Глава шестая «Жестокий демократ»

Глава шестая

«Жестокий демократ»

Владимир Иванович Теребилов, по доброму относившийся к Роману Андреевичу, вспоминал: «Безусловно умный, осторожный, дипломат до мозга костей, Руденко настойчиво стремился выглядеть демократом и, наверное, хотел быть таким. Однако жизнь, обстановка нередко требовали твердости и даже жестокости. Вот таким «жестоким демократом» он и был».

Да, действительно, в то время руководитель любого государственного органа был поставлен в такие условия особенно в вопросах, которые не очень-то вязались с установками партии и правительства, иногда шли с ними вразрез. Инакомыслие тогда, если сказать мягко, не поощрялось.

Сошлемся снова на воспоминания Теребилова. Он отмечал, что 1961—1964 гг., то есть последние четыре года «правления» Хрущева, были для юристов «не из легких». Своеобразный характер Никиты Сергеевича сказывался и на судебной работе. Вначале была жесткая установка на прекращение уголовных дел с передачей виновных на поруки общественным организациям и трудовым коллективам даже за серьезные преступления, а потом, когда произошел всплеск преступности, была дана команда изменить судебную практику и, «как образно выразился Хрущев, «свернуть хулиганов в бараний рог». За некоторые преступления в начале 60-х годов была восстановлена и смертная казнь. Причем, применялась она не только с грубыми нарушениями Конституции, но и с нарушениями других законов. Самыми характерными были беззакония, допущенные по двум нашумевшим делам: Рокотова и Нейланда. Как Генеральный прокурор Руденко при рассмотрении таких дел явно спасовал перед неудержимым напором первого секретаря ЦК Хрущева.

Суть этих дел была довольно проста. Рокотов и компания длительное время занимались валютными махинациями. В те годы любые противозаконные операции с валютными ценностями признавались преступными и карались длительными сроками лишения свободы. Изобличенные в совершенных преступлениях, Рокотов и его соучастники предстали перед судом, который и приговорил их к длительным срокам лишения свободы. Казалось бы, на этом можно поставить точку. Чекисты сработали четко, валютчики, как тогда называли лиц, манипулировавших долларами, марками и фунтами стерлингов, получили по заслугам. Зло наказано.

Однако такой итог судебного заседания не устроил Хрущева. Наверное, по чьему-то наущению он приказал подготовить указ Президиума Верховного Совета, который бы предусматривал за незаконные валютные операции в качестве меры наказания смертную казнь. Ну что ж, право дать такое поручение он имел. Но потом началось непредвиденное. Указу решили придать обратную силу, то есть распространить на деяния, совершенные до его принятия. Именно по этим основаниям приговор суда в отношении Рокотова и других был отменен, и дело слушалось повторно. На этот раз судьи знали, что делали и приговорили Рокотова к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение.

Второй случай, дело Нейланда, оказался еще более вопиющим, если вообще можно сравнивать приговоры, закончившиеся смертной казнью виновных.

В Ленинграде было совершено чудовищное по тем временам преступление (наверное в наши дни оно бы уже никого не удивило, настолько преступность стала агрессивней и безжалостней). Парнишка, которому не исполнилось еще и пятнадцати лет, убил своих родителей. За умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах могла быть применена смертная казнь, но только в отношении совершеннолетнего подсудимого. Чтобы обойти закон, по распоряжению Хрущева Президиум Верховного Совета принял указ, разрешавший, в порядке исключения, применение смертной казни к несовершеннолетнему. Кстати, Президиум, по просьбе следственных органов, в том числе и прокуратуры, в те годы допускал и другие отступления от закона. Разрешал, в частности, содержание обвиняемых под стражей сверх срока, установленного уголовно-процессуальным кодексом.

Об этих беззакониях Руденко был, естественно, хорошо осведомлен. Более того, именно он или лицо, исполняющее обязанности Генерального прокурора, мог войти с предложением в Президиум Верховного Совета.

