3

3

В городе, который меняется почти в мгновение ока, городские планировщики и фотографы должны свыкнуться с тем, что часть их времени и сил будет потрачена напрасно.

Под стремящимися ввысь минаретами дворца Трокадеро, который был построен по случаю Всемирной выставки 1878 г. архитектором, который спроектировал фонтан на площади Сен-Мишель, три комнаты были отданы городу Парижу. Тысяча деревянных рамок с фотографиями вывешены на деревянных колоннах, и их можно переворачивать, как страницы газеты. Эта выставка занесена в каталог как «Изменение улиц – фотографии старых и новых улиц». Снимки – такие живые, что зритель словно изучает городские пейзажи через безупречное оптическое стекло, – стоят попарно с другими фотографиями широких улиц, бесконечных железных балконов и отдельных памятников, которые уходят в туман.

Шарля Марвиля нет на этой выставке, и его имя не упоминается в официальном отчете об экспонатах, который ограничивается утверждениями общего характера: «В различных сферах своего огромного административного хозяйства город Париж постоянно обращается за помощью к фотографии». В отчете выражено сожаление об использовании солей серебра и золотой краски при воспроизведении снимков, «которые рано или поздно исчезнут», и отмечено, что фотографии оказались полезными в качестве судебных доказательств «в вопросах экспроприации».

Фото 5

Изображения площади Сент-Андре-дез-Арт нет на этой выставке. Барон Осман больше не работает в Отеле-де-Виль (он был вынужден уйти в отставку в 1870 г., чтобы умиротворить либеральную оппозицию). Император возвратился в ссылку в Англии, а некоторые улицы, которые на карте были прочерчены цветным карандашом, ждут своего часа. Бульвар Сент-Андре никогда не будет закончен. Марвиль исчез, а его бизнес был продан. Последнее свидетельство его деятельности – это счет, посланный в Комитет исторических сооружений, за фотографии новых улиц, которые заменили старые. Фотограф, который носил имя его ассистента, умер в 1878 г., и полагают, что Марвиль умер приблизительно в это же время. Место его смерти неизвестно.

И хотя некоторые приемы работы Марвиля можно установить по сохранившимся пластинам, его собственная точка зрения остается неясной. Ностальгия покрывала его городские пейзажи прочной пленкой, а в отсутствие писем и записанных разговоров никто не знает, что сам Марвиль думал о модернизации Парижа. Его фотографии могли быть портретами, написанными человеком, влюбленным в город, или муниципальными документами, в которых единственный след страсти – любовь фотографа к свету, тени и неожиданной детали.

Нет ничего, что можно сравнить с фотографией площади Сент-Андре-дез-Арт до 1898 г., когда другой фотограф установил свою треногу на том же самом месте. Когда-то он был юнгой, а потом актером. Теперь Эжен Атге таскает по городу свою тяжелую гофрированную камеру и стеклянные пластины, делая фотографии, которые продает художникам как documents pour artistes (материал для художников).

Прошло тридцать три года (см. фото 5). Склад стеклянных товаров исчез – был снесен, чтобы освободить место для улицы, которая никогда не стала бульваром, но фамилия Монде по-прежнему хорошо известна в этом квартале. Эта семья приехала из Высоких Альп и ее «торговля вином» теперь носит выразительное название: «Альпийское кафе». Тележка и подвода, груженная бочками, стоят перед кафе, в котором посетитель может съесть «блюдо дня», отгороженный от площади лошадиным задом. Эта лошадь по крайней мере на две ладони выше, чем лошади на фотографии Марвиля. Инвалида на ортопедической кровати заменила реклама магазина по продаже фортепьяно, расположенного в трех километрах на другом берегу реки на бульваре Пуассоньер. Балкон по-прежнему цепляется к каменной кладке, и ограждение, похоже, все то же, но навеса нет. Свет еще более тусклый, то ли на самом деле, то ли на снимке, и нет никаких признаков обитателя этого балкона.

Фото 6

С течением времени становится труднее разбирать детали. На почтовой открытке, которая, вероятно, была напечатана в 1907 г., эту сцену почти полностью загораживают черные балки круглого колодца, прокладываемого на площади. Это будет одним из входов на станцию метро «Сен-Мишель». Стену над кафе можно увидеть через эти балки: на ней висит реклама сети универсальных магазинов Дюфайе, где все можно купить за наличные деньги или в кредит «за ту же цену в более 700 магазинах в Париже и провинциях». На почтовой открытке, запечатлевшей январские наводнения 19Ю г., когда площадь находилась под пятнадцатисантиметровым слоем воды разлившейся Сены, достаточно отчетливо видно новое название на тенте кафе: «Встреча у метро».

В 1949 г. маленький балкон мельком появляется в экранизации Берджессом Мередитом романа Сименона «Человек на Эйфелевой башне». Закадычный друг Мегрэ преследует безумного маньяка (в исполнении Франшо Тона), совершая всю дорогу невозможные прыжки через дымоходы от Монмартра до площади Сент-Андре-дез-Арт. Тон падает на балкон, открывает дверь и исчезает.

В книге о местах, где в Париже жил Бодлер, опубликованной в 1967 г., на черно-белой фотографии изображено кафе под балконом (теперь оно называется «Усадьба»), наполовину загороженное офисным зданием «Ситроен ДС», но моментально узнаваемое по фотографии Марвиля, сделанной веком раньше. Вероятно, это фото было сделано приблизительно в то время, когда в «Усадьбу» частенько заглядывал Джек Керуак (1922–1969, американский писатель, поэт, представитель литературы «бит-поколения». – Пер.), который приходил в поисках предков, любви и алкогольного просветления. Стена над кафе белая и голая. Скоро ее покроют граффити, которые появятся в начале 1970-х гг. и будут изменяться быстрее, чем когда-либо менялись рекламные плакаты.

Этот балкон все еще можно увидеть на некоторых картинках в Интернете: он кажется одним из тех тайных мест, которые внушают каждому, кто случайно видит их, мимолетное желание. На некоторых картинках изображено здание справа от кафе на углу улицы Сент-Андре-дез-Арт. Во времена барона Османа, когда все вокруг превращалось в щебень, а дома тряслись от вибрации техники, работающей на сносе зданий, никто не догадался бы, что дом, где прошло детство Бодлера, простоит еще полтора столетия (см. фото 6). На нем по-прежнему висят жалюзи вместо ставней, быть может, потому, что окна построек доосмановой эпохи расположены слишком близко друг к другу, чтобы деревянные ставни могли полностью открыться, или потому, что дома, как люди, запечатлевают в памяти привычки, и нет смысла менять их, когда снос неминуем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.