Заказчики и исполнители

Заказчики и исполнители

Разговоры о необходимости любой ценой удалить «старца» от императорского двора, судя по всему, активизировались в великокняжеской среде в начале 1915 года. Наиболее агрессивно по отношению к Распутину и к «немецкой партии», негласной покровительницей которой считалась Александра Федоровна, были настроены вдовствующая императрица Мария Федоровна, великая княгиня Елизавета Федоровна, великие князья Николай Николаевич, Николай и Александр Михайловичи, а также некоторые другие царские родственники.

Весенне-летний политический кризис 1915 года, закончившийся поражением антираспутинских сил, изгнанием из правительства министров, неугодных «старцу», и заменой их «твердыми распутинцами», как можно предположить, сам собой поставил перед великосветской фрондой вопрос о физическом уничтожении зловещего предводителя «темных сил». Однако в условиях отсутствия в дореволюционной России развитого рынка наемных убийц перед высочайшими белоручками, замыслившими преступное дело, возникли серьезные трудности.

Э. С. Радзинский сообщает о найденном в архиве Феликса Юсупова документе, в котором рассказывается о попытке заказать убийство Распутина певице А. А. Беллинг, согласно филерским донесениям в феврале 1916 года несколько раз посещавшей квартиру «старца». Как сообщает сама Беллинг, ее по телефону попросил о встрече «низкий, красивый, немного суховатый голос», а на следующий день в отдельный кабинет ресторана «Донон», где должна была произойти встреча, вошла «статная высокая фигура»: «И хотя он не снял пальто и лицо его было скрыто под маской, мне показалось, что я не первый раз его вижу». Незнакомец предложил певице «выбрать способ убрать Распутина»: «Мы не будем говорить вам, что беремся оградить вас от возмездия „сверху“… Даже вернее всего, что вас уничтожат. Но, зная, что цель вашей жизни – дочь, мы гарантируем ей царское обеспечение на всю жизнь».

Последний пассаж, в котором речь идет о возможном «возмездии „сверху“, позволяет предположить, что в период, когда имел место данный разговор – если он, разумеется, вообще имел место, – убийство Распутина рассматривалось заинтересованными силами как возможный паллиатив более хлопотным и рискованным предприятиям, таким как заключение Александры Федоровны в монастырь или тем паче свержение Николая II, о чем, начиная с середины 1915 года, велись беспрестанные разговоры на всех этажах гвардейско-великосветской фронды, включая самые верхние.

На основании того, что незнакомец в маске был высокого роста и что отрывок из воспоминаний А. А. Беллинг сохранился в архиве Феликса Юсупова, Радзинский делает вывод о том, что заказчиком убийства в данном случае выступил великий князь Александр Михайлович – тесть будущего убийцы Распутина. Даже если предположить, что таинственный визитер действительно был кем-то из Романовых, данная идентификация представляется не бесспорной. Как будет видно из дальнейшего, «человеком в маске» еще с большим успехом мог оказаться, например, великий князь Николай Михайлович, являвшийся сторонником радикальных закулисных действий, призванных предотвратить революцию.

От предложения «человека в маске» Александра Беллинг отказалась.

Усилия по физическому уничтожению Григория Распутина тесно координировали с великими князьями близкие к ним представители великосветской знати, среди которых особой активностью выделялась близкая подруга великой княгини Елизаветы Федоровны – мать Феликса Зинаида Юсупова. Она – одной из первых среди великосветских дам – еще в предвоенный период высказалась против Распутина в личной беседе с Александрой Федоровной и, разумеется, тут же угодила в немилость. «В мои намерения устранить Распутина, – показывал позднее А. Н. Хвостов, – были посвящены лица из высшего света. Например, об этом я говорил с княгиней Зинаидой Юсуповой, которая дала мне понять, что для этой цели я могу рассчитывать на неограниченные денежные средства… Княгиня Юсупова… являясь… представительницей взглядов всей великокняжеской среды, ясно видела, что Распутин ведет династию к гибели»²⁵⁷.

