Меч самурая, или на сопках Маньчжурии

Меч самурая, или на сопках Маньчжурии

Подавляющее большинство как отечественных, так и зарубежных историков убеждены, что Русско-японская война 1904–1905 годов — это сокрушительное поражение отсталой неповоротливой России и одновременно ошеломляющий успех динамично развивающейся и набирающей силу Японии. Царское правительство расписалось в своей беспомощности, оказавшись неспособным вести войну современного типа. Некоторые историки даже склонны рассматривать русско-японское вооруженное противостояние как откровенную авантюру, своего рода попытку «маленькой победоносной войны», призванную послужить противоядием для назревавшей в России революции. Одним словом, это был полный военно-политический крах царского режима и пролог грядущих социальных потрясений XX века. Следует сразу сказать, что такой подход к событиям 1904–1905 годов является предельно идеологизированным и в значительной степени базируется на ленинских и большевистских оценках войны. Вождь мирового пролетариата был как всегда весьма боек в формулировках. В работе «Китайская война» он писал: «Кому выгодна эта политика? Она выгодна кучке капиталистов-тузов, которые ведут торговые дела с Китаем, кучке фабрикантов, производящих товары на азиатский рынок, кучке подрядчиков, наживающих теперь бешеные деньги на срочных военных заказах… Такая политика выгодна кучке дворян, занимающих высокие места на гражданской и военной службе. Им нужна политика приключений, потому что в ней можно выслужиться, сделать карьеру, прославить себя „подвигами“. Интересам этой кучки капиталистов и чиновных пройдох наше правительство, не колеблясь, приносит в жертву интересы всего народа». И в другой статье: «Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма».

Разумеется, все это не более чем дешевая демагогия, рассчитанная на простачков. Совершенно очевидно, что война 1904–1905 годов не была чьей-то блажью, а имела под собой несомненные объективные причины. После японо-китайской войны 1894–1895 годов Япония захватила Тайвань, попыталась аннексировать Ляодунский полуостров и фактически превратила Корею в свой протекторат. Вдобавок Китай обязывался выплатить военную контрибуцию в сумме 360 миллионов иен. Понятно, что Россия, имеющая свои неотчуждаемые интересы на Дальнем Востоке, не могла смотреть на агрессивную политику Японии сквозь пальцы. Царское правительство заняло Люйшунь (Порт-Артур) и Далянь (Дальний), а в марте 1898 года добилось от Китая предоставления концессии на строительство ветки от Китайско-восточной железной дороги до Порт-Артура. Одним словом, напряженность «на сопках Маньчжурии» росла год от года, но нас в конце концов больше всего занимает не предыстория русско-японской войны, а ответ на фундаментальный вопрос: а действительно ли Россия эту войну с треском проиграла?

Безусловно, одно из самых заметных событий русско-японской войны — это Цусимское сражение, закончившееся разгромом российской эскадры и исчерпывающе описанное А. С. Новиковым-Прибоем в знаменитом романе. Спорить не приходится, этот злополучный морской бой и в самом деле одна из самых черных страниц в истории российского флота. Дело происходило следующим образом. Вторая Тихоокеанская эскадра под командованием адмирала Рожественского вышла из Балтийского моря, обогнула мыс Доброй Надежды, пересекла Индийский океан и 27-го мая 1905 года встретилась с основными силами японцев в Цусимском проливе, разделяющем Японские острова и Корейский полуостров. К этому времени русско-японская война продолжалась уже больше года. Адмирал Того, командир японской эскадры, придавал чрезвычайно большое значение исходу этой битвы. 27-го мая 1905 года в 1 час и 55 минут пополудни он заявил: «Судьба империи зависит от этой битвы. Пусть каждый из вас сделает невозможное».

