СМЕНА МОДЕЛИ РАЗВИТИЯ РОССИИ В МИРОВОЙ СИСТЕМЕ В КОНЦЕ XX ВЕКА И ЕЁ РЕЗУЛЬТАТЫ
СМЕНА МОДЕЛИ РАЗВИТИЯ РОССИИ В МИРОВОЙ СИСТЕМЕ В КОНЦЕ XX ВЕКА И ЕЁ РЕЗУЛЬТАТЫ
В 1980-е годы «горбачёвщина» превратила структурный кризис советского общества в системный. Его источником и одновременно составной частью была смена модели интеграции России/СССР в мировую систему.
В доиндустриальную эпоху Россия (с середины XVI в.) была отдельной мир-системой — как Западная Европа, Китай, аль-Хинд (северное побережье Индийского океана от Восточной Африки до Зондских островов). В этом качестве она успешно противостояла как Османской империи, так и Западу, будь то Швеция Карла XII или наполеоновская Франция. В то же время уже с середины XVIII в. Россия начинает активно втягиваться в мировую экономику (екатерининский заём, торговля зерном), где доминирует Великобритания. До тех пор, пока и Россия и Запад «играли» в одной — доиндустриальной (или раннеиндустриальной) — «лиге», это включение не создавало для России серьёзных внутренних и внешних (политико-экономических и геополитических) проблем. По крайней мере, она их решала, как это показали наполеоновские войны — «постой-ка, брат мусью».
Однако к середине XIX в. ситуация изменилась. В первой половине XIX в. Великобритания создала индустриальную систему производительных сил. В результате западноевропейская (североатлантическая) мир-система отбросила дефис и превратилась в «длинные пятидесятые» (1848–1867 гг.) в подлинно мировую систему производства и обмена, которая была несовместима с другими мирсистемами и должна была включить их в себя в качестве зависимых элементов, периферии, подавить их, поставив под прямой или косвенный контроль, а для этого — уничтожить.
К середине XIX в. таких мир-систем оставалось две — Россия и Китай, и обе стали объектом англо-французской агрессии: Крымская война и Вторая опиумная война начались одновременно. В отличие от Китая, Россию не удалось ни превратить в полуколонию, ни загнать, как планировалось, в границы начала XVII в. (это будет сделано позже — в 1991 г.); более того, Россия нанесла Великобритании ответный асимметричный удар — «Большая игра» в Центральной Азии. И, тем не менее, возможности России после Крымской войны были ограничены, модель Петра I — Николая I, по сути, была предана забвению, началась её интеграция в мировую, контролируемую англосаксами систему в качестве поставщика сырья, сырьевого придатка, а следовательно — финансово зависимого элемента. Эту модель можно условно назвать «моделью Александра II», поскольку именно в его царствование был заложен её фундамент, именно благодаря его политике в 1860-1870-е годы она стала необратимой (при сохранении самодержавного строя), несли Александр III пытался, иногда не без успеха, затормозить её действие, то при Николае II она реализовалась полностью, приведя к революциям 1905 и 1917 гг., к крушению самодержавия и самой модели Александра II.
И это не случайно. Объективно эта модель предполагала нарастающее проникновение иностранного капитала; занятие им важнейших позиций внутри страны; рост финансовой зависимости от западного капитала и, как следствие, — ослабление внешнеполитических позиций и даже ограничение суверенитета, международной субъектности; формирование западоподобных (западоидных) господствующих групп с соответствующим образом жизни; обнищание широких масс — рост социально-экономической поляризации; нарастание социальной напряжённости и политической нестабильности. Всё это Россия и получила в конце XIX — начале XX в. Результат — революция, распад страны, гражданская война. В лице большевиков, интернационал-социалистов русская история подписала приговор «модели Александра II», «модели белой полуимперии».
