Владимир Малышев

Владимир Малышев

Наш город основан Петром Великим, поклонником Запада, и здесь ничего, пожалуй, кроме Спаса на Крови, не напоминает о Древней Руси. Но именно здесь, на берегах Невы, было сделано больше, чем где бы то ни было, для изучения древнерусской культуры. В этом очерке речь пойдет о собирателе древнерусских рукописей замечательном ученом Владимире Ивановиче Малышеве.

В 1933 году Малышев поступил на филологический факультет Ленинградского университета, тогда он назывался ЛИФЛИ[10], но суть от этого не меняется. Специальное место – обитель самых красивых студенток и самых больших снобов в городе. И на этом фоне Малышев невероятно выделялся. Этот парень из провинции, закончивший рабфак, умел выпить, отматерить, если надо, и одновременно не терялся в любой аудитории.

Илья Серман, доктор филологических наук: «Нас удивили два обстоятельства. Во-первых, он круглый год ходил в валенках, не потому что ему было холодно, а потому что не было смены. Во-вторых, он разговаривал на равных с Александром Сергеевичем Орловым, академиком, на которого мы смотрели, конечно, с удивлением и уважением».

Лидия Лотман, доктор филологических наук: «Однажды наш студент, отвечая у доски, написал фразу “как ныне взбирается Вещий Олег” вместо “как ныне сбирается”. Володя мне потом сказал: “Вот видишь, он говорит, взбирается Вещий Олег!” Для него Вещий Олег – фантом, а для меня это живой человек”. Он был очень приобщен к древности».

Заниматься Древней Русью в 1930-е было немодно и политически опасно. Средневековые тексты на 90 процентов духовного содержания и те, кто к ним обращался, вольно или невольно противостояли антирелигиозной пропаганде. Малышева это не останавливало. Он с головой погружался в летописи и первопечатные книги. Научное чутье подсказывало ему, что значительная часть древних рукописей еще не найдена, поиски надо вести в северных старообрядческих деревнях.

В начале ХХ века, после того как старообрядцам разрешили открыто строить свои храмы в городах, в том числе и в столицах, стали появляться такие дивные сооружения, как церковь иконы Божьей Матери «Знамение» на Тверской улице в Петербурге. В каждом из этих храмов, в каждом старообрядческом приходе хранились древние рукописи, иконы XIII–XV веков, первопечатные книги. Каждый из этих приходов был таким складочным местом русской старины.

Владимир Иванович Малышев в первой археографической экспедиции на Печору. 1934 год

Старообрядческий мир, как град Китеж, – скрытая от глаз цивилизация. С середины XVII века, со времен патриарха Никона, ревнителей старой веры поставили вне закона. С тех пор в каждой из многочисленных общин староверов копировали и собирали древние иконы, сохраняли и воспроизводили уникальные письменные памятники.

Иерей Геннадий Чунин, настоятель Покровской старообрядческой общины Санкт-Петербурга: «Старообрядцы были вынуждены постоянно подтверждать своими делами, своей жизнью веру. Постоянно нужно было вступать в полемику или с новообрядцами, или с теми старообрядцами, которые, скажем, испытывали какие-то колебания. То есть постоянно были вынуждены дискутировать на тему сохранения старого обряда, и книги были в этом, в таких разговорах, необходимы. Они были главным и основным инструментом. Поэтому, конечно, книгам и их сохранности уделялось много внимания».

Вскоре после окончания университета Малышева призвали в армию. От пуль он не прятался. Жесточайшая Финская кампания, затем бои на Невском пятачке. В 1946 году Малышев демобилизовался и поступил на работу в Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Новый сотрудник сразу начал осаждать начальство, требуя организовать археографические экспедиции по сбору древних рукописей. На него смотрели, как на сумасшедшего. Какие рукописи? Все найдено или давно погибло, да и кому они нужны.

Владимир Бударагин, заведующий Древлехранилищем Пушкинского Дома: «С 1946 года он становится сотрудником Пушкинского Дома, но первая официальная экспедиция оказалась возможной только в 1949 году. И то были свои сложности, чисто административные. Экспедиция организуется на деньги московского Института истории. Академик Тихомиров, личный знакомый Малышева, выделил деньги на поездку. Материалы же поступали в Пушкинский Дом. Это были первые 32 рукописи».

