2.2. За шесть месяцев до Перл-Харбора Разгром армейской авиации

2.2. За шесть месяцев до Перл-Харбора

Разгром армейской авиации

Немецкое командование не слишком опасалось противодействия со стороны советских ВВС, пусть и очень многочисленных и в целом сносно обученных, но оснащенных более чем на три четверти морально и физически устаревшими самолетами. Хотя, как выяснилось уже в ходе боев, данные германской разведки о численности, самолетном парке (особенно по истребителям) и потенциальных возможностях нашей авиации оказались сильно заниженными. Высшее военное руководство Райха фактически не принимало ВВС РККА всерьез, считая их безнадежно отсталыми и неспособными на организованное сопротивление, особенно после внезапного удара по аэродромам. Тем не менее, как было определено Гитлером в Директиве № 21 (план «Барбаросса»), уничтожению советской авиации придавалось важное значение: «Эффективные действия русских военно-воздушных сил должны быть предотвращены нашими мощными ударами уже в самом начале операции… Военно-воздушные силы. Их задача будет заключаться в том, чтобы, насколько это будет возможно, затруднить и снизить эффективность противодействия русских военно-воздушных сил и поддержать сухопутные войска в их операциях на решающих направлениях…» Поэтому с первых минут войны особенно мощным и методичным налетам на советские военные объекты в пограничных районах Белоруссии подверглись такие цели, как аэродромы трех смешанных авиадивизий, хотя в целом глубина воздействия Люфтваффе достигла 300 км[114]. Группе армий «Центр» был придан 2-й воздушный флот генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга — 1680 самолетов. Утверждается, что в течение дня 22 июня было многократно атаковано 26 аэродромов ЗапОВО[115], в том числе 22 аэродрома 9, 10 и 11-й смешанных авиадивизий (10-я САД подчинялась командованию 4-й армии, в полосе которой группа армий «Центр» наносила один из двух своих главных ударов). На сегодня их список таков: Белосток, Белосточек, Ломжа, Тарново, Заблудов, Долубово, Бельск-Подляски, Борисовшизна, Россь, Волковыск, Барановичи, Себурчин, Высоке-Мазовецке, Каролин (он же Чеховщизна), Добрыневка, Кватеры, Новый Двор, Лида, Черлена, Скидель, Лесище, Будслав, Михалишки (Поставская АВШ), Именин (он же Стригово), Пружаны, Пинск, Высоко-Литовск, Бобруйск, Слоним (он же Альбертин), Жабчицы (46-я ОАЭ Пинской флотилии). Уверен, что пробил не все, «на подозрении» Цехановец и еще несколько площадок, но и без них получается уже 30. Поблизости от Черлены (в Лунне, Мостах или Щучине) находился еще один аэродром, на котором находилась 33-я отдельная эскадрилья связи ВВС ЗапОВО. Бывший комэск майор Н. И. Бирюков писал, что этот аэродром утром 22 июня также был атакован самолетами противника[116].

Ожесточенным бомбардировкам и обстрелам со стороны Люфтваффе подверглось только дивизионного подчинения 12 советских авиаполков, из них восемь истребительных, три скоростных бомбардировочных и один штурмовой, тоже оснащенный истребителями, бипланами И-15. Потери армейской авиации были более чем чувствительны: 659 самолетов. 9-я САД потеряла в воздушных боях 74 самолета, 278 было уничтожено на земле, итого потеряно 352; 10-я — соответственно 23 и 157, итого потеряно 180; 11-я — соответственно 34 и 93, итого потеряно 127.

Данные о потерях матчасти с 22 июня по 17 июля с разбивкой по дням приведены в справке начальника штаба ВВС Западного направления полковника С. А. Худякова (на 22 июня — начштаба ВВС ЗапОВО). Не верить ей оснований как будто нет. И тем не менее имеет место двойное толкование приведенных цифр. 22 июня ВВС Западного округа и 3-й дальний авиакорпус потеряли 738 самолетов: 659 — армейская авиация, 73 — 12-я и 13-я БАД округа (фронта) и 3-й АК. Еще шесть машин отнесено к небоевым потерям, хотя, возможно, их было больше. В авиакорпусе упал на взлете и взорвался бомбардировщик ДБ-3ф, в 9-й САД разбилось или потерпело аварию по меньшей мере три МиГ-3. Какой-то «деятель» из не столь давнего прошлого лихим гусарским наскоком поделил потери на 387 истребителей и штурмовиков и 351 бомбардировщик. В армейских ВВС было 172 самолета ударной авиации, в окружной — по меньшей мере 343. Один полк (215-й ШАП 12-й дивизии) имел от 15 до 25 И-15бис (данные «плавают»). Также имеются сведения, что 43-й полк 12-й БАД перевооружение закончить не успел и встретил 22 июня, имея в составе 20 Су-2 и 30 P-Z (на 1 октября 1940 г. в нем было 36 P-Z и 2 СБ). Известно, что «фронтовики» и «дальники» потеряли 73 машины. Даже если предположить, что три полка смешанных дивизий были выбиты вчистую, заявленного не получается. 172+73=245. Даже если присовокупить 5 СБ и 28 Як-2 и Як-4 314-го разведывательного полка в Барановичах, получится только 278. Где еще 73? Но и это еще не все. На 1 октября 1940 г. в армейской авиации и 314-м ОРАП было ни много ни мало 200 вспомогательных машин: 53 У-2, 56 УТ-1, 6 УТ-2, 22 УТИ-4, 62 Ди-6, 1 ССС. Напомню, была еще войсковая авиация. Скорее всего, число 738 сложилось из потерь не только боевых машин, а всех, что имелись, но только в частях дивизионного звена. Все остальное осталось «за рамками».