Вторая, а точнее, альтернативная модель — Россия не элемент мировой системы, а альтернативная мировая система, антисистема по отношению к капиталистической, системный антикапитализм. Эта модель, которую условно можно назвать «сталинской», или моделью «красной империи», возможна только на основе технико-экономической и финансовой независимости от капиталистического мира, а следовательно — на основе создания мощного военнопромышленного комплекса (ВПК), значительной автархии по отношению к внешнему миру, мобилизационной экономики, высокой степени контроля центральной власти над верхами (вплоть до сферы потребления) и населением в целом. Результат реализации этой модели — восстановление великодержавного статуса России в виде СССР, биполярный (ялтинский мир), второе место СССР в мировой экономике, прогресс в науке, технике и структурах повседневности.
По целому ряду причин, которые здесь не место детально разбирать и которые, если говорить вкратце, были связаны с развёртыванием двух первых базовых противоречий советского коммунизма как системы, со второй половины 1950-х годов началась эрозия этой системы, и тип её отношений с мировой капсистемой был интегральным элементом этой эрозии. Советская номенклатура решила интегрировать СССР в мировой рынок. Отчасти это было связано со стремлением включиться в западную систему потребления, отчасти с экономическими успехами 1950-х годов, благодаря которым советская верхушка приобрела уверенность в том, что сможет победить Запад на его поле — на мировом рынке, действующем по законам капитализма. Данную точку зрения разделяли многие западные политики и журналисты, и это ещё более усиливало советское «головокружение от успехов».
С середины 1950-х годов СССР резко активизирует продажу нефти. Сначала — по политическим причинам (удар по «реакционным арабским режимам» по совету Насера Хрущёву), однако довольно скоро главную роль стали играть экономические Интересы, так как технико-экономический прогресс СССР в мирном секторе стал замедляться, и почти единственное, что СССР мог предложить на мировом рынке — это сырьё: нефть и газ. В ещё большей степени этот процесс подстегнули кризис 1973 г. («нефтяной шок») и рост цен на нефть.
В результате в 1980 г. советский топливно-энергетический комплекс (ТЭК) давал 10 % мировой добычи нефти и газа; с 1960 по 1985 г. доля ТЭК в экспорте СССР увеличилась с 16,2 % до 54,4 %, а доля сложной техники упала с 20,7 % до 12,5 %. Страна стала постепенно превращаться в сырьевой придаток Запада, усиливалась финансовая зависимость от него, т. е. СССР «выруливал» к «модели Александра II», что объективно противоречило и состоянию антисистемы, и великодержавному статусу. В реальной истории это противоречие разрешилось крушением ИК (исторического коммунизма), уничтожением СССР и возвращением русского мира на новом витке истории, в условиях глобализации (она же — глобальный кризис Современности) к «модели Александра II».
Модель эта, как показывает история, порочна для России, причём не только во внешнем плане, о чём речь шла выше, но и во внутреннем плане. Дело в том, что общественный продукт, создававшийся в России, будь то в доиндусТриальную, аграрную эпоху или индустриальную, никогда не был значительным, он всегда был ниже — и существенно ниже — западноевропейского. Поэтому в условиях естественного русского развития у нас никогда не могли появиться западоподобные классы и слои — феодалы, буржуазия, а также бюрократия (не путать с чиновничеством). Точнее, так: их появление требует отчуждения верхами (т. е. классами и слоями такого типа) у населения не только прибавочного, но и значительной части необходимого продукта, что ведёт к социальной деградации общества — упадку низов, размыванию середины и, как это ни парадоксально на первый взгляд, разложению верхов, т. е. — к деградации и упадку системы в целом. В связи с этим одна из главных задач центральной власти (центроверха) в русской истории заключалась в том, чтобы по возможности ограничивать аппетиты верхов в эксплуатации населения, контролировать этот процесс. Естественно, не ради этого населения и не в его интересах. И даже не столько в интересах верхов — в лучшем случае, в их долгосрочном и совокупном интересе, совпадавшем с интересами центроверха (как самодержавного, так и коммунистического). Такую позицию центроверха я бы назвал «правилом русской власти № 1», и власть старалась это правило всерьёз не нарушать. Собственно, до плотного включения в мировую экономику в середине XIX в. у неё не было ни резона, ни возможности это делать, к тому же она была сильна; «модель Александра II», напомню, предполагает не просто ослабление центроверха, но его олигархизацию.
