Глава шестая «Пятилетка в четыре года»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава шестая

«Пятилетка в четыре года»

«На самом деле победа была добыта и завоевана путем систематической и жестокой борьбы со всякого рода трудностями на пути к проведению линии партии, путем преодоления этих трудностей, путем мобилизации партии и рабочего класса на дело преодоления трудностей, путем организации борьбы за преодоления трудностей, путем смещения негодных работников и подбора лучших, способных повести борьбу с трудностями».

Из речи И.В. Сталина на XVII съезде ВКП(б)

«Лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие».

Герой Социалистического труда, четырежды кавалер ордена Ленина, кавалер ордена Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени, лауреат Ленинской и Сталинской премий, академик АН СССР С.Г. Струмилин

Одержав крупную политическую победу, Сталин не отказал себе в удовольствии дать победную статью в «Правду». Однако то, что было сделано к тому моменту, было еще даже много меньше, чем полдела. Новостроечной промышленности еще не существовало как таковой. Вместо нее были только огромные котлованы, в которых, словно муравьи, сновали туда-сюда тысячи землекопов и грабарей со своими повозками. Вместо домен лежали горы кирпича, металлоконструкций и гравия. На месте будущих цехов находились огромные нагромождения земли, щебня, стройматериалов, которым только предстояло стать фундаментами и стенами новых зданий.

Сталин немного попраздновал победу в сельском хозяйстве. По сравнению с 1925-м или там 1926 годом сделанное в 1928–1929 годах выглядело победой. Но на деле работы и в сельском хозяйстве было с переизбытком. Коллективизовали еще только четверть крестьянских хозяйств, был еще сильный сектор кулацких хозяйств. Дело машинизации сельхозработ и создания машинно-тракторных станций было тоже еще только начато. Вообще, структура хозяйственных укладов тогда выглядела неприглядно: большинство за национализированным сектором в промышленности и небольшая четвертушка коллективного сектора в сельском хозяйстве.

Но тем не менее Сталин совершенно правильно заявил о Великом переломе в ходе индустриализации страны. В 1929 году произошел решительный поворот к успеху политики индустриализации.

Первая пятилетка решительно повернулась к своему победному завершению. Теперь, когда дело уже было начато, когда отступать было уже некуда, когда деньги в хозяйство были вложены и когда достать их оттуда уже не было никакой возможности, оставался только один путь – вперед. Мосты для отступления были сожжены. Если бы Сталин стал колебаться, если бы замедлил продвижение вперед, то тогда бы Советская власть рухнула под грузом своих долгов и обязательств. Для того чтобы этого не случилось, нужно было всеми силами двигаться вперед, двигаться максимально возможными темпами. Только так можно было уложить начатую гигантскую программу промышленного строительства в сроки первой пятилетки и быстро получить отдачу от вложенных капиталов.

В конце 1929 года перед советским хозяйством, перед хозяйственниками и политическим руководством встала задача борьбы за темпы. Темп промышленного строительства, темп развития тяжелой индустрии теперь стал главным фактором, от которого зависел успех всей индустриализации в целом. Началась борьба за темпы.

Повторюсь, что сделанное к концу 1929 года в деле хозяйственного строительства в СССР было меньше, чем полделом. Было далеко до полного выполнения планов и поставленных задач, но уже бурное развитие промышленности совершенно неожиданно поставило новые, ранее не предусмотренные задачи. Можно назвать две самые крупные и оказавшие наибольшее влияние: проблема производства зерна и проблема производства чугуна. Вынужденное решение этих двух неожиданных задач перевернуло даже очень смелые сталинские планы, не говоря уже о планах сторонников Бухарина. Пришлось ударными темпами перестраивать сельское хозяйство на индустриальный лад и пересматривать планы промышленного строительства, с тем чтобы изыскать возможность увеличения производства металла.

Решение этих двух крупных задач повлекло новые задачи, также заранее не предусмотренные, и уже не экономического, а скорее социально-политического плана. Начав работу по индустриализации сельского хозяйства и получив первые весьма ощутимые результаты, невозможно было удержаться от продолжения этой работы в том же духе. Тут Сталина можно понять. Более того, отказываться от продолжения было бы неправильно, и вот почему. Индустриализацию сельского хозяйства подталкивала не только необходимость производства товарного хлеба, но и грядущий в скором будущем пуск крупных заводов по производству новейшей по тем временам сельскохозяйственной техники. Можно насытить и перенасытить техникой уже имеющиеся коллективные хозяйства, но вот остальные 18 млн. крестьянских хозяйств технику принять не смогут. И потому, что для них это будут совершенно неподъемные затраты, и потому, что техника не развернется на их небольших участках. Для эффективной работы машин нужен известный минимум площади, который был много больше рядового крестьянского участка.

Если деревня не сможет принять сельскохозяйственную технику, то тогда затея с машинизацией принесет многомиллионные убытки и омертвление капитала. Это нанесет сильнейший удар по всей промышленности, поскольку тракторостроение планировалось в числе крупнейших потребителей металла и продукции заводов-смежников. Если трактора не найдут применения, то остановится от перепроизводства весь связанный с тракторостроением сектор промышленности, в том числе и металлургические гиганты.

Выход из этого затруднения лежал в области политики партии на селе. Для того, чтобы бросить десятки тысяч тракторов в деревню, нужно провести гораздо более широкомасштабную акцию по коллективизации сельского хозяйства, чем была проведена до сих пор. Нужно сагитировать вступить в колхоз оставшиеся три четверти крестьян, и если вступит в коллективные хозяйства хотя бы половина из них, то тогда вопрос будет благополучно разрешен.