Адмирал Того показал себя во всем блеске: 27–28-го мая 1905 года эскадра Рожественского потерпела сокрушительное поражение. В эти два роковых дня на дно Японского моря легли шесть из восьми русских эскадренных броненосцев, один из трех броненосцев береговой охраны и четыре крейсера из девяти. В ходе стремительной ночной атаки японские миноносцы добили торпедами поврежденные русские корабли. Часть судов была захвачена в плен, в руках японцев оказался и командующий русским флотом вместе с десятками уцелевших офицеров и матросов. При этом адмирал Того не потерял ни одного крупного корабля — россиянам удалось потопить лишь несколько миноносцев. Причин у этой самой настоящей военно-морской катастрофы множество, и А. С. Новиков-Прибой в романе «Цусима» в свое время подробно их разобрал. Действуя на параллельных курсах, японская эскадра, имея преимущество в скорости хода и дальнобойности своей артиллерии, все время опережала русский флот и обрушивала сосредоточенный огонь на головные корабли, пуская их один за другим на дно. В составе российской эскадры имелись современные быстроходные корабли, но по приказу адмирала Рожественского они двигались в одной колонне со старыми тихоходами, что сразу же уменьшило скорость эскадры до девяти узлов. Сработало сразу несколько факторов. Сказались и слабая подготовка матросов и артиллеристов (офицеры тоже не были исключением), и неумение маневрировать, и из рук вон плохая связь, и никуда не годное командование. Никто из капитанов кораблей не знал, какие оперативные планы разработаны командующим эскадрой; более того, многие откровенно сомневались, что у него вообще имеются какие-либо планы. Новиков-Прибой пишет, что это совершенно исключительный случай в истории морских войн. Наконец, русская эскадра входила в Цусимский пролив как на парад: совершенно не побеспокоившись о разведке.

Орудийные расчеты не умели пользоваться современными оптическими прицелами, а таблицы для стрельб никуда не годились. Если японцы стреляли фугасами, которые вызывали сильнейшие пожары на русских кораблях, то российские артиллеристы били бронебойными снарядами. В тех редких случаях, когда по японским кораблям удавалось попасть, эти снаряды часто не разрывались, а то и вовсе отскакивали от бортов. Причины этого безобразия обнаружились позже. Знаток военно-морского дела, академик А. Н. Крылов писал: «Кому-то из артиллерийского начальства пришло в голову, что для снарядов 2-й эскадры необходимо повысить процент влажности пироксилина. Этот инициатор исходил из тех соображений, что эскадра много времени проведет в тропиках, проверять снаряды будет некогда, и могут появиться на кораблях самовозгорания пироксилина. Нормальная влажность пироксилина считалась 10–12 процентов. Для снарядов же 2-й эскадры установили 30 процентов. Что же получилось? Если какой-нибудь из них изредка попадал в цель, то при ударе взрывались пироксилиновые шашки запального стакана снарядной трубки, но пироксилин, помещавшийся в самом снаряде, не взрывался из-за своей 30-процентной влажности». Понятно, что все эти обстоятельства, вместе взятые, позволяли японцам без особого труда расстреливать русские корабли на выбор, как на полигоне. В очередной раз сработал русский авось — вдруг да кривая как-нибудь вывезет…

Казалось бы, все складывалось для японцев удачнее некуда. Теперь можно победно завершить войну, которая продолжалась почти полтора года. Однако вместо этого, вроде бы вопреки всякой логике, японское правительство через два дня после победоносного Цусимского сражения тайно обратилось к президенту США Теодору Рузвельту с отчаянной просьбой о посредничестве в деле заключения мира с Россией. Между прочим, это было уже третье по счету обращение японцев с мирными инициативами — первые два русское правительство решительно отклонило. Теперь же переговоры наконец начались. Но что же все-таки произошло? Почему победители так настойчиво добивались мира у побежденных?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться на несколько лет назад. Выше мы уже писали, что взаимные противоречия между Россией и Японией на Дальнем Востоке все более и более обострялись, поэтому еще задолго до войны, в 1897 году, на повестку дня встал вопрос об увеличении мощи русского военно-морского флота и в первую очередь — в дальневосточном регионе. Видный теоретик военно-морского дела, контр-адмирал С. О. Макаров предупреждал: «Японский флот во время войны с нами будет иметь громадные стратегические преимущества, ибо он будет опираться на многочисленные вооруженные порты японских владений, окружающих кольцом наши берега, и в его руках все подступы к ним». Макаров полагал, что даже в случае паритета преимущество Японии на море останется неоспоримым, и максимум, на что может претендовать Россия — это помешать высадке десанта на материк. Золотые слова! Тем не менее на модернизацию флота были брошены огромные средства, и хотя российские военно-морские силы пополнились несколькими современными кораблями, сошедшими со стапелей в Англии, достичь паритета России не удалось: к началу войны преимущество Японии в области морских вооружений стало на Дальнем Востоке подавляющим.