Глеб Маркелов, старший научный сотрудник Древлехранилища Пушкинского Дома: «До 1949 года в Пушкинском Доме не было древнерусских рукописей, вообще ни одной. И в 1949 году, когда Малышев впервые поехал в экспедицию в Усть-Ильму (это большое старообрядческое село в Печоре), он привез оттуда рукописи, которые положили начало этому фонду. Фонд стал расти».

Настойчивость Малышева приносила свои плоды. В Пушкинском Доме он создал Древлехранилище, особое собрание древних рукописей. Появились ученики и последователи. С ними каждый год он отправлялся в археографические экспедиции. Три столетия староверы хранили свои книжные сокровища, скрывая от всего мира и не доверяя никому. Они открылись только этому простоватому на вид мужичку, потому что показался он им человеком дела и человеком призвания.

Глеб Маркелов, старший научный сотрудник Древлехранилища Пушкинского Дома: «Малышев как-то умел расположить этих людей к себе. Он нам завещал, и это было повсеместно принято, чтобы мы никогда не врали. Приезжали в какую-нибудь старообрядческую деревню и никогда не врали, что мы и кто мы. Мы говорили, что мы сотрудники Академии наук, занимаемся изучением старины, старых книг. И объясняли, почему мы их собираем, для пользы дела. Вот это понятие – польза дела – может быть, одно из основных понятий, которым руководствовались и старообрядцы в том числе. Для пользы дела можно отдать книгу».

В послевоенном Советском Союзе старина просто гибла. Она никому не была нужна. Церкви разрушены, поэтому никого не волновали ни иконы, ни древнерусские книги, ни утварь. И главным для Владимира Ивановича было спасти эти предметы умирающей деревни. А с середины 1960-х ситуация стала меняться. Появились московские собиратели с деньгами, фарцовщики, для которых икона или древнерусская книга была модным предметом или вещью, которая может быть обменена на конвертируемую валюту. Но Малышев и его экспедиция выигрывали у подпольных предпринимателей и в 1960–1970-е просто потому, что они знали предмет, знали, где искать, и главное – им верили.

Владимир Бударагин, заведующий Древлехранилищем Пушкинского Дома: «Часто мы оказывались на фоне заезжих собирателей, которые действовали по принципу: у тебя товар, а я купец. И эти не очень понимавшие суть вопроса люди частенько отправлялись за порог дома. И кого-то другого в этот дом уже не хотели пускать. Поэтому, в известной степени, здесь, конечно, знание бытовых особенностей жизни старообрядцев нам было необходимо».

Владимир Иванович Малышев. 1960-е годы

Русская гуманитарная наука ХХ века сделала два, несомненно, великих открытия – это берестяные грамоты и подлинный список «Жития протопопа Аввакума». Эта книжечка была написана протопопом и его соузником Епифанием в Пустозерской земляной тюрьме. Они ожидали сожжения на костре. У Епифания уже был урезан язык и отрублены пальцы на одной из рук.

Протопоп Аввакум – один из лидеров старообрядчества и главный противник реформы Никона – создал первый образец автобиографической прозы на русском языке. Его «Житие» – литературный памятник мирового значения.

Глеб Маркелов, старший научный сотрудник Древлехранилища Пушкинского Дома: «Он описывает совершенно немыслимые мучения, которые ему пришлось пережить, и он их не только переживал, но еще и с Божьей помощью преодолевал. То есть жизнь Аввакума – это образец нашей русской твердости. И во многом благодаря тому, что у раскола был такой великий вождь, как протопоп Аввакум, благодаря этому обстоятельству русское старообрядчество оказалось таким стойким».

Подлинный автограф Аввакума появился в Древлехранилище. Разыскать его удалось рижскому коллекционеру-старообрядцу Ивану Никифоровичу Заволоке. Единственный, кому Заволока решился передать бесценную рукопись, был Владимир Малышев. Рижский собиратель прекрасно знал Малышева и знал, что для него поиск текстов Аввакума был делом всей жизни.

Глеб Маркелов, старший научный сотрудник Древлехранилища Пушкинского Дома: «Первая экспедиция Малышева на Печору. Он ехал туда, совершенно не подозревая, что там такое. Но он знал, что там он может найти Аввакума. Рукопись “Пустозерский сборник”, которую подарил нам Иван Никифорович Заволока, это тоже была своего рода победа Малышева. Он искал Аввакума и все-таки нашел – вот главный итог его жизни».