Была в этом только одна трудность. В колхозы пойдут главным образом деревенские бедняки и середняки, которым в артели работать даже легче, чем поодиночке. Но это ударит по интересам деревенского кулачества. Экономическое положение и состояние кулаков стояло на найме рабочей силы из числа как раз бедняков, на сдаче в аренду и тайной продаже земли, сдаче в аренду инвентаря и даче семенных ссуд середняку. Политика наступления на кулака, проводимая в конце 1920-х годов, конечно, потеснила их по сравнению с коллективным сектором, но не подорвала основы их экономической крепости. Кредиты им в большинстве были не нужны, поскольку они в течение лет нэпа систематически делали накопления от своих прибылей. Трактора и машины им тоже были, в общем, не нужны, поскольку у них в качестве машин были наемные батраки. Ну а если таковая и понадобится, то ее можно было купить даже и по повышенной цене или через взятку. Часто кулаки пытались поставить советы и партячейки под свое влияние или даже пытались фиктивно превратиться в середняцкое хозяйство самыми разными способами.

Если же бедняцкая и середняцкая масса толпой повалит в колхоз, то тогда нужда в кулаках отпадает и само кулацкое хозяйство развалится. Разорившемуся кулаку можно будет тогда идти только на службу к большевикам, потому как других способов заработать себе пропитание у него просто не останется. Потому деревенское кулачество так остро реагировало на массовое создание колхозов, оказывало сопротивление – от агитации против колхоза до прямого вредительства и террора. Советская власть отвечала примерно тем же: агитацией против кулака, вредительством в кулацком хозяйстве (в форме работы среди бедняков и батраков, настраивании их против кулаков) и террором. Так же широко применялись ограничения прав и усиленное налогообложение.

Сталин это понимал, когда поднял вопрос о проведении коллективизации. Потому-то он вместе с этим вопросом поставил вопрос о раскулачивании и о ликвидации класса кулаков. Под этой фразой понималась ликвидация сопротивления зажиточной части деревни при массовой организации колхозов.

Это одна проблема, которая вызвала социально-политические последствия. Социально-политический отзвук дала и вторая проблема – развитие производства чугуна. Казалось бы, чего проще: строй домны, строй мартены и повышай выплавку. Однако у этой задачи оказался очень даже нетривиальный разворот. Когда Магнитогорский и Кузнецкий заводы были размером примерно с самые крупные заводы «Югостали», можно было особенно не беспокоиться, потому как найдутся инженеры и мастера, знающие производство такого масштаба. То же самое можно сказать и о Сталинградском тракторном заводе. Производство 10 тысяч тракторов в год можно было освоить и имеющимися силами, в таком масштабе оно ненамного сложнее массового паровозостроения, да и к 1928 году, когда мощность завода была увеличена и поставлен более сложный трактор, советская промышленность накопила свой опыт тракторостроения.

Но бурное развитие промышленности, коллективного сектора сельского хозяйства резко увеличило спрос на технику. Этот спрос, а также необходимость дальнейшей коллективизации, навязываемой необходимостью производства зерна для растущего городского населения, заставили увеличивать планы производства техники. А когда же мощность новостроечных заводов была увеличена в разы по сравнению с отправным проектом, встали сложные и трудноразрешимые задачи. Во-первых, четко обозначилась необходимость увеличения выплавки чугуна и стали. Это, в свою очередь, потянуло за собой пересмотр проектов строящихся металлургических заводов. Во-вторых, в СССР не было специалистов, знакомых с организацией таких больших производств, как тот же Сталинградский тракторный с мощностью 40 тысяч тракторов в год. Крупные заводы с огромной мощностью потребовали для себя нового, сверхмощного оборудования, которого в России никогда не было, так же как и инженеров, знакомых с ним.

Внесения изменений в проекты заводов прошли уже тогда, когда были заложены котлованы и начали бетонироваться фундаменты для корпусов новых заводов. Например, когда в ноябре 1928 года стал пересматриваться проект Сталинградского тракторного под трактор 15/40 вместо «Интернационала» и под производство 40 тысяч штук в год, на стройплощадке были уже выкопаны котлованы и начата бетонировка фундаментов под механосборочный и кузнечный цеха завода.

На других новостройках в момент внесения в их проекты изменений до бетонных работ еще не дошло, но проведенная подготовительная работа уже сделала невозможной существенную переработку проекта, с изменением площади территории завода и расположением сооружений. Отказаться от стройки нельзя было и подавно, поскольку это лучше всякой бухаринской критики дискредитировало бы сталинский курс.

Проектировщики оказались в необычном положении, когда нужно было увеличить в разы производительность и нельзя раздвинуть стены цехов, чтобы поставить там больше оборудования. Путь чисто механического наращивания мощи завода путем постановки новых станков был отрезан. В таких условиях проектировщики быстро пришли к той мысли, что нужно ориентироваться на гораздо более производительное оборудование, чем имеющееся на советских заводах в тот момент. В промышленно развитых странах – США и Германии – уже давно шли работы над мощными станками: автоматами, полуавтоматами и универсалами. Мысль о том, что нужно пойти по пути резкого увеличения производственной мощности оборудования с помощью применения самых новейших типов станков, тогда витала в воздухе и ее подхватили сразу во многих местах.