Все более очевидной становилась та бесспорная истина, что исход грядущей дальневосточной войны будет решаться на суше. Однако на пути ее воплощения в жизнь встали традиционные российские язвы. В очередной раз нас подвели немереные просторы и отсутствие нормальных средств сообщения. Будущий театр военных действий в Маньчжурии и Северной Корее отделяли от Центральной России свыше 10 тысяч верст, а низкая пропускная способность Транссибирской железнодорожной магистрали не позволяла оперативно доставлять подкрепления. К этому присоединялась слабость российских военных сил на Дальнем Востоке — их общая численность не превышала 100 тысяч человек. К 1904 году японская армия превосходила русские дальневосточные военные части в живой силе в 3 раза, в артиллерии — в 8, в пулеметах — в 18 раз, а на море русский флот уступал японскому по количеству и мощи кораблей в 1,3 раза. В короткие сроки изменить это соотношение было попросту физически невозможно. К январю 1904 года пропускная способность забайкальской ветки Транссиба составляла не более четырех пар эшелонов в день, поэтому прибытия значительных пополнений из Забайкальского и Сибирского военных округов можно было ожидать лишь через пять-шесть месяцев после начала мобилизации, не говоря уже о подкреплениях из Центральной России.

К тому же не следует забывать, что в начале XX века Япония, выбравшаяся из пут феодальной раздробленности, находилась на подъеме и продолжала наращивать обороты. Буржуазная революция 1867–1868 годов (так называемая реставрация Мэйдзи) дала основательный толчок бурному развитию страны. Абсолютная монархия была превращена в конституционную, а основой представительного строя послужила прусско-германская система, введенная в свое время Бисмарком. Победоносная японо-китайская война 1894–1895 годов сделала Японию сильнейшей державой на Дальнем Востоке, а территориальные приобретения и огромная контрибуция изрядно подхлестнули капиталистические реформы. Все эти обстоятельства плюс поддержка США, Англии и некоторых других европейских держав делали Японию серьезным противником, с которым нельзя было не считаться. Японские вооруженные силы тоже не оставляли желать лучшего: накануне войны в распоряжение адмирала Того поступило несколько броненосцев и крейсеров новейших конструкций. Все они были заложены на судостроительных верфях Великобритании. Последним из них был флагман японского флота — эскадренный броненосец «Микаса», спущенный на воду 1-го марта 1902 года.

И хотя адмирал Макаров призывал не гнать лошадей по достижению военно-морского паритета с Японией, а продолжал настаивать на наращивании сил сухопутной армии на дальневосточном театре военных действий, совершенно справедливо отводя флоту сугубо вспомогательную роль, к его мнению, как мы уже знаем, не прислушались. Возобладала концепция генерал-адъютанта адмирала Е. И. Алексеева, наместника Николая II на Дальнем Востоке и командующего Тихоокеанским флотом, согласно которой исход войны должны были решить отнюдь не сухопутные сражения, а морские баталии.

