Анатолий Рябков Экзамен у Косыгина

Анатолий Рябков

Экзамен у Косыгина

Рябков Анатолий Сергеевич с марта 1943 г. работал помощником заведующего Объединением государственных издательств при Совнаркоме РСФСР. С 1946 г. – в аппарате Совета Министров СССР. В 1955–1958 гг. – директор правительственной библиотеки, затем помощник заведующего секретариатом Совета Министров, референт, старший референт, главный специалист. В 1987–1991 гг. работал в Госкомиздате СССР

В начале победного 1945 г. Алексей Николаевич Косыгин был Председателем Совета Народных Комиссаров РСФСР, я – помощником заведующего Объединением государственных издательств (ОГИЗ) при Совнаркоме РСФСР. В последнюю военную зиму ОГИЗ готовил проект постановления российского правительства об оказании помощи в восстановлении и развитии полиграфической отрасли. Заведующий ОГИЗом, известный философ, будущий академик Павел Федорович Юдин поручил мне согласовать с министерствами и ведомствами этот документ и окончательно отшлифовать его.

Так как навыка в подготовке таких документов мне явно недоставало, основную часть работы взял на себя Иван Михайлович Груздев, заместитель председателя Госплана РСФСР. Он, имевший в подобных делах солидный опыт, буквально вымотал меня, заставляя готовить бесчисленное множество таблиц, справок, балансов расхода материалов, прежде чем включить в проект документа тот или иной показатель. Мне тогда было 24 года, и я не понимал, к чему такое количество бумаг, когда и так ясно, что ОГИЗу следует помогать.

Видя мое недоумение, Груздев как-то заметил:

– Не обижайтесь на меня. Ведь мы идем на экзамен к Косыгину, а у него пятерку получить трудно. Скоро вы сами убедитесь – все это очень пригодится.

Накануне заседания Президиума Совнаркома Юдин вызвал меня, чтобы познакомиться с окончательным проектом постановления. Однако вникнуть до конца во все подробности и расчеты он так и не успел. Поэтому, когда пришло время ехать, он взял меня с собой, рассчитывая в приемной еще раз посмотреть документ. Однако нас сразу же пригласили на заседание.

По просьбе Юдина, в порядке исключения, я примостился на стуле позади его кресла, с папкой, где были аккуратно подобраны таблицы и балансы по каждому пункту постановления.

Заседание вел Алексей Николаевич. Настроение у него было хорошее. Он тепло поздоровался с Юдиным, заметив, что тот редкий гость в Совнаркоме, бегло обменялся с ним мнениями о какой-то книге, потом предоставил ему слово.

Юдин рассказал о наших бедах и нуждах. Время было трудное, ресурсов не хватало – выделяли их в первую очередь предприятиям, работавшим для фронта.

Алексей Николаевич задавал вопросы, допытывался, действительно ли необходимо ОГИЗу все, что оно просит. Я исправно подавал Павлу Федоровичу таблицы и балансы, а когда он путался в цифрах, шепотом поправлял его.

Это не ускользнуло от внимания Алексея Николаевича.

– Я понимаю, вы, Павел Федорович, большой ученый и можете не помнить всех деталей и цифр, – сказал он. – Хозяйство у вас многоплановое – тут и полиграфическая промышленность, и издательства, и книжная торговля. Мне же нужно знать все детали. Поэтому разрешите, я спрошу товарища, который сидит позади вас.

– Да он у нас еще молодой, – как бы оправдывая меня, отозвался Юдин.

– Все мы когда-то были молодыми, – с улыбкой заметил Косыгин (ему самому тогда был 41 год).

Так неожиданно для себя я и в самом деле оказался на экзамене у Алексея Николаевича. Он задал мне тот же вопрос, о показателях работы ОГИЗа, на котором прервалась его беседа с Юдиным. Поначалу я несколько растерялся от пристальных, оценивающих взглядов присутствующих и отвечал робко и неуверенно. Но поскольку я долго работал над документами и память в то время у меня была хорошая, цепкая, то я постепенно освоился, горячо защищая наши позиции, и даже перешел в наступление – стал говорить о политических и экономических выгодах проекта, называя количество печатной и иной продукции, которую можно получать при дополнительном выделении бумаги и других материалов.

Алексей Николаевич поинтересовался, нельзя ли пересмотреть нормы расхода сырья. Я ответил, что недавно они уже пересматривались и ужесточать их более невозможно, ибо типографии в новые нормы не уложатся, а количество брака может возрасти. Постепенно круг участвующих в беседе расширился. В нее снова включился Юдин, его поддержали председатель Госплана РСФСР В.М. Дегтярь, его заместитель И.М. Груздев и другие.

Все шло гладко, пока не коснулись вопроса о дополнительном выделении сажи, необходимой для изготовления газетной краски. Завод, выпускающий ее, принадлежал промкооперации России. Еще составляя баланс производства и потребления сажи, мы с Груздевым не смогли толком добиться точного ответа – кому же предусмотрена поставка части сажи? Данные об объеме производства и распределении не сходились, и, по нашим прикидкам, у завода должен быть запас. На это мы и обратили внимание Косыгина, предлагая передать его ОГИЗу.

И тут меня поразило знание Алексеем Николаевичем хозяйства республики, ее предприятий, их производственных возможностей, причем даже в такой далеко не ведущей отрасли, какой была промкооперация. Председателя правления ее, П.Ф. Кравчука, Косыгин спросил:

– Почему в этом году вы выпускаете сажи меньше, чем в прошлом?