Событиями, еще более обострившими ненависть семейства Юсуповых, а также близкой подруги Зинаиды Николаевны – великой княгини Елизаветы Федоровны – к «старцу» и Александре Федоровне, не могли не стать московские беспорядки, приключившиеся в мае 1915 года. Прошедшая тогда при прямом попустительстве генерал-губернатора Москвы Ф. Ф. Юсупова-старшего массовая акция, вылившаяся в кровавый погром, изначально мыслилась как «демонстрация патриотической силы», призванная оказать давление на «немецкую партию», засевшую в Петрограде. В итоге, однако, события вышли из-под контроля, приняли мрачный оборот и чуть было не закончились стихийным избиением «немки» Елизаветы Федоровны. Помимо всего прочего, это воочию показало, что угроза быть растерзанными чернью за «попустительство немцам» нависает над всеми представителями «верхов», независимо от того, за Распутина они или против. Как полагает Матрена Распутина, досада Юсуповых на императорскую чету и самозваного царского «духовника» дополнительно усилилась оттого, что по итогам майских событий Юсупов-старший (он же граф Сумароков-Эльстон), выступивший со столь неудачным патриотическим креативом, угодил в отставку.

Даже этих, сугубо косвенных, соображений, думается, вполне достаточно для того, чтобы предположить: Юсупов-младший был не организатором, а всего лишь субподрядчиком заказа на уничтожение Григория Распутина, а заодно подсадной уткой, на которую «старец» должен был клюнуть. Истинными же инициаторами и вдохновителями явились представители старшего поколения «их высочеств» и «сиятельств»…

Особо значимую инспирирующую роль, как можно предположить, сыграла Зинаида Юсупова, которая начала интенсивную антираспутинскую обработку сына еще в период его обучения в Оксфорде (1909–1912), куда Феликс отправился вскоре после первой встречи со «старцем». «Близость Распутина к государю и к императрице сильно беспокоила и возмущала мою мать, и она в своих письмах ко мне часто об этом упоминала»²⁵⁸. В период непосредственной подготовки убийства Распутина мать продолжала вдохновлять сына. Так, вскоре после антираспутинской речи Пуришкевича в Думе Зинаида Юсупова написала Феликсу: «Милый Феликс, мы находимся под потрясающим впечатлением от речи Пуришкевича. <…> Речь Пуришкевича дышит искренностью и, по-моему, гораздо сильнее всех остальных тем только, что ее сказал Пуришкевич!» В том же письме княгиня указывала, что без ликвидации Распутина и императрицы Александры Федоровны «ничего не выйдет мирным путем»²⁵⁹.

Таким образом, в цитированном выше отрывке юсуповских мемуаров, в котором говорится о том, что впервые Феликс задумался об убийстве «старца» в ходе беседы с матерью и женой, можно увидеть намек на то, что это кровавое предприятие с самого начала планировалось как своего рода семейное дело клана Юсуповых—Михайловичей.

Обращает на себя внимание также вышеупомянутая фраза Феликса из письма к жене Ирине (напомним, что Ирина являлась дочерью великого князя Александра Михайловича и великой княгини Ксении Александровны): «Ты должна (курсив наш. – А. К., Д. К.) тоже в том (подготовке убийства Распутина. – А. К., Д. К.) участвовать»²⁶⁰. Лишенный каких бы то ни было подробных разъяснений, этот лаконичный императив звучит как отсылка к более подробным обсуждениям, имевшим место ранее.

К числу семейно-посвященных участников заговора относились также дядя Феликса, председатель Государственной думы М. В. Родзянко и его супруга – сестра Зинаиды Юсуповой.

Главным организатором убийства, как можно понять по целому ряду косвенных свидетельств, явился великий князь Николай Михайлович, который, согласно аттестации Феликса, «не только ненавидел Распутина и сознавал весь его вред для России, но и вообще по своим политическим воззрениям был крайне либеральный человек»²⁶¹.

В своих мемуарах Феликс неоднократно вспоминает имя Николая Михайловича, всякий раз, однако, давая понять, что тот не был посвящен в планы и обстоятельства покушения: «Он заезжал к нам (уже после ликвидации „старца“. – А. К., Д. К.) по нескольку раз в день, делая вид, что все знает, и стараясь нас поймать на каждом слове. Выискивая разные способы узнать всю правду, он притворился нашим сообщником в надежде, что мы по рассеянности как-нибудь проговоримся»; «Мне было ясно, что он не в курсе дела и в душе очень сердится и досадует на то, что ничего от меня не узнал».

Тем не менее таинственная ремарка – «он притворился нашим сообщником», а также то, что Николай Михайлович – единственный среди прочих высочеств, посетивших Юсупова и Дмитрия Павловича сразу после убийства Распутина, на личности кого Феликс считает необходимым остановиться подробно, – уже эти факты косвенным образом свидетельствуют о том, что роль великого князя в убойном деле была в действительности куда более значительной.