Послать инженеров, выбрать и купить нужное количество станков для Советского государства проблемы не составляло. При желании советские торгпредства могли скупить продукцию целых заводов и фирм. Но главная сложность была не в самих станках, а в том, кто на них будет работать. С квалифицированными рабочими в СССР тогда была большая проблема, и, самое главное, совсем не было рабочих, могущих работать на новейшем зарубежном оборудовании. Не было инженеров и технологов, могущих управлять процессом производства на импортных линиях, не говоря уж о том, чтобы они могли существенно улучшить работу на них. Не было инженеров, знающих тонкости организации работы крупномасштабного производства.

Это обстоятельство заставило развернуть большую программу подготовки новых кадров рабочих и технического персонала, заставило приступить к организации широкого и всестороннего технического и торгового сотрудничества с иностранными фирмами. ВСНХ вынужден был начать организацию командировок советских инженеров и рабочих на заводы в Германию и США, инженеров-проектировщиков для изучения зарубежного опыта.

Вот такие получились последствия решения о резком поднятии производства. Выяснилось, что своими силами в запланированные сроки осилить такую работу не получится и нужно здесь идти на соглашение с капиталистами. Причем масштаб соглашений требовал серьезной внешнеполитической поддержки. Невозможно успешно торговать с иностранным государством, не имея с ним дипломатических отношений. Отсутствие таковых делает невозможным защиту своих граждан на его территории, защиту своих торговых агентов и защиту своих интересов при нарушении условий договоров. При таких политических условиях торговля превращается в очень рискованное занятие, чреватое всевозможными осложнениями. Торговых агентов, например, могут обвинить в шпионаже или в подрывной деятельности, чему очень способствовал расхожий в мире образ Советского Союза как страны кровожадных революционеров. Невозможно оградить своих представителей и агентов от всевозможных посягательств на их жизнь и имущество. Полиция, конечно, не станет защищать агентов большевизма.

Такие трудности советских торговцев не останавливали, и почти во всех развитых странах, независимо от политических режимов, существовали советские торговые представительства, выполнявшие одновременно и функции посольств. Но для большого сотрудничества этого было недостаточно. Для успеха индустриализации остро понадобился прорыв на внешнеполитическом фронте и установление добрососедских отношений со всеми ведущими странами мира, в первую очередь с США.

В 1929 году, уже после того как из руководства Коминтерна был выведен Бухарин, был достигнут настоящий дипломатический успех. 9 февраля 1929 года СССР и страны Восточной Европы: Эстония, Латвия, Польша Румыния подписали «Восточный пакт», который закреплял позицию этих государств в отказе от военных действий между собой и с СССР. 27 февраля к пакту присоединилась Турция, а 3 апреля присоединился Иран. Теперь организация агрессии против СССР стало трудновыполнимым делом. Эти страны, связанные пактом, уже не могли с прежней легкостью стать плацдармом для нападения на СССР. Великобритании пришлось бы дать им гораздо больше обещаний и уступок, чем прежде, чтобы склонить их к поддержке войны с СССР. Этот пакт стал прологом к установлению дружественных отношений на протяжении 1930-х годов со странами Восточной Европы. Понятно, что такой успех был достигнут не сразу и не вдруг, а в результате долгой и сложной работы советских дипломатов, но тем не менее он показателен. В условиях напряженного хозяйственного строительства мир был нужен как воздух, и колоссальные усилия советских дипломатов были направлены на его достижение. Им стоило больших трудов склонить такое враждебное к СССР правительство, как правительство Польши, готовое еще за год до подписания Восточного пакта активно участвовать в войне против СССР.

Попытки британских дипломатов торпедировать новый пакт ни к чему не привели, и 3 октября 1929 года дипломатические отношения СССР и Великобритании восстановились. Угроза войны была отложена пока на неопределенное время.

Первый год первой пятилетки принес успехи в деле строительства и развития производства. Программа первого года была перевыполнена. Прирост промышленности в 1928/29 году составил не 21,7 % по плану, а 23,7 %, рост тяжелой промышленности был в 29,8 % вместо 25,6 % по плану. Пленум ЦК в своей резолюции победно заявил:

«Эти итоги нынешнего хозяйственного года полностью подтвердили правильность всей политики партии и окончательно доказали полное банкротство позиции правых уклонистов (группа т. Бухарина)…» [226]

В то время перевыполнение плана еще воспринималось как просчет в планировании. Считалось, что если плановые показатели не выполнены в точности, то значит, оказался негодным сам план и, значит, в него нужно вносить изменения. Изменения в планы развития промышленности были внесены на Пленуме ЦК ВКП(б) в июле 1929 года. Было решено в 1929/30 году увеличить капиталовложения с 10,2 млрд. рублей до 13 млрд. рублей, увеличить основные фонды на 14,4 % вместо 7,2 % по плану. Валовая продукция промышленности должна была увеличиться на 25,8 %, а валовая продукция планируемой промышленности – на 32,1 % вместо 21,5 %, предусмотренных планом[227].

Это обстоятельство, что планы изменялись по мере их исполнения, критиками Сталина было совершенно не замечено. По крайней мере, я нигде не встречал указания на это и разъяснения значения этих поправок, вносимых в годовые планы во время первой пятилетки. Зато каждый исследователь брал те планы, которые он считал нужным брать. Если нужно было доказать выполнение планов первой пятилетки, то брались первоначальные показатели и совершенно отбрасывались все поздние варианты. Если же нужно было доказать невыполнение планов, то, наоборот, брались поздние, повышенные планы, и совершенно отбрасывались все более ранние варианты.