2.2.1. Аэродромы и базирование

Прежде чем перейти к истории о разгроме армейской авиации, отвлекусь на освещение вопроса малоизученного, но, как мне кажется, очень важного. Речь пойдет об авиационном тыле, базировании и аэродромах. Число аэродромов, подвергшихся атакам (22), можно условно принять на веру и считать базовым. Но все ли это, что имели три авиасоединения, о которых пойдет речь, или были еще и другие? Авиационный тыл располагал двумя категориями аэродромов: основными и так называемыми «оперативными». Первые — это понятно: летное поле с ангарами для самолетов, авиагородок с жильем для летчиков и семей, склады горючего и боезапаса, ремонтная база — словом, обустроенные зимние квартиры. Все это было. Не было лишь одного, и практически повсеместно, — бетонных ВПП. На всю Белоруссию такая полоса имелась лишь в Балбасово, под Оршей. И так вышло, что к 22 июня почти все основные аэродромы в ЗапОВО, числом 62, оказались «выключенными» из боевого распорядка: на них вовсю развели работы строительные батальоны, подчиненные созданному весной ГУАС (Главному Управлению аэродромного строительства) НКВД СССР. Новый главк был образован 27 марта 1941 г. приказом наркома внутренних дел № 00328 во исполнение постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 24 марта, по которому на НКВД СССР было возложено строительство аэродромов для Военно-воздушных сил Красной Армии. Начальником ГУАС был назначен военинженер 1 ранга В. Т. Федоров, занимавший до этого пост начальника ГУШОСДОР. В составе НКВД-УНКВД республик, краев и областей в районах строительства аэродромов были созданы управления аэродромного строительства (УАС НКВД-УНКВД). Начальниками УАСов стали начальники НКВД-УНКВД, они же по совместительству назначались уполномоченными НКВД СССР на местах по строительству аэродромов. К 15 июня 1941 г. началась реальная деятельность. Работы велись силами заключенных, приговоренных к исправительно-трудовым работам без содержания под стражей, строительных батальонов, военнопленных и колхозников, мобилизованных местными организациями. На 15 июня 1941 г. из 254 аэродромов на всей территории СССР строительство 156 обслуживали заключенные, 11 военнопленные (видимо, польские, финские, японские и пр.).

Для строительства отдельного аэродрома создавалось управление строительства данной спецточки, подчиненное ГУАСу. Для примера: управлением строительства аэродрома в Бельск-Подляски (126-го истребительного полка 9-й САД) руководил сотрудник НКВД БССР А. В. Бородин[117]. При тех управлениях, на которых использовался труд заключенных, организовывались лагпункты, подчиненные территориальным ОИТК-УИТЛК УНКВД-НКВД. Согласно приказу наркома № 00343 от 02.04.1941 г., часть работ выполняли организации ГУЛДЖС (Главного управления лагерей железнодорожного строительства). Судя по всему, в самом ГУАСе строительных подразделений войскового типа не было; это были, скорее всего, подразделения военно-строительного отдела войск НКВД. Тема эта очень интересна, но практически полностью не разработана.

В Белостокской области велось строительство бетонных полос (размером 1200?80 м) на 11 объектах. Заблудов, объект № 117, номер батальона НКВД не установлен. Гонендз, объект № 101, 438, 439, 505-й строительные батальоны РККА. Установлено, что 505-й батальон располагался в д. Соколы Озерные. Бельск, объект № 169, 442-й, 443-й строительные батальоны РККА. Лапы, объект № 202, номер батальона РККА не установлен. Есть неясность: аэродром Лапы не значится в перечне объектов тыла ВВС, возможно, он строился для почтовой или иной гражданской авиации. Гродно, он же Каролин, он же Чеховщизна, объект № 227, номер батальона РККА не установлен. Белосток, объект № 253, номер батальона РККА не установлен. Свислочь, объект № 270, номер батальона НКВД не установлен. Кватеры, объект № 294, номер батальона РККА не установлен. Скидель, объект № 337, 446-й и 447-й строительные батальоны РККА. Россь, объект № 360, 502-й и 503-й строительные батальоны НКВД (513 заключенных из тюрем Полоцка, Барановичей, Гродно, Бронной Гуры). Сокулка (Красняны), объект № 400, номер батальона НКВД не установлен. Всего по спискам на 20 мая 1941 г. на строительстве аэродромов в Белостокской области находилось 9560 красноармейцев строительных батальонов, 5020 заключенных, 491 вольнонаемный и 3010 человек в порядке трудовой повинности. Не «бьются» стройплощадки Яблоново, Скалубово и Стоки (444-й, 445-й строительные батальоны). Они проходят как объекты ГУАС, но только Скалубово есть в списке объектов тыла ВВС (39-я авиабаза 14-го района). В то же время можно предполагать, что Яблоново и Стоки, как и Лапы, предназначались не для военных. Для при мера: аэродром в Бегомле Минской области в ходе войны использовался партизанами. Они искренне считали его армейским, для тяжелых бомбардировщиков, хотя он был почтовым[118]. Есть также свидетельство, что у деревни Чеховцы Лидского района силами заключенных из Средней Азии строилась полоса еще на одном аэродроме. Упоминаний о нем крайне мало, есть лишь данные, что в 1944 г. он использовался советскими ВВС, в частности, на нем базировались 63-й и 470-й гвардейские полки истребительной авиации. Тем не менее аэродром был бывшим польским, с него летали на Львов, Люблин, Вильно и Ковно; в сентябре 1939 г., когда к Чеховцам подошла танковая часть Красной Армии, на нем находилось полтора десятка самолетов различного назначения.

Из сказанного следует, что в Западном округе к началу боевых действий оказалось почти невозможным использовать практически все основные аэродромы. На стройплощадках производилась выемка грунта, завоз щебня, бетонирование новых ВПП[119]. К 22 июня на 46 реконструируемых площадках еще продолжались земляные работы. Известно, что на реконструкции находились аэродромы в Ломже, Бельске, Росси, Лиде, Скиделе, Желудке, Кобрине и др. В Зельве к 22 июня бетонирование полосы было закончено, но сам аэродром предназначался для ПВО Минска, и самолетов на нем не было. Как выглядел в июне 41-го аэродром 121-го и 125-го полков 13-й бомбардировочной дивизии в Старом Быхове (в родильном отделении больницы этого городка летом 1963 г. я появился на свет и прожил потом четыре с половиной года в закрытом гарнизоне, а на авиабазе служил мой отец), вспоминал летчик-штурмовик, Герой Советского Союза В. Б. Емельяненко: «На летном поле копошились сотни людей с лопатами и носилками — строили бетонную взлетно-посадочную полосу. В центре аэродрома высились кучи песка и щебня, сновали грузовики. Кроме штурмовиков, сюда садились истребители и бомбардировщики. Справа от строящейся полосы самолеты планировали на посадку, а слева в это же время взлетали».

