ТЮРЬМА БОГОВ

ТЮРЬМА БОГОВ

Тем же вечером в Эсагиле Набонид занял свой трон, чтобы выслушать объявления хранителей календаря, и они сообщили, что наступил первый час нового лунного месяца тишри (октября). Как всегда, Набонид выразил надежду, что этот месяц будет благоприятен для всего народа Мардука. Потом хранители табличек времени сменили символ над водяными капающими часами на полумесяц и удалились, произнеся напоследок привычную молитву о долгой жизни царя Вавилона. Более тринадцати веков эти астрономы аккуратно вели записи о движении солнца относительно звезд. Теперь хранителям вавилонских хроник оставалось записать события месяца тишри.

Записи календаря и хроник велись таким вот образом еще с правления первого Саргона. Через годы потопа и засухи, переворотов и вторжений эти таблички сберегали рассказ о времени, и никто даже вообразить не мог, что когда-либо ведение этого архива будет заброшено. Такое заботливое сохранение мысли и обычаев прошлого стало навязчивой идеей, а любое изменение отвергалось, как несущее в себе зло. Мардук, повторяли жрецы, вечно хранит свой Вавилон. Сам Набонид отстаивал свои притязания на трон, поскольку, по его словам, Мардук явился к нему во сне, чтобы объявить его горячо любимым и законным преемником своего любимца Навуходоносора.

Как обычно, после того как он отпустил хранителей календаря, к его возвышению приблизились два прорицателя из храма, раскинув руки, спрятанные под длинными рукавами. Заговорил тот жрец, у кого на голове была повязка с изображением лопаты, символа Мардука. Он произнес свое пророчество, как часто бывало, в форме загадки.

— В этом месяце придет некто, кого любит Мардук, наш великий господин. Он словно пастух поведет свое стадо и отпустит на волю тех, кто томится в неволе. — Говоривший помолчал, будто задумался. — Пришествие его будет благоприятно для Вавилона, любимого города Мардука.

Набонид отпустил прорицателей со скрытым раздражением. В их пророчестве не упоминалось, как обычно, имя Набонида. По-видимому, они намеренно решили сбить его с толку. Хотя храм владел бессчетными отарами овец, вряд ли он имел отношение к пастухам или тем, кто «томится в неволе». Набонид вознаградил жрецов обычной миной золота, и как только смог оставить тронный зал, отправился на поиски своей дочери Шамуры. В тот вечер новой луны он нашел ее, как и ожидал, за работой в подземной сводчатой комнате, служившей тюрьмой для чужих богов.

Они стояли на изготовленных для них пьедесталах, отбрасывая тени на побеленные стены. Во время своего эксцентричного путешествия Набонид забрал их из храмов, далеких от Вавилона: Шамаша из Сиппара, носившего лучистую корону в виде солнца, Ашшура, громадного воина исчезнувших ассирийцев, Шушинака, уродливое земное божество из Шушана, главу плененных изваяний. Некоторые из них, конечно, были посажены в эту тюрьму еще в правление Навуходоносора. В дальнем конце комнаты поблескивали золотые канделябры, жертвенник и скиния, привезенные из Иерусалимского храма.

Его хроникеры записали в летописях: «До окончания летних месяцев боги Аккада и Западных земель, все, обитающие над землей и под землей, вошли в Вавилон».

Переступая порог тюрьмы плененных богов, Набонид почувствовал знакомый холодок страха. Когда он закрывал за собой обитую бронзой дверь, пламя единственного светильника задрожало, и тень царя закачалась на стене. Ему показалось, что гигантские изваяния пришли в движение и повернули к нему взгляды сверкавших драгоценными камнями глаз. Его дочь Шамура держала светильник над головой; она повернула голову, прервав чтение надписи на груди Шамаша, бога солнца из Сиппара. Это был устаревший шумерский шрифт, но Шамура умела его разбирать. К этому моменту она скопировала все надписи, вырезанные давно умершими мастерами на черных каменных фигурах, ставшими от возраста особо гладкими. Шамура не боялась встречаться с богами-узниками в охраняемом подвале. Женщина, как знал Набонид, могла проникать в тайны, недоступные мужчинам. Он заметил, что на треноге странной формы курился ладан, — возможно, она возносила символическую молитву одному из божеств. Когда он рассказал ей о загадке слуг Мардука, она насмешливо покачала головой.

— Вряд ли это загадка, и уж никак не пророчество. Зерия не может больше сдерживать этих предателей из Экура. Конечно, — задумчиво добавила она, — они не осмеливаются бросить тебе вызов и просто насмехаются, играя в слова с двойным смыслом. Что касается пастуха, который должен явиться, он может быть кем угодно. Жрецы довольно сообразительны; они легко выберут кого-нибудь из своей клики и провозгласят: это и есть предсказанный вождь, человек, которого любит Мардук. Сделать это проще простого, а народ всегда верит в пророчество, если кажется, что оно осуществилось. Как ты им ответил?