Помимо этого, сохранились записи Николая Михайловича, содержащие ряд неизвестных по другим источникам подробностей убийства Распутина. «Записи эти были сделаны со слов Юсупова», – заключает А. Г. Слонимский, прямо называя великого князя Николая Михайловича «инспиратором в деле подготовки покушения на Распутина» и утверждая, что «Юсупов пишет заведомую ложь», когда заявляет о том, что якобы скрыл от великого князя подробности покушения. (Ниже о великокняжеских записях будет рассказано подробнее.)

Вообще, роль великого князя Николая Михайловича в политических событиях конца 1916 – начала 1917 года, как представляется, до сих пор не получила справедливой оценки. В действительности он, наряду с лидерами Прогрессивного блока, с которыми пребывал в теснейшем контакте, явился одним из главных организаторов «штурма власти», начатого 1 ноября 1916 года думской речью П. Н. Милюкова, вошедшей в историю под названием «Глупость или измена?».

В этой речи кадетский лидер прибег к своеобразному методу «парламентского камлания». Завершая каждый свой обличительный пассаж риторическим рефреном, Милюков фактически обвинил премьер-министра Б. В. Штюрмера и императрицу Александру Федоровну в немецком шпионаже: «Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи эти забираются высоко и никого не щадят. Имя императрицы все чаще повторяется вместе с именами окружающих ее авантюристов… Что это – глупость или измена?»

Выступление Милюкова, подобно выстрелу в горах, спровоцировало камнепад антираспутинских выступлений в Думе. На этом же заседании представитель крайне левой фракции трудовик А. Ф. Керенский резко атаковал правительство, которое, «не желая считаться с общественным мнением, задушив печать, задушив все общественные организации, презрительно относясь даже к большинству Государственной думы, в то же время в своей деятельности руководствуется нашептываниями и указаниями безответственных кругов, руководимых презренным Гришкой Распутиным»²⁶².

В тот же день – 1 ноября 1916 года – прибывший в Ставку Николай Михайлович вручил Николаю II письмо, в котором фактически предложил ему удалить от себя жену: «Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то по крайней мере огради себя от постоянных систематических вмешательств этих нашептываний через твою супругу. Если твои убеждения не действуют – а я уверен, что ты уже неоднократно боролся с этим влиянием, – постарайся изобрести другие способы, чтобы навсегда покончить с этой системой». Недостаток супружеской ласки, по мнению Николая Михайловича, с лихвой должен был компенсироваться возвращением народной любви, утраченной Николаем по вине Александры: «Твои первые порывы и решения всегда замечательно верны и попадают в точку. Но как только являются другие влияния, ты начинаешь колебаться и последующие твои решения уже не те. Если бы тебе удалось удалить это постоянное вторжение во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобой доверие громадного большинства подданных твоих. Все последующее быстро наладится само собой… Когда время настанет – а оно уже не за горами, – ты сам с высоты престола можешь даровать желанную ответственность министерства перед тобой и перед законодательными учреждениями». Письмо Николая Михайловича являлось своего рода «последним предупреждением» императору, наряду с настойчивыми рекомендациями и увещеваниями, содержавшими прямую угрозу: «Ты находишься накануне эры новых волнений, – скажу больше: накануне эры покушений».

В ближайшие недели со стороны великих князей, а также лиц, пользующихся особым доверием императора, последовал целый поток устных и письменных обращений к Николаю, лейтмотивом которых стал призыв немедленно покончить с распутинщиной.

Несмотря на то что своей главной цели «штурм власти» не достиг, небывалый по мощи комбинированный натиск всех оппозиционных сил на Николая II частично удался. 10 ноября вместо распутинца Б. В. Штюрмера царь назначил премьер-министром А. Ф. Трепова, выходца из известной семьи правых бюрократов, пользовавшегося в тот момент нейтральной репутацией.

Однако, для того чтобы иметь возможность найти общий язык хотя бы с наиболее умеренной частью оппозиции и немного стравить пар из перегретого думского котла, новому премьеру необходимо было добиться удаления из правительства главного и, по единодушному убеждению общественности, наиболее зловредного распутинского протеже – управляющего Министерством внутренних дел А. Д. Протопопова. Справиться с этой задачей А. Ф. Трепов, однако, не смог. Оппозиционный пар продолжал нагнетаться…

«Из всех возможных решений, – пишет петербургский историк Г. В. Сташков, – Николай II выбрал наихудшее – половинчатое: уволил Штюрмера, но оставил Протопопова»²⁶³.