Военные действия начались 9-го февраля 1904 года, когда японская эскадра под командованием адмирала Того напала на российский флот, стоявший в Порт-Артуре, но формально Япония объявила войну России только лишь 10-го февраля. Одновременно с нападением на Порт-Артур японским командованием были предприняты десантные операции в Корее. Как хорошо известно, русский крейсер «Варяг» и канонерка «Кореец», находившиеся в это время в корейском порту Чемульпо, после неравной борьбы были затоплены русскими моряками. А вот миноносец «Стерегущий», прекрасный памятник которому поставили в Санкт-Петербурге и подвиг которого приравнен к подвигу «Варяга», никто топить вовсе и не думал. Вопреки красивой легенде, утверждающей, что два героических моряка открыли кингстоны, израненный корабль утонул совершенно самостоятельно. Во всяком случае, именно к таким выводам пришла Историческая комиссия, готовившая материалы по русско-японской войне, а Морской научно-технический комитет и авторитетный военно-морской историограф Е. Квашнин-Самарин были полностью с этими выводами солидарны. Утопить «Стерегущий» было невозможно хотя бы уже потому, что кингстонов в машинном отделении миноносца попросту не было. Но миф, как известно, и в Африке миф…

События развивались стремительно: 13-го апреля 1904 года вблизи Порт-Артура подорвался на мине и затонул русский броненосец «Петропавловск», а уже в конце апреля того же года, сосредоточив крупные силы на севере Кореи, японская армия нанесла поражение русским войскам на реке Ялу (современная р. Ялуцзян) и вторглась в Маньчжурию. Одновременно две японские армии высадились на Ляодунском полуострове к северу от Порт-Артура и осадили крепость.

Давайте разберем эту диспозицию, что называется, по косточкам. Главнокомандующий российскими военными силами в Маньчжурии, военный министр А. Н. Куропаткин, имел свою собственную точку зрения на то, как должна действовать русская армия в сложившейся ситуации. Имея в виду исключительную удаленность театра военных действий от центральных районов России, он справедливо полагал, что исход войны должен решиться не где-нибудь, а на «сопках Маньчжурии», предпочитая не ввязываться в генеральное сражение до тех пор, пока не будет обеспечен подавляющий перевес на том или ином направлении. Известный русский военный теоретик А. А. Свечин в свое время остроумно назвал действия Куропаткина «стратегией оперативной упадочности» и был по-своему прав. Подобная стратегия, нацеленная на измор, отнюдь не являлась «ноу-хау» Куропаткина. Всемирная история буквально пестрит такого рода примерами. За три века до Рождества Христова эпирский царь Пирр, объявивший Риму войну, раз за разом разделывал их армии под орех. Когда сподвижники Пирра поздравляли его с очередным бесспорным успехом, тот с горечью воскликнул: «Еще одна такая победа, и я останусь без войска!» Войну Пирр проиграл. Между прочим, именно с тех пор и пошло расхожее выражение «пиррова победа»…

На протяжении Второй Пунической войны гениальный карфагенский полководец Ганнибал одерживал одну победу за другой. После поражения у Тразименского озера римлянам уже было не на что надеяться, а катастрофа римской армии при Каннах окончательно расставила все точки над «i». Вся Италия лежала у ног Ганнибала. Рим трепетал. Поговорка «Ганнибал у ворот!» пережила века и стала означать крайнее неблагополучие всякого государства. Быть может, вы полагаете, что Ганнибал выиграл войну? Как бы не так! Не получая подкреплений и теряя людей, он был вынужден убраться восвояси. Карфаген проиграл войну: город, располагавшийся на территории современного Туниса, в ходе Третьей Пунической войны был взят штурмом и срыт до основания. Новую провинцию римляне назвали Африкой…