— Я не давал ответа.

— Тем лучше. Вероятно, они ожидали от тебя гнева, а не молчания. Но поскольку они глумились над тобой, и это слышали другие, ты должен их осудить. И действовать нужно быстро.

С надеждой ожидавший решения своей дочери, Набонид восхищался простотой ее мысли. Шамуру не беспокоили, как его, дурные предчувствия, ей не мешало сострадание к другим. Поскольку она почти не выходила из своих покоев в саду на крыше, придворные редко ее видели. Она изменила имя и называлась так же, как легендарная царица Вавилона, — Шамура, или Семирамида.

Склонив голову в темном парике из кос, заплетенных в египетском стиле, Шамура подумала и решительно кивнула.

— Доставь в зал приемов изображение Иштар со звездой, иди перед ней, как ее любимый слуга. Пусть объявят — и это должны услышать на улицах за Эсагилой, — что она возьмет Вавилон под свою охрану. Во сне она так много тебе рассказала. Сделай это завтра. Тогда жрецы Мардука будут грызть себе пальцы и плевать друг в друга. Они не осмелятся выступить против госпожи Урука.

Набонид закрыл глаза и с облегчением вздохнул. Богиня-воительница Иштар, символ плодородия, была популярна у мужчин, ей тайно служили очень многие женщины. Ни одно событие не оказывало такого поразительного воздействия, как появление божества в тяжелые времена.

— Человек, идущий по улице без бога, — благодарно процитировал он, — достается демону, следующему за ним. — И добавил:

— Твой ум — это щит, берегущий мою ничтожную жизнь.

Шамура не ответила на глупые слова. Она наклонила голову, и темные косы упали на глаза.

— Сделай точно так, как я сказала, — резко приказала она. — Пусть станет видно, что вся твоя надежда, все доверие обращены к госпоже Урука. Не пытайся произносить речь. — Ее бледные пальцы погладили ему щеку. — И не думай об этом слишком много. Отправляйся на свое ложе и поспи, а когда наутро тебя придут одевать, расскажи свой сон. — Когда он повернулся уходить, она бросила ему вслед:

— Что бы ни случилось, ты должен искать помощи у Иштар.

Набонид послушно оставил дочь у ее светильника. Уходя, он снова почувствовал присутствие темных богов. Он услышал голос Шамуры, читавшей вслух надпись, вырезанную на изваянии Шамаша:

— ., тот, чье тело брошено на земле, — тот, кто остается не похоронен, — та, кто умирает в детской кроватке, — та, чье дитя, вскормленное ее грудью, умерло, — тот, кто утопился…

Он узнал обращение к призракам неудачников. Ведь Шамура считала себя призванной на службу Великой богине, одним из проявлений которой была Иштар.

Беспокойство Набонида усиливалось, пока он поднимался к коридору, где охранник Шамуры, евнух, ждал ее возвращения. Человек вскочил с каменной скамьи и раскинул в поклоне руки перед царем Вавилонии. Не улыбался ли он, низко опустив лицо, при виде пухлой, бесславной фигуры Набонида? Действительно ли Шамура стремится, как говорит, защитить его, или дочь хитрит и тайно замышляет заговор, чтобы возвыситься над отцом?

Вместо того чтобы направиться в спальню, Набонид импульсивно свернул к воротам. Он поспешно миновал мраморный фриз с крылатыми духами, которые словно гнались за ним, и почти выбежал в просторный двор, где удивленные его появлением стражники-копьеносцы подняли фонари. Набонид запрокинул голову и принялся высматривать на небе знамение. Низкая звезда Иштар сияла ярче его собственной звезды. Не обнаружив никаких других знаков, Набонид почувствовал ночной холод. Позади послышалось легкое движение, заставившее его быстро обернуться. Копьеносец застыл, как бронзовое изваяние, высоко подняв фонарь. Однако вид дворцовой стены внутри круга света изменился.

На каменной поверхности засияли слова, будто выведенные фосфором. Четыре слова были начертаны арамейским, или иудейским, шрифтом, и Набонид довольно легко их прочел: «Исчислил Бог царство твое».

Когда он выходил во двор, светящихся слов не было видно. И, пока он смотрел, их очертания начали мерцать и тускнеть. Набонид взглянул на бородатое лицо стражника. Неподвижный гигант был аморитом, необразованным, как животное, и почти наверняка не имеющим понятия о значении этих букв. Позади него качнулась и пропала какая-то тень. Набонид распознал женскую фигуру, спешившую прочь с кувшином воды на голове.

