Глава четвертая Войны Черного моря…

Глава четвертая

Войны Черного моря…

История шпионажа и диверсий германского Генерального штаба на Черноморском театре военных действий обогатилась новой страницей успеха в случае с таинственной для многих гибелью линкора «Императрица Мария». Линейный корабль «Императрица Мария» строился на русском судостроительном заводе в городе Николаеве Херсонской губернии.

23 июня 1915 года был отдан приказ о выводе «Императрицы Марии» из николаевского порта в море. 24 июня с утра вся команда линкора приступила к выводу корабля, и только к ночи вывели его за Споек — место, где реки Буг и Ингул сливаются в один широкий рукав. С этого места «Императрица Мария» пошла под своими машинами в сопровождении двух буксирных пароходов. Но без катастрофы дело не обошлось. «Императрица Мария» села на мель. Всю ночь работали буксирные пароходы, и только 25 июня линкор был снят с мели, а 26-го к вечеру «Императрица Мария» подошла к крепости Очаков. В Очакове заночевали и погрузили 246 тонн угля. 27 июня были даны пробные залпы из двенадцатидюймовых орудий. Простояли еще одну ночь и утром вышли по направлению к Одессе. В одесской гавани корабль взял еще 820 тонн угля и 30 июня вышел в море.

У Севастополя «Императрицу Марию» встретила вся Черноморская эскадра, и величайший дредноут вместе со всей эскадрой торжественно вошел в севастопольскую бухту. Это было большое событие для Черноморского флота, ибо Черное море еще не знало таких подобных судов. Водоизмещение дредноута определялось в 23 600 тонн. Скорость корабля 22? узла, иначе говоря, 22? морских мили в час или около 40 километров. Но таким ходом корабль мог идти не больше 2 часов, — после этого машинная команда и кочегары начинали сдавать, и скорость корабля понижалась до 18 узлов.

За один прием «Императрица Мария» могла взять на себя 1970 тонн угля и 600 тонн нефти. Всего этого топлива для «Императрицы Марии» хватало на восемь суток похода при скорости 18 узлов. Команда корабля — 1260 человек вместе с офицерами. По утвержденной 11 января 1915 года комплектации военного времени в команду «Императрицы Марии» назначалось 30 кондукторов и 1135 нижних чинов (из них 194 сверхсрочнослужащих), которые объединялись в восемь корабельных рот.

В апреле — июле новыми приказами командующего флотом добавили еще 50 человек, а число офицеров довели до 33 чел. Корабль имел 250 водонепроницаемых переборок. В четырех его башнях помещалось 12 орудий: по три 12-дюймовых орудия на каждой башне; 20 орудий 130-мм — по бортам. Кроме того, на каждой из четырех башен находилось по одному 75-мм орудию для обстрела неприятельских аэропланов и два минных аппарата — для неприятельских судов.

6 августа 1915 года линкор «Императрица Мария» вышел в море для испытаний артиллерии противоминного калибра. На борту находился сам командующий Черноморским флотом Эбергард. Стрельба из 130-мм орудий велась на ходу 15–18 узлов и закончилась успешно.

13 августа приемная комиссия собралась на борту линкора для испытаний механизмов. Линкор снялся с бочки и вышел в море. Линкор совершал галсы между мысом Ай-Тодор и горой Аю-Даг, на расстоянии 5–7 миль от берега на глубокой воде.

В 7 часов вечера испытания механизмов на полный ход были закончены, и 15 августа в 10 часов утра линкор возвратился в Севастополь. Комиссия отметила, что в течение 50 часов непрерывной работы главные и вспомогательные механизмы действовали удовлетворительно, и комиссия нашла возможным принять их в казну. В период с 19 по 25 августа комиссия приняла в казну торпедные аппараты, все системы корабля, водоотливные средства и шпилевые устройства.

Сведения о выходе «Бреслау» для новой диверсии у Новороссийска были получены 9 июля, и новый командующий Черноморским флотом (с 28 июня 1916 года) вице-адмирал Александр Васильевич Колчак сразу же вышел в море на флагмане «Императрица Мария». Все складывалось как нельзя лучше. Курс и время выхода Бреслау были известны, точка перехвата рассчитана без ошибки. Гидросамолеты, провожавшие линкор, удачно отбомбили караулившую ее выход подводную лодку UB-7, не дав ей выйти в атаку, эсминцы, шедшие впереди «Императрицы Марии», в намеченной точке перехватили «Бреслау» и связали его боем. Охота развернулась по всем законам жанра. Эсминцы упорно прижимали пытающийся уйти германский крейсер к берегу, «Кагул» неотступно висел на хвосте, пугая немцев своими, правда, не долетавшими залпами. «Императрице Марии», развившей полную скорость, оставалось лишь выбрать момент для верного залпа. Эсминцы не были готовы взять на себя корректировку огня «Императрице Марии», а на линкоре берегли снаряды сокращенного боекомплекта носовой башни, не рискуя бросать их наугад в ту дымовую завесу, которой «Бреслау» заботливо окутывался при особенно опасных падениях снарядов вблизи себя.