Серьёзное нарушение, когда слабеющая, олигархизирующаяся власть в союзе и совместно, «единым блоком» с господствующими классами (западоидного типа) начинала эксплуатировать, а по сути грабить народ — грабить, поскольку отнимала у него значительную часть прибавочного продукта, имело место в русской истории дважды: первый раз в 1861–1917 гг. и второй раз — с конца 1980-х годов и по наши дни. Торжество «модели Александра II», сырьевое и финансово-зависимое включение в мировую систему и не может быть ничем иным как систематическим отчуждением необходимого продукта основной массы населения. Можно смело утверждать, что «модель Александра II» означает для русского мира не прогресс, а регресс и упадок, которые 8 нынешних условиях сопровождаются демографическим кризисом, депопуляцией. Эта модель есть одновременно причина и следствие глубокого кризиса развития России, она несовместима с существованием последней. Неудивительны те результаты, к которым она привела уже в кошмарно-позорные 1990-е годы, т. е. в течение нескольких лет.
Речь идёт прежде всего об общих структурных характеристиках, но именно последние трудно сформулировать для постсоветского общества, поскольку в нём процессы социального распада, социальной дезорганизации доминируют над процессами организации или, по крайней мере, уравновешивают их. Происходит это сразу на нескольких уровнях.
Вся история последних 1990-2000-х гг. — это перманентный передел собственности, т. е. то, что называется первоначальным накоплением капитала, которое доминирует над собственно капиталистическим накоплением, подавляет, блокирует, деформирует на «первоначальный», т. е. внелегальный, криминальный лад. Происходит то, что обычно происходит на периферии капсистемы, когда ранее внешние зоны включаются в него в качестве зависимой или полузависимой периферии. В своё время на Западе собственно капиталистическому накоплению, с которого и начинается капитализм как система, предшествовало первоначальное накопление капитала — внеэкономическое, силовое перераспределение собственности. Если в ядре капсистемы два эти процесса в XVI–XVIII вв. носили диахронный характер, то на полупериферии и периферии капсистемы в XIX–XX вв. они приобрели синхронный характер, причём довольно часто первоначальное накопление душило, забивало или, по крайней мере, блокировало собственно капиталистическое накопление, т. е. развитие капитализма, который в этом случае вырождался в некапиталистические, паракапиталистические, а то и просто криминальные формы. Именно это и произошло в РФ в 1990-е годы.
Господство первоначального накопления над капиталистическим препятствует не только развитию капитализма, но и связанной с ним новой социальной структуры, а в данном случае, следовательно, социальной структуры вообще, общества как такового. На месте разрушившейся социальной организации возникло нечто вроде «социумакаши», в котором относительно оформлены верхние несколько процентов, однако их тесная связь с властью, с одной стороны, и внелегальные аспекты функционирования не позволяют им превратиться в буржуазию как класс. Середина практически отсутствует.
Постсоветский средний класс, о котором так любят писать в журнале «Эксперт», — это в большей степени миф, чем реальность. Размываются нижние этажи социальной пирамиды, русских низов, их место занимают мигранты, нередко связанные с этнокриминалом. В таких условиях место социогенеза (классогенеза) занимают внелегальные формы (само-) организации, занимают коррупция, которая уже приобрела системный характер (типа производственного отношения), — и криминализация, сопровождающиеся морально-психологическим кризисом (верхов и низов). Возникает социум, который кто-то метко окрестил «обществом либер-панка». Последнее характеризуется как воспроизводство социального разложения, т. е. как воспроизводство худших чёрт одновременно позднесоветского и западного (капиталистического) общества.
Важной чертой этого общества является то, что «тень» перестаёт знать своё место: в то время как легальный сектор общества дезорганизуется, внелегальный приобретает всё больше черт организации — экономической, социальной и даже социокультурной. В этом смысле можно сказать, что смена моделей экономического развития России в мировой системе/ которая произошла в конце XX в., для самой России обернулась господством «тени» над хозяином, создававшим материальные блага в течение советского периода, торжеством распада и его персонификаторов над организованными и здоровыми формами.
Русский интеллектуальный клуб
2010