При бурной строительной деятельности, когда использовать ВПП не представляется возможным, держать на таких площадках исправные самолеты, закрепленные за конкретными и к тому же достаточно освоившими их, чтобы быть способными выполнять боевые задачи, пилотами, по идее, нет никакого резона. Взлететь, конечно, можно и с места стоянки, по прямой, но это будет грубейшим нарушением соответствующих Правил, регламентирующих организацию полетов. Во время войны исключение могло быть только одно: непосредственная угроза — захват аэродрома или внезапный воздушный налет. А раз так, значит, в мирное время при условии соблюдения этих Правил на одном аэродроме одновременно летать и строить полосу невозможно (но в первые дни войны об этом «невозможно» сразу забыли). Так что немцы приграничные площадки с развернутым на них строительством и не бомбили. Но в том же Бельске красноармейцы из 13-го мехкорпуса видели множество разбитых «мигов». Вероятно, это были те 29 машин, за которыми еще не были закреплены летчики и летать на них было просто некому. И по аэродрому в Ломже (несмотря на реконструкцию, на нем тоже оставались самолеты — часть машин 124-го истребительного полка и 206-я отдельная эскадрилья 6-го кавкорпуса) был нанесен воздушный удар. В. Я. Гержук, бывший рядовой химвзвода 94-го кавполка, вспоминал: «Ночью на 22 июня 1941 г. я был дежурным по конюшне, перед восходом солнца стал выводить коней из конюшни, чтобы привязать на коновязь, чтобы обсохли, пока хлопцы придут на чистку коней. Не помню, сколько вывел, как появились самолеты с крестами, недалеко от Ломжи был аэродром, и они полетели на аэродром и там начали бомбить и обстреливать из пулеметов. Сразу же на аэродроме возникли пожары»[120]. Это наблюдение стороннего человека. Д. Капранов, служивший непосредственно в 124-м ИАП, запомнил это так: «А в четыре часа 22 июня гарнизон Ломжи подняли по тревоге. До аэродрома — менее пяти километров. Доставляли людей на автомашинах. Их с пикирующего захода обстреливал „Дорнье-217“. Каменный мост через овражек на полпути дороги помог нам спастись, мы успели в это укрытие. В тоже время групповым налетом был нанесен первый удар по аэродрому, и прибывший летный и обслуживающий состав увидел, что от двух эскадрилий осталось исправными „полтора“ самолета, как с горечью пошутили мы. Взлетная полоса была словно перепахана. Прибывшие — кто мог и успел — автотранспортом выехали в Белосток и Заблудов».

Закончив «обследование» основных аэродромов, поговорим теперь об аэродромах оперативных. Все они были полевыми летними и выполняли функции запасных аэродромов и аэродромов засад. Именно на зеленых коврах полевых площадок, среди ромашек и клевера, встретила войну подавляющая часть ВВС приграничных военных округов РККА. Говорить об их скученности по меньшей мере нечестно, хотя такие случаи и имели место. Легенда о том, что все самолеты оказались собраны на ограниченном числе крупных авиабаз и потому стали легкой добычей Люфтваффе, при близком рассмотрении не выдерживает критики. Если, конечно, считать скученностью положение «один аэродром — один полк», а не «один аэродром — одна эскадрилья». Поэскадрильное базирование имеет несомненные плюсы, но для этого необходима стройная и налаженная система авиационного тыла, которую только еще предстояло создать. Но на многих полевых аэродромах присутствовало по два комплекта боевых машин: старых, на которых летали и отрабатывали задачи, и новейших, которые еще только осваивали. Иногда новинки не имели маскировочной раскраски и стояли такими, какими их получали с авиазаводов, серебристо-серыми, ярко выделяясь на фоне зелёной травы (есть фотоснимок бобруйского аэродрома, где на переднем плане стоит побитый деревянный биплан, а на заднем — с виду целый неокрашенный Ил-4). Это и создавало видимость скученности, хотя продлись мир еще месяца два-три, десятки наиболее изношенных «чатос» и «москас» («курносые» и «мушки» — так их называли в Испании) были бы переданы в учебные центры и вновь формируемые дивизии или списаны. Резюме: после войны партийному руководству нужно было придумать хоть какое-то объяснение июньской катастрофе, ибо именно оно было виновато в таком исходе: не только Тимошенко, Жуков, Жигарев и нижестоящие военные руководители, но и Политбюро ЦК ВКП(б) и, разумеется, сам И. В. Сталин. Именно так. В своей необоснованной уверенности в то, что можно избежать войны, главное, не дать повода к ней, Сталин создал вражеской разведке «льготные» условия, и она в ходе многочисленных разведывательных полетов над западными регионами СССР не только выявила практически все аэродромы армейской и войсковой авиации, но и вела постоянный «мониторинг» за их состоянием. Поэтому 22 июня были атакованы только те из них, где действительно находились самолеты; исключений было крайне мало: Россь с шестью списанными машинами без моторов и Будслав, где, кроме строителей, вообще никого не было. Всего же 9, 10 и 11-я авиадивизии имели, по моим подсчетам, не менее 30 аэродромов, включая засадные площадки для дежурных истребительных подразделений. Таких площадок пока установлено три: Каролин-Чеховщизна (аэродром 10-й погранэскадрильи, но там садились также и истребители 122-го или 127-го полков 11-й САД), еще одна под Брестом (123-го полка 10-й САД,) и еще одна — у еврейской деревни Белосточек к северу от Белостока (41-го ИАП 9-й САД). Как писал бывший тракторист 52-й техкоманды 121-й авиабазы А. П. Бобков, 21 июня в Белосточке было экстренно закончено строительство полевого аэродрома, в тот же день прилетели истребители МиГ-3, прибыли зенитчики и стрелки охраны. Несмотря на то что аэродром был «нулёвым», утром 22 июня последовало два налета большими группами самолетов.