На деле же самым главным вариантом был вариант, утвержденный постановлением Совнаркома СССР, утвержденный партийной конференцией и 5-м съездом Советов СССР. Этот вариант был не только партийным решением, но и утвержден в правительстве и утвержден высшим законодательным органом страны, то есть по всей конституционной форме. От него и нужно отсчитывать исполнение и, отталкиваясь от него, нужно подводить итоги первой пятилетки.

Когда этот вариант плана утверждали, считалось, что он является наилучшим и что работа промышленности будет развиваться в точности по его показателям. Однако после того, как он был сразу же перевыполнен, руководство страны встало в неловкое положение. С одной стороны, план был утвержден по всей форме, стал законом для всей страны, а с другой стороны, он оказался негоден. Так, по крайней мере, тогда считали. Выход из этого положения нашли в корректировке годовых планов. Нельзя было внести исправления в уже готовый вариант пятилетки, но зато можно было внести исправления и уточнения в контрольные цифры на следующий хозяйственный год.

Как это отразилось на отдельных отраслях промышленности, говорит хотя бы такой пример. В 1928/29 году в черную металлургию было направлено 172 млн. рублей капиталовложений. В 1929/30 году, который включил в себя пятый, «особый» квартал, капиталовложения выросли в 2,5 раза и достигли 426,6 млн. рублей. Почти полмиллиарда рублей вкладывалось только в черную металлургию за один только год! Но и это еще был не предел. В 1931 году планировалось вложения в нее удвоить и довести до 839 млн. рублей, а в 1932 году, в последний год пятилетки, вложить только в черную металлургию 1 млрд. 447,7 млн. рублей. По сравнению с 1928/29 годом размер вложений вырос в 8,5 раз[228]. Только то, что направлялось для вложения в промышленность в 1929/30 году, было больше, чем Бухарин требовал сэкономить на стройматериалах и направить на спасение Советской власти. Эти достижения – следствие скорректированных годовых контрольных цифр. Они помогли еще больше сконцентрировать резервы и вложения на решении хозяйственных задач пятилетки.

Еще раз повторю, что в крупных успехах сталинской индустриализации нет никакого секрета. Сталин никогда не занимался рассуждениями и разговорами, там, о поднятии той же черной металлургии. Если в Политбюро начались разговоры такого рода, то можно было не сомневаться, что скоро на строительство металлургических заводов будут брошены колоссальные капиталы и лучшие кадры. И бросали ведь! Приведенные цифры тому порукой. Всего за первую пятилетку в черную металлургию было вложено 2 млрд. 881,3 млн. рублей. Много это или мало? Судите сами. Это сумма, достаточная для строительства десяти металлургических заводов, размером с Магнитогорский. Эти средства шли не только на новостройки, но главным образом на расширение и модернизацию уже работающего производства, на реконструкцию домен, мартенов и прокатных станов.

Что же тут удивляться бурному росту? Если вложить в любую отрасль сумму, равную стоимости десяти крупнейших заводов, то производство в этой отрасли взлетит вертикально вверх. Именно такая политика капиталовложений, какую проводил Сталин в начале первой пятилетки, обеспечила успех всей индустриализации в целом.

Можно предъявить и такое возражение, что, мол, вложения были нерациональными и заводы построены слишком за дорогую цену. Возражение хорошее, но только в стиле бухаринских рассуждений. Это возражение человека, не понимающего условий того времени. Конечно, заводы, построенные в первую пятилетку, обошлись дороже, чем если бы их строили поодиночке, тщательно прорабатывая и просчитывая каждый проект. Только в тех условиях это было невозможно сделать.

Опыта проектирования крупных заводов катастрофически не хватало. Из-за этого и шло постоянное, в разы, удорожание строительства. Не было проекта, чтобы чего-нибудь не забыли внести в смету расходов, например, такую «мелочь» как строительство подъездного железнодорожного пути. В своем выступлении на XV съезде Куйбышев привел несколько примеров таких промахов. Когда запроектировали коксовые печи в Донецке, то на их строительство запросили сперва 7 млн. рублей. Стройка началась, и только тут выяснилось, что нужно не 7 млн., а 20 млн. рублей. В смету забыли включить сооружение паропровода, электроподстанции, железнодорожного пути и монтажные работы стоимостью 3 млн. рублей. Всего промах – 13 млн. рублей.

Другой пример был еще масштабнее. Керченский металлургический завод первоначально оценили в 18 млн. рублей. Но в ходе строительства стало ясно, что нужно затратить вдвое больше: 32 млн. рублей. Забыли включить в смету стоимость провоза и пошлины импортного оборудования, постройки химзавода, вне сметы оказались сооружения на 200 тысяч рублей, да еще детальный проект показал, что нужно провести работ еще на 1 млн. 400 тысяч рублей[229]. Основная причина этого просчета заключалась в недооценке ГИПРОМЕЗом трудностей переработки фосфористых руд Керченского месторождения. В апреле 1930 года, когда была задута новая домна, выяснилось, что она выплавляет только шлак. Завод перевели на криворожскую руду. Только после постройки аглофабрики и ввода в строй томасовского цеха, завод стал более или менее работать, но до начала войны завод не сумел достичь своей проектной мощности. Впрочем, недостатки в выпуске чугуна компенсировались тем, что с 1932 года завод производил ванадий и в 1937 году выпускал 2,5 % мирового производства ванадия.

