Очерк 2 Потери и приобретения Василия II

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Очерк 2

Потери и приобретения Василия II

При вступлении на престол Василия Васильевича у него сразу же разгорелся конфликт со старшим из дядьев — Юрием Дмитриевичем; поводом для него послужила нечеткая формулировка механизма передачи власти на случай смерти Василия Дмитриевича в завещании Дмитрия Донского: «А по гр?хом, отъимет Богъ сына моего, князя Василья, а хто будет подъ т?м сынъ мои, ино тому сыну моему княжъ Васильевъ оуд?л».[1021] В результате посредничества митрополита Фотия Юрий отказался от своих притязаний, но на время: стороны договорились вынести спор на суд «царя».[1022] Такое решение было принято в условиях, когда в Орде продолжалась борьба за власть между несколькими претендентами. Ни один из них не располагал серьезной военной силой: показательно, что Борак и Худайдат в период своего максимального могущества терпели поражения от относительно небольших литовско-русских воинских контингентов. Если бы в московских правящих кругах существовало стремление покончить с зависимостью от Орды, для этого был весьма подходящий с военно-политической точки зрения момент — средств для восстановления власти силой, как у Тохтамыша и Едигея, у Орды тогда не было. Но очевидно, при великокняжеском и удельно-княжеских дворах не возникало самой мысли такого рода: царь есть царь, как бы слаб он ни был — это сюзерен, верховенство которого надо признавать. И решение спора о великом княжении (доселе внутри московской династии не случавшегося) лучше всего вынести на суд сюзерена.

Однако в Орду Василий и Юрий отправились только 6 лет спустя. Поначалу этому, вероятно, мешала незавершенность борьбы за власть в Орде. Позже Юрий, скорее всего, не спешил реализовать договоренность, т. к. не рассчитывал на положительное для себя решение: в Орде утвердился Улуг-Мухаммед, выдавший Василию ярлык на великое княжение при жизни его отца, и был жив могущественный дед Василия и союзник Улуг-Мухаммеда Витовт — гарант интересов юного московского князя согласно завещанию Василия Дмитриевича.[1023] В марте 1428 г. был заключен договор между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем, в котором дядя признавал себя «молодшим братом» (т. е. вассалом) племянника.[1024]

После смерти Витовта в октябре 1430 г. ситуация изменилась, шансы Юрия Дмитриевича в борьбе за власть повышались; после же того, как умер другой гарант завещания Василия I, митрополит Фотий (2 июля 1431 г.), наступило время, когда оба соперника в борьбе за великое княжение нуждались в поддержке хана. И в августе 1431 г. Василий Васильевич отправился в Орду. Следом, в сентябре, выехал и Юрий Дмитриевич. После длительного разбирательства, в ходе которого одна группировка ордынской знати поддерживала Василия, а другая — Юрия, Улуг-Мухаммед летом 1432 г. отдал ярлык на великое княжение Василию, а Юрий получил в состав своего удела Дмитров (бывший ранее центром удела его брата Петра, умершего в 1428 г.).[1025]

Но ханское решение не прекратило борьбы между племянником и дядей. Причем оба фактически не посчитались с волей «царя», а Улуг-Мухаммед не попытался вмешаться в междоусобицу. Этому препятствовала занятость хана литовскими делами: в первой половине 30-х гг. в Великом княжестве Литовском шла война за власть между Сигизмундом Кейстутовичем (братом Витовта) и Свидригайлой Ольгердовичем (братом Ягайло), и Улуг-Мухаммед активно поддерживал последнего.[1026]

Междоусобица в Московском великом княжестве[1027] (в литературе ее принято называть «феодальной войной второй четверти XV в.») растянулась до 1453 г. Василий II трижды терял в ходе нее престол (в 1433 и 1434 гг. великим князем дважды становился Юрий Дмитриевич, в 1446 г., когда Василий был ослеплен, — сын Юрия Дмитрий Шемяка), но в конце концов одержал победу.[1028] Занятость внутренней борьбой осложняла внешнеполитическое положение Москвы. В 1445 г. Улуг-Мухаммед, изгнанный соперниками из Орды, обосновавшийся в Среднем Поволжье и нанесший поражение Василию II, передал суздальским князьям Нижний Новгород (восстановил там московскую власть несколько месяцев спустя Дмитрий Шемяка, взошедший на великое княжение).[1029] В 1446 г. Василий II отдал Борису Александровичу Тверскому, поддержавшему его в борьбе за возвращение на престол, Ржеву (в 1448 г. она перешла под литовскую власть, в 1449 г. на короткое время возвращалась в состав тверских владений и только по договору Василия II с Казимиром IV от 31 августа 1449 г. была закреплена за Москвой).[1030] В 1448 г. отошел к Литве Козельск (его, в отличие от Нижнего Новгорода и Ржевы, вернуть удалось только в 90-х гг. XV в.).[1031]

Но имели место и приобретения: в начале 40-х гг. было непосредственно присоединено к Москве Суздальское княжество (его принадлежность Москве была закреплена после возвращения Василия II к власти, в 1447–1449 гг.).[1032] После гибели Шемяки (1453 г.), когда власти Василия Васильевича уже ничто не угрожало, он совершил «куплю» крупного массива рязанских владений на правом берегу Оки, вплоть до верховьев Дона.[1033]