^{Бомбардировщик «Ил-4» после вынужденной посадки}

В феврале 1941 г. в РККА была начата реорганизация тыла военно-воздушных сил. В дополнение к существующим отдельным авиабазам была введена новая структура — район авиационного базирования, или РАБ. Теперь авиабазы должны были входить в РАБы, число их равнялось числу дивизий. В каждой авиабазе полагалось иметь по одному БАО на полк. Так написано в официальном труде, изданном МО СССР[121]. Принятая структура оказалась вполне удачной и с некоторыми изменениями просуществовала по крайней мере до распада СССР. К началу войны реорганизация, естественно, завершена не была. Но если сопоставить то, что было запланировано для эффективного применения боевой авиации, с этой самой авиацией, возникнет странная картина. В оперативном подчинении командующих тремя армиями прикрытия ЗапОВО находятся три смешанных авиадивизии. Число полков — 13, из них боеспособных — 12 (190-й ШАП 11-й САД существует пока только на бумаге). По состоянию на 30 мая 1941 г. 190-й полк уже значится в составе дивизии, но его нет в «Записке по плану действия войск в прикрытии на территории Западного Особого военного округа»[122]. Следовательно, имея в приграничной полосе три дивизии, можно предположить, что для их базирования достаточно иметь 33–35 аэродромов. 7 аэродромов займут войсковая и иная авиации, к тому же возможно совместное использование посадочных площадок (что и было в реалии — Ломжа, Чеховщизна). Выходит 40–42 аэродрома. Реально в приграничной полосе формируется четыре РАБа: 12, 14, 16 и 17-й. В районах 16 авиабаз, каждая из которых четырьмя приданными батальонами обеспечивает обслуживание четырех аэродромов, имеются еще инженерно-аэродромные батальоны, роты аэродромно-технического обслуживания, отдельные роты связи при управлениях и каждой базе и подразделения обслуживания авиагарнизонов. Число БАО равно не числу имеющихся полков, а числу аэродромов, что не соответствует заявленному в источнике № 114. Таким образом, уже имеется или еще строится общим числом 64 аэродрома. Многовато будет на 13 полков и 8 отдельных эскадрилий. Получается, что вместо базирования трех дивизий аэродромная сеть спешно готовилась под значительно большее число авиаполков, нежели их имелось к 22 июня. И одна авиабаза должна была обслуживать не дивизию, а от силы два полка, но со всеми их аэродромами. Дислокация частей тыла ВВС округа по состоянию на 30 мая 1941 г.[123] позволила выявить аэродромы, строившиеся «на перспективу»: Кнышин, Гонендз, Долистово, Стависки, Граево, Сокулка (12-й РАБ); Вороново, Радунь, Юратишки, Скалубово, Кузница, Лунна, Мосты, Скрибевцы, Василишки (14-й РАБ); Задвораны, Гайновка, Клешели, Беловск, Ивацевичи, Коссово, Береза, Запруды, Малорита, Антополь (16-й РАБ); Иваново, Мотоль, Бродница, Дрогичин, Логишин, Парохонск, Лунинец, Дребск, Сенкевичи, Столин, Лобашево, Денисковичи, Мальковичи, Люсино (17-й РАБ). Зачастую были полностью зарезервированы целые авиабазы (в Полесье и севернее Немана).

В нумерации и существующих и вновь формируемых частей есть некоторое несоответствие. У меня не слишком много писем бывших военнослужащих тыла ВВС ЗапОВО, но они приводят номера своих частей, совершенно не совпадающие с опубликованными. Не совпадают не только номера, но даже порядки (в дислокации они у авиабаз двухзначные, в воспоминаниях и в списках ОБД — трехзначные). 286-я авиабаза (Лида и Новый Двор), в дислокации — 38-я авиабаза (Лида) и 171-й БАО 39-й авиабазы (Новый Двор). 291-я авиабаза (Скидель), в дислокации — 39-я авиабаза. 293-я авиабаза (Замбрув — Тарново), в дислокации — 155-й БАО 36-й авиабазы (Замбрув), Тарново (реально там находился 129-й ИАП 9-й авиадивизии) нет вообще. 105-я авиабаза (Желудок), в дислокации — 40-я авиабаза. 106-я авиабаза (Белосток), в дислокации — 37-я авиабаза. 121-я авиабаза (4 км западнее Белостока), в дислокации только одна авиабаза с номером более 100 — 101-я (Россь). Части, названные ветеранами, реальны, кое-кто вспомнил даже фамилии командиров. 121-я авиабаза: командир — полковой комиссар Васильев, начальник штаба — капитан Стасенок. 52-я техкоманда базы: начальник — младший воентехник Савин. 105-я авиабаза: командир — капитан Неделин. Рота связи 286-й авиабазы: командир — старший лейтенант Ромашкевич. 157-й БАО: командир — майор Стаселько. Новых имен добавили списки потерь. Начальник 14-го РАБ полковник Воронов. Капитан В. Н. Качура, командир 209-й базы. Пропал без вести 22 июня в районе Бреста (Стригово или Кобрин). Капитан Д. А. Харужа, начальник штаба 106-й базы. Пропал без вести 23 июня при отходе из авиагарнизона Россь. Батальонный комиссар П. И. Минаев, зам. командира 106-й базы. То же самое. Капитан П. А. Пономарев, командир аэродромной роты 106-й базы. То же самое. Майор И. И. Ушаков, начальник штаба 286-й базы. Пропал без вести 22 июня в Лиде. Капитан М. А. Безруков, командир 165-го БАО 286-й базы. Пропал без вести 22 июня на полигоне. Капитан Иванов, начальник штаба 165-го БАО. Пропал без вести 22 июня при отходе с аэродрома Новый Двор.