Но самый крупный просчет был допущен при проектировании и оценке Тельбесского (Кузнецкого) завода. Его строительство первоначально оценили в 5 млн. рублей, но еще до увеличения его мощности в 1930 году стоимость завода успела возрасти до 40 млн. рублей[230], то есть в 8 раз!

Эти грубые просчеты были своего рода платой за накопление опыта проектирования, строительства и пуска таких крупных предприятий.

Изменять планы заставляли и успехи, и просчеты. Состояние имеющейся советской металлургии в момент составления первого пятилетнего плана явно переоценивалось. Теперь же, когда стройка началась и стали проявляться истинные масштабы развития промышленности, день ото дня становилось ясно то, что раньше недопонималось и недооценивалось: имеющаяся металлургическая база будет не в состоянии поднять и обеспечить сырьем работу новых машиностроительных отраслей. Когда составлялся план, были другие планы строительства и развития, было другое понимание хозяйственных задач.

Вот, например, резко увеличилась потребность в сельскохозяйственных машинах и тракторах в деревне. Бурное строительство коллективных хозяйств, его первые и впечатляющие успехи привели к тому, что большинство крестьян пришло к пониманию необходимости участия в этом движении. Активность крестьян в колхозном строительстве превзошла ожидания руководителей. Деревня целыми улицами и селами шла в колхозы и требовала трактора и машины. Эта необходимость требовала увеличения программы производства тракторов и сельхозмашин.

Нужно было организовать настоящее военное производство, массовое производство танков, артиллерии и самолетов. Если раньше войной только грозили, то в 1929 году произошел настоящий военный конфликт с китайскими войсками и белогвардейцами на Китайско-Восточной железной дороге. Война заставила активизировать работы по военному строительству.

Все это вносило существенные коррективы в уже составленный и утвержденный план. И заставляло политическое руководство давить на хозяйственников, требовать и требовать увеличения производства, ускорения темпов строительства и пуска заводов. Затеяв строительство самой современной промышленности, Сталин увидел, что первый пятилетний план в целом ряде своих статей недостаточен. Он не обеспечивал пропорциональности промышленного производства в новых, кардинально изменившихся условиях.

В промышленном производстве вообще и в пятилетнем плане в частности и в особенности огромное внимание уделялось точной своевременности работ. Когда над сложным продуктом вроде автомобиля, трактора или самолета работают сотни заводов со своим циклом и ритмом производства, то вопрос о своевременности встает очень остро. Стоит только одному-двум заводам отстать от темпа работ, как останавливается вся цепочка, и конечный продукт не получается. Если в тракторе не будет хватать нескольких важных деталей, то он не сможет даже съехать с конвейера.

Когда же речь идет о строительстве и пуске новых заводов, то вопрос становится еще жестче. Нельзя допустить, чтобы все строительные и пусконаладочные работы велись как придется. Где-то оно идет быстрее, где-то медленнее, и тогда строительство кончится тем, что тракторный завод войдет в строй, а металлургический будет только достраиваться. Пока последний будет достраиваться, первый будет стоять. В этот момент подшипниковый завод только начали строить. Вот уже ввели в строй металлургический завод, металл пошел на тракторный, но трактора все равно не выходят из сборочного цеха, потому что еще нет подшипников.

В большом промышленном производстве таких узких мест может возникнуть сколько угодно. В те времена затруднения могли возникнуть с самой пустяковой по сегодняшним временам деталью. Например, с теми же подшипниками или с гайками. Известен случай, когда на строительстве авиазавода в Комсомольске-на-Амуре в 1932 году рабочие-монтажники вытачивали болты вместе с резьбой вручную, напильником. На стройке не оказалось нарезных плашек нужного размера. На том же авиазаводе в механической мастерской привод к станкам работал на «березовом ходу», то есть в подшипниках, сделанных из проваренной в машинном масле березы. Это случилось оттого, что на стройку завезли приводные валы без подшипников. Мех для кузнечного горна сделали сами кузнецы из пожертвованного на нужды социалистической индустрии сапога. Эти импровизации весьма показательны. Вот что случается, когда чего-то нет.

Чтобы такого не случилось в масштабе всей экономики, когда целая отрасль не работает из-за прорыва в отрасли-смежнике, требовалось проследить за своевременностью работ. Госплан СССР и ВСНХ СССР потратили немало сил и времени на согласование строек, на согласование работ, чтобы добиться более или менее своевременного пуска и входа в строй предприятий разных отраслей. Ради этого пришлось пойти на такие рискованные шаги, как организация выплавки чугуна на недостроенных заводах. Риск был огромным: любое повреждение оборудования домны могло привести к взрыву, выбросу раскаленного газа, разливу расплавленного чугуна. Жертвы любой такой катастрофы были бы большими.

Ради своевременности хозяйственного строительства, ради пропорций в новом производстве советские хозяйственники, которые были залогом общего успеха, были готовы рисковать. И тем более были готовы любыми средствами, вплоть до принуждения и эксплуатации труда заключенных, придать отстающим отраслям новостроечной промышленности максимальные темпы. 1930 год поставил перед партией необычную задачу – либо всеми силами, всеми средствами ускорить работы, ускорить строительство крупных заводов, либо провалить все дело индустриализации.