Теребилов об этих двух делах пишет: «Нередко думаю, а что можно было сделать? В знак протеста против нарушения Закона уйти в отставку? Но вряд ли это произвело бы впечатление и изменило положение дел. Это были годы, когда единоличное правление государством все еще шло в гору».

В то же время следует отметить, что применение смертной казни в Советском Союзе было далеко не безупречным. Об этом свидетельствуют закрытые приказы Генерального прокурора за те годы.

В июне 1960 года Президиум Верховного Совета заслушал на своем заседании сообщения Председателя Верховного суда Горкина и Генерального прокурора Руденко о практике применения судами смертной казни. В принятом по этим сообщениям постановлении отмечалось, что «имеют место факты, когда органы следствия и прокуратуры недостаточно полно исследуют обстоятельства и мотивы совершения преступления, нарушают установленные законом сроки проведения предварительного расследования; судебные органы допускают случаи неправильной квалификации действий осужденных, что приводит к необоснованному применению смертной казни».

Направляя это постановление на места, Руденко предложил прокурорам расследование дел об умышленных убийствах, совершенных при отягчающих обстоятельствах, поручать наиболее квалифицированным следователям, старшим следователям и следователям по особо важным делам, а надзор за раскрытием и расследованием наиболее сложных дел осуществлять лично прокурорам областей и республик.

Однако положение дел на местах улучшалось медленно. Об этом свидетельствует закрытое постановление Пленума Верховного суда СССР от 16 ноября 1965 года, то есть принятое спустя пять лет после появления названного выше постановления. Оно явилось результатом изучения Прокуратуры СССР совместно с Верховным судом практики применения исключительной меры наказания.

Что же показало это изучение? Отмечалось, что при расследовании преступлений, за которые может быть назначена смертная казнь, при поддержании по ним государственного обвинения и осуществлении надзора за законностью и обоснованностью приговоров, выносимых судами, допускаются «серьезные недостатки и ошибки». Что же это за ошибки? Оказывается, неправильно оцениваются доказательства и квалифицируются деяния виновных, а следовательно выносимые приговоры «не основываются в некоторых случаях на бесспорных доказательствах», расширительно толкуются обстоятельства, отягчающие ответственность (особенно, такие как хулиганские и корыстные побуждения, проявления особой жестокости), по делам об изнасиловании смертная казнь назначается даже при отсутствии особо тяжких последствий.

В связи с постановлением Пленума Верховного суда прокурорам было направлено указание об усилении надзора за законностью и обоснованностью применения судами исключительной меры уголовного наказания.

Р. А. Руденко непримирим был, когда дело касалось очищения органов прокуратуры от лиц, злоупотребляющих своим высоким положением. Примером этому может служить дело, возбужденное в начале 60-х годов в отношении большой группы работников прокуратуры и министерства внутренних дел Киргизской ССР. На скамье подсудимых оказались прокуроры республиканской прокуратуры и прокуратуры Фрунзе, которые совместно с оперативными работниками органов внутренним дел республиканского министерства за взятки освобождали преступников от заслуженного наказания, а иногда обирали невиновных граждан, необоснованно привлеченных к уголовной ответственности. Были установлены факты пьянок некоторых прокуроров, следователей и работников милиции с «преступным элементом», семейственности и панибратства во взаимоотношениях между республиканским аппаратом прокуратуры и милиции с нижестоящими органами. По делу привлекались к уголовной ответственности 30 человек, из них 17 работников прокуратуры и органов внутренних дел. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда приговорила семерых к высшей мере наказания, а остальных — к длительным срокам лишения свободы и иным мерам.

Конечно, Роман Андреевич Руденко был человеком своей эпохи, непримиримым и к «врагам народа» 60-х — 70-х годов, так называемым «диссидентам», лицам, занимавшимся «антисоветской пропагандой и агитацией» и ко всем другим «инакомыслящим». И здесь он установки партии четко проводил в жизнь. Об этом свидетельствуют его приказы, изданные секретно, а также конкретные дела, ныне широко известные.