Вот такая получается интересная картина. 1 июня новое штатное расписание официально вступило в силу, но нумерация частей не была изменена, новые номера баз просто не успели запомнить. Номера же батальонов оставались прежними. Так, 157-й батальон согласно дислокации находился в Бельске (основной аэродром 126-го полка), реально же он находился на полевом аэродроме Долубово того же полка. 160-й же и 171-й БАО, показанные в Долубово и Новом Дворе, к 22 июня еще не были сформированы.

19 июня 1941 г. нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник ГШ Г. К. Жуков подписали важный, но, увы, навсегда опоздавший приказ. Суть его можно выразить двумя словами: «О маскировке». Все пункты приказа были разумными и жизненно необходимыми, но сроки их исполнения устанавливались с 1 по 15 июля 1941 г. Предписывалось засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, соответственно окрасить взлетные полосы и все постройки, зарыть в землю и особенно тщательно замаскировать хранилища ГСМ. Категорически запрещалось линейно и скученно располагать самолеты. Каждому району авиационного базирования в 500-километровой приграничной полосе надлежало соорудить по 8–10 ложных аэродромов с 40–50 макетами самолетов. Что тут можно сказать? Молодцы! С одной только оговоркой — дорога ложка к обеду. Историю вспять не повернешь, она состоялась так, как состоялась. Практически ничего из упомянутого приказа командование ВВС Западного округа не выполнило, за исключением перебазирования частей на полевые аэродромы, которое, вообще-то говоря, было произведено еще в мае. Когда И. И. Копец под утро 22 июня доложил командующему округом, что приказ НКО полностью выполнен и авиация готова к бою, он покривил душой. И разыгравшаяся спустя час-два трагедия показала, насколько действительное положение дел во вверенных ему частях не соответствовало заявленному. А потому я начну повествование о тех подразделениях ВВС, которые первыми встретили врага, пришедшего на белорусскую землю, и судьба которых не оказалась за семью печатями.

2.2.2. 11-я смешанная авиадивизия

В ночь на 22 июня управление 11-й смешанной авиадивизии находилось на аэродроме в Лиде — проводились командно-штабные учения. Связи с полевой площадкой Новый Двор, где стоял 122-й истребительный полк, не было. В пятом часу утра из Нового Двора прилетел И-16: командир звена лейтенант П. Огоньков доложил командиру дивизии полковнику П. И. Ганичеву, что аэродром атакован самолетами противника[124]. В это время в Новом Дворе находилась прилетевшая на «дугласе» инспекционная группа Генштаба. В ее составе были не то начальник, не то зам. начальника оперативного управления ГУ ВВС в звании полковника и инспектор Главной Инспекции ВВС майор М. Н. Якушин, учившийся вместе с С. А. Черных и с ним же вместе воевавший в Испании. 122-й ИАП имел 71 пушечный И-16 на 50 летчиков. Едва забрезжил рассвет, над аэродромом пролетел одиночный Ме-110, штурман которого обстрелял стоянки самолетов и зажег две машины. Примерно в 04:10 последовал второй налет шестеркой «стодесятых», но на перехват никто не поднялся, так как со всех самолетов было снято вооружение. Единственная счетверенная ЗПУ типа ПБ-4 на автомашине была сразу же уничтожена. Последствия атаки, которая окончилась в 04:17–04:20, были серьезнее: сильно пострадала 3-я эскадрилья, незначительно — 2-я[125]. Сгорел и «дуглас» москвичей. Немцы снова ушли безнаказанно. Н. А. Буньков, бывший рядовой радиовзвода роты связи 286-й авиабазы, вспоминал: «Фашистские самолеты беспрерывно бомбили наш аэродром, наши самолеты, стоявшие, как солдаты в строю, ровными рядами по всему аэродрому (вот так был „выполнен“ пункт приказа НКО о запрете линейного расположения матчасти. — Д. Е.). Летчики к 4:00 22 июня были уже в кабинах самолетов, готовы к бою. Но ни один самолет не взлетел навстречу врагу, а фашисты без помех в упор расстреливали, бомбили и поджигали все самолеты, ангары, все аэродромное хозяйство. Представьте себе наше горе, отчаяние, недоумение… На вопросы нам отвечали: „Нет приказа на взлет и борьбу с врагом. Это провокация, местный инцидент“. И так продолжалось до 6 часов утра! Но вот оставшиеся целыми самолеты в 6 утра вылетели навстречу врагу, в бой. И как дрались! Мы не напрасно гордились „своими“ летчиками»[126]. Когда последовал третий налет, навстречу врагу взлетело звено 2-й эскадрильи и зам. командира полка капитан В. М. Уханев. Но его И-16 был подбит на взлете, летчику с громадным трудом удалось выполнить разворот и посадить дымящийся самолет на край летного поля. Атака строилась стандартно. Одна группа самолетов связала боем дежурное звено, вторая начала штурмовку. На помощь комэск-2 капитан Емельяненко приказал поднять звено старшего лейтенанта Волкова. Но в воздух сумел подняться только истребитель С. Ф. Долгушина. Самолет Волкова, пораженный снарядом, вспыхнул прямо на стоянке, двигатель машины лейтенанта Макарова не запустился. В небе закрутилась ожесточенная карусель. Четыре И-16 самоотверженно защищали аэродром, дав возможность взлететь другим подразделениям. Полк выдержал свой первый бой. Нацисты потеряли четыре бомбардировщика и несколько истребителей. Два неприятельских самолета сбили сосредоточенным огнем командир 3-й эскадрильи капитан Тиньков, политрук П. А. Дранко и адъютант эскадрильи старший лейтенант Апанасенко. Но и немцы не зевали. Апанасенко не смог выпустить шасси у своего «ишака» и сел на фюзеляж, на истребителе политрука был перебит трос управления рулем поворота[127]. По совету Якушина командир полка А. П. Николаев отправил десять истребителей в Лиду. Еще дважды поредевший полк поднимался в воздух с изрытого воронками, выгоревшего, изувеченного аэродрома. Прикрывали Гродно и мосты через Неман. Но, несмотря на противодействие советских истребителей, самолеты Люфтваффе прорывались сквозь их заслоны и сбрасывали свой груз. К полудню в районе Гродно остался только один целый шоссейно-дорожный мост (согласно боевому донесению штаба фронта за № 005 по состоянию на 13 часов). Дорогостоящие железнодорожные мосты немцы не разрушали, хотя, как писал в отчете начальник штаба 58-го ЖДП НКВД капитан Грицаев, между 4 и 5 часами утра самолеты противника бомбили четыре ж.-д. моста (через Неман, Лососьну, Супрасль и Нарев), но не попали. Видимо, ошиблись или сгоряча. Один склад боеприпасов на окраине Гродно (их было два: 856-й окружной и 1498-й головной) был частично разбомблен и подожжен, снаряды взрывались или разлетались во все стороны. Но, как вспоминали участники боев, артснабженцы с риском для жизни все же проникали к уцелевшим штабелям и загружались боеприпасами.