Казалось бы, план можно было отменить, переработать там, как-то приспособить к новым условиям. Но отменить, отбросить план было нельзя. Во-первых, это было бы воспринято как отказ от индустриализации и несомненно окончилось бы идейным и политическим поражением Советской власти. Вот выполнение плана было бы лучшей агитацией за преимущества советского строя, советской промышленности, лучшей агитацией в поддержку большевиков. Симпатии массы в таком случае стали бы прочно на их стороне. Во-вторых, пятилетний план был законом, а закон не отбросишь.

В-третьих, принимались во внимание экономические соображения. Если бы было допущено омертвление капиталов в построенных, но так и не заработавших предприятиях, это означало бы банкротство Советского Союза. Это была крайне серьезная проблема. Уже в 1929 году в незавершенном строительстве было сосредоточено 31 % от капиталовложений, и эта доля росла, достигнув на короткое время в 1932 году уровня 76 %[231]. Вслед за экономическим банкротством, вне всякого сомнения, последовало бы банкротство политическое. Такого Сталин допустить не мог. Потому он решает сделать такой ход: признать первый пятилетний план в принятой редакции как минимальное задание для промышленности – то, что они должны добиться на основе тех средств, которые у них имеются. Положив этот план за минимальное задание, все внимание политического и хозяйственного руководства сосредоточить на максимальном перевыполнении плана. Ориентиром для перевыполнения плана будут контрольные цифры на текущий год. С одной стороны, план сохраняется и остается приверженность Советского правительства и партии курсу индустриализации. С другой же стороны, при его перевыполнении будет достигнута большая равномерность развития хозяйства и будут сглажены возникающие диспропорции между отраслями производства.

Это был новый подход к планированию. До этого считалось, что план должен выполняться точно по намеченным цифрам, что не должно быть серьезного недовыполнения и серьезного перевыполнения. Если имеет место быть недовыполнение плана, то тогда нужно подтягивать работу промышленности. А если же имеет место быть существенное перевыполнение плана, то тогда нужно подтягивать работу плановых органов.

Сталин же от такого отношения к планам отказался. Под влиянием необходимости он выдвинул новый принцип планирования. План теперь становится минимальным заданием для промышленности, который должен быть обязательно выполнен при имеющемся оборудовании, имеющейся технологии и имеющихся работниках. Но при этом никто не мешает требовать от рабочих и руководителей производств улучшения работы, отыскивания скрытых производственных резервов, внедрения рационализаторских предложений, внедрения новых, лучших методов производства и добиваться производительности сверх плана. Никто не мешает устанавливать дополнительные планы сверх утвержденного пятилетнего плана, если того требуют обстоятельства или открылась дополнительная возможность. Это будет показателем не провала планирования, а показателем успехов промышленности в своем качественном развитии.

Этот подход был заявлен в выступлениях Сталина и членов Политбюро на XVI съезде партии. Тогда оптимальный план первой пятилетки был объявлен минималистским, а отправной стали все чаще и чаще называть даже и вредительским планом. Сталин эти разговоры поддерживал и поощрял с той целью, чтобы настроить партийные массы на перевыполнение планов. На съезде раздались требования выполнения новых повышенных годовых контрольных цифр. В резолюции «О выполнении пятилетнего плана промышленности» XVI съезда ВКП(б) об этом говорилось:

«Первые месяцы 1929/30 года показали, что хотя рост промышленной продукции значительно превысил задания пятилетки, принятые партией решения по контрольным цифрам текущего года не были полностью выполнены, что поставило под угрозу прямого срыва выполнение всего годового плана промышленности»[232].

Этой риторикой, расходившейся широко по партийным рядам, Сталин принуждал членов партии лезть из кожи вон, но план перевыполнить. Тех же, кто начинал говорить о том, что план, мол, нереален, что нужно потихонечку и полегонечку развиваться, немедленно зачисляли в минималистов, меньшевиков и вредителей. На фоне разгрома бухаринской оппозиции, на фоне прокатившего Шахтинского дела такие обвинения звучали очень серьезно. И, конечно, партия, как Сталин ожидал, не дала повода обвинить себя в сочувствии меньшевикам и вредителям.

После больших успехов 1929 года новый 1930 год начинался как будто очень даже неплохо. Высокие темпы роста промышленного производства, сильно выросшие накопления и финансовые ресурсы, мобилизованные для развития народного хозяйства, бурный рост коллективного сектора в сельском хозяйстве. В 1929 году был сделан приступ к многочисленным стройкам, началось строительство металлургических гигантов и приближалось быстрыми темпами к победному концу строительство Сталинградского тракторного завода. Теперь индустриализация стала бесповоротной, и все это понимали.

Казалось бы, достигнуты большие успехи и теперь можно надеяться на еще большие достижения. Однако произошли крупные события, которые внесли в ход индустриализации существенные коррективы.

Этих крупных событий было несколько. Первое, это то, что план строительства и промышленного производства выполнен не был. Несмотря на брошенные на ликвидацию крупного прорыва силы, несмотря на особый квартал 1930 года[233], добиться выполнения плана не удалось. Это поставило показатели выполнения всего пятилетнего плана под угрозу и привело к тому, что за весь пятилетний план многие показатели так и не были достигнуты. Самый крупный прорыв произошел в черной металлургии. План по этой отрасли едва-едва удалось дотянуть до уровня 65 % от плана. Из-за этого руководство хозяйством, осуществляемое Куйбышевым, было признано недостаточным, и в декабре 1930 года, после провала плана на особый квартал, он был смещен с поста председателя ВСНХ.

