Забытая тюрьма

Забытая тюрьма

Говоря о петербургских тюрьмах, нельзя не упомянуть и пересыльную, сохранившуюся архитектурно, но совершенно исчезнувшую из памяти горожан.

Первая официальная тюрьма появилась в Петербурге в 1706 году, это был каторжный острог, находившийся в Каторжном дворе при Адмиралтействе. Располагался он на Благовещенской площади, и в нем содержались опасные каторжники, гребцы на галерах. Просуществовал он до 40-х годов XVIII века.

Затем появились Трубецкой бастион и Алексеевский равелин в Петропавловской крепости. В 1824 году под городскую тюрьму был перестроен Литовский замок. А филиал Литовского замка, одна из первых тюрем Петербурга, пересыльная, находилась при Управе благочиния на Моховой улице, 41.

В 1852 году тюрьма переехала в здание бывшего работного дома в Демидовом переулке (ныне переулок Гривцова). Сам Литовской замок до наших дней не дожил: Февральская революция сурово расправилась с этим «символом прежнего режима». 23 марта 1917 года Александр Блок писал матери: «Выгорели дотла Литовский замок и Окружной суд, бросается в глаза вся красота их фасадов, вылизанных огнем, и вся мерзость, безобразившая их внутри, выгорела». Обгорелые стены стояли еще очень долго: лишь в 1930–1950 годах на месте Литовского замка, у пересечения реки Мойки и Крюкова канала, были возведены жилые дома.

Тюрьма в Демидовом просуществовала до 1894 года, после чего ее перевели подальше от центра города, на Казачье поле, в новое трехэтажное здание на берегу Монастырки. Кстати, именно в новом здании тюрьмы в 1904–1905 годах был священником отец Георгий Аполлонович Гапон. Комплекс зданий, хотя и с утратами, сохранился на улице Кременчугской и по сей день. Интересны названия корпусов. Помимо служебных, производственных и тюремных, существуют: «Комплекс зданий Дамского попечительного о тюрьмах комитета», «Здание Убежища для женщин, выходящих из мест заключения, им. принцессы Е. М. Ольденбургской», «Здание Евгеньевского приюта для арестантских детей».

Здание пересыльной тюрьмы в Демидовом переулке можно увидеть и сегодня. В стройном ряду домов переулка, между домами № 8 и 10, зияет непонятная дыра. Здесь находились ворота тюрьмы. Сама тюрьма располагалась в доме № 6. Внутри квартала сохранились несколько корпусов, ранее принадлежавших тюрьме.

Один из бывших корпусов пересыльной тюрьмы. Здесь, по легенде, содержалась Катюша Маслова

* * *

В этой тюрьме содержались, перед отправкой к месту жительства, по большей части, различные беспаспортные бродяги. Местные жители считают, что самой именитой заключенной этой тюрьмы была Катюша Маслова, персонаж «Воскресения» Льва Толстого. Но оставил о себе память и реальный заключенный этой тюрьмы – Николай Свешников, бродяга и книготорговец. В его книге «Воспоминания пропащего человека» тюрьма в Демидовом описывается довольно подробно. (Для справки: бомжей в то время называли «спиридонами», по дню памяти святого Спиридона, который празднуется 25 декабря, когда солнце поворачивает на лето, а зима – на мороз.)

Итак, Свешников пишет: «В петербургской пересыльной содержаться довольно сносно, хотя спали мы вповалку и без подстилки. Но, так как мы надели стираное казенное белье и новые полные халаты, то было не холодно. И пища тут порядочная и в достатке, но чем особенно арестанты остались довольны, так тем, что камеры не запираются и можно походить по коридору. Кандальщики и разные должностные лица из арестантов – камерщики, коридорщики, стоповщики, банщики, повара – это здешняя аристократия. Они настоящие острожники и на „Спиридонов” смотрят свысока. Они ежедневно получают подаяние булками, сайками и, хотя у них накопляется, нам его не дают, а продают.

Обедали мы в коридоре, где к наружной стене приделаны столы на петлях, которые по кончании обеда опускаются вниз. Обед состоит из двух кушаний: суп – щи или горох, в воскресенье – лапша или крутая каша. А на ужин варится: один день – гречневая, а другой – пшенная размазня. Наконец настал день, начали собирать к отправке на два этапа: прежде царскосельских и колпинских, а потом по Шлиссельбургскому, Ладожскому, Олонецкому и Архангельскому трактам. Шлиссельбургских „Спиридонов” было так много, что хотя и набрали полный комплект – пеший конвой по этому тракту более шестидесяти человек не берет, – но добрая половина их еще осталась в пересыльной дожидаться следующего этапа. За это время выступившие дойдут и уже опять воротятся. Царскосельским и ко л пинским казенной одежды не дали, потому что им переходу только до вокзала, а там их отвезут по чугунке. Зато шлиссельбургские почти все собрали полняки и стали немедленно рассчитывать, сколько выручат за их продажу.

Наконец всех ближних отправили, во вторник пришел надзиратель и заорал:

– Кто по Московскому тракту, выходи на коридор и слушай!

И вывалили мы все, дальние „спиридоны” – около трехсот человек. Кто до Волочка, кто до Твери, Клина, кто до Москвы и дальше. Плохо мне спалось последнюю ночь. Вспоминалось и хорошо прожитое время, и сожаление, зачем я опустился, иду по этапу, куда-то домой к отцам, а нет ни дома у меня, ни отцов, и что я там буду делать. Чем жить? Зачем я туда протащусь, ведь там ни кола, ни двора, ни родных.

С утра пришел фельдшер, спросил, все ли здоровы, выдали нам по две пайки хлеба, обед, вызывали в коридор и оттуда уже пропускали на двор. Перед самой отправкой пришел конвойный офицер и молодой человек, видимо, из купцов и попросил позволения раздать нам денежное подаяние, на что офицер охотно согласился. (…) Молодой человек всех обошел и раздал подаяние – кому по пять, кому по десять копеек. Когда дележка была окончена, то офицер скомандовал:

– Конвойные, направо, налево по местам! Сабли вон! Марш!

Ворота на Демидов переулок распахнулись, и партия тронулась в ход».