24. Дебаты о свободе слова
24. Дебаты о свободе слова
В отличие от Москвы, петроградский Комитет спасения не делал серьезной ставки на вооруженное сопротивление большевикам. Основные надежды возлагались на войска, которые вели к столице Керенский и Краснов. Юнкерское восстание, организованное "комитетчиками", носило вспомогательный характер и должно было дестабилизировать ситуацию в Петрограде в ответственный момент, когда верные Временному правительству солдаты пойдут в наступление. Из-за плохой координации восстание началось раньше времени, да и войска, "верные" Временному правительству, решили к тому моменту самостоятельно арестовать Керенского, в результате чего ему пришлось снова бежать.
Петроградский Комитет спасения не имел сколько-нибудь серьезного влияния в вооруженных силах. Городской гарнизон был либо большевистским, либо нейтральным. Подразделения, не определившие своих взглядов, митинговали, слушая ораторов как от ВРК, так и от Комитета, причем часто враждующие агитаторы по очереди выступали на одном и том же митинге, борясь за голоса каждого подразделения.
В руках Думы оставалось два оружия - пресса и административные рычаги. Первому из них мы обязаны появлением большого числа мифов, по сей день тиражируемых в газетах и на телевидении, а также и первых репрессивных декретов Советского правительства.
Завоевание большинства в Советах и подготовку к октябрьскому выступлению большевики вели под лозунгами, в числе которых были и требования свободы слова. Это не удивительно, учитывая, что партийные издания, существовавшие нелегально при царе, регулярно закрывались и Временным правительством.
Однако уже в первые дни после Октября Дан докладывал на экстренном заседании ЦИК 1-го состава, что "в редакции "Известий" поставлен караул, и Бонч-Бруевич цензурует материал для газеты" [1]. Это, впрочем, было следствием противостояния старого и нового ЦИК, их борьбы за центральный печатный орган Советов.
В эти дни в Петрограде выходила, и даже наращивала тиражи самая разнообразная пресса, в том числе и партийная - газеты эсеров, кадетов, меньшевиков. Эти издания были сполна использованы для идеологической борьбы. Там, где невозможно было использовать вооруженную силу, ставка во влиянии на массы делалась на печатное слово.
Очевидец событий Джон Рид свидетельствует: "Какой бурный поток воззваний, афиш, расклеенных и разбрасываемых повсюду, газет, протестующих, проклинающих и пророчащих гибель! Настало время борьбы печатных станков, ибо все остальное оружие находилось в руках Советов" [2].
«Факты перемежались массой всевозможных слухов, сплетен и явной лжи. Так, например, один молодой интеллигент-кадет, бывший личный секретарь Милюкова, а потом Терещенко, отвёл нас в сторону и рассказал нам все подробности о взятии Зимнего дворца. «Большевиков вели германские и австрийские офицеры!» - утверждал он.
«Так ли это? - вежливо спрашивали мы. - Откуда вы знаете?»
«Там был один из моих друзей. Он рассказал мне».
«Но как же он разобрал, что это были германские офицеры?»
«Да они были в немецкой форме!…»
"...Но гораздо серьёзнее были рассказы о большевистских насилиях и жестокостях, - пишет журналист. - Так, например, повсюду говорилось и печаталось, будто бы красногвардейцы не только разграбили дочиста весь Зимний дворец, но перебили обезоруженных юнкеров и хладнокровно зарезали нескольких министров. Что до женщин-солдат, то большинство из них было изнасиловано и даже покончило самоубийством, не стерпя мучений…" [3].