Попав наконец в свою спальню, Набонид отослал ленивых рабынь, готовивших его ко сну, и арфистов, обычно успокаивающих его беспокойный ум. Четыре огненных слова расшевелили его подавленные страхи, и он не мог заснуть. В голове мелькали мысли, метались между явленными ему за последние часы знаками, тянулись к какому-нибудь божеству, которое могло бы защитить, если Шамура действительно вводила его в заблуждение.

Когда от усталости его стало клонить ко сну, ему явственно послышался голос, правда, слова едва можно было разобрать.

— Множество советников утомили тебя.., так пусть же теперь астрологи, звездочеты, создатели месячных прогнозов встанут и спасут тебя от того, что случится с тобой.

Набонид поднял голову, прислушиваясь, и предположил, что голос шел со двора, расположенного под его темными покоями.

— Никто не спасет тебя!

Ему не приходило в голову, что злейшими врагами были его собственные мысли.

Встающее солнце осветило алебастровые окна, и царь Вавилона обрадовался возможности спастись от страхов темноты. Когда появились слуги с золотым тазом для умывания, он ничего не сказал ни о сне, ни об Иштар. Он вскричал, что тотчас отправляется из дворца в Сиппар, чтобы присоединиться к сыну и его армии.

Набонид объяснил Римуту и другим советникам, насколько армия сможет выиграть от его присутствия. Себе он сказал, что теперь, если Валтасар одолеет завоевателей, то лавры победителя достанутся ему, Набониду. А когда он трясся в крытой колеснице, запряженной белыми мулами, и, обернувшись, увидел, что вершина огромной башни исчезла за гладким горизонтом равнины, он почувствовал облегчение и уютно задремал.

* * *

Из всего того, что приключилось в Сиппаре на дороге, ведущей на север, лучше всего Набонид запомнил плывущий дым, закрывший солнце. Под облаком дыма царил ужас, и заполнивший улицы народ стремился протиснуться к храму Шамаша, их святилищу. Они не уступили дорогу царской кавалькаде. Узнавая Набонида в позолоченной колеснице, держащего жезл и кольцо, символы власти, они начинали пронзительно вопить на него. На разные голоса его умоляли о помощи и выкрикивали брань. Охвативший их ужас был сильнее страха перед царем, их господином.

— Восстанови бога наших отцов! Ты, похитивший Шамаша с его трона! Видишь, солнце скрылось, а наше святилище пустует!

Набонид чувствовал себя в плену какого-то зловещего сна, который никак не кончался. Даже женщины на балконах пренебрежительно возвышали голоса:

— Ты, поставивший над нами чужеземцев — собирать дань и отводить воду в каналах от наших земель, — укравший божественные символы из нашего храма! Прогони огонь, опустошающий наши поля!

Животные и повозки, груженные пожитками, запрудили улицы Сиппара, а воздух был полон стенаний семей, пытавшихся бежать из города. Никаких властей не было видно. Чиновники и собственники, обладавшие наилучшими средствами передвижения, сбежали от напуганной массы простолюдинов.

Набонид снова воспрянул духом, увидев, как верховая стража Валтасара и копьеносцы в шлемах пробивались к нему. Еще он увидел, как они плетьми и мечами расчищали дорогу для колесницы его сына. Когда колесницы сблизились, Набонид встревоженно вскрикнул:

— Почему ты не у стены?

Мускулистое тело Валтасара было заключено в инкрустированный золотом металл; в руке он держал щит. Он пристально посмотрел на отца, сжимавшего царский жезл и кольцо.

— Потому что там персы, — ответил он.

Набонид ничего не понял. Эти военные дела он оставил другим.

— Там было сражение?

— Я бы не стал называть это так. — Мысли Валтасара вернулись назад к границе под облаком дыма. — Появился волк, и эти скоты побежали.

Он махнул рукой на орущую толпу, сдерживаемую копьями его всадников. С презрением он рассказал отцу, как его воинство спасалось бегством, бросив своих начальников, и как персы преследовали беглецов через ворота Мидийской стены. С этой стороны стены, в Сиппаре, Валтасар уже не беспокоился об этом сборище. Эти обессиленные, охваченные паникой солдаты ему уже были не нужны. Так он сказал.

— За Имгур-Бел и Нимитти-Бел ко мне вернется сила, — объявил он. — Там я одержу победу над персидскими язычниками. — Его глаза внимательно исследовали искаженное лицо отца. — А ты?

Набонид приказал вознице поворачивать и следовать за колесницей господина Валтасара. Он прибыл на фронт как раз вовремя, чтобы присутствовать при поражении действующей армии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.