Второе событие 1930 года – это развернувшаяся коллективизация в сельском хозяйстве. Сталин, ободренный успехами строительства крупного сельского хозяйства в 1929 году, успехами советского тракторостроения, решил рискнуть и попробовать построить теперь уже целый коллективный сектор. Темп развития коллективного сектора, и без того высокий, в начале 1930 года еще больше увеличился. Развитие колхозов пошло семимильными шагами. Колхозы потребовали, теперь уже в массовом порядке, новой техники, людей, организаторов нового сельского хозяйства.

Третье событие – это процесс по делу «Промпартии», который вычистил из плановых и хозяйственных органов специалистов из бывших меньшевиков, из беспартийных. Вместе с процессом в кадровом деле произошел перелом. Теперь главная часть научно-технической работы ложилась на советские инженерные и технические кадры.

В 1930 году произошел крупный провал. Темпы строительства были не выдержаны, и вся пятилетка оказалась под угрозой. О перипетиях борьбы за выполнение плана 1930 года я еще расскажу в той главе, где будет идти речь о стройках. Там мы будем говорить о технических подробностях, о том, почему план выполнен не был. Эта история стоит того, чтобы уделить ей внимание.

Критики Сталина, конечно, скажут, что не нужно было втягиваться в это дело, что нужно было придерживаться менее быстрых темпов и вообще быть поосторожнее. Может быть, такие рассуждения и имели право на существование, однако к 1930 году в дело индустриализации с повышенными темпами втянулись уже прочно и бесповоротно, и теперь стало невозможно ни свернуть, ни остановиться на этом пути. Среди руководства, особенно после изгнания Бухарина и его сторонников, уже больше не было сомнений: индустриализацию нужно было довести до конца во что бы то ни стало. Темпы строительства были крайне важны. Их необходимо было выдержать. В противном случае вся эта политика индустриализации рушилась, как карточный домик, под бременем затрат и долгов.

Плановое задание не было выполнено не только потому, что были допущены прорывы на стройплощадках. Свою долю внесло недостаточное руководство хозяйственной стройкой и промышленностью. Плохо выполнил свою роль Куйбышев, председатель ВСНХ СССР.

Это звучит несколько странно. За послевоенные годы, за время «гениального» руководства страной Хрущевым, Брежневым и Горбачевым, у нас привыкли к тому, что руководство может быть только избыточным. Привыкли к тому, что там, где нет начальственного глаза, дела идут лучше. Это, конечно, заблуждение, порожденное негодным руководством. Ничто не может заменить самой простой, обыкновенной дисциплины. Любое дело идет гораздо лучше, если есть толковое, твердое и оперативное руководство, если есть распределение задач, правильно расставлены люди и размещены ресурсы. Правильным руководством можно достигать грандиозных результатов.

В делах общегосударственного масштаба правильное руководство занимает еще более важное место, чем в управлении, например, отдельным предприятием. Управляя целыми отраслями хозяйства, трестами и объединениями, намного важнее, чем где бы то ни было, следить за ходом дел, ставить четкие, конкретные задачи, расставлять кадры работников. Потому что цена ошибок намного выше. На отдельном предприятии убытки исчисляются тысячами и миллионами, а в масштабе отрасли или объединения – десятками миллионов и миллиардами. Вопрос недопущения убытков в те времена стоял очень остро и обострялся растущими займами, растущими вложениями в капитальное строительство, инфляцией рубля. С убытками нужно было бороться самыми решительными мерами, и в этом вопросе твердое руководство играло самую большую роль. Но самое главное, нужно было во что бы то ни стало довести начатое до конца. В противном случае все жертвы и траты стали бы напрасными.

Именно поэтому на строительство, на хозяйственные вопросы бросались лучшие кадры партии. На стройплощадки отправлялись люди, работавшие ранее в высших государственных и партийных органах. Члены Политбюро ЦК сами руководили важнейшими хозяйственными органами. Партия не жалела своих членов для большого дела. В послевоенном же Советском Союзе уже большое дело не жалели ради спокойствия партийных руководителей.

Так вот, в 1930 году руководство хозяйством было признано недостаточным. Причем руководство именно самого высшего порядка, то есть уровня Президиума ВСНХ СССР. Куйбышев допустил несколько крупных недоработок и просчетов. Первой крупной недоработкой было то, что дело составления проектов для строящихся заводов оказалось фактически сорванным. Куйбышев не сумел обеспечить своевременное выполнение проектных работ.

Более подробно о сложившемся тогда положении говорит Конъюнктурный обзор Госплана СССР о выполнении народно-хозяйственного плана за октябрь 1929-го – июль 1930 года. Планом предусмотрено освоение за этот хозяйственный год 940 млн. рублей стоимости строительных работ. Но к июлю 1930 года затрачено оказалось 600 млн. рублей, или 63 %. Главная причина прорыва, по данным обзора, заключалась в неготовности проектов:

«Из-за проектов задержалось финансирование, заключение договоров, заказов на строительные материалы, размещение заказов на оборудование, материалы и т. д. Главнейшей причиной такого положения является бесплановость в работе; имелись случаи, когда строительства, которые не имели проектов, получили деньги, а строительства, имеющие проекты, их не получили. Такое же положение с рабочей силой, строительными материалами, оборудованием и т. п.»[234].