Для России начала XX века, с ее огромными расстояниями, неисчерпаемыми человеческими ресурсами и неиссякаемыми материальными потенциями практика измора была наилучшей стратегией. Нашей небывалой стране было не впервой возрождаться из пепла, подобно легендарной птице Феникс. Вечно повисающая на волоске, но никогда окончательно не падающая, она всегда была костью в горле у иноземных захватчиков. Да что ходить далеко за примерами? Величайший полководец всех времен и народов Наполеон Бонапарт в кампании 1812 года совершил невозможное: форсировав Неман, он стремительным маршем двинулся в глубь страны, заставляя терпеть русскую армию поражение за поражением. Старательно уклоняясь от генерального сражения, российская армия была все-таки принуждена дать бой французам на Бородинском поле, после чего была рассеяна окончательно (хваленый Тарутинский маневр М. И. Кутузова — это некоторое лукавство, призванное оправдать череду провалов). Наполеон занял Москву. Казалось бы, война закончена. Но стратегия измора, строящаяся на пространстве, времени и постепенном накоплении сил, в конце концов принесла свои плоды. Не выиграв ни единого сражения, Кутузов сумел сломить сопротивление врага, уничтожив непобедимую Великую армию и едва не захватив в плен ее главнокомандующего на последнем этапе войны.

Итак, стратегия Куропаткина нам теперь понятна: сугубая неторопливость, измор и еще раз измор. В противоположность российской неспешности, японский план войны предполагал блицкриг — стремление выиграть войну в максимально короткие сроки, опираясь на подавляющее преимущество в живой силе и технике при полном контроле над морскими коммуникациями. Посему вернемся к нашим баранам и посмотрим, как развивались военные действия и насколько они были успешны для обеих сторон. После ночной атаки Порт-Артура японцы в первый же день войны высадили в Южной Корее Первую армию генерала Куроки численностью 60 тысяч человек. Но дальнейшее продвижение японцев сразу же застопорилось: корейское бездорожье, суровая зима и последовавшая за ней оттепель не позволили японскому генералу действовать оперативно. К реке Яле, отделявшей Северную Корею от Маньчжурии, Куроки сумел выйти лишь через три месяца, что было невообразимым промедлением. Некоторые военные историки полагают, что маневр был затянут совершенно сознательно — японский генерал всеми правдами и неправдами старался избежать встречи с российской армейской группировкой. Как бы там ни было, но Куропаткин, имея в своем распоряжении до 70 тысяч бойцов, тоже не стремился атаковать Куроки и выдвинул против него заслон из 18 тысяч солдат. Именно этот совершенно декоративный заслон и был смят под Тюренченом на реке Яле. Мир облетела сенсация — русские войска потерпели поражение в Маньчжурии.

В конце апреля японцы высадили в Южной Маньчжурии еще две армии. Военный министр Куропаткин, имея в своем распоряжении более 100 тысяч солдат и офицеров, так и не рискнул перейти в контрнаступление. Можно сколько угодно ругать его за нерешительность (и совершенно справедливо!), но факт остается фактом: после четырех месяцев войны Россия сохраняла в Центральной Маньчжурии мощную и боеспособную армию, к которой постепенно, но неуклонно прибывали подкрепления. Подытоживая первые полгода военных действий, можно сказать, что война шла с переменным успехом при некотором перевесе японцев благодаря ощутимому превосходству в силах, инициативе и умелому маневрированию. Но война только начиналась…

Столкновение японского и российского флотов на море летом 1904 года против ожиданий не выявило победителя. Установился своеобразный status quo — русская Тихоокеанская эскадра вернулась в свои порты, а японцы по-прежнему продолжали хозяйничать на морских коммуникациях. В августе 1904 года развернулось кровопролитное сражение под Ляояном. Против 125 тысяч японцев Куропаткин выставил 158 тысяч бойцов, а русская артиллерия превышала японскую по количеству орудий почти в два раза. Неприятельские атаки захлебнулись; японцы несли громадные потери, а российские войска готовились к контрнаступлению. Но Куропаткин опять, в очередной раз, уклонился от жесткого противостояния и приказал отвести войска к Мукдену. При этом, несмотря на маневры японцев, русская армия не была ни окружена, ни разгромлена, но вполне организованно оставила свои позиции. Понятно, что нетривиальное поведение главнокомандующего не могло не оставить равнодушным никого: и в армии, и в обществе Куропаткина костерили на все лады, требуя немедленных побед над «проклятыми япошками». В довершение всего 20-го декабря 1904 года был сдан Порт-Артур, хотя крепость по всем расчетам могла продержаться по крайней мере еще несколько месяцев.