Для прояснения обстановки командир 122-го полка решил провести воздушную разведку. Во время вылета младший лейтенант С. Ф. Долгушин сбил «Костыль», который развлекался тем, что обстреливал на бреющем полете колонну беженцев. Немец увлекся и пропустил атаку тупоносого советского истребителя. Но радость молодого летчика омрачила моторизованная колонна противника, обнаруженная им на подлете к аэродрому. Автомашины с солдатами и несколько единиц бронетехники, прорвавшись через пограничный рубеж, быстро продвигались на северо-восток. Угроза была более чем реальной, и после доклада Долгушина полк немедленно начал перебазирование. Поврежденные самолеты, равно как и самолеты, требующие ремонта, бросили на поле; исправные взлетели и под командой полковника А. П. Николаева взяли курс на Скидель (там был основной аэродром 127-го истребительного полка, но сейчас он пустовал, 127-й ИАП в начале июня был переведен на полевую площадку Лесище). Организовать экстренную эвакуацию «безлошадных» пилотов и техсостава Николаев поручил политруку П. А. Дранко. Во время всеобщей неразберихи, когда одна за одной с аэродрома выезжали автомашины, а люди в суматохе бегали по городку, с чердака одного из домов по ним был открыт пулеметный огонь. Едва исправные «ишаки» покинули аэродром, к нему прорвался передовой отряд немецкой пехоты, видимо, тот самый, что засек Долгушин. Прямой наводкой «штуги» стали расстреливать бензозаправщики и машины техобслуживания 165-го БАО. На опустевшем летном поле С. Ф. Долгушин начал разбег и был обстрелян самолетом противника; мотор не выдал полной мощности, младший лейтенант притормозил, а немец, решив, что его задача выполнена, улетел восвояси. Развернув машину, Долгушин начал разбег в другую сторону и взлетел. В Скиделе в плоскостях его И -16 насчитали 16 пулевых пробоин. П. А. Дранко с летчиком Ворониным взлетели на двухместной машине, вероятно, учебной спарке УТИ-4 (по архивным данным, в полку их имелось четыре штуки); атаковав одну из самоходок, они подожгли ее пулеметным огнем (видимо, очередь попала в бензобак или в не защищенный сверху двигатель), два грузовика подбил гранатами оружейный мастер Величко. Автомашина со столичной комиссией уехала еще раньше; инспекторы благополучно добрались до Минска и на поезде убыли в Москву. Лейтенант Макаров сумел все-таки запустить двигатель своего истребителя и также покинул Новый Двор. По немецким данным, Новый Двор был взят в 13:15 силами 486-го пехотного полка 256-й пехотной дивизии. В истории полка написано, что его передовой отряд с тяжелой артиллерией и «штугами» прорвался через Скеблево и Курьянку глубоко на юг, вышел к аэродрому, где разбил и расстрелял 39 (по другим данным, также немецким, — 19) советских самолетов.

На подходе к аэродрому в Скиделе истребители 122-го полка снова встретились с самолетами Люфтваффе, снова завязался ожесточенный бой. Горючее было на исходе — садились под бомбежкой; на летное поле падали горящие самолеты. Вскоре множество воронок вывело из строя взлетно-посадочную полосу, на ней выложили крест — запрет на посадку. Оставшиеся в воздухе пилоты ушли на Лиду, где находились зимние квартиры 122-го полка. На лидском аэродроме комдив 11-й провел краткий разбор итогов боев, уточнил обстановку и поставил частям задачу на завтра. Когда летчики расходились к местам стоянок, последовала внезапная атака десятки Ме-110 на бреющем полете. Только что севшие машины по сигналу зелеными ракетами вновь взлетели на остатках топлива. «Мессеры» разделились на две группы: одна начала бомбежку летного поля и самолетов на стоянках, другая «прочесывала» аэродром пушечно-пулеметным огнем. Одна из очередей насмерть поразила командира дивизии Ганичева, оказавшегося на открытом месте. Налет обошелся дорого: горели разбитые на земле самолеты, три истребителя были потеряны в воздушном бою, погиб полковник П. И. Ганичев, был ранен его заместитель полковник Михайлов. В кабине своего истребителя был убит П. Огоньков. Все же и не приятель потерял два «мессершмитта», один из них был сбит С. Ф. Долгушиным. А. М. Лункевич, работавший на реконструкции аэродрома вольнонаемным водителем автомашины, был очевидцем этого налета. Он вспоминал: «22 июня с утра я уехал на аэродром работать в первую смену, в то время фашистские самолеты сбросили несколько бомб на город, работа приостановилась, шофера с более чем 200 автомашин собрались около начальника транспорта, чтобы узнать причину бомбежки. В метрах двухстах от нас стояли два десятка истребителей, в которых видны были летчики. В этот момент послышался шум в воздухе. Я повернул голову в ту сторону и увидел около сотни „мессершмиттов“… Наши „ястребки“ начали взлетать в воздух. Три из них загорелись. „Мессершмитты“ ушли. Я вылез из-под кузова и побежал спасать раненых летчиков. Одного раненого вытащил из горящего самолета…»[128]. Погибшего комдива с почестями похоронили, провели траурный митинг. Выступили многие авиаторы, в том числе замполит 122-го полка батальонный комиссар Шведов.