19 ноября с цепи сорвался верный и преданный до тех пор страж самодержавия В. М. Пуришкевич. «Господа министры! – воззвал он с думской трибуны. – Если вы истинные патриоты, поезжайте в Ставку, бросьтесь к ногам царя, имейте мужество заявить ему, что внутренний кризис не может дальше продолжаться, что слышен гул народного гнева, что грозит революция и что не подобает темному мужику дольше управлять Россией… этот Гришка… опаснее Гришки Отрепьева. Гг., надо просить государя… да не будет Гришка Распутин руководителем русской внутренней общественной жизни»²⁶⁴.

22 ноября Государственная дума приняла резолюцию о том, что «влияние темных безответственных сил должно быть устранено» и что необходимо создать кабинет, «готовый в своей деятельности опираться на Государственную думу и провести в жизнь программу ее большинства»²⁶⁵.

Царь, однако, как обычно поступал в подобных ситуациях, продемонстрировав колебания и вроде бы обозначив готовность к уступкам, ни на какие дальнейшие компромиссы не шел. Главноуполномоченный Красного Креста П. М. фон Кауфман (бывший министр просвещения) был отправлен в отставку только за то, что осмелился начать разговор об опасности распутинского влияния, а княгиня С. Н. Васильчикова, дерзнувшая послать Александре Федоровне письмо «с указанием, как ей себя держать и что делать»²⁶⁶ (в частности, содержавшее призыв удалить от себя «старца»), была незамедлительно выслана в свое родовое имение. В ответ М. Г. Балашева – супруга лидера думской фракции русских националистов (одной из последних, еще сохранявших лояльность царскому правительству) – стала собирать подписи под коллективным письмом придворных и сановных дам, протестующих против ссылки Васильчиковой и требующих скорейшего создания ответственного министерства.

В этой сгустившейся до удушья галлюциногенной атмосфере, когда просвещенные либералы теряли остатки воспоминаний о принципе презумпции невиновности, великие князья грезили о цареубийстве, а фрейлины ее величества решительно требовали конституции, критически взглянуть на слова и дела оппозиции могли лишь те, кто, в свою очередь, абсолютно некритически относился к институту самодержавия. «Свобода слова – великое дело, – взывал лидер крайне правых гр. А. А. Бобринский, только что покинувший пост министра земледелия, – но когда кафедра служит бронированной площадкой для ложных и бездоказательных обвинений и нападок в расчете на безнаказанность, тогда на обязанности разумных элементов государства громко высказаться: довольно, знайте меру, игра эта опасна, вы доиграетесь, и вы, и Россия, до несчастья»²⁶⁷.

Голос разума тех, кто, в сознании общественности, выступал от имени «темных сил», разумеется, услышан быть не мог. Антираспутинская конфедерация закусила удила…

Великий князь Николай Михайлович, активно согласовывая на протяжении октября – ноября 1916 года действия придворно-великокняжеской фронды, оппозиционно настроенных генералов Ставки, а также лидеров либерально-думской общественности, приступил к разработке самой тайной и самой рискованной штурмовой линии: террористического «подкопа».

А. Г. Слонимский высказывает мысль о том, что идея физической расправы над Распутиным окончательно утвердилась в голове Николая Михайловича 1 ноября 1916 года – после беседы с императором, не возымевшей на последнего никакого действия. «Во время разговора, когда я бросал одну резкость за другой, у меня несколько раз потухала папироса. Царь любезно подавал мне спички, я даже забывал поблагодарить его – так я волновался»²⁶⁸, – вспоминал великий князь об этой исполненной семейного драматизма аудиенции.

В следующие дни Николай Михайлович приступил к организации покушения. Достоверно известно, что он встречался с В. А. Маклаковым и В. М. Пуришкевичем непосредственно перед тем, как с ними вышел на связь Феликс Юсупов. А. Г. Слонимский полагает, что ставший судьбоносным визит Феликса Юсупова в Государственную думу также был инспирирован Николаем Михайловичем, стремившимся таким образом свести всех участников будущего покушения друг с другом.

А. Г. Слонимский обращает в этой связи внимание на то обстоятельство, что Николай Михайлович сразу же вслед за совершением убийства встал на защиту Ф. Ф. Юсупова-младшего и, в частности, отсылал постоянные депеши со сведениями о положении дел Ф. Ф. Юсупову-старшему, побуждая последнего немедленно приехать в Петроград.

Но едва ли не наиболее красноречивыми являются следующие отрывки из дневника самого Николая Михайловича, относящиеся ко времени сразу после покушения на «старца»: «Вот видите, снова (курсив наш. – А. К., Д. К.) у меня мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть хуже, чем было»; «…а с… отъездом Пуришкевича я других исполнителей (курсив наш. – А. К., Д. К.) не вижу и не знаю»²⁶⁹.