Илья Серман, доктор филологических наук: «Он же говорил неофициально, что старообрядцы, если бы начальство разрешило, поставили бы в Пустозерске Аввакуму золотой памятник».

Владимир Иванович был крупным академическим ученым и одновременно человеком народной среды. Он вырос в маленьком районном городке Наровчат в Пензенской области и никогда не изменял тем обыкновениям, к которым приучился в детстве. Он любил слушать народный хор. Любил выпить в рюмочной и поговорить с соседями за столиком. И очень любил прийти в воскресенье в один из ленинградских скверов или парков, где тогда собирались деревенские люди и пели частушки, плясали, знакомились, танцевали. И он чувствовал себя абсолютно своим в этой среде.

Илья Серман, доктор филологических наук: «Он с академиком и дворником говорил одинаково. Для него не существовала иерархия чинов и положений, для него были только люди, в той или иной степени его интересующие».

Лидия Лотман, доктор филологических наук: «Наш чванливый директор с ним в машине куда-то за город поехал, и что-то стал директор говорить. Малышеву это очень не понравилось, и он сказал: “Поганый ты мужичонка, Николай Федорович!” А дальше, как ни в чем не бывало: “Останови машину!” И вышел посреди луга».

Начиная с 1949 года и до тех пор, пока позволяло здоровье, Малышев ежегодно возглавлял археографические экспедиции. Благодаря чему в Древлехранилище числились уже не десятки и сотни, а тысячи единиц хранения. Его пример вдохновлял. По всей стране стали организовывать группы по сбору древнерусских рукописей.

Лидия Лотман, доктор филологических наук: «Мы были в гостях у моей приятельницы, там же был Ираклий Андроников, такой потрясающий говорун и остроумный человек. И вот Ираклий рассказывал, как он организовал с пионерами поиск рукописей. Владимиру Ивановичу это не понравилось. Почему? Потому что он не любил игрушек, он любил всерьез».

В середине 1950-х сектор древнерусской литературы в Пушкинском Доме возглавил Дмитрий Сергеевич Лихачев – не только великий ученый, но и блестящий популяризатор науки. Последовавшие за этим десятилетия стали временем все возрастающего интереса к истории и культуре средневековой Руси. После выхода в свет фильма Тарковского «Андрей Рублев» Древняя Русь окончательно вошла в моду. То, чему посвятил свою жизнь Владимир Малышев, неожиданно оказалось остроактуальным.

Изучение древнерусской литературы в Советском Союзе – очень специальное дело. Духовные тексты – это седая старина. Здесь не надо цитировать классиков марксизма-ленинизма. Здесь вряд ли наградят Ленинской премией или премией Ленинского комсомола, зато занятие приятное, опрятное и честное. И поэтому в секторе древнерусской литературы у Д. С. Лихачева собрались люди исключительно квалифицированные и порядочные.

Сергей Фомичев, доктор филологических наук: «Владимир Иванович – это легенда Пушкинского Дома. Когда ему исполнилось 60 лет, он вышел на пенсию. Все ему говорили: “Владимир Иванович, вы что, кто вас гонит?”. “Нет, я отработал 60 лет, я вышел на пенсию”, – отвечал он. И после этого 6 лет до своей кончины так же приходил на работу. Кто так поступает? Только Владимир Иванович».

Владимир Иванович Малышев всю жизнь оставался человеком бессемейным. Сам он рано лишился родителей и воспитывался мачехой, которую нежно любил и за которой ухаживал до самой ее смерти. Своей же семьи так и не создал. Ее заменила наука.

Лидия Лотман, доктор филологических наук: «При этом он был очень предан семье, любил в людях семейственность. Я его спросила: “Володя, тебе религия не разрешает жениться?” Он сказал: “Нет, Лида, мне религия разрешает!” Но у меня есть такое ощущение, что он, как святой человек, посвятил себя делу».

Владимир Иванович парадоксально сочетал в себе подвижническое служение науке, доходящее до аскезы, и поразительное жизнелюбие. Он любил жизнь в самых различных ее проявлениях – любил застолье, общение с простыми людьми, любил русский романс, обожал футбол.

