченным ВЧК и Разведупра. Наоборот, представители Разведупра и ВЧК не могут выполнять функции представителя Коминтерна в целом и его отделов.

2. Представители Разведупра и ВЧК ни в коем случае не имеют права финансировать за границей партии или группы. Это право принадлежит исключительно Исполкому Коминтерна.

Примечание: НКИД и Внешторгу также не дается право без согласия ИККИ финансировать заграничные партии.

Представители ВЧК и Разведупра не могут обращаться к заграничным партиям и группам с предложением об их сотрудничестве для Разведупра и ВЧК.

3. Разведупр и ВЧК могут обращаться за помощью к компартиям только через представителя Коминтерна.

4. Представитель Коминтерна обязан оказывать ВЧК и Разведупру и его представителям всяческое содействие».

Подписан этот документ от Коминтерна Зиновьевым и Пятницким, от ВЧК Уншлихтом, от Разведупра Арвидом Зейботом.[90]

Для практической работы ИККИ был создан аппарат, который на протяжении всей истории Коминтерна подвергался реорганизациям — в зависимости от изменения политических задач или же перипетий внутрипартийной борьбы в рядах ВКП(б). В состав аппарата ИККИ входили отделы, ведавшие определенными отраслями работы.

Высшим органом Коминтерна являлись всемирные конгрессы. Между конгрессами руководство осуществлялось Исполнительным комитетом Коминтерна (ИККИ). Для решения наиболее важных вопросов, связанных с деятельностью Коминтерна и компартий, проводились пленумы ИККИ. Внутри ИККИ, в свою очередь, с самого начала действовали свои коллективные руководящие органы.

Малое бюро ИККИ было создано по рекомендации ЦК ВКП(б) в июле 1919 г. 14 сентября 1921 г. оно было переименовано в Президиум ИККИ, который избирался Исполкомом Коминтерна и отчитывался о своей деятельности на его заседаниях. В качестве руководящего органа ИККИ Президиум просуществовал вплоть до роспуска Коминтерна в 1943 г.

Секретариат ИККИ был организован в 1919 г. в качестве организационно-технического аппарата Исполкома и возглавлялся в разное время одним или несколькими секретарями ИККИ.

На II Конгрессе Коминтерна в июле — августе 1920 г., где был специально обсужден национально-колониальный вопрос, был в общем виде принят план действий Коминтерна на Востоке. После II Конгресса были созданы три региональных центра для «руководства революционным движением на Востоке» — в Баку, Ташкенте и Шанхае.[91] Туркестанское бюро Коминтерна (Ташкент), существовавшее с осени 1920 по осень 1921 г., имело два своих филиала по операциям в Северо-западном Китае (Джунгарии и Кашгарии) в Андижане и Алма-Ате (тогда г. Верный).[92] Исходя из принципов Коминтерна о необходимости сочетания легальной и нелегальной деятельности, в структуре Туркбюро Коминтерна с самого начала проводилось строгое разделение. Так, закордонную работу вели конспиративные базы вдоль границы со странами Востока с помощью штатных инструкторов-нелегалов.[93]

Однако по поводу эффективности деятельности Туркбюро Коминтерна имелось довольно много вопросов. Его работу проверял А. А. Иоффе, который затем направил свой доклад Троцкому, Зиновьеву и Чичерину. В нем он откровенно сообщал, что для него «совершенно ясно, что это учреждение более вредное, нежели полезное», «фактически работу ведут политические младенцы, играющие в революцию… денег тратится уйма, а дела никакого».

19 октября 1921 г. Иоффе направил специальное письмо Г. Зиновьеву, в котором дал более развернутую характеристику деятельности Туркбюро. Он признавал, что «китайской работы совершенно нет», а «в Кашгаро-Джунгарии работа сводится к организации бедноты на нашей территории», что «политического значения это не имеет, но приводит к тому, что возвращающиеся на родину безжалостно расстреливаются».[94]