В приказе «Об усилении прокурорского надзора за расследованием дел о государственных преступлениях и рассмотрением их в судах» от 27 июля 1962 года Руденко писал, что «имеют место факты недостаточно решительной борьбы с антисоветскими проявлениями. Иногда лица, совершающие такого рода преступления, даже не привлекаются к уголовной ответственности, как этого требует закон, а в отношении их ограничиваются мерами предупреждения. Некоторые прокуроры не проявляют активности в борьбе с подобными преступлениями, недооценивают их опасности и допускают беспечность».

Далее Генеральный прокурор сослался на письмо ЦК КПСС от 19 декабря 1956 года к партийным организациям «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских враждебных элементов», в котором отмечалось, что «в отношении вражеского охвостья у нас не может быть двух мнений по поводу того, как с ними бороться... Коммунисты, работающие в органах прокуратуры, суда и государственной безопасности, должны зорко стоять на страже интересов нашего социалистического государства, быть бдительными к проискам вражеских элементов и в соответствии с законом Советской власти своевременно пресекать их преступные действия».

Руденко приказал «усилить борьбу с антисоветскими и другими враждебными проявлениями», прокурорам республик, краев и областей лично ознакомиться в органах КГБ и МВД с соответствующими материалами и совместно с ними наметить действия по усилению борьбы с государственными преступлениями, активно участвовать в расследовании дел, поддерживать по ним государственное обвинение, добиваясь строгого наказания виновных лиц. Справедливости ради, надо отметить, что Генеральный прокурор рекомендовал своим подчиненным «умело отделять антисоветские элементы от лиц, попавших под их влияние вследствие недостаточной политической зрелости».

В апреле 1963 года Президиум Верховного Совета «в связи с запросами органов суда, прокуратуры, охраны общественного порядка (так тогда назывались органы МВД. — Авт.) и государственной безопасности» разъяснил, что по статье 14-1 Закона СССР от 25 декабря 1958 года «Об уголовной ответственности за государственные преступления» как за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений, могут привлекаться к уголовной ответственности также и те не поддающиеся перевоспитанию особо опасные рецидивисты, которые несмотря на все принятые к ним меры воздействия, злостно нарушая установленный в местах лишения свободы порядок и ведя паразитический образ жизни, наносят татуировки антисоветского содержания и тем самым препятствуют нормальной работе по исправлению и перевоспитанию заключенных. Руденко незамедлительно довел это разъяснение до сведения всех подчиненным ему прокуроров — для исполнения.

Борьба против так называемого «диссидентства» одна из самых мрачных страниц истории советской прокуратуры постсталинского периода, которая, конечно же, не закончилась «эрой Руденко». Движущей силой этой борьбы была, естественно, не прокуратура, а органы Комитета государственной безопасности, действующие по прямому указанию партийных и советских органов. Но тем не менее санкции на арест, высылку из определенных мест, изгнание давали именно прокурорские работники. Всяких инакомыслящих, активно выступавших против действующих порядков и выражавших свои «идеи»в какой-либо форме, будь то литературное произведение, или манифестация с соответствующими антисоветскими лозунгами, привлекали к уголовной ответственности, сажали в тюрьмы и направляли в исправительно-трудовые лагеря, применяли к ним административные санкции, отправляли в психиатрические больницы.

Начиная с 1961 года, когда появился знаменитый Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 мая, по которому лиц, уклоняющихся от общественно полезного труда и ведущих антиобщественный образ жизни, могли подвергаться ссылке в административном порядке на срок от двух до пяти лет с конфискацией имущества, эту норму нет-нет да и применяли против инакомыслящих. Таким образом расправились, например с поэтом И. Бродским, которого в 1962 году по постановлению Дзержинского районного суда Ленинграда выслали в «специально отведенные местности» на пять лет. Впоследствии Бродский эмигрировал, стал лауреатом Нобелевской премии.

В 1966 году к активно применявшейся статье 70 УК РСФСР, предусматривавшей ответственность за антисоветскую агитацию и пропаганду добавилась статья 190-1 УК РСФСР, карающая за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.

А затем и в Уголовном кодексе РСФСР появилась и статья 209-1, устанавливавшая уголовную ответственность за ведение антиобщественного паразитического образа жизни.