Очень может быть, что военный министр Куропаткин действовал не лучшим образом, но когда к июлю 1904 года японцы убедились, что их план молниеносной войны провалился по всем пунктам, Япония сразу же обратилась к русскому правительству с просьбой о мирных переговорах. Японцы требовали уступить им Корею и Южную Маньчжурию, а также сдать Порт-Артур, на что из Петербурга немедленно последовал решительный отказ. Сие было совсем не случайно: к осени 1904 года японская военная машина уже работала через пень-колоду, и в Петербурге об этом прекрасно знали. Японская армия несла чудовищные потери. Достаточно сказать, что под Порт-Артуром сложили головы 100 тысяч японских солдат против 70 тысяч русских, причем это был цвет японской кадровой армии. Под стенами Порт-Артура пали не только несколько принцев императорского дома, но и три сына генерала Ноги, командовавшего Третьей японской армией. И хотя падение Порт-Артура имело несомненный пропагандистский резонанс, оно мало что изменило в ходе войны по большому счету. Русская армия продолжала несокрушимо стоять в Центральной Маньчжурии и только наращивала свои силы за счет постоянно поступающих подкреплений.

Знаменитое сражение под Мукденом тоже не решило исхода войны. Генерал А. И. Деникин, бывший его участником, оценивал это сражение так: «…ни в организации, ни в обучении и воспитании наших войск, ни тем более в вооружении и снаряжении их не было таких глубоких органических изъянов, которыми можно было объяснить беспримерную в русской истории мукденскую катастрофу. Никогда еще судьба сражения не зависела от причин не общих органических, а частных». Насчет беспримерной катастрофы сказано, пожалуй, слишком сильно. И даже если, несмотря ни на что, считать этот бой провальным, он все-таки не стал поворотным пунктом в ходе русско-японской войны… В конце февраля 1905 года под Мукденом встретились объединенные японские армии под командованием маршала Оямы и основная группировка русских войск в Маньчжурии. Силы были почти равны — у Куропаткина было 293 тысячи солдат и офицеров против 271 тысячи японских бойцов. Кровопролитное сражение закончилось отступлением русских войск к Сыпингаю, где к этому времени уже была организована глубоко эшелонированная линия обороны. Эти подготовленные заранее позиции были практически неприступны, но самое удивительное заключалось в том, что одержавшая победу японская армия не пыталась преследовать отступающего противника, что может говорить только о крайней степени ее измотанности. Иностранные военные специалисты, прикомандированные к русской армии, оценивали мукденское сражение по-разному, но по крайней мере в одном они были единодушны: с японской стороны это была типичная пиррова победа, купленная исключительно дорогой ценой. И хотя после Мукдена Куропаткин был снят с поста главнокомандующего и заменен генералом Н. П. Линевичем, ничего примечательного на русско-японском фронте не произошло. Мукден оказался последней битвой, после которой Япония воевать была уже не в состоянии. В войне наступил решительный перелом. На несколько месяцев бои прекратились, и пока Россия продолжала укреплять свою маньчжурскую военную группировку, Япония, исчерпав все свои военные и экономические ресурсы, думала только о мире. Не случайно как раз к этому времени (то есть сразу после Мукдена) относится повторное обращение японцев к России (разумеется, как всегда через посредников) с предложением мирных переговоров. Как и первое, оно было отвергнуто российским правительством.