По данным этого обзора, в июле 1930 года 40 % строек вообще не имели проектов, 17 % работали по эскизным проектам и только 40 % имели готовые и утвержденные проектные материалы. Это порождало сильнейшие затруднения в строительстве. На Магнитострое дошло до того, что, когда прибыл готовый проект, пришлось сносить часть уже построенных зданий.

Соответственно, за шесть месяцев 1930 года средний процент освоения ассигнований на строительство составил 54,4 %. В феврале сумели освоить только 45 % выделенных денег на 450 объектах из 1121 строек, а к июлю долю освоенных ассигнований удалось поднять до 65,5 %, и теперь работы велись уже на 650 стройплощадках из 1053[235].

Второй крупной недоработкой Куйбышева был срыв снабжения строек стройматериалами. Оказалось, что мощности имеющейся промышленности стройматериалов не могут закрыть все потребности строек в материалах. Снабжение строек стройматериалами было безнадежно провалено. Куйбышев почти ничего не сделал для своевременного развития промышленности стройматериалов. В итоге в июле 1930 года материалов имелось только 73 % от необходимого количества, в частности 47,5 % кирпича, 61 % леса, 64 % пиломатериалов. Крупнейшие стройки недополучили обещанные материалы. Например, Магнитострой из выделенных ему 3 млн. 100 тысяч штук кирпича получил только 1 млн. 130 тысяч штук, Челябтракторострой – из 5 млн. 300 тысяч штук получил только 1 млн. 660 тысяч, Березниковский химстрой – из 3 млн. штук получил только 2 млн. 100 тысяч штук кирпича[236].

Третьей крупной недоработкой Куйбышева был срыв заказов на оборудование. Если первые две недоработки еще как-то можно объяснить объективными причинами, которые действительно имели место быть, то с заказом оборудования главной причиной была нераспорядительность руководства. По собранным Конъюнктурным отделом Госплана СССР данным, оказалось, что к июлю 1930 года было оформлено только 52 % заказов на оборудование для достраивающихся заводов[237]. К августу 1930 года на покупку станков за рубежом было запланировано выделить 100 млн. рублей золотом, но было отпущено только 55 млн. рублей[238]. Кроме того, что был дефицит, стройматериалы и оборудование распределялись крайне неравномерно. Там, куда уже прибыло оборудование, еще не достроили цеха и сооружения из-за острой нехватки материалов. Там же, где строительство завершилось, стали дожидаться оборудования для начала монтажа.

Все эти факты были следствием именно плохого руководства стройками, нераспорядительности руководителей, которые предпочитали дожидаться обещанных поставок, нежели заготавливать нужные материалы своими силами. Потом, в конце 1930 года, почти все стройки пришли к тому, что лучше не ждать милости снабженческих органов, а заготавливать самим или же требовать, требовать жестко, привлекая контрольные партийные и советские органы, общественность, выполнения планов по снабжению. В конце года хозяйственное руководство, наученное горьким опытом, отбросит всю свою нерешительность и нераспорядительность в сторону.

17 июня 1930 года в строй вступил Сталинградский тракторный завод. Начался выпуск грузовых машин в сборочном цехе будущего Нижегородского автозавода, рос выпуск тракторов на «Красном путиловце», было принято решение о строительстве новых непрерывных прокатных станов-блюмингов для Магнитогорского и Кузнецкого комбинатов. Развивалось строительство крекинг-установок для нефтеперерабатывающей промышленности. Новая промышленность Советского Союза стала поглощать все больше и больше металла.

Первый опыт пуска Сталинградского тракторного завода показал, что возможностей имеющейся металлургической промышленности крайне недостаточно для нормальной, планомерной работы новых машиностроительных заводов. Сразу же на СТЗ, хотя завод еще далеко не дошел до проектной мощности, стала чувствоваться нехватка чугуна, качественных чугунных отливок, метизов, электротехнической стали. Качество самого металла было низким, и при его обработке часто ломались высокоточные импортные станки. Руководство завода напряженно боролось с новыми и новыми возникающими перебоями, остановками и пыталось хоть как-то поднять выпуск машин и приблизиться к плановой суточной мощности.

Этот первый опыт говорил, что нужно решать проблему нехватки металла прямо сейчас, потому что в следующем, 1931 году, вступали в строй несколько десятков крупных машиностроительных заводов, и тогда дефицит стали и чугуна еще больше обострится. Частично, конечно, его можно было сбить за счет закупок металла за границей, что и было сделано в 1931–1932 годах.

Выходом из металлического голода было повышение планового задания по выплавке чугуна. Было принято решение повысить выплавку чугуна до 17 млн. тонн в 1932 году. Сталин в своем выступлении на XVI съезде ВКП(б) 27 июня 1930 года поставил эту задачу дальнейшей работы:

«Главная проблема – форсированное развитие черной металлургии, имея в виду, что мы достигли довоенной нормы производства чугуна и перевыполнили ее только в текущем 1929/30 году. Это большая угроза для нашего народного хозяйства. Чтобы ликвидировать эту угрозу, надо наладить форсированное развитие черной металлургии. Нам нужно к концу пятилетки не 10 млн. тонн чугуна, как требует этого пятилетний план, а 15–17 млн. тонн. Эта задача должна быть выполнена во что бы то ни стало, если мы хотим по-настоящему развернуть дело индустриализации нашей страны»[239].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.