Справка. Сообщение об этом воздушном бое содержится в книге В. В. Щеглова (№ 123 списка источников), являющейся вольным пересказом ранних воспоминаний С. Ф. Долгушина. Поныне здравствующий Сергей Федорович категорически отрицает приписываемую ему победу в Лиде, утверждая, что при этом воздушном налете у советских пилотов не было никаких шансов взлететь.

Ближе к вечеру 122-й воссоединился, так как полосу в Скиделе привели в порядок. Техники и оружейники из Нового Двора еще не прибыли, поэтому летчикам приходилось все делать в основном самим (несколько техников 127-го полка помогали чем могли). Но в Скиделе не было патронов к ШВАКам, а пулеметные патроны находились в густейшей консервационной смазке. Приходилось на кострах кипятить в ведрах воду, размягчать в ней смазку и только потом протирать боеприпасы ветошью. До темноты дрались за Гродно. В составе своей эскадрильи Сергей Долгушин встретил над западной окраиной города «Юнкерс-88». Атака — и еще одна победа! Еще один бомбардировщик сбил ведущий группы. В ночь на 23 июня полк Николаева (вернее, то, что от него осталось) вернулся в Лиду: без техсостава, с пустыми баками и боекомплектами, с разряженными аккумуляторами. Бензин в Лиде был, в подземных емкостях, но не было средств перекачки, не было и ни одного автозаправщика. Патроны были, но тоже в смазке. За день было сбито пятнадцать самолетов противника, но это никак не компенсировало собственные тяжелые потери. Измученные летчики повалились спать в подвале летной гостиницы, а едва забрезжил рассвет, над Лидой снова появились Ме-110… Противостоять им не было уже никакой возможности.

Единственным истребительным полком армейской авиации, не понесшим потерь на земле при первом воздушном ударе, был 127-й ИАП, которым командовал подполковник А. В. Гордиенко. В нем на 22 июня служило 53 летчика, общее число самолетов И-153 и И-16 было 73. На полевом аэродроме Лесище все боевые машины располагались в отдельных «карманах», вырубленных на опушке леса, были замаскированы сетями и свежесрубленными ветками. 21 июня на дежурство заступила эскадрилья, политруком которой был старший политрук А. С. Данилов. В ночь на 22-е в готовности № 1 находилось звено А. Данилова, его ведомыми были младшие лейтенанты К. М. Трешев (впоследствии генерал, Герой Советского Союза) и Комаров. Как записано в хранящемся в ЦАМО «Дневнике работы 127-го иап», боевая тревога была объявлена в 03:25 утра. Было еще темно, но тревога никого не удивила, в последние недели это было частым явлением. Но то, что было дальше, совсем не походила на учебную тревогу. Данилов рассказывал: «Командир полка подполковник Гордиенко поставил мне задачу: в составе пятерки истребителей немедленно подняться в воздух и преградить путь у Гродно трем нарушившим границу „юнкерсам“. При этом предупредил, чтобы мы огня по ним не открывали, а „эволюциями“ своих машин в воздухе принудили нарушителей сесть на нашей территории. Я тут же приказал взлетать командирам звеньев Дерюгину и Петренко со своими напарниками Гариным и Шустровым вслед за мной»[129]. Когда пятерка подлетала к Гродно, вся приграничная полоса на «той» стороне осветилась вспышками орудийных залпов. Иллюзии летчиков рассеялись: летевшие бомбардировщики «Юнкерс-88» были не нарушителями, а агрессорами. Один самолет врага политрук сбил лично, на оставшихся набросились его товарищи.

Командир полка был явно расстроен и недоволен самоуправными действиями своих подчиненных (ведь он еще не видел того, что происходило на границе). Но тут стали подходить командиры других подразделений полка. Доклад комэска старшего лейтенанта Дроздова о гибели в бою командира звена лейтенанта Ерашина вернул А. В. Гордиенко в состояние реальности. Последовал приказ: во главе семерки прикрывать Гродно тремя ярусами, сбивать все чужое, что попадется в небе. К. М. Трещев вспоминал: «По сигналу боевой тревоги мы набрали высоту 1000 метров над аэродромом и стали его прикрывать… Севернее Гродно на горизонте отчетливо стал виден тяжелый и зловещий строй вражеских бомбардировщиков Ю-87 под прикрытием истребителей МЕ-109». С аэродрома поднялась еще одна группа самолетов. Немцы немедленно были атакованы и, несмотря на прикрытие, три бомбардировщика потеряли. «Чайки», несмотря на то что по своей конструкции (деревянные бипланы) морально устарели, имели убирающееся шасси, крылья довольно тонкого профиля без расчалок, были очень маневренны и хорошо вооружены — четырьмя крупнокалиберными пулеметами БС.

Новая встреча с противником произошла тотчас же после того, как истребители выстроили над Гродно свой боевой порядок. Три «мессершмитта» атаковали сверху пару Данилова, но почти в тот же МиГ пара «чаек», которая была выше, в свою очередь прижала вражеские истребители. Тут прямо по курсу появился еще один самолет, который, заметив «чайки», нырнул вниз. Это была необычная с виду двухфюзеляжная машина, не похожая на другие, — «Фокке-Вульф-189», или, как ее стали потом у нас называть, «рама». Это был разведчик и корректировщик артиллерийского огня. «Даю ручку от себя, жму на газ, иду за „рамой“ с крутым снижением при полных оборотах мотора. Скорость сумасшедшая, от завихрения в кабине смерч, и пыль с мусором из-под ног летит прямо в лицо. У земли вражеский летчик выравнивает машину, то же делаю и я. Он тянет к границе, я тоже вслед за ним тяну. Нервы на пределе, сердце колотится. Глаз не свожу с черных крестов и даю пару коротких очередей для пристрелки, не рассчитывая на поражение. И вдруг „рама“ теряет скорость, и я едва успеваю отвернуть, чтобы не врезаться ей в хвост. Оборачиваюсь и вижу, как она рассыпалась на куски у хорошо знакомой мне деревни Крапивна, на самой дороге»[130].