После Мукдена на сухопутном театре военных действий наступило длительное затишье. Эту стратегическую паузу, начавшуюся в марте 1905 года, не смогло поколебать даже Цусимское сражение. Беспримерный успех японского военно-морского флота уже ничего не мог изменить в ходе войны. К этому времени японцам удалось овладеть Кореей и Южной Маньчжурией, но Центральная и Северная Маньчжурии продолжали оставаться под контролем русских войск. Близ Сыпингая, что располагался к северу от Мукдена, был создан практически неприступный укрепрайон, опрокинуть который японская армия даже не пыталась. По признанию маршала Оямы, японские войска, одержав победу под Мукденом, надорвались настолько, что просто физически были не в состоянии вести наступательные операции. Война очевидно начинала приобретать затяжной позиционный характер, что с учетом огромных материальных, военных и людских ресурсов было чрезвычайно выгодно России, а вот Японии — совсем наоборот. Отсюда понятно, что Цусимский разгром никак не мог переломить исхода войны. Разумеется, психологический резонанс был налицо — Япония лишний раз продемонстрировала свое несомненное преимущество на море, но этим дело и ограничилось. Поэтому третье по счету обращение с просьбой о мире, предпринятое японской стороной через американского президента, не должно нас особенно удивлять. Давление Теодора Рузвельта, отказ в дальнейшей финансовой помощи со стороны Франции, а также набиравшая обороты революционная ситуация в России вынудили наконец Николая II пойти на мирные переговоры с Японией.

Между прочим, уже к лету и началу осени 1905 года Транссибирская магистраль была значительно реконструирована, что позволило России перебросить в Маньчжурию десять свежих корпусов, имевших в своем распоряжении пулеметные роты, современную артиллерию и инженерные части. Теперь численное преимущество на дальневосточном театре военных действий было уже целиком на стороне России. 385 тысячам японцев противостояли по крайней мере 500 тысяч русских бойцов, причем это были в основном кадровые части, доставленные из Центральной России, а вот Япония, практически выбившая все свои лучшие войска у Порт-Артура, под Ляояном и Мукденом, была вынуждена довольствоваться юными призывниками и возрастными резервистами. В который уже раз русская армия напоминала ваньку-встаньку: очередное поражение или неудачный маневр не только не приводили к немедленной и сокрушительной катастрофе, но, как по мановению волшебной палочки, способствовали раскручиванию нового витка противостояния. Взамен отрубленной головы тут же вырастали три новых.

Не лишним будет заметить, что к лету 1905 года Англия и США отказали Японии в очередных займах. К сожалению, большая политика всегда предельно цинична. Если раньше союзники Японии целенаправленно добивались ослабления позиций России на Дальнем Востоке, то теперь, развернувшись на сто восемьдесят градусов, стали уже придерживать зарвавшихся самураев, поскольку имели свои собственные интересы в Юго-Восточной Азии и Тихоокеанском регионе в целом. К лету 1905 года финансовое положение Японии было уже откровенно катастрофическим, и неизбежная победа России, многократно превосходящей своего противника в живой силе и ресурсах, была всего лишь делом времени.

Нередко возникает вопрос: а не могло ли нарастание революционной ситуации в России подтолкнуть Николая II к скорейшему заключению мира? Однозначно ответить на него трудно — обстановка в стране была действительно неспокойной, и эти настроения не могли не передаваться воюющей армии. У того же Новикова-Прибоя мы без труда найдем немало примеров решительных выступлений нижних чинов чуть ли не на грани бунта (сам Алексей Силыч был отправлен в Цусимский поход как политически неблагонадежный), но на всякий случай не следует забывать, что его роман — это политически ангажированное сочинение. Безусловно, внутреннее состояние Российской империи было тревожным, но все-таки до всеобщей октябрьской стачки было еще далеко, равно как и до вооруженного столкновения революционных сил с правительственными войсками. Основную роль, по всей видимости, сыграли другие факторы. Великий князь Николай Николаевич информировал царя о том, что для полного вытеснения японцев из Маньчжурии потребуется как минимум около года, один миллиард рублей и 200 тысяч убитыми и ранеными. Трудно сказать, каким образом великий князь получил эти цифры, но, так или иначе, Николай II счел за лучшее отказаться от продолжения войны. Однако его формула мира была при этом предельно жесткой: «Не уступим ни пяди своей земли, не дадим ни копейки контрибуции». (Все-таки национальная ментальность на редкость малоподвижная штука. Через тридцать лет большевики пели: «Чужой земли не нужно нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим!»)