Ситуация доходила до абсурда. "Дело Народа" публиковало слухи о насилиях, творимых большевиками над арестованными членами Временного правительства и юнкерами в Петропавловской крепости [4]. В то же самое время городской глава Шрейдер выступал в Думе: «Товарищи и граждане! Я только что узнал, что все заключённые в Петропавловской крепости находятся в величайшей опасности. Большевистская стража раздела донага и подвергла пыткам четырнадцать юнкеров Павловского училища. Один из них сошёл с ума. Стража угрожает расправиться с министрами самосудом». [5]
Дума немедленно организовала специальную комиссию по расследованию преступлений большевиков. В ближайшем номере "Дела Народа" был обещан ее детальный отчет, и его пришлось опубликовать - согласно данным меньшевика Рывлина, который в составе комиссии посетил юнкеров и министров Маниковского и Пальчинского, отношение к ним со стороны большевиков было хорошее [6].
СНК в этом конфликте честно пытался отвечать на печатное слово печатным словом. "Правда" писала, что "Новая Жизнь" ведет политику разжигания злобы против большевиков и печатает на своих столбцах сведения, противоречащие одно другому. Приход большевиков к власти "Новая Жизнь" называла "авантюрой невежественных демагогов" [7]. Ежедневно главный печатный орган большевиков помещал опровержения тиражируемых слухов, но кампания только разрасталась.
В стенах Думы муссировались слухи о комиссарах, идущих распускать всенародно избранное самоуправление. Когда на ступенях городского собрания большевику Рязанову, будущему депутату Учредительного собрания, был задан прямой вопрос «Вы намерены распустить думу?», он отвечал: «Да нет же, боже мой! Тут какое-то недоразумение… Я ещё утром заявил городскому голове, что дума будет оставлена в покое…» [8]
Жуткие слухи поступали, и тут же разносились прессой, из Москвы. «Приезжие из «матушки Москвы белокаменной» рассказывали страшные вещи. Тысячи людей убиты. Тверская и Кузнецкий в пламени, храм Василия Блаженного превращён в дымящиеся развалины, Успенский собор рассыпается в прах, Спасские ворота Кремля вот-вот обрушатся, дума сожжена дотла»[9].
В условиях общей неразберихи и отсутствия достоверных сведений эти слухи производили угнетающее впечатление. 2(15) ноября комиссар народного просвещения Луначарский покинул Совет Народных Комиссаров со словами «Не могу я выдержать этого!» [10]. На следующий день в газетах появилось его заявление: «Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве. Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются. Кремль, где собраны сейчас все важнейшие художественные сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируется..."
Луначарский обращался к народу: "Товарищи! Стряслась в Москве страшная, непоправимая беда. Гражданская война привела к бомбардировке многих частей города. Возникли пожары. Имели место разрушения. Непередаваемо страшно быть комиссаром просвещения в дни свирепой, беспощадной, уничтожающей войны и стихийного разрушения... Но на мне лежит ответственность за охрану художественного имущества народа…
Нельзя оставаться на посту, где ты бессилен. Поэтому я подал в отставку.
Но я умоляю вас, товарищи, поддержите меня, помогите мне. Храните для себя и потомства красы нашей земли. Будьте стражами народного достояния.
Скоро и самые темные, которых гнет так долго держал в невежестве, просветятся и поймут, каким источником радости, силы, мудрости являются художественные произведения.
Русский трудовой народ, будь хозяином рачительным, бережливым!
Граждане, все, все граждане, берегите наше общее богатство.
Народный комиссар по просвещению А.Луначарский.
3 ноября 1917 г.». [11].
Луначарского удалось убедить, что слухи страшно преувеличивают масштабы случившегося в Москве, он остался на своем посту. Но речь идет о народном комиссаре, министре Советского правительства. Можно представить себе, какое влияние эти слухи оказывали на простых обывателей.
Вместе с тем кадетская, меньшевистская и эсеровская пресса публиковала приказы Керенского, воззвания Краснова, сводки о продвижении войск Ставки к Петрограду и т.д. и т.п.
Этой политике информационного террора СНК противопоставил Декрет о печати от 27 октября (9 ноября) 1917 года. В нем были «приняты временные и экстренные меры для пресечения потока грязи и клеветы, в которых охотно потопила бы молодую победу народа желтая и зеленая пресса». «Как только новый порядок упрочится, – подчеркивалось в декрете, - всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону» [12].