Правление Василия II пришлось на период, когда ордынские «замятни», в отличие от прежних времен, стали заканчиваться не временной консолидацией под властью того или иного сильного правителя, а складыванием на окраинных территориях Орды особых, практически независимых политических образований: в период его княжения возникли Казанское ханство, (основанное Улуг-Мухаммедом), Крымское ханство, стала оформляться Ногайская Орда на левобережье нижней Волги.[1034] «Центральная» часть, занимавшая пространство между Днепром и Волгой, в русских источниках начинает именоваться «Большой Ордой»; ее правитель формально считался сюзереном остальных ханов.[1035] После изгнания Улуг-Мухаммеда (1438 г.)[1036] и до середины 50-х гг. в этой «основной» части Орды правили два хана — Кичи-Мухаммед, которому принадлежали ее восточные области (между Доном и Волгой), и Сеид-Ахмет, кочевавший в Поднепровье. В Москве до конца 40-х гг. признавали верховную власть их обоих.[1037] Но с 1449 г. начинаются (и идут в течение всех 50-х гг.) систематические набеги татар Орды Сеид-Ахмета на московские владения. Походы на Русь, санкционированные правителями Орды, всегда имели под собой конкретные причины, связанные с теми или иными нарушениями русскими князьями вассальных обязательств (расхожее представление, будто ордынские ханы только и думали о том, как бы сходить походом на Русь, поразорять и пограбить, очень далеко от действительности). Чисто грабительские набеги исходили от татарских группировок, не подчинявшихся центральной власти (каких в XV в. было немало) и, следовательно, не имевших даннических отношений с русскими князьями. Для правителя же, власть которого признают и которому платят дань, посылка войск на выполняющего свои обязательства вассала — нонсенс, это означало бы губить собственную дань. Такие правители организовывали походы только тогда, когда требовалось привести вассала в покорность или, если для этого не хватало сил, хотя бы наказать за своеволие разорением его владений. Поэтому начало набегов Орды Сеид-Ахмета на Московское великое княжество является свидетельством того, что с конца 1440-х гг. в Москве стали признавать верховенство только Кичи-Мухаммеда. В 1451 г. войска Сеид-Ахмета даже сумели осадить Москву, но к середине 1450-х гг. удалось наладить оборонительную линию на Оке, а во 2-й половине 1450-х гг. Орда Сеид-Ахмета распалась.[1038]

К периоду правления Василия Васильевича относится примечательное явление: великий князь московский начинает при жизни именоваться «царем». В ордынскую эпоху, в середине XIII–XIV вв., применение этого термина к русским князьям (в домонгольский период спорадически встречавшегося как обозначение князя «высоким стилем» — см. Часть II, Очерк 3) сошло на нет: складывается представление о «царе» как полностью суверенном правителе, и русские князья теперь не подходят под это определение.[1039] «Царем» неоднократно назван Дмитрий Донской в «Слове» о его житии (начало XV в.).[1040] Очевидно, право на такое титулование давало независимое правление Дмитрия (в 1374–1380 гг.) при отсутствии реально правящего «царя» в Орде. Но это титулование было посмертным, Василий II же именуется «царем» прижизненно. Ранее всего этот титул прилагается к нему в начале 1440-х гг. Симеоном Суздальцем в первой редакции его «Повести о Флорентийском соборе» («белый царь всея Руси»)[1041] и Пахомием Сербом в третьей редакции «Жития Сергия Радонежского» («великодержавный царь Русский», «благоразумный царь»),[1042] в обоих случаях при изложении конфликта великого князя с митрополитом Исидором по поводу решений Флорентийского собора конца 1430-х гг. Применение царской титулатуры в этих произведениях связано с ролью Василия Васильевича как защитника православия в ситуации, когда «греческий царь» — император Византии согласился на унию с католической церковью, подразумевающую главенство римского папы. В начале 1460-х гг. царский титул по отношению к Василию II неоднократно употребляется в «Слове избраном от святых писаний, еже на латыню», также посвященном Флорентийскому собору и его последствиям.[1043] Но тогда же, в 1461 г., митрополит Иона в послании в Псков упоминает Василия как «великого господаря, царя рускаго» уже вне связи с этими событиями.[1044]

Очевидно, в середине XV в. делаются первые шаги на пути становления идеи о переходе к московским великим князьям царского достоинства от византийских императоров. Разумеется, более сильным, чем согласие «греческого царя» на унию, стимулом здесь стало падение Константинополя в 1453 г., обозначавшее гибель христианского православного «царства». Если после падения Константинополя в 1204 г. возникли Никейская и Трапезундская империи, продолжали существовать такие независимые православные государства, как Болгария и Сербия, ряд крупных русских княжеств, то после 1453 г. единственным православным государством, представлявшим реальную силу, было Московское великое княжество. Оно имело, таким образом, все основания считать себя наследником места Византии в мире, т. е. «царством». Формированию представления о «царском» характере власти великого князя московского могло способствовать и установление тогда же автокефалии русской церкви.[1045] Поставление митрополита теперь зависело лишь от воли великого князя, санкция константинопольского патриарха не требовалась: а верховенство в церковных делах считалось прерогативой только одного светского правителя — императора, «царя».

Но царь не может подчиняться другому царю, он должен быть полностью суверенным правителем. Идея о царском достоинстве московского великого князя неизбежно должна была прийти в противоречие с продолжавшимся признанием верховенства хана Орды.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.