Русско-японские мирные переговоры начались в американском городе Портсмуте в августе 1905 года. Они проходили очень непросто, поскольку ситуация была откровенно патовой: с одной стороны, вроде бы победившая Япония, не имеющая сил продолжать войну, а с другой — вроде бы проигравшая Россия, готовая воевать до победного конца. В реальности никто не проиграл и не победил — положение дел находилось в условиях зыбкого равновесия. Долгое время бытовало мнение, что японская делегация, пользуясь поддержкой Соединенных Штатов и Англии, выставила непомерные требования: в частности, Япония будто бы рассчитывала на весь Сахалин и огромную военную контрибуцию. Сегодня ситуация переменилась. В последние годы как в России, так и в Японии опубликованы ранее неизвестные архивные документы, относящиеся к Портсмутским переговорам. Эти документы убедительно свидетельствуют, что главе японской делегации Д. Комуре была поставлена предельно жесткая задача — заключение мира любой ценой. А вот Николай II подобной задачи перед российской делегацией как раз не ставил. Очень похоже на то, что у российского императора в глубине души теплилась надежда, что японская сторона не согласится с его условиями. Тогда переговоры будут сорваны, а война, к которой Россия уже вовсю готовилась, будет неизбежно продолжена. Но японцы на эту удочку не попались — по всей вероятности, им действительно нужен был мир любой ценой. Переговоры пошли по японскому сценарию: уступая одну позицию за другой, японцы сняли требования уплаты контрибуции, уступки земель в Приморье, овладения всем Сахалином с прилегающими островами, выдачи Японии всех русских военных кораблей, нашедших приют в нейтральных водах, ликвидации военных укреплений Владивостока и т. д.

Совершенно очевидно, что Комура пытался выжать из сложившейся ситуации максимум возможного. А поскольку русской стороне было доподлинно известно, что Япония находится на пороге военного краха, командование российской армии в Маньчжурии продолжало настаивать на продолжении военных действий. Самые горячие баталии развернулись вокруг острова Сахалин. Под давлением американского президента и по совету С. Ю. Витте (а именно он возглавлял российскую делегацию и был решительным противником продолжения войны) Николай II согласился на уступку Южного Сахалина и Курильской гряды. Только в наши дни стало известно, что Комура имел секретное предписание от своего правительства отдать все. Если переговоры зайдут в тупик, а русские будут упорствовать, он был вправе поступиться и Южным Сахалином, и Курильскими островами. Именно незнание этого факта, а также неведение о панических настроениях японского кабинета и привели к тому, что Россия, кроме Южного Сахалина и Курил, уступила Японии аренду Ляодунского полуострова, право рыбной ловли вдоль российского дальневосточного побережья и преобладание японских интересов в Корее и Маньчжурии.

Таким образом, мы имеем полное право сказать, что Россия пошла на мирные переговоры с Японией как раз в тот самый момент, когда все козыри были у нее на руках, и она имела все шансы победоносно завершить непопулярную полуторагодичную войну. Такое развитие событий могло иметь далеко идущие последствия: Россия не только становилась самой влиятельной державой в дальневосточном регионе, но и, вполне вероятно, получала реальную возможность справиться с революционной волной внутри страны, оседлав всенародный патриотический порыв. Между прочим, соотношение военных потерь в русско-японской войне было далеко не в пользу Японии: Россия — 31,5 тысяч человек, Япония — 58,8 тысяч человек. Поскольку в те годы Япония значительно уступала России в численности населения, эти цифры говорят сами за себя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.