Согласно декрету, «закрытию подлежат лишь органы прессы: 1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов; 3) призывающие к деяниям явно преступного, т.е. уголовно наказуемого характера». В декрете подчеркивалось, что «Настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий общественной жизни».
Решение советского правительства вызвало бурю негодования, на большевиков посыпались обвинения в отходе от собственной программы, декларирующей свободу печати. Попытка закрыть печатные органы, «сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов» лишь подлила масла в огонь информационного противостояния.
Более того - декрет, фактически, не действовал. Закрытые в соответствии с ним газеты на следующий же день возрождались под новыми названиями.
Политика информационного давления на Советскую власть щедро финансировалась из самых разнообразных источников. Так, в газете "Знамя Труда", органе левых эсеров, появилось разоблачение личного секретаря Брешко-Брешковской В.Бакрылова. Он писал, что на издание газеты "Воля Народа" Брешко-Брешковская получила из каких-то кругов 100 000 рублей с условием проводить в газете мысль, что все основные законы (о земле и проч.) должны быть проведены лишь Учредительным собранием. Следующей крупной суммой были 2 100 тыс. руб, полученные ей, совместно с Керенским, от американцев. На них выходили эсеровские издания "Земля и Воля", "Воля Народа", "Народная Правда" [13].
"Новая Жизнь" получила для газеты полмиллиона от банкира Груббе через Сибирский банк. Союзный торговый атташе Лич субсидировал газету "Эхо" (после "закрытия" - "Молва"). [14].
Как мы помним, ЦИК 1-го состава не пожелал распуститься и примкнул к Комитету спасения. На советские деньги, которые он отказался передать ВЦИКу 2-го созыва, выпускались "За Свободу", "Набат", "Революционный Набат", "Набат Революции", "Солдатский Крик", "За Свободу Народа" и др. [15]
Активное участие в финансировании антисоветской прессы принимали банкиры, фабриканты, все те, кого позже назовут "бывшими".
В ответ СНК решилось на применение серьезных мер в отношении печатных изданий. 4(17) ноября 1917 года на рассмотрение ВЦИК была внесена подготовленная Лениным резолюция по вопросу о печати. В ней говорилось уже об «установлении нового режима в области печати, такого режима, при котором капиталисты-собственники типографий и бумаги не могли бы становиться самодержавными фабрикантами общественного мнения». [16]
Резолюция без обиняков говорила о необходимости национализации печатной отрасли в центре и на местах, «передачи их в собственность Советской власти». Вопрос свободы слова решался в резолюции следующим образом: предусматривалось, чтобы «партии и группы могли пользоваться техническими средствами печатания сообразно своей действительной идейной силе, т.е. пропорционально числу своих сторонников».
Резолюция вызвала на заседании ВЦИК настоящий скандал. Ее чтение прерывалось выкриками «Конфискуйте типографию «Правды»!..» Левый эсер Карелин выступил с обличающей речью: «Три недели назад большевики были самыми яростными защитниками свободы печати… Аргументы, приводимые в этой резолюции, странным образом напоминают точку зрения старых черносотенцев и царских цензоров…» [17] Его поддержали не только однопартийцы, но и многие большевики.
Большевик Ларин в своем выступлении заявил, что уже приближаются выборы в Учредительное собрание, и пора покончить с «политическим террором». «Необходимо смягчить мероприятия, принятые против свободы печати» [18]. Ларин предложил альтернативную резолюцию:
«Декрет Совета Народных Комиссаров о печати отменяется… Политические репрессии подчиняются предварительному разрешению трибунала, избираемого ЦИК (на основе пропорционального представительства) и имеющего право пересмотреть также все уже произведённые аресты, закрытие газет и т.д.» [19] Проект резолюции был встречен аплодисментами.
Лидерам большевиков пришлось приложить немалые усилия, чтобы убедить хотя бы часть собравшихся в том, что борьба продолжается, и отменять в этих условиях Декрет о печати было бы крайне неблагоразумно. Более того, обстоятельства требуют более решительных мер по борьбе с информационной атакой.