Кровожадные ламентации Николая Михайловича, судя по всему, не были производными спонтанных эмоциональных порывов. Есть все основания полагать, что убийство «старца» с самого начала планировалось отнюдь не как отдельное самодовлеющее предприятие, а как преддверие дворцового переворота.

Убийство Распутина было необходимым предварительным шагом к государственному перевороту, для непосредственного осуществления которого «были предназначены ген. Крымов и его офицерская банда»²⁷⁰. Правда, современник события историк М. Н. Покровский полагал, что Распутин должен был стать единственной жертвой внутридворцового coup d’etat: «…убрав „божьего человека“, можно было сэкономить два других убийства – растерявшийся Николай, вероятно, обнаружил бы такую же мягкотелость, как 2 марта (то есть в день отречения – 2 марта 1917 года. – А. К., Д. К.), а его яростная супруга без Распутина была слишком глупа, чтобы стоило ее опасаться».

Заговорщики, однако, насчет императора и его супруги слишком шапкозакидательских иллюзий, судя по всему, не строили и потому были настроены более жестко.

«Теперь поздно, без скандала не обойтись, – решительно заявляла Зинаида Юсупова в письме к сыну от 25 ноября 1916 года, то есть в самый разгар подготовки покушения на Распутина, – а тогда можно было все спасти, требуя удаления управляющего (то есть государя. – А. К., Д. К.) на все время войны и невмешательства ее (то есть государыни. – А. К., Д. К.) в государственные вопросы. И теперь я повторяю, что, пока эти два вопроса не будут ликвидированы, ничего не выйдет мирным путем, скажи это дяде Мише (М. В. Родзянко. – А. К., Д. К.) от меня»²⁷¹.

«…Надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым», – записал Николай Михайлович в своем дневнике 23 декабря, то есть на шестой день после убийства Распутина. А прибыв в свое имение Грушевку, куда он был вскоре выслан по высочайшему указу, Николай Михайлович поспешил выразить «сожаление, что они (убийцы Распутина. – А. К., Д. К.) не докончили начатого истребления, и результаты – только отрицательные – уже налицо. Подождем».

«Несмотря на весь окружающий нас мрак, – заклинала день спустя, 24 декабря 1916 года, супруга М. В. Родзянко в письме к своей сестре З. Н. Юсуповой, – я твердо верю, что мы выйдем победителями как в борьбе с внешним врагом, так и с внутренним. Не может святая Русь погибнуть от шайки сумасшедших и низких людей – слишком пролито благородной крови за славу и честь России, чтобы дьявольская сила взяла верх»²⁷².

Как можно предположить, главной целью Николая Михайловича и его друзей-исполнителей являлось насильственное избавление Николая II от поработивших его волю «темных сил». То есть в первую очередь от Распутина и Александры Федоровны, которые, по единодушному убеждению заговорщиков, не позволяли ему «прозреть» и вступить в конструктивный диалог с общественностью на базе общей цели – победоносного завершения войны.

«Александра Федоровна торжествует, но надолго ли стерва удержит власть? – воскликнул Николай Михайлович на страницах дневника спустя несколько дней после покушения, получив от царя предписание удалиться в свое имение Грушевку. – А он (то есть Николай II. – А. К., Д. К.), что это за человек, он мне противен, а я его все-таки люблю». В письме к отцу от 23 апреля 1917 года Дмитрий Павлович назвал убийство Распутина последней попыткой «дать возможность государю открыто переменить курс, не беря на себя ответственности за удаление этого человека (Аликс ему это бы не дала сделать)»²⁷³.

Не исключался, впрочем, и вариант свержения Николая II с престола с последующей заменой его кем-то из ближайших родственников²⁷⁴, что косвенным образом следует из цитированного выше письма Зинаиды Юсуповой к сыну.

Сам Феликс Юсупов говорит об этом в своих мемуарах довольно прозрачно: «Участию великого князя Дмитрия Павловича (как представителя царствующего дома. – А. К., Д. К.) в заговоре против Распутина в силу целого ряда причин я придавал большое значение. Я считал, что нужно быть готовым к самым печальным возможностям, к самым роковым событиям (курсив наш. – А. К., Д. К.), но я не терял надежды и на то, что уничтожение Распутина спасет царскую семью, откроет глаза государю и он, пробудившись от страшного распутинского гипноза, поведет Россию к победе»²⁷⁵.

Впрочем, единственное, на что в реальности оказались способны породистые «спасители династии и России», – это то, чтобы обманом затащить в подвал и зверски умертвить безоружного простолюдина…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.