Вынужденный отчаянно маневрировать, ибо его машины были уже на пределе выносливости, «Бреслау», несмотря на свою 27-узловую скорость, неуклонно проигрывал по пройденному прямому расстоянию. Оно уменьшалось со 136 до 95 кабельтовых, грозя германскому кораблю разрушительным обстрелом с близкой дистанции. И здесь германцев спасла случайность, или, точнее, налетевший с востока шквал. Укрывшись за пеленой дождя, «Бреслау» буквально выскользнул из кольца русских кораблей и, прижимаясь к берегу, проскочил в Босфор.

Вскоре после описываемых событий «Императрица Мария» вступила в бой и с другим «великим германцем» — «Гебеном». Вооружение германского линкора на турецкой службе было явно слабее «Императрицы Марии». Поэтому немецкий командир старался вести бой только на очень большой дистанции. После нескольких первых залпов с русского линкора «Гебен» начал уходить. «Императрица Мария» не могла гнаться за ним, потому что «Гебен» имел скорость 28 узлов, а русское судно не более 23-х.

В конце сентября 1916 года «Императрица Мария» пошла на бомбардировку болгарского городка Варны. 6 октября 1916 года, в последний день перед взрывом, «Императрица Мария» приняла на борт полный запас угля и нефти. Затем в его трюмы была произведена догрузка снарядов и снабжения, и корабль был приведен в полную боевую готовность.

Предполагали, что уже через несколько дней «Императрица Мария» выйдет в море для новых боевых операций. К полуночи, загруженный углем бункеров с плотно набитыми пороховыми погребами, корабль перешел на рейд Северной бухты близ Инкерманского выходного створа.

Линкор был готов принять на борт адмирала Колчака с его походным штабом и выйти в море. Предполагалось, что охота за германскими сверхлинкорами успешно продолжится.

Но утром 7 октября в 6 часов 20 минут под первой башней линкора в зарядном погребе, где находились около трех тысяч пудов пороха, произошло возгорание, ставшее причиной мощного взрыва. 260 моряков, спавших в кубриках и каютах носовой части корабля, погибли практически сразу. Тысяча человек вступила в борьбу за корабль. Командующий флотом прибыл катером на линкор, где возглавил операцию по спасению линкора и экипажа. Пока правый крен тонущего судна не стал «закритическим» и палуба не прошла из-под ног, с огнем и водой боролись матросы — кочегары, баталеры, машинисты и трюмные. Сняв галстуки и белые жилеты, не отставали от них офицеры. Спустя 48 минут после первого взрыва корабль пошел ко дну, завалившись на правый борт.

Один из нижних чинов так описал свои впечатления от произошедшего с кораблем: «…взрыв произошел в носовой части корабля. Взорвался пороховой погреб первой башни, где находилось 44 с половиной тонны бездымного пороха. Затем взорвались еще два боковых погреба, а все остальные погреба остались целыми. Взрывы были ужасающей силы. Все, что находилось на палубе, силой взрыва снесло в море. Цистерны с нефтью тоже были взорваны, и горящая нефть образовала высокий огненный столб над кораблем. В Севастополе, что красовался в километре от корабля, при взрыве во многих домах вылетели оконные стекла… В разгар аварии командир корабля капитан 1-го ранга Кузнецов отдал распоряжение: — Кингстоны открыть! Команде спасаться! Корабль затопить! Распоряжение было исполнено в точности. Два трюмных машиниста и один офицер опустились в правую часть корабля и открыли кингстоны, правый борт начал быстро опускаться в воду. Исполнители распоряжения назад не вернулись, ибо выхода не было… Всюду бушевал огонь. Рвались снаряды. Матросы метались по палубе, ища спасения. Но спасения не было. Корабль горит; вокруг корабля тонут люди и тоже кричат о помощи. Для спасения погибающей команды почти вплотную к кораблю подошли два паровых моторных катера и начали вылавливать утопающих. Человеческий груз оказался настолько велик, что катера не могли двинуться ни взад, ни вперед. Оба перегруженные катера затонули… Потом подошли и другие катера, но близко к нашему кораблю не приближались. Да и действительно, невозможно было подойти к нему… Вдруг до матросов дошел слух, что „Императрица Мария“ перевернулась кверху килем. Мы бросились на верхнюю палубу и увидели такую картину: корабль, перевернувшись, лежит вдоль севастопольской бухты. Вокруг него мечутся катера и спасательные шлюпки. Из носовой части корабля фонтаном взлетает вода — и корабль постепенно погружается в воду… Мы узнали от прибывших с берега матросов, что водолазы, которые опускались на дно к кораблю „Императрица Мария“, обнаружили внутри корабля живых матросов. Матросы обречены на смерть, ибо корабль перевернулся кверху килем, и все люки опрокинуты вниз»[14].