В 1966 году были осуждены по статье 70, части 1 УК РСФСР (агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти) известные московские литераторы А. Синявский и Ю. Даниэль. Оба они под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак печатали свои произведения, которые нельзя было предложить советским издательствам, за границей. Это было тогда едва ли не самое «громкое» дело и держалось на контроле в Прокуратуре СССР. Подсудимых «клеймила» пресса и общественность, называя их «перевертышами», «отщепенцами», насквозь проникнутыми «злобной клеветой на наш общественный строй» и подобными ругательствами. Как и положено, на суде был и общественный обвинитель, речь шла о «продажности», о том, что передаваемые ими за границу произведения, превращаются врагами страны «в орудие идеологической борьбы» с Советским Союзом и многое другое.

Что же говорили в свое оправдание подсудимые? Вот слова Ю. Даниэля: «О том, о чем я пишу, молчит и литература и пресса. А литература имеет право на изображение любого периода и любого вопроса. Я считаю, что в жизни общества не может быть закрытых тем... Я хочу еще сказать, что никакие уголовные статьи, никакие обвинения не помешают нам — Синявскому и мне — чувствовать себя людьми, любящими свою страну и свой народ. Это все. Я готов выслушать приговор».

Суд приговорил «виновных» к лишению свободы. Синявского — на 7, Даниэля — на 5 лет.

Если к преследованию одних диссидентов Прокуратура СССР и лично Руденко имели все же косвенное отношение, то что касается изгнания из страны А. И. Солженицына и ссылке А. Д. Сахарова — к этим делам приложил руку и Роман Андреевич.

Солженицын был долгие годы, как «бельмо на глазу» советского общества. Он стал знаменитым после того, как А. Твардовский опубликовал в редактируемом им журнале «Новый мир» его повести «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор». Первое произведение даже одно время рассматривалось на предмет присуждения Ленинской премии. Но дальнейшие творческие искания писатели со всей наглядностью показали, на чьей стороне он находится. В то время он работал над одной из основных своих вещей — «Архипелагом ГУЛАГ», в котором вопросы происходивших в стране репрессий были обнажены до предела. В 1970 году Солженицыну была присуждена Нобелевская премия.

Вопрос о «наказании» писателя витал в воздухе — не могли только решить, как лучше это сделать: то ли выдворить из страны, то ли привлечь к уголовной ответственности. Но избавиться от беспокойного писателя Советское правительство решило твердо. Роль основного двигателя отводилась, конечно, Комитету государственной безопасности и его руководители Ю. В. Андропову, но не последнюю скрипку играл здесь и Генеральный прокурор. После присуждения Солженицыну Нобелевском премии в области литературы, в недрах КГБ был подготовлен проект указа Президиума Верховного Совета «О выдворении А. И. Солженицына из пределов СССР и лишении его советского гражданства».

В своей книге «Неизвестный Андропов» Р. Медведев приводит довольно любопытную записку Руденко и Андропова в Секретариат ЦК КПСС, в котором они излагали свое видение «проблем Солженицына»: «Проживание Солженицына в стране после вручения ему Нобелевской премии укрепит его позиции и позволит активнее пропагандировать свои взгляды... Выдворение Солженицына из Советского Союза лишит его этой позиции — позиции внутреннего эмигранта и всех прочих преимуществ, связанных с этим... Сам же акт выдворения вызовет кратковременную антисоветскую кампанию за рубежом с участием некоторых органов коммунистической прессы... Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства».

Интересно, что совершенно иную позицию занял в этом вопросе Щелоков, тогдашний министр внутренних дел, который считал, что Солженицыну нужно немедленно дать квартиру, прописку, проявить к нему внимание. «За Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его, — писал он. — В данном случае надо не публично казнить врагов, а душить их в объятиях».