Выработав за 45 минут полета большую часть горючего, Данилов с его ведомым С. С. Дерюгиным повернул на родной аэродром. Но, пролетая мимо аэродрома Черлена, где стояли Пе-2 и СБ 16-го полка (командир — подполковник А. А. Скворцов), они увидели, что их боевых друзей — «бомберов» отчаянно атакуют. Черлена была вся в огне: горели бочки с бензином, разбитые самолеты, вверх вздымались столбы земли все новых и новых разрывов бомб. «Чайки» наткнулись на уже отбомбившуюся группу в составе трех «юнкерсов» и одного «Ме-110». Не выдержав лобовой атаки старшего политрука, «мессер» отвернул и сразу получил в борт длинную очередь. Но на подходе уже была свежая девятка «Дорнье». Пока Данилов одолевал «мессера», С. С. Дерюгин в одиночку кинулся в атаку на нее. Он свалил две вражеских машины, А. С. Данилов — одну. Но тут на нашу пару накинулись истребители прикрытия. В кутерьме отчаянного неравного боя, который многие наблюдали с земли, и потому он запомнился, старший политрук, расстреляв все патроны, совершил один из первых воздушных таранов в этой войне, сбив еще один Ме-110. К. М. Трещев вспоминал: «Андрей Степанович Данилов не вернулся на свой аэродром, и поэтому мы считали, что боевой комиссар погиб смертью храбрых. О подробностях его подвига мы узнали впоследствии от очевидцев — офицеров понтонного батальона и от самого Данилова».

А. С. Данилов: «Навалились со всех сторон. Даю веером очередь, почти наугад. Хотел дать вторую, жму гашетки, а пулеметы молчат. Понял: кончились патроны. Видать, это поняли и немцы: встали в круг да и взяли меня, голубчика, в оборот. Вижу: левая плоскость ободрана, перкаль болтается, ребра наружу. Машина слушается плохо. А гитлеровцы лупят по очереди, кругом огонь, дым, следами от трассирующих пуль все, как сеткой, затянуло. „Вот теперь, — думаю, — погиб“. Эрликоновский снаряд нижнюю плоскость пробил, пуля в сухожилье левой руки угодила, лицо в мелких осколках, реглан искромсан… Верчусь, как куропатка, а поделать ничего не могу. Гляжу: один так красиво на меня заходит. И вижу свою смерть. Теперь уже все равно — таран так таран! Он — в пике, а я задираю нос к нему. Успел отчетливо увидеть горбоносое лицо и злорадную на нем ухмылку гитлеровца: знает, гад, что я безоружен, торжествует победу. „Ну нет, — думаю, — рано: ни мне, ни тебе!“ Не помню уже, как довернул свою „чайку“ и винтом рубанул „мессершмитт“ по крылу. Он и посыпался. Падает, струя дыма от него все толще и толще, — и я рядом, в нескольких метрах от него падаю. „Мессер“ стукнулся об землю и сгорел, а моя „чайка“, хоть и подбитая, полегче, перед самой землей как-то вывернулась. Сел на брюхо, огляделся. Своих не вижу никого, а фашистов кругом полно, бьют по мне, лежачему. Чувствую удар в живот, не знаю, чем: пулей, осколком снаряда? В глазах сразу потемнело, какие-то круги пошли. Решаю: теперь-то уж наверняка убит. Рука натыкается на что-то мокрое у пояса… Лежу во ржи, надо мной „мессер“ проходит, и я ему кулак показываю. Он возвращается и нацеливается на меня. Сбрасываю лямки парашюта, хочу отбежать, а нога не действует. Падаю. И тут вдруг слышу голос: „Давай сюда, родной! Сюда.“»

^{Поврежденные на земле И-153}

Невдалеке от подбитого И-153 прятались от бомбежки несколько женщин с детьми. Одна из них, Степанида Гурбик, отвела летчика к себе домой в Черлену, перевязала, покормила. И помогла добраться до Немана, где в санчасти 4-го понтонно-мостового батальона недалеко от Лунны военфельдшер Нина Горюнова оказала раненому квалифицированную помощь. Там Данилов увидел того, которого протаранил: также раненого румяного горбоносого майора Люфтваффе с двумя Крестами (как оказалось, за Бельгию и Грецию). «[Немец] сказал, что воевал во Франции, Бельгии, на Балканах, в Польше и сбил больше тридцати самолетов противника. В России надеялся увеличить счет, но не думал, что придется иметь здесь дело с фанатиками. „Мы, немцы, ценим настоящее мужество, и я понял, что имел дело с храбрым пилотом, но такого поступка я от него не ожидал. Это же варварство!“ Я попросил перевести ему, что у наших людей несколько иное понятие о подлинном мужестве и оно не имеет ничего общего с коварным нападением на спящие мирные города и беззащитные аэродромы, на женщин и детей». А в разведсводке штаба фронта № 1 отразился только нанесенный врагу урон, да и то не весь: «В воздушном бою 11 часов 20 минут в районе Черлена сбито 4 самолета ДО-215». В тот день таранили неприятельские машины еще два летчика 127-го полка: заместитель командира эскадрильи старший лейтенант П. Д. Кузьмин и лейтенант А. И. Пачин. Оба они при таранах погибли.

Справка. При осмотре машины А. С. Данилова было зафиксировано 136 попаданий пулеметных пуль и 6 попаданий снарядов 20-мм пушки «Эрликон». После шести ранений сбивший в 136 боевых вылетах 9 самолетов противника А. С. Данилов вынужден был по состоянию здоровья покинуть истребительную авиацию; командовал 15-м полком ночных бомбардировщиков. Война для гвардии подполковника Данилова закончилась на Дальнем Востоке. До звания ас (10 сбитых) он не дотянул, но кто оценит значимость побед, одержанных им 22 июня?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.