Невзирая на то что гибель «Императрицы Марии» на севастопольском рейде оставила тяжелый осадок не только на флоте, но и высших эшелонах государственной власти, никто из морских командиров в Севастополе наказан не был. Для расследования причин катастрофы была создана специальная государственная комиссия.

21 октября 1916 года поездом из Петрограда в Севастополь отбыли её члены для проведения расследования причин гибели линейного корабля «Императрица Мария» под председательством адмирала Николаем Матвеевича Яковлева. Одним из участников этой комиссии был назначен генерал для поручений при морском министре, будущий советский кораблестроитель и академик Алексей Николаевич Крылов. За полторы недели работы перед комиссией прошли все оставшиеся в живых матросы и офицеры линкора «Императрица Мария». Был проведен поминутный анализ того, что происходило с линкором перед взрывом. Однако на главный вопрос — «отчего все же возник пожар?» — единого ответа дано не было. Мнения членов комиссии разделились. Рассмотрев возможные причины возникновения пожара в погребе, комиссия остановилась на трех наиболее вероятных: самовозгорание пороха, небрежность в обращении с огнем или самим порохом и, наконец, злой умысел. В заключении комиссии говорилось, что «прийти к точному и доказательно обоснованному выводу не представляется возможным, приходится лишь оценивать вероятность этих предположений…»

Вскоре морское министерство приступило к разработке срочных мер по подъему корабля и вводу его в строй. Генерал-лейтенант Крылов в докладной записке, поданной в комиссию по рассмотрению проектов подъема линкора, предложил один простой и оригинальный способ. Он предусматривал подъем линкора вверх килем путем постепенного вытеснения воды из отсеков сжатым воздухом, ввод в таком положении в док и заделку всех разрушений борта и палубы. Затем целиком герметизированный корабль предлагалось вывести на глубокое место и перевернуть, заполнив водой отсеки противоположного борта.

В эмиграции о подъеме «Императрицы Марии» преподавателем минных классов в севастопольском Морском корпусе, лейтенантом Владимиром Владимировичем Успенским, в 1915 году служившим мичманом на Черноморском флоте, было заявлено следующее: «Корабль лежал на дне вверх килем. В его днище водолазы вырезали круглое отверстие диаметром 3 метра и к нему приварили башенку. Она имела перегородку и две герметически закрывающиеся двери с перепускными воздушными кранами и манометрами. После этого в корпус стали закачивать воздух. Когда линкор всплыл, у бортов сделали добавочные крепления, и стало возможным через башенку проникнуть внутрь корабля… Внутри разрушения оказались просто чудовищны. Кроме взрыва пороха орудийной башни, взорвались патроны из погребов противоминной артиллерии. Взорвавшийся порох подбашенного отделения нашел выход газов не по вертикали, ибо ему мешала громадная тяжесть всей башенной установки, а немного в бок. Этой-то силой и выбросило в море боевую рубку, мачту и трубу…»

К концу 1916 года вода из всех кормовых отсеков была отжата воздухом, и корма всплыла на поверхность. В 1917 году всплыл весь корпус. В течение января — апреля 1918 года корабль отбуксировали ближе к берегу и выгрузили оставшийся боезапас.