Однако ни одна из точек зрения тогда не возобладала. Солженицына не выдворили из страны и не «задушили в объятиях». Но травля писателя продолжалась, и вопрос ни на один день не оставался закрытым. В последующем он обсуждался даже на Политбюро ЦК КПСС, где, после долгих дебатов, было принято решение предоставить Председателю КГБ Андропову «разрубить гордиев узел». Политбюро приняло специальное постановление «О мерах по пресечению антисоветской деятельности Солженицына А. И.» Проведение «карательной операции» было поручено Андропову и Руденко. Они должны были определить всю процедуру следствия и суда и, после согласования всех вопросов, арестовать писателя.

О том, как происходили арест и изгнание, Солженицын подробно описал в своих автобиографических записках, поэтому нет нужды о них говорить. Но некоторые детали прояснил бывший старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре Ю. А. Зверев. Он рассказал, что однажды Руденко пригласил его к себе и, передав вышедшую за границей книгу Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», а также подборку «отзывов прессы» на нее, поручил «изучить на предмет решения вопроса о возбуждении уголовного дела».

Далее Зверев сказал: «Я изучил и доложил, что в книге содержится огромный материал, причем наряду с суждениями и выводами автора там огромный массив фактов, которые либо соответствуют действительности, либо ложны... Я и сейчас думаю, что не все отдельные факты абсолютно точны. Это теперь мы все так много знаем о том периоде. А тогда — только слухи... Было очень страшно верить... Но я был обязан выяснить, соответствует ли изложенный материал действительности или это вымысел, клевета. Я и запросил компетентные инстанции, могут ли они опровергнуть приведенные автором факты. Инстанции ответили, что опровергнуть массив фактов возможности нет. И тогда я получил указание возбудить уголовное дело и допросить Солженицына. Допросить не удалось: несмотря на неоднократные вызовы, он в прокуратуру не являлся. Руденко предписал доставить его приводом. Я вынес постановление о приводе Солженицына и отправился за ним лично, благо он жил на улице Горького, неподалеку от Прокуратуры СССР».

«Надеюсь, вы понимаете, что дело Солженицына только формально вел я, — продолжал Зверев. — Все мои действия через Генерального прокурора направлялись политическим руководством. И доставить Солженицына мне предписали не в здание прокуратуры, в мой кабинет, а в Лефортовский следственный изолятор КГБ СССР... Солженицын действительно ожидал ареста, и у него все было готово. Он быстро оделся и все заранее приготовленные вещи, уже, видимо, ему послужившие в лагере, сложил в мешок с нашитым полотнищем шведского флага. Я попросил его вывернуть мешок флагом внутрь, что он и сделал без возражений. А к моменту нашего приезда в Лефортово было уже найдено политическое решение, которое и определило дальнейшие действия руководства Прокуратуры СССР. Решение это состояло в том, что Солженицын должен быть лишен советского гражданства и выдворен из СССР... Конечно, судьбу Солженицына решали не на Пушкинской! Но полагаю, что Р. А. Руденко, опытный и изобретательный юрист, нашел такую форму, которая могла бы придать если не видимость законности, то, по крайней мере, видимость здравого смысла тому, что произошло. Мне предписали возбудить в отношении Солженицына уголовное дело по обвинению не в антисоветской агитации и пропаганде, а по обвинению в измене Родине... Здесь-то, как я думаю, и обнаруживается «юридический вклад» Руденко. Ведь доказать, что Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» оклеветал Советскую власть, было невозможно даже в то время. А задача состояла в том, чтобы его из СССР удалить. Как? Обвинив Солженицына в более тяжком преступлении — измене Родине. Прокуратура парадоксальным образом смягчила ситуацию. Политическая власть, вмешавшись и лишив Солженицына гражданства, снимала все юридические проблемы, ибо не может изменить Родине человек, не являющийся более ее гражданином. Стало быть, уголовное дело автоматически прекращается... Все это решали, конечно, не я и, думаю, не Руденко, но именно он, по-моему, мог подсказать этот вариант».

Генеральному прокурору пришлось заниматься и «проблемой» А. Д. Сахарова, действительного члена Академии Наук СССР, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной и Ленинской премий, закончившейся высылкой известного правозащитника в январе 1980 года в город Горький.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.