Тут он назвал точное количество ее производства за 1944 г., хотя эта цифра ни в одном из представленных ему материалов не фигурировала. Кравчук ответил, что ее выпуск в нынешнем году не только не сократился, но даже вырос. Под давлением фактов он признался, что часть сажи была передана Наркомату легкой промышленности для выпуска обувной краски. Наркомат, в свою очередь, обещал выделить промкооперации некоторое количество хрома для пошива обуви сотрудникам аппарата.

Косыгин, прекрасно зная положение в стране с товарами народного потребления, не стал его отчитывать, однако предупредил, что сажу для ОГИЗа все-таки необходимо изыскать, а об исполнении поручения доложить ему.

Обсуждение закончилось одобрением нашего проекта, и было принято соответствующее постановление. Перед тем как закрыть заседание, Алексей Николаевич сказал:

– Война вот-вот окончится. Понятно, пока воевали, мы не могли уделять вашей отрасли того внимания, которого она заслуживает. Думаю, что постановление, которое мы приняли, удовлетворит только первоочередные потребности и неотложные нужды. А так как у нас нет союзного органа, который бы занимался книгоиздательским делом в стране, то, очевидно, необходимо продумать направления развития отрасли в масштабах Союза. Для этого Госплану РСФСР совместно с ОГИЗом нужно подготовить проект постановления Совнаркома СССР. В общем, все идет к тому, что новый учебный год наши школьники начнут уже после окончания войны, и они должны быть обеспечены учебниками, тетрадями, картами и всем необходимым. Об этом надо позаботиться сейчас.

Такой проект был подготовлен, а затем Совнарком СССР принял решение о мерах по развитию книгоиздательского дела в стране.

* * *

Помню еще один случай. Однажды, уже при Брежневе, рассматривая представленный Министерством культуры проект плана на будущий год, в котором были указаны объемы капитальных вложений и строительно-монтажных работ, размеры ассигнований, необходимых им на следующий год, и данные о незавершенном строительстве, Алексей Николаевич обратил внимание, что уж очень долго возводится здание цирка на Ленинских горах.

– Эта стройка что бельмо на глазу, – сказал он. – Сколько лет езжу на дачу мимо нее, а она все в лесах и кранах, причем краны больше бездействуют. Когда же думают завершить это строительство?

– Фурцева настаивает на окончании в следующем году, – отвечал я, – но Госплан и Мосгорисполком предусматривают выделить на миллион рублей меньше суммы, необходимой для завершения работ.

– Из-за миллиона не стоит откладывать. Строительство нужно завершить в следующем году. В проект плана надо внести изменения.

Перед заседанием Президиума Совета Министров Е.А. Фурцева спросила меня:

– Как отнесся Алексей Николаевич к нашему проекту плана?

Не желая раскрывать содержание своего разговора (у нас не было принято этого делать, считалось грубейшим нарушением служебной этики), я уклончиво ответил, что все зависит исключительно от ее выступления. Она поняла намек и ответила, что уверена в себе.

В своем выступлении на заседании Президиума она сказала:

– В стране сформировались прекрасные коллективы цирковых артистов, широко известные во всем мире. У нас осуществляется большая программа строительства цирков. Их возводят в городах всех республик, где лучше, где хуже. Но нигде так плохо не относятся к строительству большого, оборудованного по последнему слову техники цирка, как в Москве. Неужели товарищам из Мосгорисполкома не стыдно тянуться в хвосте у других? Стройку, которую можно было бы закончить за два-три года, стремятся растянуть на десятилетие. Вот и теперь – при формировании плана будущего года нам опять уменьшили объем подрядных работ, что ведет к совершенно неоправданной и невыгодной отсрочке ввода нового цирка. Я считаю такое решение с экономической, социальной и других точек зрения крайне неправильным и негосударственным.

Ее слушали внимательно. Она оглядела ряды сидящих в зале мужчин. И тут со строгим, решительным министром культуры Фурцевой произошла метаморфоза. Екатерина Алексеевна вдруг стала обычной, милой и симпатичной женщиной. На ее лице появилось лукавое выражение:

– Товарищи члены Президиума, Алексей Николаевич, у вас у всех есть дети, внуки. Неужели они не донимают вас – когда же наконец выстроят новый цирк? Добавьте мне миллион, и я вас всех вместе с ребятишками приглашу в декабре будущего года на его открытие!

Все молчали. Видя, что ее слова все еще не производят должного впечатления, Екатерина Алексеевна пустила в ход все свое женское обаяние. Улыбнувшись, она сложила руки на груди.

– Алексей Николаевич, товарищи мужчины-министры, я – слабая, беззащитная и единственная среди вас женщина. Ну, пожалуйста, дайте мне миллиончик! Чего вам стоит? И я дострою цирк в будущем году.

Строгая официальная обстановка разрядилась – все рассмеялись. Алексей Николаевич поддержал общий настрой:

– Никто из мужчин-министров не возражает, если добавить слабой, беззащитной женщине миллион?

Поднявшегося было представителя Мосгорисполкома он остановил строгим взглядом:

– В будущем году этот долгострой нужно завершить. А беззащитная женщина, – улыбка тронула его губы, – думаю, не позволит вам растянуть строительство еще на год.

* * *

В заключение хотел бы сказать, что Алексей Николаевич Косыгин был человеком своего времени, представителем той системы, которая господствовала в стране. Но он был, если можно так выразиться, нетипичным представителем эпохи авторитаризма. В отличие от многих своих коллег и соратников, Косыгин никогда не принимал решений, не разобравшись в проблеме до самого конца, не взвесив все «за» и «против». Ему чужды были беспринципные компромиссы, желание под кого-то подстроиться, даже если ему приходилось сталкиваться с такими серьезными оппонентами, как Хрущев или Брежнев.