В полемике с советскими писателями в конце 1970-х лейтенант Успенский писал из Парижа: «…Никакого последнего „страшного взрыва“ не было. После взрыва 2400 пудов пороха носовой башни начали взрываться пороховые погреба 130-миллиметровой артиллерии, но эти взрывы были несоизмеримо слабей. Вскоре после затопления подбашенного отделения 2-й башни корабль начал крениться, и этот крен, увеличиваясь, в конце концов, достиг критической величины, и линкор перевернулся. Перевернувшись, он не опустился на дно, а продолжал в течение суток оставаться на плаву, после чего опустился на дно…»

Несмотря на страшную потерю для Черноморского флота, он продолжал по-прежнему выполнять боевые задачи. В течение всей войны корабли флота успешно бомбардировали порты, базы и береговые объекты противника, оказывая тем самым помощь русской армии в её наступлении от Батума до Трапезунда и Платаны.

В феврале 1915 года, в преддверии британско-французской Дарданелльской операции, Ставка поставила перед флотом Черного моря новую важную задачу.

Штаб Верховного Главнокомандующего предписал командующему флотом адмиралу Эбергарду энергичными демонстрациями перед устьем Босфора, а возможно, и высадкой десанта в непосредственной близости от оттоманской столицы, сковать резервы неприятеля и отвлечь внимание командования турецкой армии от событий в Галлиполи.

Через пять дней — 24 февраля — Ставка поставила командующему Черноморским флотом задачу «использовать все имеющиеся средства, чтобы развить по возможности наибольшую деятельность, не подвергая броненосцы явному риску». В тот же день начальник штаба при Верховном Главнокомандующем генерал от инфантерии Николай Николаевич Янушкевич предложил Эбергарду «присоединить к флоту» линкор «Ростислав», отправленный к побережью Восточной Анатолии для содействия Приморскому отряду Кавказской армии.

Для участия в предполагаемой босфорской десантной операции Ставка назначила 5-й Кавказский корпус генерал-лейтенанта Н. М. Истомина в составе 1-й и 2-й пластунских бригад, 3-й пехотной дивизии с артиллерией и инженерными подразделениями, — всего 37 тысяч штыков при 60 орудиях. Немного позже штаб Верховного Главнокомандующего распорядился усилить корпус батальоном Гвардейского экипажа.

18 марта 1915 года, когда флот союзников предпринял попытку с боем форсировать Дарданеллы, на минных заграждениях, прикрываемых «бесполезными» береговыми батареями, погибли британские линейные корабли додредноуты «Иррезистибл» и «Оушен» и французский «Буве».

После столь неудачных действий союзного флота русская Ставка приостановила переброску корпуса Истомина из Батума в Одессу, а сами союзники приступили к планомерной подготовке полномасштабной десантной операции в Дарданеллах.

Желая облегчить положение союзников, высадившихся 25 апреля на Галлиполийском полуострове и увязших в позиционной войне с оборонявшими полуостров турецкими частями, Черноморский флот приступил к демонстративным действиям перед устьем Босфора.

Так, в течение марта — мая 1915 года русская эскадра во взаимодействии с авиацией, доставленной в предпроливную зону с помощью гидропланов, нанесла первые удары по укреплениям верхнего Босфора. Дважды обстреляв прибосфорские батареи, эскадра нанесла артиллерийский и бомбовый удары по турецкой крепости Инаде и осмотрела легкими силами прилегающие к Босфору участки анатолийского и румелийского побережья. Русские корабли причинили турецкому судоходству ощутимые потери, уничтожив 10 судов. Из очередного боевого похода к турецкому побережью эскадра возвратилась в Севастополь 6 мая 1915 года.

Черноморский флот, хотя и не решил главной задачи — разрушения босфорских укреплений, но с честью вышел из тяжелого испытания, приняв бой с сильным и быстроходным противником в крайне невыгодных условиях: разделенные главные силы, «обуза» в виде легкоуязвимых гидроавиатранспорта и партии траления, стесняющая маневрирование минная угроза и близость неприятельской базы. Громадное значение последнего обстоятельства вполне осознавалось верховным командованием, которое в директивах 1914 и 1915 годов, предостерегало адмирала Эбергарда от решительного сражения на большом удалении от Севастополя.

В 1916 году далеко не старый адмирал Эбергард заменен молодым вице-адмиралом Александром Васильевичем Колчаком. Отставка Эбергарда произошла неслучайно. Нападение на черноморские порты, напоминавшие начало Русско-японской войны, застали Эбергарда врасплох.

Вместе с тем государь не допустил его отставки, несмотря на настоятельные требования Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, и адмирал удержался «на плаву». Однако с течением временем все переменилось.