В кабинете В. И. Малышева в Древлехранилище Пушкинского Дома – в основном ученые книги, но есть и маленькая фигурка футболиста. Потому что В. И. Малышев был страстный болельщик. Я – сын коллеги Владимира Ивановича, Якова Соломоновича Лурье. Мой отец не любил ходить на футбол, и в детстве я ходил на стадион с Малышевым. Я помню массу историй, которые он рассказывал мне между таймами. Например, такую. В 1957 году на стадионе был бунт болельщиков. И диктор объявил: «Коммунисты и комсомольцы, помогите милиции!» А Владимир Иванович был коммунист. Но он подумал: «Нет, милиции я помогать не буду». А рядом проходил милиционер, такой растерянный, совсем молодой, и Владимир Иванович его спас – покрыл плащом, и хулиганы не догадались, что перед ними – сотрудник милиции.

Однажды Владимир Иванович убедил пойти с ним на стадион Дмитрия Сергеевича Лихачева. Академику зрелище категорически не понравилось. Оба вернулись расстроенные. Малышев искренне переживал, что коллега не смог оценить любимой им игры. В последние годы жизни и сам Владимир Иванович был вынужден отказаться от посещения стадиона, но болельщиком быть не переставал.

Малышев растратил здоровье в бесконечных экспедициях за рукописями. В одной из поездок, когда в лодке он добирался до очередной затерянной северной деревни, с ним случился инфаркт. Без медицинской помощи ученый месяц пролежал в забытом богом селе и с трудом вернулся в Ленинград. Малышев понимал, что жизнь подходит к концу, а было ему всего под шестьдесят. Обнадеживало, что воспитались ученики, кому можно оставить Древлехранилище. Учитель он был прекрасный.

Владимир Бударагин, заведующий Древлехранилищем Пушкинского Дома: «Владимир Иванович мне поручает какую-то статью о Древлехранилище написать, немедленно. Сажусь, честно начинаю чего-то там накапывать, писать на рабочем месте. Потом у меня обеденный перерыв. Ухожу, возвращаюсь, на столе записочка: “А статьи писать надо дома”. Вот наука на всю жизнь».

Вынужденный отказаться от экспедиций, Малышев, тем не менее, продолжал археографические поиски, составлявшие смысл его жизни. Теперь личное общение сменилось перепиской с хранителями древних рукописей. Подобную переписку он вел и все предыдущие годы. Писал он мастерски и ценил эпистолярный жанр чрезвычайно высоко, считая умение писать письма необходимым качеством ученого.

Глеб Маркелов, старший научный сотрудник Древлехранилища Пушкинского Дома: «Весьма интересную, существенную часть в его работе составляет переписка с крестьянами-старообрядцами. И, прежде всего с теми, кого он действительно по-настоящему любил, о ком заботился и о ком писал замечательные статьи, очерки. Это были, скажем, усть-цилемские крестьяне. В Усть-Цильме его очень любили».

Владимир Иванович Малышев ушел из жизни в 1976 году, оставив в Пушкинском Доме крупнейшее собрание древнерусских рукописей. Он стал легендой при жизни. Ни один археограф в мире не сделал такого количества открытий, как Малышев. При этом до конца жизни Владимир Малышев оставался таким, каким пришел на ленинградский филфак в далеком 1933 году – простоватым на вид мужичком из крохотного городка Наровчат, для которого почему-то Вещий Олег и протопоп Аввакум были не исторические персонажи, а живые собеседники.

Владимир Иванович Малышев не был похож на академического ученого. Он не был ни членом-корреспондентом, ни академиком. Не писал толстых книг. И собственно диссертации защитил просто потому, что от него этого требовали ученики и коллеги. Зато он собрал Древлехранилище. Двенадцать тысяч древнерусских рукописей – целая Атлантида.

Сергей Фомичев, доктор филологических наук: «Владимир Иванович человек был абсолютно неформальный. Просто жил. О нем и книги написаны, и много воспоминаний, и так далее. Великости своей он никогда не подчеркивал».

Лидия Лотман, доктор филологических наук: «Я считаю, что Володя был человек призвания, именно как в религии. Его как будто кто-то призвал. Он не просто занимался как ученый, он хотел узнать, где правда».