В ходе голосования за резолюцию Ларина высказались 22 участника заседания, против – 31. Резолюция, предложенная Лениным, была принята 34 голосами против 24. При этом часть большевиков заявила, что не будут подавать голос за «какое бы то ни было ограничение свободы печати» [20].
7(20) ноября 1917 года СНК нанес новый удар - на этот раз по экономической составляющей печатного дела, введя государственную монополию на размещение объявлений в газетах, сборниках, на афишах и т.д. «Печатать таковые объявления могут только издания Временного рабочего и крестьянского правительства в Петрограде и издания местных Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов», - говорилось в «Декрете о введении государственной монополии на объявления» [21].
Однако эти меры, объективно ведущие к ущемлению свободы слова, не были продуманной политикой большевиков, более того, они вызывали неприятие в самой большевистской партии. Закрытия газет, попытки лишить издателей возможности пользоваться контрреволюционными источниками финансирования, централизация типографий и бумаги, являлись элементами противодействия информационной антибольшевистской кампании, начавшейся после Октября.
Так, под давлением обстоятельств, складывалась политика большевистского СНК в отношении прессы в первые месяцы после Октябрьской революции. Впоследствии, с началом Гражданской войны и крайним усугублением экономического кризиса, дебаты о свободе слова утратили всякое значение. Дореволюционную прессу и прессу периода Временного правительства убили не большевики, ее уничтожила Гражданская война. Новая советская пресса рождалась в 20-е годы, фактически, с чистого листа.
Примечания:
[1] В.Владимирова. «Год службы "социалистов" капиталистам». Очерки по истории, контр-революции в 1918 году. Государственное издательство, М., 1927 г. Цит. по эл. версии http://lib.ru/MEMUARY/WLADIMIROWA/god.txt
[2] Д.Рид. «10 дней, которые потрясли мир». Государственное издательство политической литературы, М.1957 г. Цит. по эл. версии
[3] Там же
[4] D.Владимирова. «Год службы "социалистов" капиталистам». Очерки по истории, контр-революции в 1918 году. Государственное издательство, М., 1927 г. Цит. по эл. версии http://lib.ru/MEMUARY/WLADIMIROWA/god.txt
[5] Д.Рид. «10 дней, которые потрясли мир». Государственное издательство политической литературы, М.1957 г. Цит. по эл. версии
[6] В.Владимирова. «Год службы "социалистов" капиталистам». Очерки по истории, контр-революции в 1918 году. Государственное издательство, М., 1927 г. Цит. по эл. версии http://lib.ru/MEMUARY/WLADIMIROWA/god.txt
[7] Там же
[8] Д.Рид. «10 дней, которые потрясли мир». Государственное издательство политической литературы, М.1957 г. Цит. по эл. версии
[9] Там же
[10] Там же
[11] Там же
[12] «Декрет о печати». 27 октября (9 ноября) 1917 г. Приводится по Электронная библиотека истфака МГУ, «Декреты Советской власти 1917–1918 гг» http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/
[13] В.Владимирова. «Год службы "социалистов" капиталистам». Очерки по истории, контр-революции в 1918 году. Государственное издательство, М., 1927 г. Цит. по эл. версии http://lib.ru/MEMUARY/WLADIMIROWA/god.txt
[14] Там же
[15] Там же
[16] «Резолюция ВЦИК по вопросу о печати». Приводится по Электронная библиотека истфака МГУ, «Декреты Советской власти 1917–1918 гг» http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/17-11-04.htm
[17] Д.Рид. «10 дней, которые потрясли мир». Государственное издательство политической литературы, М.1957 г. Цит. по эл. версии
[18] Там же
[19] Там же
[20] Там же
[21] «Декрет о введении государственной монополии на объявления». Приводится по Электронная библиотека истфака МГУ, «Декреты Советской власти 1917–1918 гг» http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/17-11-07.htm