При планировании Босфорской десантной операции, 27 июня 1916 года начальник Морского генерального штаба вице-адмирал Александр Иванович Русин и его флаг-капитан капитан 2-го ранга Александр Дмитриевич Бубнов доложили государю (с августа 1915 года ставшему вместо Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим): «В начале войны, до вступления в строй новых линейных кораблей и миноносцев, активная деятельность нашего флота против Босфора могла почитаться спорной, в смысле возможности осуществления его блокады, вследствие сравнительной слабости нашего флота и значительной зависимости его от баз. Но и в начале войны высказывались некоторыми морскими начальниками соображения о возможности поддерживать блокаду Босфора наличными силами флота при условии организации погрузки угля в море. Командующий флотом не счел, однако, возможным сделать опыт в этом направлении и совершенно отказался от мысли блокировать Босфор… Единственные попытки к осуществлению активной операции против Босфора были сделаны в первые дни войны — установкой слабого и недостаточно удачного в тактическом отношении минного заграждения… С тех пор и до настоящего времени заградительные операции больше не повторялись, и весь наличный запас мин заграждения, вместо того чтобы быть поставленным с активными целями у Босфора, как то предусматривалось планами войны, был целиком поставлен у наших берегов. Не считая бомбардировок Босфора, которые имели демонстративную цель, единственный вид проявления деятельности нашего флота у Босфора заключался в дежурстве у него наших подводных лодок. Но это дежурство, несмотря на указания по этому поводу командующему флотом, было в оперативном отношении организовано неудовлетворительно и потому не дало с начала войны и до сих пор никаких результатов… Отказавшись от активного и единственно целесообразного способа выполнения поставленной задачи, командующий Черноморским флотом занял оборонительное положение и приступил к разрешению задачи господства над морем чисто пассивным путем: имеющиеся в запасе мины заграждения были использованы для заграждения подступов к своим берегам… Однако в скором времени выяснилось, что прикрыть весьма значительное протяжение черноморского побережья от атак неприятельского флота, а также принудить его к бою в открытом море, вдали от Босфора, вследствие его преимущества в ходе совершенно невозможно. Неприятельские корабли, пользуясь отсутствием целесообразной активной деятельности нашего флота и своей быстроходностью, неоднократно выходили в море, безнаказанно бомбардировали наши прибрежные города и прикрывали свой подвоз к анатолийской армии и Константинополю. Со вступлением в строй двух новых линейных кораблей („Марии“ и „Екатерины“) и 9 нефтяных миноносцев силы Черноморского флота увеличились в три раза, приобретая вместе с тем большую самостоятельность и меньшую зависимость от баз… Однако столь значительное увеличение сил не изменило принятого командующим флотом пассивного плана ведения войны на Черном море. До настоящего времени главное внимание командующего флотом направлено на усовершенствование обороны своих берегов, на что использованы все имеемые средства… Такое состояние оперативного руководства Черноморским флотом… дает основание предполагать, что настоящее командование не в состоянии выполнить высочайше преподанной директивы и сколько-нибудь удовлетворительно к ней подготовиться…»

Этот доклад вкупе с 12 прочими фактам несоответствия адмирала Эбергарда своей должности командующего флотом решили его судьбу почти молниеносно. Государь высочайшим приказом отправил его в отставку, — впрочем, весьма почетную, так как бывший командующий Черноморским флотом стал членом Адмиралтейств-совета. Эбергард недолго пробыл в этом качестве. Как бывший член Государственного совета в 1918 году был арестован ЧК, вскоре освобожден по ходатайству одного из нижних чинов, которого некогда спас от верной гибели личным вмешательством в рассматриваемое судом дело, и умер 9 апреля 1919 года в Петрограде.

Произошедшая в 1916 году смена командования не только не ослабила русский флот, но, по свидетельству современников, пошла ему исключительно на пользу.

Историк Русского военного зарубежья писал спустя четверть века после начала войны: «Русский флот был мозгом всех союзных флотов. Единственный, имевший свежий боевой опыт, он располагал исключительной ценности кадрами специалистов во всех отраслях. Эти специалисты учили союзников постановке минных заграждений, их тралению, связи, разведке, радиопеленгации. Располагая в продолжение всей войны секретным „кодом“ Германского флота, мы всю войну осведомляли наших союзников о малейших намерениях неприятеля»[15].

Усилия Императорского флота в войне с Германией на воде были отмечены в 1916 году британским королем Георгом V в виде награждения русского государя знаком 1-й степени ордена Бани за военные заслуги.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.